Корниловъ. Книга вторая: Диктатор

Глава 20 Псков

Северный фронт его интересовал мало, немцы после провала Рижской операции вели себя тихо, даже и не пытаясь выбить русские войска с левого берега.

Корнилов ехал в Псков к семье.

Вся семья пока находилась там. Состояние у детей пока было слишком тяжёлым, чтобы перевозить их в Петроград или куда-либо ещё.

Поездку пришлось организовывать в спешке, но все меры безопасности приняты были по высшему разряду, Верховный допускал, что удар по семье — это лишь способ выманить его, спровоцировать на необдуманные поступки. Первый шаг в покушении уже на него, причём куда более продуманном, чем просто бросить гранату в автомобиль.

Хан снова сопровождал его везде, где только мог, джигиты-текинцы беспрерывно несли караульную службу, выскакивая на каждой станции наружу.

На этот раз Корнилов с удовлетворением отмечал, что перроны подметены, а вокзалы помыты, и один только этот факт красноречивее любых докладов говорил о том, что в общество постепенно возвращается порядок.

Поезд мчался в Псков, древний русский город, знаменитый своим кремлём и своими церквями. В одной из этих церквей будут отпевать Таисию Владимировну. Так решил генерал, и спорить с ним никто не осмелился, хотя благоразумнее было бы никуда не ездить и сделать всё в Петрограде.

Каждую минуту Хан ожидал нападения, перед поездом Верховного ехал ещё один паровоз, проверяя состояние путей. До полного маразма, конечно, не доходило, но после череды терактов и покушений корнет Хаджиев предпочитал лишний раз перебдеть, чем один раз недоглядеть и проморгать очередную попытку террористического акта.

Но террористы сидели тихо, как мыши под веником, не пытаясь никаким образом даже подобраться к поезду или кортежу Верховного. Ни в Петрограде, ни в Пскове, ни на промежуточных станциях. Лезть на пулемёты туркменов дураков не нашлось, всё-таки это вам не кидаться гранатами в беззащитный автомобиль.

Настроение у всех было мрачным и тоскливым, за всю дорогу ни единой улыбки не промелькнуло на лицах. Погода была такой же, серые тучи затянули небо сплошной пеленой, изредка разряжаясь мелким и мерзким дождём.

Все шесть часов, пока поезд был в пути, генерал Корнилов провёл у себя в купе, практически не выбираясь наружу и лишь изредка отправляя кого-нибудь за очередной кружкой чая.

Ему хотелось спать, но сон не шёл, и он просто пялился в потолок вагона, лёжа на незастеленной полке. Работы тоже хватало, но генерал решил, что она может и подождать. Иногда отдых всё-таки необходим, пусть даже такой, тюлений и максимально ленивый. В конце концов, сейчас, в такой момент, его никто за безделье не осудит.

Лишь перед самым прибытием в Псков генерал нехотя поднялся и привёл себя в порядок. Находиться в этом городе дольше необходимого он не желал, но и за один день успеть всё не получится. Генерал не хотел терять ни минуты, быстро сделать все необходимые дела и отправиться обратно в столицу.

С вокзала он в сопровождении текинцев и небольшой свиты отправился прямиком в госпиталь, где сейчас на лечении находились Юрик и Наталья Лавровна. Вечерело, и приёмные часы давно уже кончились, но ради всесильного диктатора режим работы госпиталя немного пересмотрели.

Автомобили и грузовики остановились у крыльца двухэтажного здания, у одного из корпусов псковской земской больницы, переполненной ранеными воинами. Первыми из машин выскочили туркмены, осматривая окрестности на предмет засад и прочих опасностей, и только когда они убедились, что всё спокойно, то лишь тогда позволили генералу выйти из автомобиля.

В самой больнице его встретила целая делегация докторов и сестёр под началом главного врача, которые во все глаза рассматривали генеральский мундир и алые халаты туркмен-охранников.

— Примите наши соболезнования, Ваше Вели…Высокопревосходительство, — пробормотал главврач, пожимая руку Верховного.

Тот сделал вид, что не заметил оговорки и молча надел поверх мундира протянутый ему белый халат.

Раненые лежали и в палатах, и в коридорах, не хватало ни мест, ни лекарств, но генерала Корнилова они провожали заинтересованными взглядами, в глубине которых светилась надежда, что всё изменится к лучшему.

