Коврижка

Девятое облако

Улетевший в раннем возрасте в Канаду на обучение Дюран вернулся сегодня после полудня на двухместном жгутолёте. Я возился в саду, когда затрезвонил телефон. Опять будут что-то втюхивать. С утра я уже выслушал двух продавцов, поэтому решил не поднимать трубку. Когда я подстригал саженец грецкого ореха, снова раздался звонок. Его я тоже пропустил, поленившись снять перчатки. А когда я перекапывал участок, обнаружились останки щенка. Это был Рифли… Или Мофли? Как же его звали? Как давно я похоронил его здесь? Пока я копался в памяти, снова зазвонил телефон. Рифли или Мофли? Глядя на то, что осталось от моего любимца, я наконец снял перчатки и ответил на звонок. Это был Дюран.

«Это же Рифли». Дюран пришел ко мне спустя ровно один час. Пришел, и словно мы расстались всего час назад, уверенно назвал кличку щенка из прошлого восьмилетней давности. «Мы же раньше даже выгуливали его вместе». — «Да?» — спросил я, и былой мир, заполненный до краев играми на детской площадке, на пустыре и тому подобным, как игральный кубик со сточившимися углами, покатился — чувствовал я — на самое дно моей души. «Ты почему трубку не берешь?» — «Продажники достали». — «И здесь?» — «И здесь».

В саду осталось доделать последние мелочи. Когда я собрал обрезки веток, на лужайке остались только я, Дюран и кости Рифли. «Нужно перезахоронить?» — «Как бы то ни было…» Склонившись, как будто для того, чтобы завязать распустившийся шнурок на кроссовке, я начал засыпать землей останки, и — раз — у меня возникло чувство, будто косточки воспрянули и бросились ко мне щенком из прошлого восьмилетней давности. Да. Рифли был весь в белых и черных пятнышках, словно Создатель разыграл на нем партию в падук[7] и на двести семидесятом ходу черные одержали победу с перевесом в полтора очка. «Прощай», — сказал я Рифли, саду, а вместе с ними и дому, в котором прожил восемнадцать лет. Мимо пронеслась тень облака. И…

Пора улетать с Земли…

Решил я утром того дня, когда мне исполнилось восемнадцать. Не знаю почему, но эта мысль пришла мне в голову сразу, как я открыл глаза. Вчерашний день вместил в себя следующие события: с утра я прослушал три лекции подряд — по введению в философию, по всемирной истории и по английскому языку, после обеда поплавал в бассейне, а вечером вышел за кормом для домашних черепашек. Вот написал и понял, что ничего-то и не произошло за целый день. Точно, ничегошеньки. Свет в зоомагазине был выключен, и я, купив сигарет и бананового молока, вернулся домой, по дороге думая о пяти голодных черепахах. И мне исполнилось восемнадцать. Вот так я и встретил свой день рождения. И прямо в тот момент — к слову, было это год назад — мне подумалось: слишком…

Ни рыба ни мясо…

Этот мир. Я по-прежнему не знаю почему. Еще до вчерашнего дня это был мир, где я без тени сомнения плавал в бассейне и держал дома черепах. Слишком… ни рыба ни мясо. Разве нет? И весь день у меня было такое настроение, будто пошатнулась держащая трех слонов и мир на них черепаха. Этот мир — на чем он стоит в самом деле? Разговаривая с хозяином зоомагазина, я был погружен в свои мысли.

«…и черепаха умерла?» — «Да, сегодня утром я обнаружил ее труп». — «Простите меня. Вчера я закрылся пораньше, чтобы успеть в кино». — «Как фильм?» — «А. Ни рыба ни мясо. Какая черепаха умерла? Та, которая страдала от паразитов?» — «Нет. То Гун, а умерла очень, очень большая…» — «Случайно не кожистая черепаха?» — «Нет, еще больше». — «Тогда… вряд ли, конечно, галапагосская черепаха?» — «Нет, гораздо больше, даже чем Галапагосские острова. Настолько огромная, что я не мог рассмотреть ее полностью». — «О, неужели?» — «Да». — «О, ваше понимание относительно размеров домашних питомцев заслуживает восхищения!» — «Вы считаете?» — «А как же! Домашний любимец-то есть, разве любовь не безгранична?»

