Корниловъ. Книга первая: 1917

Глава 41 Рига — Псков

Оставаться в осаждённом городе дольше необходимого Корнилов не стал. Мавр сделал своё дело, мавр может уходить, по крайней мере, из Риги. Уходить с поста Верховного Главнокомандующего он не собирался, даже если Керенский осмелится выпустить официальный приказ.

Но он не осмелится. Савинков, до сих пор цепляющийся за должность управляющего военным министерством, отлично удерживал министра-председателя от такого опрометчивого шага. Хрупкое равновесие пока что держалось, но любой неловкий манёвр мог его моментально нарушить.

Значит, первый шаг стоило сделать самостоятельно, максимально аккуратно и элегантно, а для этого неплохо было бы переехать куда-нибудь поближе к Петрограду.

Генерал Флуг заверил его, что основная угроза миновала, и что дальше 12-я армия прекрасно справится сама. Победа воодушевила многих, вселяя уверенность в тех, кто колебался прежде.

— Василий Егорович, пока есть возможность, расформируйте латышские бригады, — сказал ему Корнилов, зайдя в кабинет командарма, чтобы передать новые инструкции.

— Зачем это? Они славно дерутся! — возразил Флуг, не отрываясь от карты-трёхверстовки.

— Василий Егорович, приказы не обсуждаются, они исполняются, — устало произнёс Верховный.

Он с каждым днём удивлялся, как вообще Флуг сумел дослужиться до генеральского мундира. На званиях выше полковника уже начинается политика, а прямой как рельса генерал Флуг не умел и не хотел идти на компромиссы.

— Лавр Георгиевич, вы же сами нам все уши прожужжали про вредителей, — исподлобья глянув на Верховного, произнёс Флуг. — Этот ваш приказ — откровенно вредительский. Латыши дерутся хорошо.

Корнилов скрипнул зубами, борясь с желанием прямо сейчас снять командарма с должности.

— А вы уверены, что управляете ими в полной мере? — процедил Верховный.

— Так точно, — сказал Флуг.

— Не комитеты, а именно вы, — уточнил Корнилов.

Командарм несколько замялся, не спеша с ответом.

— Обе бригады большевизированы донельзя, — сказал Корнилов. — Если вы не желаете их переформировывать, то хотя бы держите подальше от важных направлений. Затыкайте ими дыры в обороне.

— Слушаюсь, — произнёс Флуг.

— Но лучше будет раскидать активистов по трудовым армиям, а личный состав полков перемешать между собой, — добавил Корнилов.

— Проблематично, — хмыкнул командарм.

Для человека, всю жизнь прослужившего в армии, Флуг как-то чересчур не любил, когда ему указывают.

— Вы уж постарайтесь, — сварливо произнёс Верховный.

Упрямость Флуга его раздражала, но полководец он всё равно толковый, и снимать его с должности значило вновь оставлять Ригу на произвол судьбы. Василий Егорович уже неплохо так прикипел к 12-й армии.

— По сообщениям разведки, немцы готовят десант на Моонзундский архипелаг, — сказал Корнилов.

— Нисколько не удивительно, — хмыкнул Флуг, вновь склоняясь над картой. — Хотят запереть нас тут, пока наш флот бьёт баклуши.

— Я выезжаю в Псков, Василий Егорович, — сказал Верховный. — Оттуда, возможно, в Петроград. Надеюсь на вашу стойкость.

— Даст Бог, удержимся, — кивнул Флуг.

Они распрощались. Верховный в сопровождении полковника Голицына и верного Хана, повсюду следовавшего за ним черноглазой тенью, отправился на вокзал, где их ждал поезд. Работы предстояло ещё много, даже несмотря на то, что Ригу удалось отстоять. Немец готовил десант на Моонзунд и побережье Финляндии, чтобы взять столицу в клещи, а этого допустить никак было нельзя.

Если бы Балтийский флот мог выйти в море, а не ржавел на стоянках, этой угрозы легко можно было бы избежать, но революционные матросы не желали воевать, а хотели только анархии, и вывести в поход даже самую завалящую канонерку было проблематично.

Но для того, чтобы привести флот в порядок, потребуется очень много времени, а с этим у генерала Корнилова и русской армии вообще имелись проблемы. Не до флота и его проблем. Верховный, разумеется, командовал им, а Керенский, как морской министр, обеспечивал решение его хозяйственно-бытовых задач, но фактически все флоты бывшей империи оказались предоставлены сами себе, безвылазно сидя на базах и разлагаясь.

