Кошка и Токио

Копия кошки

Небольшая трехцветная кошка неспешно пробиралась по снегу, оставляя на нетронутой сверкающей поверхности аккуратные следы.

Падали мелкие снежинки, вечерело, и солнце грозило вскоре закатиться. Где-то здесь наверняка должно было найтись местечко для ночлега. В каком-нибудь теплом и уютном закутке. Еще бы какой-нибудь еды – кусочек морского карася или скумбрии, запитой молоком где-нибудь возле костра!

Человек поджидал ее в парке за деревом – так тихо и неподвижно, что кошка его не заметила. Возможно, благодаря белому лабораторному халату мужчине удалось так незаметно замаскироваться на снегу. Или, быть может, кошка была чересчур занята мыслями о том, чем набить пустое брюхо да где погреть усы. Во всяком случае, как только она прошла мимо дерева, за которым скрывался человек, тот внезапно выскочил и молниеносно накинул на животное сеть. Тишину прорезало пронзительное «мяу», за которым последовало торжествующее хмыканье.

Кошка была поймана.

Мужчина устало шел по грязному слякотному тротуару, крепко сжимая горловину закинутого за плечо мешка. Когда мимо него проходили люди, он прикрывал доносившееся из мешка приглушенное мяуканье своим преувеличенно громким басистым ревом: «Хо-хо-хо! Я Санта Клаус!» Встречные прохожие улыбались, смеялись – и никто не находил ничего странного в том, что в эти праздничные дни по улицам ходит человек в белом лабораторном халате с мешком. Так он прошел через район Бункё к кампусу Токийского университета и осторожно перешел обледенелый мостик через пруд Сансиро[90].

Уже на том берегу пруда человек развернулся, чтобы немного полюбоваться прекрасным видом. Водоем был окружен пышной мантией белого снега, что покрывала и стоявшие вблизи деревья. Каменные ступени, ведущие с берега в пруд, выглядывали из темной воды, точно макушки притопленных черепов, подернутых тонким налетом перхоти. Мужчина глубоко вздохнул, выпустив перед лицом белое облачко пара, и произнес единственное слово: «Kirei»[91].

Кошка со дна мешка издала довольно квелое «мяу», возвращая человека к реальности и стоящей перед ним задаче. Он развернулся, быстро пересек четырехугольный двор и нырнул в корпус факультета естественных наук.

Он двинулся в самую глубину здания по многочисленным коридорам, прикладывая свою карту доступа то к одной, то к другой двери. В лекционных аудиториях и студенческих лабораториях свет был почти везде погашен. В конце концов, пробравшись по лабиринту коридоров, мужчина подошел к одному из помещений с небольшим квадратным окошечком в двери, сквозь стекло которого в полумрак коридора пробивался флуоресцентный свет. Человек приложил пропуск к последнему на пути считывающему устройству, и дверь распахнулась.

Пристроив на длинном лабораторном столе свой шевелящийся мешок и складную ловчую сеть, мужчина обвел помещение взглядом. Повсюду вдоль стен лаборатории гудело и жужжало оборудование. Оставшееся свободным место на стене занимали винтажные постеры старых кинофильмов. В углу стояла клетка. Человек поднес к ней свой мешок, просунул горловину в проем дверцы и легонько подтолкнул кошку вперед. Выбравшись из мешка, кошка зашипела, когтями вцепляясь в решетку и скаля клыки. Мужчина еле успел закрыть дверцу. Он отошел к холодильнику, достал из него молоко и налил в блюдце. Потом открыл баночку консервов с тунцом и поместил то и другое в отсек для кормления. Убрал закрывавшую отсек перегородку, и кошка опасливо покосилась на еду.

– Ну, давай, поешь! Наверняка ведь голодная, – с улыбкой сказал ей мужчина.

Кошка поглядела на него с сомнением. Кто он, этот человек с масляной головой? Друг или недоброжелатель? Взвесив ситуацию в уме, кошка пришла к заключению, что на пустой желудок верного решения не примешь. Тунец оказался вкусным, а молоко – жирным и восхитительным.

– Хорошая киса! Изголодалась небось, да?

Не обращая внимания на слова человека, кошка продолжала уплетать ужин. «Плотно подкрепившись, хорошо будет и поспать», – решила она.

Между тем мужчина все глядел на кошку. Волосы у него были смазаны гелем и гладко зачесаны на боковой пробор. Лицо было чисто выбритым и миловидным. И выглядел он слишком молодо для своего возраста.