Умершую черепашку звали Гун. Да, так. Гун с восьми месяцев страдал от паразитов, и в конце концов его жизнь оборвалась всего-навсего на шестом году из-за хозяина зоомагазина, который ушел в кинотеатр, а может быть, из-за моей лени. «Ни рыба ни мясо, говорит», — бормотал я, глядя на четырех черепашек, принимающих солнечную ванну. Я думал — пусть хозяин зоомагазина меня простит, — что теперь мир — что ни соври, это будет звучать ни так ни сяк — стал «ни рыба ни мясо». Признаться, умершую черепашку звали Юй, а в живых остались Гун, Шан, Чжи и… Цзюэ[8], самый тяжеловесный из четырех, принимая солнечную ванну, вдруг вспорхнул и… стал «Боингом-747» с разноцветными крыльями.

В двенадцать лет я получил почтовую открытку, на ней была следующая надпись: «Пока не покинешь Землю, невозможно осознать, что ты там имел на самом деле. Джеймс Ловелл». Автор этой мысли был астронавтом, летавшим на «Аполлоне», открытка пришла из Канады, ее отправителем был Дюран. Прочитав надпись на открытке, я купил пять черепашек. Пусть это никак не было связано с фразой на открытке — я точно знал, что у меня на Земле есть пять черепах.

Я уже не помню корейское имя Дюрана. Мы одинаково увлекались творчеством «Дюран Дюран», поэтому и стали друзьями, но Дюран перебрался в Канаду, я ни разу не выезжал за пределы Южной Кореи, а «Дюран Дюран» так ни разу и не посетили нашу страну. Прямо прообраз ТРИЕДИНСТВА — осознал я сущность сложившейся ситуации только тогда, когда впоследствии прочитал кодекс Хаммурапи. Когда появился интернет-чат, Дюран как-то сказал мне: «Представь огромный треугольник, в одной вершине которого находишься ты в Южной Корее, во второй — я в Канаде, а в третьей — „Дюран Дюран“ в Англии. Это — как раз первый шаг к постижению Бермудского треугольника».

Бермудским треугольником называют часть моря в виде воображаемого треугольника с вершинами в Майами, Бермудах и Пуэрто-Рико. Это огромное морское пространство площадью примерно в четыре миллиона квадратных километров раскинулось от 20° до 40° северной широты и от 55° до 85° западной долготы. Согласно «U. S. Coast Guard» 1973 года издания, в этом районе за прошедшее столетие словно туман, не оставив ни единого обломка, исчезло 53 корабля и 26 самолетов и было зарегистрировано более 8000 тысяч случаев подачи сигнала бедствия.

Возможно, я открою тайну, но в районе воображаемого треугольника, в вершинах которого находился я в Корее, Дюран в Канаде и «Дюран Дюран» в Англии, произошло очень много исчезновений. Согласно «U. S. Coast Guard» 1991 года издания, в этом районе исчезло, словно туман, не 53 корабля, и не 26 самолетов, а много чего такого, что невозможно посчитать. Внизу 258 страницы той книги приведены первые десять пунктов из списка пропаж, которые выглядят следующим образом: 1) планктон; 2) криль; 3) сардины; 4) высокое атмосферное давление; 5) тайфун; 6) Наоми Кэмпбелл; 7) корабль; 8) молоко; 9) самолет; 10) мистер Ким Сон Ги.

Наоми Кэмпбелл?! А это не слишком? Содержание «U. S. Coast Guard» вызвало во мне бурю недовольства. Сказав, что нужно уточнить этот факт непосредственно у редактора книги Говарда Розенберга, Дюран покинул чат. Через два дня я получил записку от друга. «Это не та Наоми Кэмпбелл», — коротко гласила записка.