— Владимир Васильевич, а вы как считаете, что нам стоит делать с нашими петроградскими друзьями? — спросил Корнилов, пока они ехали в автомобиле на вокзал.

Шофёр запросто мог быть чьим-то шпионом или доносчиком, и Верховный пользовался иносказаниями, хотя в тарахтящей открытой повозке услышать разговор пассажиров на заднем сиденье водитель не мог.

— Я далёк от всех этих петроградских дел, — покосившись на водителя, произнёс Голицын.

В какой-то степени это было так, но полковник давным-давно уже был посвящён во все детали предстоящего дела, и не спросить его мнения Корнилов попросту не мог. Голицын был одним из самых верных его людей. И что немаловажно — в самом деле старался держаться подальше от интриг и политики, хотя его уже много раз пытались завербовать, о чём он честно докладывал генералу.

— Мнение, Владимир Васильевич, ровно как и половые органы, имеется у каждого, — сказал Верховный. — Не все его выставляют напоказ.

Голицын усмехнулся. С таким аргументом даже не поспоришь.

— Ну, если вопрос так обстоит… Наших петроградских друзей пора бы призвать к ответу, — сказал полковник.

— Клянусь Аллахом, они не ведают, что творят! — воскликнул Хан. — Только и делают, что мешают!

— Любопытно… — протянул Корнилов.

В целом он примерно представлял настроения своих приближённых, и Ставки в целом. Действия правительства возмущали многих, не только Хана. Каждый в стране знал о плане Корнилова, многие видели в нём рецепт по спасению страны, а правительство, как могло, оттягивало момент принятия жёстких мер. Никто не хотел становиться крайним, и все они, как обычно, совещались и спорили, между собой, с Петросоветом, со Ставкой, с комиссарами, все спорили со всеми, попусту сотрясая воздух. Генерал Корнилов предлагал готовое решение, но не все готовы были с ним согласиться, и лишь тянули время.

Они подъехали к вокзалу как раз в тот момент, когда на западе опять начали греметь разрывы снарядов.

— Германские, — по звуку определил Хан. — Пятнадцать сантиметров.

Все синхронно кивнули, подтверждая слова корнета. Тяжёлая германская артиллерия снова начала долбить по укреплениям на левом берегу Двины.

— Генерал Флуг справится, — сказал Верховный. — Пойдёмте в поезд.

Комендант князь Кропоткин доложил о готовности, и генерал приказал выдвигаться к Пскову. Он чувствовал себя обязанным хотя бы на несколько минут повидать семью, и только после этого ехать к Петрограду. К тому же, ехать сразу в столицу означало лишь взбудоражить министра-председателя, провоцируя на что-нибудь совсем ненужное и глупое. Прежде, чем полковник Манштейн договорится с Савинковым, ехать было нельзя. Ну или не договорится, это уже как у него получится.

Поэтому снова Псков, снова штаб Северного фронта. Из Могилёва и из военного министерства приходили недвусмысленные телеграммы о том, что присутствие Верховного Главнокомандующего всё-таки желательно там, в Ставке, но генерал продолжал мотаться по фронтам, в опасной близости от Петрограда. Как волк, кружащий возле овечьей отары и выжидающий момента, когда пастух отвернётся.

Поезд мягко тронулся, перрон начал потихоньку отдаляться вместе с двухэтажным зданием вокзала. Комфортабельный генеральский вагон стал для Корнилова привычнее, чем кремлёвский кабинет, а перестук колёс стал ближе, чем звуки ночной Москвы. Он метался по всему фронту, как наскипидаренный, водружая на свои плечи всё больше и больше работы, раздавая приказы, указания и повеления, и этот вагон был практически единственным местом, где он мог отдохнуть и расслабиться.

Прежний Корнилов позволял себе для успокоения нервов выпить рюмку водки за обедом, нынешний предпочитал другие способы релаксации. Например, прокручивал в голове будущие хиты восьмидесятых, иногда даже тихонько подпевая. И вот так, под стук колёсных пар и играющий в мыслях «Modern Talking» генерал спокойно заснул, зная, что утром будет уже в штабе Северного фронта, снова взваливая себе на горб огромную ответственность за всю Россию.