– Профессор Канда, где вы сейчас были? На вашем лабораторном халате я выявил остатки влаги.

Мужчина повернулся к входящей через дверь белой фигуре, сильно напоминающей манекен в красном колпаке Санта Клауса. На груди у робота было написано «№ 808». Передвигался он забавной дергающейся походкой, высоко вскидывая колени и прижимая неподвижные руки к бокам. Впрочем, речь его звучала довольно близко к естественной.

– Привет, Боб! Выходил прогуляться по снежку.

– Вам следует поберечься, профессор. Так вы можете простудиться. – Тут робот Боб ненадолго умолк, склонив голову набок. – Я регистрирую в лаборатории присутствие живого существа нечеловеческого рода.

– Тебя не проведешь, Боб! – вздохнул профессор.

– И это кошка?

– Да, она самая. – Мужчина сунул палец сквозь решетку, и кошка тут же скакнула к нему, оскалившись. Он мигом отдернул руку и озадаченно почесал затылок.

– И что вы собираетесь с ней делать? – спросил Боб.

– Для начала – томограмму, – сказал ученый. – И ты мне в этом поможешь.

– Котэ сделаем ка-тэ, профессор?

Профессор Канда промолчал, не желая поощрять не в меру остроумного робота.

– Вы поняли, профессор? Ка-тэ – компьютерная томография. У меня получилась игра слов, профессор[92].

– Да-да, Боб, я понял. Очень смешно.

– Я стараюсь.

Робот поднес руку ко рту, и тут же из нее вскинулась, распрямляясь, праздничная дуделка, издавая резкий трубный звук.

– Я же велел тебе больше так не делать, Боб!

– Извините, профессор.

– Итак, приступим к делу.

Кошка жалобно взвыла.

Работали они быстро и оперативно. Для начала им требовалось провести поэтапное всестороннее сканирование организма кошки. А это подразумевало извлечение животного из клетки и помещение его в специальную колоколовидную камеру. Непосредственно с кошкой имел дело Боб – его отношения с подопытной, похоже, сложились лучше, чем у профессора Канды. Возможно, это объяснялось тем, что из пор его рук выделялся синтезированный сок кошачьей мяты, или, вполне может статься, тем, что кошке просто не нравился профессор.

– Она однозначно меня ненавидит. – Канда пососал укушенный кошкой палец.

– Уверен, что вы ошибаетесь, профессор. Сомневаюсь, что кошки способны испытывать столь сложные чувства, как ненависть.

– Благодарю тебя, Боб! И все же я уверен, что она меня ненавидит.

– Нет… Нет… Я бы сказал, что этой кошке вы определенно не нравитесь.

– Ну спасибо, Боб! Ты меня сильно утешил!

– Пожалуйста, профессор.

– А теперь сажай кошку в камеру – и начнем, – нетерпеливо сказал ученый.

– Слушаюсь.

Кошка недовольно жмурилась, пока зеленые лазерные лучи сканировали каждый нанометр ее тела. По мере работы прибора на подключенном к нему экране появлялось сложное трехмерное изображение кошки. Постепенно проецировались ее мозг, кости, сердце, легкие. Каждая деталь кошачьей физиологии была исследована лазерными лучами и представлена на экране в виде подробных системных диаграмм. Пересчитаны были буквально все до единого волоски на шкуре животного. Профессор время от времени увеличивал то одну секцию, то другую, прося Боба применить более сложные алгоритмы исследования и воспользоваться обширной информационной базой через его собственное соединение с интернетом.

Сам профессор не проходил биологической корректировки, как в последние годы делали это некоторые представители молодого поколения, а потому не имел непосредственного доступа к глобальной сети. Он предпочитал заходить в интернет более старомодными способами – через свой терминал или задействуя робота Боба. Профессор полагал, что в постоянном подключении к цифровому миру есть что-то подавляющее. Он высоко ценил те времена, когда мог всей душой погружаться в чтение старого сборника рассказов Хоси Синити[93] или просто тихо сидеть в саду, отдавая дань совершенству природы. Порой он даже проникался жалостью к Бобу из-за его искусственного разума.

Едва закончив сканировать животное, его сразу вернули в клетку. Кошка как будто начала спокойно принимать свою участь пленницы и, пока Боб запирал дверцу, сидела тихо, подоткнув под себя лапы.