Вскоре наш воображаемый треугольник приказал долго жить. Дело в том, что после длительного распада «Дюран Дюран» в один прекрасный день объявили о воссоздании группы. В мгновенье ока треугольник исчез, а «Дюран Дюран» в списке популярных интернет-запросов среди иностранных музыкантов поднялись на 76-е место. Никуда не пропадавшая — та — Наоми Кэмпбелл заняла девятое место среди женщин-моделей. «Давай отпразднуем это». — «Конечно, давай!» Дюран и я, он — в Канаде, а я — в Корее, зарядили альбом «Арена». Местонахождение пропавшей Наоми Кэмпбелл неизвестно и по сей день. На Земле очень много чего пропадает таким образом. Оказывается. По грубой оценке…

Возраст Земли — 4,5 миллиарда лет. Возраст человечества — 3 миллиона лет, а мне — 18. Вы можете не соглашаться со мной, но разница поколений не может не сказываться. Капитализму исполнилось всего каких-то — по сравнению с возрастом человечества — 400 лет. Капитализм был мне гораздо ближе. Нам понятны слова и желания друг друга, у нас одинаковые приоритеты: еда, питье и одежда. И именно по этой причине я имею право утверждать, что я живу вместе не с Землей и не с человечеством, а с капитализмом. И стареем мы вместе с ним. Вы, я думаю, поймете, о чем это я.

«Ну как? Ты чувствуешь космос?» В пятнадцать лет я в первый раз занялся сексом. Я подцепил ее в ночном клубе, студентка с астрономического факультета, она была на четыре года старше меня. Она была активнее меня, и — конечно, об этом не стоит распространяться — у меня осталось только одно стоящее воспоминание. «Ну как? Ты чувствуешь космос?» — спросила она меня в кромешной тьме. Ну как? Ты чувствуешь космос?

Окончив старшую школу, Дюран записался в общество научного креационизма. «Проще говоря, это — собрание ученых, которые верят, что Земля плоская», — охарактеризовал свое общество Дюран. «Земля плоская? Не может быть…» — сказал я и осекся, ведь своими глазами я не видел, какая Земля на самом деле. «Откуда такая мысль?» — бормотал я, глядя на Шан и Чжи, которые затеяли схватку за территорию. А Гун страдал от паразитов.

Кружок Дюрана провел довольно много испытаний. Из регулярной переписки по электронной почте я знал об этих опытах все до мельчайших подробностей. Вкратце итогом больших и маленьких опытов было следующее: при спуске к центру Земли вместо магмы и ядра был обнаружен радиоприемник образца 50-х годов XX века в желудочном соке, в момент обнаружения из радиоприемника раздавались «Карпентеры»; при подъеме по притоку Амазонки были обнаружены сыновья щеки и попы, этого воплощения персика, которые в слезах искали маму.

Купив набор джинсов «Джек Филд» трех цветов (можно было выбрать любые три цвета из четырех предложенных), мой старший товарищ с факультета социологии взял бежевые и, надевая их, сказал: «Так или иначе, разве капитализм — это не 39 800?» Меня же в последнее время не отпускала мысль, что капитализм — это 40 200. В съемной комнатушке моего приятеля всего в 50 метрах от универа я пережидал дождь. «Дешево и хорошо», — вырвалось у меня само собой.

Однажды я пришел к нашему преподавателю по философии. Его комната располагалась в самом древнем здании, застал я философа за чаепитием. «В эту комнату студент пришел впервые с 1981 года». — «Вы уверены?» — «Абсолютно». Последовало странное молчание. Засмотревшись на бегущий по потолку и стенам непрерывный орнамент, я открыл рот: «Извините, мне пора». — «Ты уверен? Зачем тогда пришел ко мне?» — «Ну, это. Я не знаю, о чем спросить». — «Приехали, — как загнанный в угол орнамент, сказал философ с сожалением на лице. — Я тогда тоже не знаю, что тебе сказать».

