Кот и мышь

Глава 12

Снаружи послышался робкий гудок автомобиля, который повторялся все более настойчиво. Смущенный констебль сидел за рулем черной полицейской машины, а миссис Лав, наклонившись вперед с заднего сиденья, упорно давила на клаксон рукой в перчатке.

— Я должен идти, — сказал инспектор Чаки. Он схватил фотографию, поклонился трем дамам с удручающе старомодной грацией и поспешил к ожидающему автомобилю. Сквозь оконные занавеси донесся резкий голос миссис Лав. Что сделает ее Харри с мистером Чаки, если она опоздает на поезд?.. Машина тронулась с места — инспектор и констебль чопорно восседали спереди, а миссис Лав снова плюхнулась на заднее сиденье среди своих пакетов. Пухлая рука в перчатке помахала в сторону маленького дома.

Глухая женщина не отвечала на вопросы, а только повторяла, что хочет «попасть в тот дом», на сей раз не прибегая к помощи своего бумажника. Мисс Эванс, сверкая голубыми глазами, вышла в холл за макинтошем и капюшоном — Тинка никогда не видела ее такой сердитой. Капюшон выглядел ужасно — она походила в нем на гипсового гнома из пригородного парка и все же казалась Тинке необычайно хорошенькой, провожая невоспитанную незнакомку вниз с холма. Дождь прекратился, и на сером небе появились голубые просветы.

Они молча спустились к реке. Глухая женщина с трудом влезла в лодку, опираясь на палки сильными руками, чьи мускулы развились в результате длительного напряжения. Она быстро опустила свой тощий зад на сложенную газету, которую мисс Эванс положила на мокрое деревянное сиденье, полная решимости вернуть ничтожную сумму денег, на которую никогда не сможет купить здоровье, истраченное на их приобретение. Уровень воды вновь поднялся после ночного дождя. Лодка уперлась в скользкую грязь противоположного берега, женщина с усилием выбралась из нее и начала подниматься по тропинке.

Дей Трабл отправился в Суонси; миссис Лав уехала с мистером Чаки на железнодорожную станцию в Ните. Возле «Пендерина» не было заметно никаких признаков Карлайона. Тинка села на мокрую скамейку у окна гостиной, пытаясь понять, почему она здесь, стоит ли ей пытаться повидать Карлайона, что она ему скажет, если он соизволит с ней заговорить. Она слышала, как мисс Эванс позвякивает бидонами, направляясь к черному ходу, как звенит звонок у парадной двери, где стояла глухая женщина, нажимая на кнопку. Ответа не последовало. Пронзительный звон доводил Тинку до исступления. Она вскочила, подошла к окну и, как мистер Чаки три дня назад, заглянула в гостиную. Карлайон неподвижно сидел в кожаном кресле, уронив серебристую голову на руки и не обращая внимания на звонок. В этот момент дверь гостиной открылась, и на пороге появилась женщина в черном.

Карлайон наконец поднял голову.

— Что вам нужно?

Долгая тряска в автобусе, ожидание в доме мисс Эванс, переправа через реку и подъем на гору истощили силы глухой женщины, а нервы ее были на пределе. Рукой в черной перчатке она протянула конверт, который выглядел не более белым, чем ее лицо с поблекшими выпученными глазами.

— Письмо — оно все доказывает! — истерически крикнула женщина. — Там ясно сказано, что вещи были предоставлены временно! Они мои! Об остальных позаботятся мои адвокаты, но картина моя, и я заберу ее немедленно! — Она устремила взгляд на стену, где ранее висел зимний пейзаж Сислея. Но теперь там были только безобразные обои. — Вы спрятали картину! — завопила женщина. — Вы продали ее! Вы не хотите ее возвращать?..