– Пожалуй, имеет смысл подержать у себя кошку подольше – по крайней мере, пока не получится успешный экземпляр. – Профессор почесал затылок. – Кто знает, возможно, даже придется ее пересканировать, если вдруг возникнут проблемы с нынешней картой данных… Я перестроил состав кожи, дабы исключить появление перхоти, устранил аллергены из мочевой системы и слюноотделения, однако в результате всего этого могут возникнуть какие-либо последствия.

– Согласен, профессор. Начнем конструирование?

– Да, Боб. Разогрей сначала биоплоттер.

– Слушаюсь, профессор. О! А не следует ли нам регистрировать каждую попытку эксперимента?

– Хорошая идея! Ты сможешь зафиксировать все результаты?

– Да… О! Профессор!

– Что?

– Вы не возражаете, если я назову эти записи «Кот-алог»?

Ученый вздохнул.

– Это кошка. Ну да ладно. Хорошо. Продолжаем работу…

«Кот-алог» Боба. День первый

НЕКОпия № 1

Неверные расчеты по части скелета. Поднял пробный экземпляр, но кости стали прорывать кожу. Возможно, из-за слабости покровных тканей. Повсюду кровь. Придется начинать сначала.

НЕКОпия № 2

При распечатке упустили сердце. Экземпляр умер мгновенно. Кот-астрофа.

НЕКОпия № 3

Отсутствует хвост. А также уши. Требуется перепечатка.

НЕКОпия № 4

Профессор Канда попытался изменить внешний вид морды экземпляра, делая его похожим на популярный персонаж Хэлло Китти. Получилось жутко. Перепечатать.

НЕКОпия № 5

Решили отказаться от создания существа, напоминающего персонажей манги или аниме. Выглядит пугающе. Реализм – наш единственный путь. Необходимо избегать эффекта зловещей долины[94].

Профессор вытер лоб и поглядел на часы. Был уже довольно поздний час, а он не достиг ничего – одно сплошное разочарование. Оставалось лишь утилизировать пять неудавшихся тушек, эти отвратительные выкидыши[95].

Возможно, завтра все пойдет лучше! Сейчас же единственное, о чем он был способен думать, – это сон.

– Боб, я собираюсь домой. Можешь утилизировать эти экземпляры? А я пока приму душ.

– Разумеется, профессор. До завтра.

Кивнув ему, Канда стянул с себя белый лабораторный халат. Затем взял портфель и быстро покинул лабораторию, направляясь к душевым кабинкам для персонала.

Боб поглядел на сидевшую в клетке кошку. Вид у той был сонный. Она облизывала губы и слегка пошевеливала хвостом из стороны в сторону.

– Сочувствую, наш маленький друг! У тебя сегодня выдался трудный день. – Он сложил мертвые тушки в контейнер, прикрывая их собой от кошачьего взгляда. – Тебе лучше этого не видеть, киска. Твоих подружек, что пошли прахом. – Робот закрыл контейнер крышкой, взял в руки и отнес к противоположной стене. Там поместил емкость в открытый люк и перевернул, отправляя кошачьи тушки по желобу вниз, к печи, где их предполагалось сжечь.

Вернувшись к клетке, просунул палец между прутьями решетки и почесал кошку за ухом. И хотя палец Боба был жестким и холодным, а не теплым, как у профессора, кошка замурлыкала.

– Да, кисуля, жизнь тяжела. Нам ли этого не знать?

Затем Боб прошаркал к своему посту подзарядки и подсоединился к сети.

Прежде чем отключиться на ночь, он еще раз посмотрел на кошку. Глаза ее ярко светились в полутьме. Имея идеальное зрение, Боб увидел в ее внимательных зрачках свое отражение.

– Спокойной ночи, – сказал он.

Боб был способен видеть сны, если того хотел. Но эту ночь он решил провести без снов[96].

Дом, в котором жил профессор Канда, находился недалеко от университетского кампуса. Можно было, конечно, добраться подземкой, но ехать требовалось всего одну остановку, к тому же свежий воздух и небольшая пешая прогулка были ему только в радость после того, как он весь день просидел в лаборатории (если не считать нехарактерной для него вылазки на улицу с целью поимки кошки). После горячего душа, что он принял в университете, студеный вечерний воздух особенно бодрил. Он тщательно оттер под струями воды свое тело, не оставив на нем ни единой шерстинки.