Причину моего визита к преподавателю по философии в тот день я понял два месяца спустя. Вместе с друзьями по бассейну мы отправились в поход в горы: на самой вершине перед нами раскрылось величественное ночное небо. Лежа, я долго смотрел на бегущий звездный орнамент и смутно вспомнил фрагмент лекции. Вкратце, смутное содержание лекции было следующим: «В конце концов, вселенная — это плод измышления. Когда в древности верили, что Земля квадратная, она на самом деле была квадратной». На следующий день я снова отправился к философу. «О, опять ты». — «Да». И в этот момент… у меня вырвался совершенно неожиданный вопрос: «А изо рта человека может появиться радуга?»

В тот день в вечерних новостях освещались следующие темы: «Мужчина установил рекорд Гиннесса, закурив одновременно 250 сигарет»; «Здравый смысл: почему геморрой появляется только у людей?»; «Новости государственной инспекции»; «Конфронтация между определенной политической партией и прокуратурой»; «Получение взятки экс-президентом»; «Шокирующие подробности о войнах между звездами и папарацци»; «Война в Ираке»; «Потребительское здравомыслие: бережливость». Почистив зубы, я взял толковый словарик и посмотрел значение слова «новости». Новости (news) [сущ.]: нечто новое или ранее неизвестное, а также известие об этом. Я закрыл словарь. «Больше на Земле нет новостей», — сделав три с половиной оборота вокруг Земли и вернувшись на ужин, сказал Цзюэ, складывая разноцветные крылья.

«Повернись спиной к солнцу и начинай плевать. Возможно, радуга и появится», — ответил на мой вопрос преподаватель естественных наук, который как раз гостил у философа. Между тем стены комнаты были перекрашены в белый цвет. «Вы уверены?» Я вышел вон, как убежавший сквозь белый барьер орнамент. Солнце висело над головой так, что при всем желании я не мог повернуться к нему спиной. Попивая банановое молоко, я черканул сообщение Дюрану: «Мир слишком… ни рыба ни мясо». Ответ пришел среди ночи, уже после того, как я посмотрел новости, почитал толковый словарь и покормил черепашек: «Как? И у тебя? У меня такое же чувство. Оказывается, Хонки-тонк Мен[9]!»

В конце концов, той ночью мы решили покинуть Землю. Дело в том, что, как сказал Джеймс Ловелл, не покинув Землю, невозможно узнать ее подлинное лицо. Для меня все было довольно просто, поскольку я мог полагаться на богатый опыт Дюрана. «Сначала мне надо заскочить в Сан-Франциско», — получив разрешение своего общества, Дюран вскоре сообщил мне план нашей космической экспедиции. Так как никакая виза мне не грозила, было решено, что Дюран заберет меня на своем жгутолёте. «Дюран, а это возможно?» — «Возможно, с помощью девятого облака…»

«Поднажми, девятое облако уходит!»

Жгутолёт Дюрана стоял за горой на широком склоне. Когда ветер, производимый вращением винта, ускорился, голос Дюрана тоже стал ускоряться. Пока Дюран делал различные вычисления на карманном калькуляторе, я с бешеной скоростью накручивал пропеллер. «Двенадцать тысяч шестьдесят два оборота, мой любитель черепашек!» Скручиваясь, жгут, в состав которого входила манильская пенька и жилы шотландской горной овцы, начал издавать зловещий скрип. Я закрыл глаза. Вдруг это мой конец, — подумалось мне, и сердце сжалось в комок. Внезапно из моих глаз проступили… упругие, как каучук, слезы. Словно каучуковое дерево, источающее через рану каучуковые капли, я искренне молился, чтобы оставшиеся в живых Шан, Цзюэ, Чжи и Юй больше не ссорились.