В дверях появилось острое личико мисс Эванс с расширенными от испуга глазами. Карлайон пытался защититься от яростно молотящих рук женщины. Тинка, не дожидаясь продолжения, побежала через открытую заднюю дверь, кухню и холл к гостиной. По пути что-то попалось ей на глаза, но так как ум ее был поглощен другим, это лишь смутно запечатлелось в ее памяти, как нечто поблескивающее золотом, хотя, по-видимому, было всего лишь потускневшим серебром. В гостиной Карлайон успел схватить молотившие руки, но женщина продолжала кричать, обвиняя его в мошенничестве. Он бросил на Катинку взгляд, в котором удивление смешивалось с благодарностью за помощь.

— Найдите лист бумаги и напишите ей, что я отправил картину в ее отель в Суонси!

Тинка вспомнила Дея Трабла с большим плоским пакетом. Она написала печатными буквами: «Он послал ее вам!» и махала бумагой перед лицом женщины, пока не смогла привлечь ее внимание.

— Даже не дождалась, пока мою жену похоронят! — с горечью произнес Карлайон.

Женщина успокоилась, и он отпустил ее запястья, с отвращением отодвинув от себя. Она посмотрела на Катинку.

— Что он говорит?

— Не важно, — сказал Карлайон. — Какое это имеет значение? Просто скажите ей, что я сегодня утром отправил картину с Деем, а за остальным она может обратиться к моим адвокатам. — Он отвернулся и посмотрел в окно. — Теперь, когда она умерла, пускай забирают свое барахло — какая мне разница? Скажите ей, что я распорядился отдать ей все вещи, имеет она на них право или нет. — Катинка послушно писала, свободно интерпретируя его слова. — А потом велите ей убираться и сделать так, чтобы я больше никогда не видел ее мерзкую физиономию.

Выполнив свою миссию, женщина перестала ею интересоваться. Красивые вещи сами по себе ничего для нее не значили, их ценность была каплей в море ее богатства — она хотела только забрать их у Карлайона, но когда он не проявил алчности, ее триумф обратился в прах. Взгляд женщины упал на фигурку из дрезденского фарфора.

— Скажите, что я организую ее отправку, — огрызнулся Карлайон. — Пусть даст мне время! Это слишком ценная вещь, чтобы позволить ей трястись в автобусе... — Но его гнев уже истощился — внезапно он подошел к каминной полке, снял с нее фигурку и сунул ее в руки женщины. Она отложила ее в сторону и медленно вышла из комнаты. Вскоре они услышали стук ее палок по линолеуму холла и гравиевой дорожке. Мисс Эванс бросила еще один испуганный взгляд в гостиную и поспешила следом за женщиной, оставив Катинку наедине с Карлайоном.

Он стоял спиной к ней, держа руки в карманах и глядя в окно на Бринтариан по другую сторону долины.

— Спасибо за своевременное вмешательство, мисс Джоунс. А теперь, если не возражаете, я хотел бы остаться один.

«Если я послушаюсь и уйду, то больше никогда его не увижу, — подумала Тинка. — Я вернусь в Лондон, а он покинет «Пендерин»...» Она задержалась в дверях, отчаянно подыскивая слова. Ее щеки покраснели от напряжения, а губы дрожали. Но Карлайон даже не обернулся.

— Всего хорошего, мисс Джоунс.

Больше говорить было не о чем. Мистер Чаки сообщит ему о заявлении миссис Лав насчет письма на столе в холле, и Карлайон наконец поверит, что Катинка не выдумала историю с Амистой. Но какая ей от этого польза, если она никогда не увидит его снова? Тинка решила сделать еще одну попытку.

— Мистер Карлайон, моту я поговорить с вами?

— Я же просил вас не возвращаться.

— Знаю, но...

— В таком случае, будьте любезны...

Она, шатаясь, вышла в холл, но Карлайон неожиданно отвернулся от окна.

— Прежде чем вы уйдете, миссис Джоунс, не желаете вернуть вещь, которая принадлежит мне?

Кольцо! Тинка была готова убить себя за то, что забыла отдать его ему. Она вернулась в комнату и порылась в сумочке.