Дом его располагался на одной из тихих улочек в Бункё-ку[97] – том районе, что сумел устоять перед волной модернизации и застройки, захлестнувшей в последние годы другие части Токио. Бункё-ку удалось отбиться и от современных торговых центров, и от огромных многоквартирных башен. Большинство домов в этом районе были похожи друг на друга, как и все традиционные домики в японском стиле: с деревянными стенами, глиняной черепицей на кровле и легкими сдвижными дверями сёдзи. Подходя к калитке своего прелестного старого дома – того, где над заборными столбиками нависали пышные кроны садового бонсая, – Канда слегка замедлил шаг. В прихожей горел свет. Профессор сдвинул вбок входную дверь и шепотом произнес:

– Tadaima[98].

Тут же из кухни выскочила его жена в фартуке.

– Okaeri nasai[99], – поклонилась она. – Ты сильно задержался.

– Набралось всякой бумажной работы на факультете. – Канда снял в гэнкане обувь, прислонясь к стене, чтобы не потерять равновесие.

– Ты мог бы позвонить.

– Извини.

Он зашел в прихожую, повесил куртку, положил портфель.

– В следующий раз не забудь, пожалуйста, – со вздохом сказала жена. – Коротенький звоночек – это все, что нужно мне для спокойствия. Есть хочешь? Разогреть тебе что-нибудь на ужин?

– Нет, спасибо. Я не голоден. Она спит?

– Да. Хотела увидеть тебя перед сном, но долго не продержалась. Легла спать пару часов назад.

– Как она? – все так же приглушенно спросил Канда.

– По-моему, в прекрасном настроении. – Жена сделала глубокий вдох. – Нарисовала сегодня картинку. Она много читает. И мне кажется, она снова стала играть в эту игру. Как там… «Кошачий мегаполис»?

– «Город кошек»[100].

– Ага, в нее самую! И еще она все время просится гулять.

– И что ты ей отвечаешь?

– Разумеется, говорю, что нельзя, – резко ответила жена, а потом уже мягче продолжила: – Говорит, что все понимает. Но часами сидит у окна, просто глядя наружу.

– Пойду-ка я, пожалуй, спать, – зевнул Канда.

– Я набрала для тебя ванну.

– На работе я принял душ. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи[101].

Канда тихонько поднялся по лестнице и по пути к своей постели сунул голову за дверь спальни дочери. Она спала на спине, и звук прибора искусственной вентиляции легких заглушал звук ее собственного дыхания. Волдыри на ее лице уже начали проходить, хотя и не исчезли совсем, – ужасное последствие от попадания на фартук домработницы (которую тут же рассчитали) одной лишь кошачьей шерстинки. Каким облегчением было видеть дочку мирно спящей после стольких тяжелых ночей! Она обнимала мягкую игрушку в виде кошки, а стены были сплошь обклеены картинками с Хэлло Китти.

– Доброй тебе ночи, Соноко-тян[102], – прошептал Канда.

Затем он прошлепал к своему футону, лег и мгновенно уснул.

«Кот-алог» Боба. День второй

НЕКОпия № 6

Кошка воспроизвелась идеально… вернее, почти. Произошел сбой, связанный с ее двигательными функциями. Когда мы тестировали основные движения кошки перед имплантацией ей искусственного интеллекта, все непроизвольные мышцы функционировали нормально, а вот работа произвольных мышц была нарушена. Почти наверняка это неврологическое нарушение возникло во время распечатки. Особь шла назад вместо того, чтобы идти вперед, и наоборот. Шаг вперед, два шага назад…

НЕКОпия № 7

Полученная особь не реагирует на внешние раздражители. Как будто пребывает в кот-атоническом ступоре.

НЕКОпия № 8

Мы почти у цели. Еще немного! Осталось лишь внести незначительные коррективы – сделать прорезь на загривке для внедрения искусственного интеллекта. Профессор уверен, что следующая копия вполне может оказаться тем, что мы стремимся получить.

Из своего угла лаборатории кошка наблюдала за профессором с масляной головой и дружелюбным металлическим человеком. Вдвоем они наклонились над загородкой в самом углу комнаты и, казалось, были чем-то крайне увлечены. Затем металлический человек прошел в другую часть комнаты, щелкнул выключателем – и кошка ощутила сильное жжение в черепе, словно ее мозг рассекли пополам огромным острым ножом.

– Что случилось? – Что случилось?

– Это кто здесь? – Я.

– Что это? – Не знаю. Где ты?

– Да здесь же! Вот, в углу! – Что случилось? Мне очень страшно!

– Все хорошо. Успокойся. – Кто эти двое?

– Можешь от них сбежать? – Попытаюсь…

– Давай сейчас! Беги! – Проклятье! Железный слишком шустрый!