О девятом облаке я тоже толком ничего не знаю. Это последнее облако в нашем мире, которое не поддается влиянию пассатов, место его зарождения — Ангкор-Ват, на этом мои познания заканчиваются. Если мне будет суждено вернуться, тогда я вам расскажу побольше об этом удивительном облаке. Вот он, последний, двенадцать тысяч шестьдесят второй оборот! Пропеллер остановился, и ветер сразу утих. «Ух ты, — выдохнул Дюран. — Надо, чтобы кто-нибудь нас подпихнул сзади». Мы оглянулись по сторонам. К счастью, в парке рядом с родником кто-то делал зарядку. Мы бросились к нему. Хоть бы это был живчик Ли Дэ Гын, — подумал я. «Извините, вы случайно не Ли Дэ Гын?» — «Да. Это я». Ли Дэ Гын охотно откликнулся на нашу просьбу. Я надел летные очки и занял место позади пилота. Спереди Дюран подал рукой сигнал застегнуть ремни. От винта! Дюран потянул спусковой рычаг, и пропеллер закрутился с бешеной скоростью. Фюзеляж жгутолёта — чувствовал я — вытянулся в струну. Ы-ы — сзади донеслось энергичное пыхтение корейской порнозвезды. Мы… взлетели.

Шум ветра и жужжание разматывающейся резинки рвали уши. Несмотря на то что я был в летных очках, потребовалось много времени, чтобы я смог нормально открыть глаза. Сколько уже длится наш полет? В тот момент, когда я почувствовал, что ветер остановился, а жужжание утихло, весь горизонт застлало огромное облако. Даже без жеста Дюрана я отлично понял, что это и есть «девятое облако». Без колебаний… мы влетели в облако. В нос резко ударил запах. Это был приятный запах рыбы. Пробуравив стену моей души, что-то вроде бегущего орнамента брызнуло в небесную синеву.

Отель «Рыба-солнце»

Под стрехой гостиницы висела маленькая старая вывеска. Если бы не она, это чудное строение можно было принять за закусочную или амбар. Деревянная вывеска с облупившейся во многих местах краской была, что называется, незамысловатой. Строгим шрифтом на ней было выведено: «Отель, Рыба-солнце“», — а под названием был рисунок этой рыбы. Поскольку мы прибыли среди ночи, я мог с трудом разглядеть под неверным тусклым светом электрической лампочки это изображение на качающейся вывеске. Вот что я увидел.

Рыба-солнце: самая крупная рыба, достигающая в длину четырех метров и веса около 140 килограммов; ее плоское тело сжато с боков и по форме напоминает диск, хвостовой плавник утрачен, словно его обрезали по линии спинного и анального плавников. Рыба-солнце встречается в умеренных водах, как пелагическая рыба обычно плавает на средних глубинах, однако в ясные дни и штиль ее можно увидеть в открытом море у поверхности: она либо плывет, выставив наружу свой спинной плавник, либо покачивается на волнах, лежа на боку. Не сбивается в косяки, питается медузами. Это самая большая и тяжелая костная рыба, также это самая плодовитая рыба на Земле.

В гостиничном холле висела огромная рамка с описанием рыбы-солнца. Мы с Дюраном присели на диван, который располагался напротив входа, и стали кого-то ждать. Мне было любопытно, зачем и кого мы ждем, но усталость от полета сковала мой язык. В этой так называемой гостинице не было ни стойки администратора, ни посыльных. В центре абсолютно безлюдного холла находилось чучело рыбы-солнца, лежащей на боку, а закругленная стена была увешана большими и маленькими рамками. Это были рамки с фотографиями, газетными вырезками, стихами и эссе. Все они были посвящены рыбе-солнцу. Это что, сан-францисский стиль? — мелькнула у меня мысль, однако, что бы я ни подумал, было очевидно, что это — архинеобычная гостиница. Чтобы развеять скуку, я прочитал стихи и прозу со стены, потом подошел к чучелу и внимательно рассмотрел его. Лежащая с разинутым ртом рыба своим выражением чем-то напомнила мне Гуна.