— Фактически ради него я и пришла, но позабыла о нем из-за этой женщины. — Она протянула ему кольцо. — Клянусь, я не знала, что оно у меня. Ваша жена, должно быть, украдкой сунула его мне в сумку в тот день в холле...

Карлайон молча взял кольцо и положил в карман. Поскольку все выглядело безнадежным и терять ей было нечего, Тинка решила выяснить хоть одну тайну.

— Вам известно, что я узнала кольцо? — спросила она, глядя ему в глаза.

— Конечно, — равнодушно ответил он. — Но вы ведь и до того знали, кто она такая, верно?

— Вы думаете, я преследовала вашу жену, зная, что она Ангел Сун?

Карлайон пожал плечами.

— А почему же еще?

— Но я клянусь вам, что не знала этого! Кольцо действительно показалось мне знакомым, но я не могла вспомнить, где его видела. Только когда я увидела зазубрину внутри... Теперь она стерлась и стала безопасной, но Ангел Сун показала мне кольцо в тот день в своей уборной и упомянула, что зазубрина поранила ей палец...

— Конечно, она узнала вас и хотела сообщить вам, кто она. Именно вам — из всех людей в мире!

— Почему «именно мне»? Только потому, что я журналистка?

— Только потому. — Карлайон вновь повернулся к окну. — Хотя какое это имеет значение? Она мертва и больше не страдает, а я, по-моему, утратил способность страдать. Так что, мисс Джоунс, можете сообщить всему миру, что моей женой была Ангел Сун.

— Тогда кто была другая — та, что на фотографии?

Он не казался встревоженным.

— Ах да, вот мы и добрались до фотографии.

— Я взяла ее той ночью на чердаке — мне хотелось оставить ее у себя из-за радуги... — глаза Катинки наполнились слезами, — но вам этого не понять. Дело в том, что женщина на вашей свадебной фотографии не Ангел Сун.

Лишенная зимнего пейзажа и с фарфоровой фигуркой, перекочевавшей на стол с каминной полки, комната стала выглядеть примитивной и уродливой. Единственным красивым предметом оставался сиамский кот, который напрягал темные уши, прислушиваясь к шипению сырого бревна в очаге. Это шипение долго было единственным звуком.

— Понятно, — заговорил наконец Карлайон. — Итак, вы знаете?

— Не знаю, — сказала Катинка, — но начинаю догадываться. — Она продолжала, собравшись с духом: — Одежда на чердаке слишком старомодна, чтобы служить приданым богатой девушке, вышедшей замуж всего год назад. Эта женщина, придя в дом, требовала свои вещи, даже не пожелав взглянуть на Анджелу, а на следующий день после ее смерти снова явилась донимать вас из-за них... Мы спросили, знает ли она о смерти племянницы. Женщина ответила, что, конечно, знает, но казалась равнодушной, словно давно привыкла к этой мысли. Так оно и было, потому что ее племянница умерла давно и похоронена в местечке Каслтаун-Берхейвен в Ирландии, где тетя могла видеть ее могилу и записи о ее смерти в приходской церкви... — Тинка снова посмотрела ему в глаза. — Правда состоит в том, что вы были женаты дважды.

— Да, — кивнул Карлайон. — На двух богатых женщинах. И обе умерли в результате несчастного случая.

В маленькой комнате снова воцарилось молчание, нарушаемое только шипением бревна в камине.