– Так куси его! – Этого?.. Ой-ой! Мои зубы!

– Нет же! Другого! – Мне до него не дотянуться… Отпустите меня!

– Эй, ты куда? Вернись! – Куда они меня тащат?

– Ты что-нибудь видишь? – Меня посадили в клетку…

В этот раз профессор Канда сумел принести домой «клонированную» кошку в небольшой решетчатой переноске, которую недавно приобрел в зоомагазине. Клеточка вся была усеяна наклейками с персонажами Хэлло Китти, которые то толкали магазинные тележки, то носили сумочки. Он тщательно продезинфицировал переноску, прежде чем транспортировать в ней клона. Канда торжествующе шел домой со своей кошкой, с гордостью демонстрируя ее всем прохожим, которые проявляли к питомцу интерес. В кои-то веки он возвращался с работы пораньше – и было это в канун Рождества.

Когда Канда входил в дверь, в нем боролись противоречивые чувства. С одной стороны, входя в дом, он обязан был возгласить «Tadaima!» «Однако, – подумал он, – может быть, сегодня лучше тихонько прошмыгнуть в дом и спрятать кошку у себя в кабинете?» Он где-то читал, что британцы дарят друг другу рождественские подарки в сам день Рождества… Но разве не читал он также, что немцы делают это в сочельник? К тому же как он собирается весь вечер продержать у себя клона-кошку незамеченной? Понятное дело, ее обнаружат!

Он разулся у входа и на цыпочках пошел через прихожую, в глубине души надеясь, что наступит на скрипучую доску, которая возвестит жене и дочери о его возвращении домой. Однако, пройдя до двери кабинета незамеченным, Канда почувствовал некоторое разочарование. Тогда он торопливо вернулся обратно ко входу и выкрикнул:

– Tadaima!

Никакой реакции.

Тогда он поднялся по лестнице и нерешительно позвал:

– Tadaima?

– Мы здесь. – Усталый голос жены донесся из комнаты дочки.

Он прошел к Соноко, все так же неся переноску с кошкой. Жена и дочь склонились над письменным столом. Соноко была занята учебой, а жена ей помогала.

Дочь оторвала взгляд от книги.

– Папа! – заулыбалась она и вскочила на ноги. Крепко обхватила его руками за ногу.

– Она изучает математику, – сообщила жена. Вид у нее был изнуренный, под глазами – темные круги. – Говорит, что хочет стать ученым. Как папа. – В отличие от самой Соноко, жену такая перспектива явно не радовала.

– Папа, что там у тебя? – вскинула на него глаза Соноко, заметив в отцовской руке переноску с наклейками Хэлло Китти.

– Соноко-тян, это тебе рождественский подарок.

– Это же кошка! – Глаза у дочери расширились – то ли от страха, то ли от любопытства.

– Кошка?! – метнулась вперед жена и попыталась вырвать переноску из его руки. – Да ты свихнулся, мужчина! Зачем, ради всего святого, ты притащил это сюда?!

– Успокойся, – чуть отступил он назад. – Доверься мне.

Канда многозначительно поднял ладонь и обратился сперва к дочери:

– Соноко, эта кошка – особенная. Она не причинит тебе вреда и не вызовет недомогания. Теперь можешь пойти поиграть, а я пока поговорю с мамой.

Но Соноко все еще пряталась за матерью, еле заметно дрожа.

– Соноко, поверь мне. Она не причинит тебе вреда.

– Ты уверен, папа?

– Абсолютно. – Он открыл дверцу переноски, и кошка, выскочив наружу, стремительным бело-рыже-коричневым комком метнулась по лестнице вниз. – Только ей надо некоторое время, чтобы привыкнуть и с тобой подружиться. Но она для тебя совершенно безопасна. Обещаю.

Соноко была больше не в силах сдерживать любопытство. Она тоже поспешила вниз – на поиски своей новой подруги.

– Лучше тебе объясниться побыстрее, – нахмурилась жена. – Потому что у меня рука тянется вызвать «Скорую», пока я не услышу нечто действительно убедительное.

– Дорогая, успокойся, пожалуйста, – улыбнулся ей Канда. – Эта кошка – искусственная. Я отсканировал настоящую кошку и изменил ее физиологические характеристики. В этой кошке нет ничего, что могло бы вызвать у Соноко аллергическую реакцию. Ее искусственный интеллект основан на данных из игры «Город кошек»™. У этой кошки – электронные мозги. Внутри нее процессор. И я могу управлять ею посредством вот этого… – Он вынул из кармана миниатюрный планшетик. – На самом деле это совершенно невероятная технология…

– Как ты можешь быть так уверен? – упрямо выпятила она подбородок.