«Люди из Ньюпорт-Бич уже на подлете», — потянувшись, открыл рот Дюран. Я не знал, где находится Ньюпорт-Бич, но по выражению Дюрана догадался, что партия опаздывает. Да, так бизнес не пойдет: гостиница — чувствовал я — была совершенно пуста. Мне послышались какие-то звуки, почудилось, что из абсолютной пустоты разинутой пасти чучела доносится приглушенное завывание ветра. Тишина, она ведь тоже имеет свой звук. Морская раковина, нет, тишина уже накрыла мои уши.

«Знаешь, здесь не гостиница. Это только для прикрытия, а на самом деле назначение этого места совсем иное». — «Это не гостиница?» — «Как бы тебе сказать, любитель черепашек? Правильно будет считать это чем-то средним между музеем и лабораторией. Конечно, здесь есть номера, но они предоставляются только избранным членам общества». — «А, это что-то вроде частного музея?» — «Можно и так сказать. Основал отель Базз Олдрин». — «Базз Олдрин?»

«Второй человек, ступивший на Луну. Космический пионер, он летал на „Аполлоне“, а еще раньше — на „Джемини-12“. Изначально честь первым ступить на Луну была обещана Баззу, но, говорят, командир экипажа Армстронг задвинул его на второй план». — «Это по-землянски». — «Точно, по-землянски. Зато, ступив на Луну, Базз справил малую нужду. Конечно, этот подвиг был совершен в скафандр, но зато Базз стал первым человеком, помочившимся на Луне». — «О! Это по-человечески!» — «Да, по-человечески. Вернувшись, он сказал: о космосе — ни слова!»

«Почему?» — «Никто не знает. Однако после возвращения на Землю он очень долго лечился у психиатра. А после выписки из госпиталя он тихо доживал свои дни вдали от людских глаз. Он тайно открыл этот отель и пребывал здесь в отшельничестве. Мы не располагаем достоверной информацией о причинах, побудивших его на такой поступок. Ах да. „Рыба-солнце“ — непонятное название…» В тот момент, когда Дюран был готов продолжить свой рассказ, снаружи донесся гул. Не человеческий голос, скорее, это было стрекотание, издаваемое жгутолётом… В тот миг, когда это стрекотание наложилось на голос Дюрана, у меня перед глазами неожиданно помутилось. Было такое чувство, будто раковина, накрывавшая мои уши, проглотила меня, а вместе со мной и все измерение, в котором я находился. Я не знаю, то ли я падал в обморок, то ли проваливался в черную дыру или в пасть огромной рыбы-солнца. Я потерял сознание.

Снова открыл глаза я спустя два дня. Перед глазами… был Дюран. Все два дня — узнал, конечно, я об этом позже — я провалялся в коме, причиной тому, как бы это неправдоподобно ни звучало, была кессонная болезнь. «Просто невероятно. Даже ладошку водой не смочил. Местные медики недоумевают вместе со мной. Конечно, атмосферное давление, как и давление воды, тоже оказывает влияние на человеческий организм, но откуда в твоих легких взялась морская вода?» — «Морская вода?» — «Да, и довольно много». — «Не может быть». — «А что ты ел на обед?» — «В тот день пообедал я… Кажется, это была лапша со льдом по-пхеньянски».

По мере выздоровления я встречался с людьми из ОТЕЛЯ «РЫБА-СОЛНЦЕ». Что меня удивило, так это то, что большая часть из них, включая докторов, которые вытащили меня с того света, не были здешним персоналом. То есть здесь была база, на которой время от времени проводились сборы членов организации, чья структура представляла для меня загадку. Через Дюрана я установил связи (так они называют знакомство) всего с тремя членами этой организации, они произвели на меня благоприятное впечатление. Все они прибыли из Ньюпорт-Бич и были связаны с нашим выходом (выход за пределы земной атмосферы они называли просто выходом). «О, я помню, что в тот день слышал звук вашего прибытия. Жужжание жгутолёта было слышно даже в холле». — «Жгутолёта? Мы прибыли на „грей-хаунде“».