— Моя первая жена была очень молода, — заговорил Карлайон. — Она была сиротой — ее вырастила тетя. У нее был собственный доход от состояния отца. Я был... не то чтобы беден, но тоже молод и к тому же честолюбив. Не отрицаю, что ее доход пришелся ко двору. — Он пожал плечами. — Можете себе представить, что говорили люди даже до того, как она утонула в Ирландии, когда опрокинулась лодка. То, что ее доход умер вместе с ней, не имело значения для их злых языков. А через два года я встретил Ангел Сун... Мне было тридцать. Неужели я должен был до конца дней изображать безутешного вдовца? Понимая, что сплетни начнутся снова, я старался держать мой второй брак в секрете. На медовый месяц мы отправились на континент — это было кстати, так как Ангел порезала руку чертовым кольцом и больше не могла выступать, поскольку началось воспаление. Оно и послужило причиной катастрофы. Ангел держала руки в собольей муфточке, они не были видны, и я забыл о воспалении, да и Ангел, по-видимому, тоже. Мне захотелось покурить, и я сказал: «Возьми на секунду руль». Мы часто так делали, и я ожидал, что она сразу прореагирует. Я убрал руки с руля, а она протянула правую руку, чтобы взять его. Но рука была слабая, беспомощная и вся перевязанная. Прежде чем я осознал, что произошло, машина въехала на насыпь, накренилась, дверца распахнулась, и я выпал на траву, а она... — Он так сильно сжал кулак, что костяшки пальцев побелели. — Вы снова можете представить, что говорили люди!

— Как будто вы могли хотеть убить курицу, которая... — Тинка осеклась, но Карлайон даже не слышал ее.

— А теперь падение в пропасть, не говоря уже о кроличьем силке! Полиция считает, что я его установил, а потом подделал записку, чтобы заманить туда жену, и когда силок сделал свое дело, бросил его с обрыва.

— Они действительно обвинили вас...

— Не напрямик. Но инспектор Чаки — весьма проницательный молодой человек.

— Даже он признает, что в моменты стресса люди совершают необъяснимые поступки — вроде бросания силка в пропасть.

— Но что силок вообще там делал?

— Возможно, его просто оставили ребятишки, игравшие у пещер. Анджела могла и не споткнуться об него.

— Конечно она не споткнулась! — Карлайон устало посмотрел на нее. — Я рассказываю вам все это, чтобы объяснить, почему я не могу сообщить полиции, что это было самоубийство. Признать это, означало бы разворошить старые сплетни о моей первой жене. Этого я не смогу вынести. — Плечи его поникли, и он снова повернулся к окну. — Предпочитаю быть подозреваемым в убийстве. Они все равно ничего не смогут доказать — а это внесет некоторое разнообразие.

Самоубийство... Не было надобности ни в силках, ни в записках. Анджела Карлайон покончила с собой.

— Но почему? — прошептала Катинка. — Я имею в виду, почему именно в тот день?

Карлайон бросил на нее свирепый взгляд.

— Вы забываете, моя дорогая мисс Джоунс — а может быть, вовсе не догадываетесь, — что моя жена увидела перед этим, снова благодаря вам, когда ваша сумочка упала и открылась.

Фотографию ее мужа, стоящего гордым и счастливым рядом с другой женщиной в свадебном платье!

— Когда вы ушли, между нами произошла бурная сцена, — продолжал Карлайон. — Анджела не знала, что я был женат раньше. Она была молодой, романтичной, и я не мог заставить себя рассказать ей об этом перед свадьбой, а после несчастного случая... в общем, я ей не рассказал. Жизнь и так стала для нее адом, а когда она увидела фотографию, это явилось последней каплей. Я оставил ее на секунду, а когда вернулся, она уже спустилась по лестнице, выбежала из холла и начала карабкаться на гору. Конечно, я бы догнал ее, если бы не подвернул ногу. Остальное вы знаете.

С другой стороны долины на серо-зеленом фоне Бринтариана появилась радуга. При виде внезапного блеска в глазах Катинки, Карлайон бросил взгляд в окно.

— Теперь, мисс Джоунс, вы понимаете, почему я в последний раз прошу вас уйти.

Она подошла к двери, но снова остановилась.