– Это просто наука, дорогая!

– Но если она выглядит как кошка, ведет себя как кошка и издает кошачьи звуки, то это кошка! Вот это действительно просто.

– Ну, разумеется, отчасти это кошка. Но она такая же настоящая кошка, как Боб – человек.

– Знаешь… Иногда мне кажется, что в этом роботе больше человеческого, чем в тебе. – И она выскользнула из комнаты, на ходу зовя Соноко.

Обескураженный, профессор Канда сел на дочкину кровать.

Все разыгралось совсем не так, как он ожидал.

– Ну что, ты где? – Не знаю. В каком-то доме.

– Что делаешь? – Играю.

– Играешь?! С кем? – Не знаю. С девочкой.

– С какой еще девочкой? – Просто с девочкой. Пахнет как он.

– Как железный? – Нет. Как масляноголовый.

– Ох… Ненавижу его! – Я тоже. Но она очень милая.

– Ну и что ты будешь делать? – Наверное, еще немножко поиграю.

– А как же я? – Так тоже приходи сюда!

– Но я все так же в клетке… – Значит, тебе надо оттуда сбежать.

– Но как?.. – Может, железный поможет?

– Только ни в коем случае не выпускай ее на улицу, Соноко, – наставительно сказал профессор. Они с женой сидели рядышком у низкого столика и пили зеленый чай, наблюдая, как дочь играет с кошкой на татами[103]. – Ты меня слышишь?

– У нее есть имя, – надула губы девочка. – Китти-тян.

– Чудесно. Китти-тян нельзя выпускать наружу. Это понятно?

– Да, папочка.

– И будь побережнее с Китти-тян.

– Конечно.

Соноко легла на спину, положив питомицу себе на грудь. Девочка гладила ее ласковыми ритмичными движениями, и кошка мурлыкала от удовольствия. Время от времени она косилась в сторону профессора и прищуривала глаза. Но в целом Китти-тян олицетворяла успех эксперимента.

– Извини, мне не следовало на тебя так набрасываться, – пожала ему кисть руки жена.

– Ничего, все нормально, – улыбнулся он. – Я должен был заранее тебе все объяснить. Просто меня распирало от радости.

– Она так счастлива!

Супруги еще некоторое время понаблюдали, как Соноко играет с кошкой.

– И все же ты понимаешь, что это означает? – Профессор допил чай. – Я смогу запатентовать эту методику клонирования кошки. Мы сможем производить и продавать кошек, абсолютно лишенных аллергенов.

– Только сильно не зазнайся! – рассмеялась жена.

– Я могу написать об этом диссертацию… – Он задумчиво коснулся пальцем губ.

– О! Вспомнила! Завтра вечером я иду играть в маджонг. – Она налила мужу еще чаю. – Сможешь вернуться пораньше, чтобы присмотреть за Соноко?

– Конечно, – ответил Канда, сдувая пар над чашкой.

– Отлично, дорогой! – И она снова пожала ему руку.

Следующий рабочий день профессор провел в прекраснейшем расположении духа. Дел на факультете было мало, поскольку начались зимние каникулы, и большинство сотрудников просто являлись на работу и убивали время в ожидании О-сёгацу[104]. Бо́льшую часть дня Канда выполнял различные административные обязанности, которыми был обременен в университете. Обыкновенно эта часть работы его раздражала, но сегодня он пребывал в приподнятом настроении.

– Боб, можешь включить для нас какую-нибудь музыку?

– Почему бы нет, профессор. Конечно, могу. Что бы вы хотели услышать?

– Что-нибудь новогоднее.

– Вот, есть популярный рождественский плейлист…

Они проработали в лаборатории, пока не настало время уходить.

– Счастливого Рождества тебе, Боб! – Профессор снял белый халат.

– Счастливого Рождества, профессор!

– Я иду домой. Если что случится, ты знаешь, как со мной связаться.

– Хорошо. Ах да, профессор… Как вы распорядитесь насчет кошки?

– Можешь от нее избавиться. – Он подхватил портфель и, весело насвистывая «Jingle Bells», покинул лабораторию.

Боб поглядел на кошку в клетке. «Избавиться». Боб уловил в этих словах зловещую двусмысленность, однако предпочел интерпретировать их в соответствующем дате праздничном ключе.