Индеец Джек Уилсон и китаец Хо были немногословны. Наверное, дружи я с американским бизоном и пандой, мы разговаривали бы и то больше. Много времени мне уделял Адам Олдрин. Он был сыном Базза Олдрина и отвечал за предстоящий «выход», как заботливый и внимательный смотритель зоопарка, он в подробностях рассказывал мне о Бизоне и Панде. В особенности он проявлял огромный интерес к кессонной болезни, подкосившей меня. «Это очень странно, конечно. И не может не удивлять. Я вчера позвонил отцу, он тоже выказал неподдельный интерес. Возможно, что у вас очень необычная конституция. Вы тонко чувствуете космос. Как бы выразиться? Не иначе как вы космочувствительны». Услышав слово «космос», я выложил как на духу то, что со мной случилось в пятнадцать лет: «И вот, представляете, она спрашивает: ты чувствуешь космос?» — «Безусловно, это был хороший опыт», — произнес Адам несколько сконфуженно. «Да», — ответил я.

«Почему вы решились на выход?» — однажды задал мне вопрос Адам. Я выложил ему всю правду, как я чувствовал: «Неожиданно я подумал, что этот мир слишком… НИ РЫБА НИ МЯСО». — «Ни рыба ни мясо?» — «Да, ни рыба ни мясо». «А вы почему?» — бросил Адам тот же вопрос Дюрану. Сложив руки на груди и встав в позу неведомой зверушки, рожденной от бизона и панды, Дюран ответил: «Просто потому что Хонки-тонк Мен». — «А, та же причина!» — сказал Адам. Больше мы ничего не ответили.

«Человек, став взрослым, обязательно должен ненадолго покинуть Землю. Говорят, что это была аксиома в стране Ангкор-Ват. Возрастной критерий, конечно, вряд ли имеет особое значение, однако восемнадцать лет, определенно, это тот возраст, когда человек охладевает к миру». Я представил себе ангкор-ватскую молодежь, как они покидают Землю, смотрят, чувствуют ее, а потом возвращаются, словно сходили в армию. Даже мысленно это была впечатляющая картина. Почему же такой народ сгинул? «А почему такой народ сгинул?» — спросил Дюран. «Сгинул?! Они просто покинули Землю», — ответил Адам.

«А что Базз увидел в космосе?» — спросил однажды Дюран у Адама. «Это неизвестно даже мне. Отец настаивает, что свой космос нужно увидеть самому». — «А среди новичков в нашем обществе бытует мнение, что только Базз видел Землю». — «Да?» — «Да». — «Не знаю. Я слышал только одно, — сказал Адам, указывая на панораму Манхэттена в рамке в углу холла. — Это было, когда мы с отцом поехали в Нью-Йорк. Перед Эмпайр-стейт-билдинг — помнится — отец сказал: туды его налево, из космоса он выглядит как присосавшийся паразит».

Сверху здание отеля выглядело буквой «П». Пространство между ее ног было стартовой площадкой для космических кораблей, а в обычное время служило парковкой для постояльцев отеля. С каждым днем приближалась дата нашего полета в космос. Следуя указанию Адама, мы всерьез приступили к предполетной подготовке, которая заключалась в отсыпании. «Главное — это снять усталость. Потому что недосып — это главный виновник срыва космических путешествий».