— Позвольте мне сказать только одно, и больше я не произнесу ни слова. Я знаю, что никогда не увижу вас снова и что вы не хотите меня видеть. Но... я не могу вынести того, что вы так скверно обо мне думаете. Конечно, из-за меня Анджела смогла посмотреть на себя в зеркало и увидела фотографию — первое сделало ее настолько несчастной, что второе стало последней каплей. Все это правда. Но это не совсем моя вина. Я не хотела причинить ей вред... А что касается Амисты, миссис Лав говорит, и мистер Чаки вам это подтвердит... — Тинка передала заявление миссис Лав о том, что она никак не могла принести в дом письмо Амисты. — И теперь, Карлайон, когда вы свободны от всех ужасных сомнений и подозрений с моей стороны, я прошу вас освободить меня от ваших подозрений на мой счет...

Карлайон слушал ее, держа руки в карманах и уставясь на огонь.

— Мисс Джоунс, — с холодной вежливостью сказал он, — я выслушал вас, а теперь будьте добры выслушать меня. Вы явились в мой дом, назвавшись журналисткой, под предлогом переписки с девушкой по имени Амиста. Из-за вашего прихода сюда моя жена убила себя, а я стал объектом подозрений и сплетен, которые наверняка будут преследовать меня до самой смерти...

— Но именно это я и пытаюсь объяснить вам! Я знаю, что вы невиновны!

— Спасибо за информацию, но то, что вы лично меня оправдываете, не может компенсировать все неприятности. Благодаря вам, личность моей жены стала известна, и сейчас, очевидно, о ней знает половина деревни...

— Это неправда. Мистер Чаки просил нас ничего не упоминать об этом, и мы обещали ему. Миссис Лав пыталась об этом говорить, но она и так все знала, а мисс Эванс и я никому не проронили ни слова. Мистер Чаки сказал, что это было бы несправедливо по отношению к вам, что вы имеете право на частную жизнь.

— Очень любезно с его стороны, но ведь он не журналист.

— По-видимому, вы полагаете...

— Я полагаю, что завтра утром газеты выйдут с заголовками высотой в два дюйма: «ИЗУВЕЧЕННАЯ АНГЕЛ СУН ПАДАЕТ В ПРОПАСТЬ». «МУЖ АНГЕЛ ДОПРОШЕН ПОЛИЦИЕЙ». И конечно: «КТО ТАКАЯ АМИСТА?» — Он отвесил Тинке иронический поклон. — Что бы вы ни надеялись узнать, мисс Джоунс, вы определенно растревожили осиное гнездо. Какая сенсация! А когда здесь появятся представители других газет — не возражайте, я знаю, как делается реклама, — вы по-прежнему будете интриговать читателей вашей Амистой. Потому что никто ничего о ней не знает, кроме вас.

— Но миссис Лав заявляет...

— Миссис Лав! Служанка, которую я только что уволил, и снова благодаря вам, дорогая мисс Джоунс. Ее заявление ничего не стоит!

Катинка закрыла лицо руками.

— Вы ненавидите меня?

Карлайон устало посмотрел на нее.

— Ненавижу? Возможно. Но это не имеет значения, так как я искренне надеюсь никогда не видеть вас снова. Вы перекорежили всю мою жизнь, практически убили мою жену и, словно этого не достаточно, намерены терзать меня до конца дней вашим мифом об Амисте...

— Она не миф!

— Я поверю вам в тот день, когда вы представите мне неопровержимые доказательства. А до тех пор... — он не повысил голос, но взгляд его голубых глаз стал ледяным, — ради бога, уходите из моего дома и больше не попадайтесь мне на глаза.

Тинка вышла в холл.

У парадной двери она обернулась и посмотрела сквозь слезы на помещение, служившее сценой столь горестных событий — на безобразную вешалку, где уже не висела яркая шаль, на узкую лестницу с площадкой наверху, откуда уже никто не смотрел с интересом на неожиданную посетительницу, на дверь гостиной, где ее возлюбленный остался наедине со своей болью, которую она, несмотря на все старания, не могла смягчить, на открытую дверь кухни, где на деревянном столе стояли два бидона, поблескивая серебром в бледном солнечном свете, проникающем сквозь открытый черный ход, и на золотую цепочку, свисающую с изогнутой ручки одного из бидонов...

К цепочке была прикреплена печать — печать Амисты.