– Свобода – на мой взгляд, хороший рождественский подарок, верно? – Боб открыл дверцу клетки, вынул оттуда кошку и бережно вынес ее из здания факультета естественных наук. Во дворе опустил животное на землю и проследил взглядом, как она устремилась в сторону пруда Сансиро.

– Веселого Рождества! – пожелал Боб, конкретно ни к кому не обращаясь.

Затем дунул в свою праздничную дуделку и вернулся в лабораторию.

– Я на воле! – Здорово! Беги сюда!

– А где ты? – Здесь! А ты где?

– Бегу через парк! – Поторопись! Мне дали молоко и рыбу!

– Я сейчас! Смотри все не съешь! – Не могу ничего обещать…

В темноте кошка с легкостью запрыгнула на каменную садовую ограду.

Сверху было видно, как из окна льется свет. Кошка различала внутри дома саму себя – она точила когти о коврик возле сдвижной прозрачной двери, но в то же время чувствовала себя снаружи, на холоде.

Кошка оглядела тщательно ухоженный сад, покрытый снежным покрывалом. Недалеко от дома имелся небольшой пруд с перекинутым через него легким мостиком. Несомненно, всех карпов кои оттуда на зиму повынимали. Клены стояли голые, их ветви тоже были покрыты снежной пудрой, равно как и фигурки Будды, расставленные там и тут.

Соскочив со стены, кошка побежала по нетронутому белому полотну к входной стеклянной двери.

В то же самое время кошка внутри дома подошла вплотную к стеклянной двери и уставилась наружу, во мрак. Из этого мрака внезапно проявилась кошка и посмотрела на саму себя, сияя в свечении собственных глаз.

И вот две кошки стояли друг перед другом, разделенные стеклом – границей света и тьмы. Два идеальных отражения самих себя.

– Привет! – Все же пришла?

– Ну, разумеется, пришла! – Заходи внутрь.

– А как мне попасть туда? – Не знаю. Наверняка есть другой вход.

– А ты можешь выйти наружу? – Пока не разобралась как.

– Черт! Тут масляноголовый! – Где? А, не обращай внимания. Он ничего.

– Что у него в руке? – Что-то зеленое. Он это пьет.

– Поосторожней бы он… – Ай! Горячо!

– Пролил прямо на тебя!.. – Клдазмржыклдж…

– Что?! Ты в порядке? – ЛкдыКДЛРЫврудкл…

– Эй! Что с тобой?! – …

– Ау! —

– Ты меня слышишь? —

– Почему ты так трясешься? —

– Ты вообще в себе? —

– Ты меня пугаешь!.. —

– Черт! Черт! Черт!.. – Профессор раз за разом пытался перезагрузить электронную систему кошки.

– Папа? – послышался со второго этажа голос Соноко. – Все хорошо?

– Да, детка. – Он сгреб в охапку бьющуюся в конвульсиях кошку. – Просто папе надо по-быстрому сходить на работу. Я ненадолго. Побудешь одна, ладно?

– Да, папочка. – Девочка стояла наверху лестницы, потирая глаза.

– Иди в постельку, солнышко.

– А Китти-тян в порядке?

– Да. Иди спать.

Он торопливо обулся и выскочил из дома, не удосужившись даже накинуть верхнюю одежду. Метро еще работало, но его не манила перспектива везти там дергающуюся кошку. А потому он помахал рукой, голосуя, и быстро запрыгнул на заднее сиденье такси.

– Куда ехать, сэр?

– К университету. К корпусу естественных наук.

– Слушаюсь. С вашей кошкой что-то случилось?

– Мне необходимо как можно быстрее попасть в университет. Возможно, нам удастся ее спасти.

– Разумеется.

Водитель погнал по тихим опустевшим улицам с максимально возможной скоростью, чтобы машину не занесло на обледеневшей дороге. Наконец они подъхали к университету, и профессор выскочил наружу.

– Спасибо! – Он расплатился свободной рукой и метнулся внутрь.

В лаборатории царили тишина и покой, если не считать отчаянно трясущейся кошки. Боб пробудился мгновенно. На черных гладких щитках его глаз отразился вбежавший в помещение профессор.

– Боб, у нее сбой в работе.

– Вы перезагружали систему?

Боб отключился от зарядки и дергающейся походкой подошел к Канде.

– Я пытался. Но мне кажется, это какая-то аппаратная проблема.

– Позвольте посмотреть?

Забрав у профессора кошку, Боб запустил диагностическую проверку.