Детям генерала всё же нашлось место в отдельной палате, где Юрик и Наталья восстанавливались после ранений и проведённых операций по извлечению осколков. Операции проводил лично главврач, о чём он не постеснялся с гордостью доложить Верховному, пока они поднимались по лестнице на второй этаж.

— Оставьте нас, — приказал генерал, едва переступив порог палаты, и дверь просто закрыли за его спиной.

В палате лежали только они двое, и генерал Корнилов тоскливо скользнул взглядом по сыну и дочери, лежащих на койках в белизне бинтов и простыней. Сын открыл глаза, неверящим взглядом рассматривая сухопарую фигуру отца, будто не мог понять, это снова последствия наркоза или же отец в самом деле приехал навестить его. Наталья продолжала спать.

Генерал тихонько прошёл к койке Юрика и осторожно присел на уголок в изголовье, стараясь не потревожить раненого сына.

— Папа… — одними губами прошептал мальчик.

Генерал молча кивнул, разглядывая бледного от кровопотери Юрика, из которого буквально недавно хирург извлекал осколки.

— Больно? — спросил генерал.

Юрик кивнул.

— Терпи, казак, атаманом станешь, — вздохнул генерал, ласково потрепав сына по волосам.

Сын по-прежнему ощущался чужим, но одиннадцатилетний ребёнок в любом случае остаётся ребёнком, и даже сам по себе вызывал сострадание. Тем более, что пострадали они все исключительно из-за политических амбиций генерала.

Наталья Лавровна, по сути, взрослая уже барышня, пострадала сильнее, и будить её генерал не стал. Детям нужен был покой и врачебный уход.

— Вы опять уедете? — тихо спросил Юрик.

— Да, — сказал генерал.

Мальчик заметно расстроился, но промолчал, понимая, что никакие его просьбы и мольбы не смогут ничего изменить.

— Как только вам станет получше, вас перевезут в Петроград, — сказал генерал. — Обещаю.

Юрик снова кивнул.

— А… Где мама? В другой палате? — спросил он. — Доктор нам так ничего и не сказал.

Генерал тяжело вздохнул, закрывая лицо руками. Тяжело. Одно дело, когда человеческие смерти это просто цифры в очередном отчёте или докладе, и совсем другое — когда смерть вот так вот проходит рядом, задевая тебя и твоих близких.

Мальчик понял всё без слов, тихо всхлипнув, и генерал осторожно прижал его к себе, стараясь не разбередить его раны. Юрик тихо плакал, не стесняясь слёз, насквозь промочив белый халат отца, и генерал терпеливо ждал, гладя мальчика по волосам.

В дверь постучали.

Корнилов проигнорировал этот стук, и вскоре постучали снова, дверь раскрылась, из проёма робко выглянул адъютант, показывая на часы.

— Ваше Высокопревосходительство… — громким шёпотом обратился он.

Генерал отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

— Время… Пора… — шипел адъютант.

Адъютанта оттеснил доктор, бесцеремонно проходя в палату и поверх тонких очков оглядывая своих пациентов.

— Ваше Высокопревосходительство, — тихо, но уверенно произнёс врач. — Юрию нужен покой. И Наталье Лавровне тоже.

— Да, конечно, — буркнул генерал.

Юрик всхлипнул снова, отпуская отца.

— Я вас заберу, как только вы поправитесь, — повторил генерал. — Обещаю.

Мальчик закивал, доктор подошёл к его койке, зачем-то потрогал лоб, осмотрел.

— Я принесу капли, — ни к кому не обращаясь, произнёс врач.

Генерал поднялся, поправил за собой простыню и одеяло, ещё раз окинул тоскливым взглядом палату, а затем, не прощаясь, вышел в коридор. На душе скреблись кошки. А впереди его ещё ждали похороны, которые тоже станут для него испытанием.

Он спустился вниз, погружённый в собственные мысли, у выхода снял халат, отдал кому-то в руки, не глядя, спустился по крыльцу к машинам. Печаль и тоска медленно трансформировались в злость, злость на всех тех, кто позволяет себе взрывать бомбами женщин и детей ради каких бы то ни было благородных и праведных целей.

Цели-то у них, может быть, были самые благородные. А вот методы достижения — нет. И этого генерал Корнилов им простить не мог.