– Да, чип искусственного интеллекта пострадал из-за влаги. Но это возможно исправить.

– Достаточно будет починить сам чип?

– Возможно, понадобится воспроизвести заново всю кошку.

– И где?

– Что «где»?

– Кошка.

– Вы же велели мне от нее избавиться, профессор. Я ее отпустил.

И хотя он понимал, что Боб совершенно прав, Канда не смог себя сдержать, выпустив наружу все напряжение последнего часа:

– Ты безмозглый идиот! Как мы сможем клонировать кошку, если ты отпустил ее?! Как можно быть настолько тупым? – Стиснув кулаки, профессор с силой прижал их ко лбу.

– Профессор, успокойтесь, пожалуйста… – Робот говорил своим обычным сдержанным тоном – примерно средним между автоматическим и человеческим, что лишь еще сильнее взбесило профессора.

– Не говори мне успокоиться! Что ты можешь в этом понимать?! И вообще ты всего лишь раб, слуга! Не смей мне дерзить!

Боб осознал потенциальную возможность конфликта. Будь он человеком, то наверняка сказал бы сейчас что-нибудь не то, еще сильнее настроив против себя профессора. Однако Боб был устроен иначе. Он создан так, чтобы ладить с людьми. А потому мгновенно вычислил наилучший вариант ответа для разрешения конфликта.

– Профессор. У нас остались резервные копии результатов сканирования. Можно попытаться распечатать кошку с них. Это займет еще один день, однако в этом нет ничего сложного.

Профессор медленно разжал кулаки и опустил руки.

– Извини, Боб. Я просто очень устал и расстроен…

– Все в порядке, профессор. Я понимаю.

– Понимаешь? – подозрительно прищурился на него Канда. – Ведь сейчас я должен пойти к дочке и сообщить ей, что ее бесценная кисонька пока вернуться не может. Есть какие-нибудь соображения, как облегчить разочарование ребенка?

– Скажите, что сейчас я присматриваю за ее Китти-тян. Она поймет. – Боб произнес это так, будто говорил о сбоях в программном обеспечении или о неработающем принтере. Совет был полезным, но почему-то неутешительным.

Профессор отправился домой пешком.

Вернувшись, Канда очень удивился, почувствовав в доме прохладу. Он поднялся к спальне дочери, однако девочки там не оказалось.

– Соноко-тян!

Он заглянул в ванную, но и там никого не было.

Канда спустился вниз, проверил кухню, столовую, затем прошел в гостиную.

Стеклянная дверь была сдвинута. Холодный ветер вовсю колыхал занавески.

Он подошел к двери и выглянул наружу, в темноту. Щелкнул выключателем, зажигая свет перед домом. Прожектор высветил центральную часть сада. В самой его середине лежала на земле Соноко. Канда припустил к ней. И стоило ему выбежать, как в то же мгновение из рук девочки выскочила кошка и запрыгнула на ограду.

Соноко лежала, свернувшись в позе эмбриона. Она задыхалась, изо рта выступила пена. Вокруг ее рта и на руках уже начали образовываться жуткие красные волдыри. Канда взял ее на руки и понес в дом. Девочка открыла один глаз, мутный и оплывший, и посмотрела на отца.

– Папа…

– Соноко! Что ты делаешь тут, на холоде?!

– Ты же велел мне… не выпускать Китти-тян.

Фрагмент А[105]

С воплем отчаяния профессор Канда подхватил Соноко на руки.

Неся ее обратно в дом, он чувствовал на сердце свинцовую тяжесть. Разве это не его рук дело? Ведь именно он создал эту кошку – эту ужасную милую кошечку, что, с одной стороны, принесла Соноко столько радости и тепла, скрасив ее одиночество, а с другой – причинила ей страдания. Он шел, и слезы застилали ему взор. И в мозгу у него снова и снова прокручивалась единственная фраза:

«Как часто причиняют нам боль те, кого мы больше всего любим».

Фрагмент Б

Кошка потрусила прочь от вызванного ею переполоха. От ее мягких шагов по снегу протянулась цепочка изящных следов. За столь великолепную грациозность можно было бы простить все вызванные этим существом волнения. Она шла себе дальше по городу, вынашивая какие-то собственные планы и следуя своим путем. И никогда не оглядывалась на произошедшее.

О, сколько любопытных историй могла бы поведать эта кошка!

Но какое ей дело до жизни людей – пусть даже маленькой Соноко, которая так ее полюбила?

Ибо кошка – это всего лишь кошка, и она не в силах изменить свою природу.