Я спал или ворочался либо, лежа на втором этаже двухъярусной кровати, болтал с Дюраном, который лежал подо мной, и бла-бла-бла. Как всегда, на меня наваливался сон, а в один прекрасный день, открыв глаза, я почувствовал, что усталости нет и я готов в космос. Настроение было прекрасное. «Ты выглядишь выспавшимся». — «Так и есть». Однако я… накануне покидания Земли — в такой-то день — никак не мог уснуть. Несколько раз я не спеша пересчитал овец, но все было тщетно. И вот, сходив в туалет, я на обратном пути медленно пересекал утренний холл. И там я обратил внимание на маленькую рамочку на стене, мимо которой я обычно проходил, и так я прочел короткое стихотвореньице с этой рамки. Вот это четверостишие.

Ринго Старр

Утром того дня прибыл Ринго Старр. Закончив предполетную подготовку, умывшись и почистив зубы, я вышел в холл. Там стоял Ринго Старр. Это само по себе уже было странно, но я подумал, что, когда перед тобой стоит Ринго Старр, будет еще более странным просто пройти мимо, поэтому я спросил: «Вы случайно не Ринго Старр?» Внимательно оглядев нас, Ринго тряхнул двадцатью двумя кольцами на десяти пальцах и сказал:

«Бинго! Да, я Ринго. А это вы сегодня выходите?» Мы кивнули, и Ринго протянул нам руки. Тринадцать колец на левой руке, которую пожал я, и девять колец на правой руке, которую пожал Дюран, вертелись на пальцах как сверкающие спутники. Он был обладателем безупречных для суперзвезды бакенбард и низковатого для суперзвезды роста. Ринго был покровителем отеля «Рыба-солнце» и нашим ментором «выхода», о чем мы узнали со слов появившегося вскоре Адама. Мы вместе направили наши шаги в кафетерий рядом со столовой.

О космических путешествиях мы не обмолвились ни словом. Дюран рассказал о Поле Смите — первом петухе, который без остановок перелетел через Ниагару; Адам похвастал наручными часами с обратным ходом, которые он удачно выиграл на аукционе в Новом Орлеане; я трепался о корейской рекламе средств от паразитов; Ринго восхвалял прелести коротковолнового радио. А еще мы… пили чай.

Вдруг я вспомнил дом, Шан, Цзюэ, Чжи и Юй. Я здесь, на другом краю Земли, отсыпаюсь, пью чаи, в космос лечу… Чем больше я об этом думал, тем тревожнее становилось у меня на душе. Петух, пересекший Ниагару, хотел ли он вернуться домой? Петухи, которые не смогли пересечь Ниагару, смогли ли они вернуться домой? Вертя в пальцах кусочек рафинада, я погрузился в думы. Древняя Земля кубической формы… безмолвно вращалась на кончиках моих пальцев.

«Беспокоитесь?» — спросил Адам. Я молча опустил кусочек сахара в чашку с чаем. «Бинго!» — крикнул Ринго. Стародавняя Земля постепенно округлилась и вскоре бесследно растаяла в пучине чая. Когда Пол Смит обернулся, Ниагара, должно быть, уже исчезла. Пройденный мир непременно исчезает. Були-Вули, ты все еще живешь на Ниагаре? В брызгах спросил Вули-Були.

«Рыба-солнце за один раз откладывает около трехсот миллионов икринок. Из них всего одна или две становятся взрослыми особями. С человечеством не то же самое?» — Адам смотрел прямо на меня, а я смотрел ему прямо в глаза. В его бесстрастном взгляде читалось: «Поэтому я не разочаруюсь, даже если ваш выход закончится провалом». И я ответил: «Я спокоен. Просто задумался на секундочку о старом дружке Були-Вули». — «Бинго!» — снова закричал Ринго.

Мы плечом к плечу пошагали на стартовую площадку. Я смутно предполагал увидеть там какой-нибудь летательный аппарат вроде жгутолёта, однако, к моему удивлению, между ног буквы «П» был припаркован «грейхаунд». «Это не жгутолёт». — «Конечно, нет. — Ринго сверкнул безупречной для суперзвезды улыбкой и продолжил: — Запомните. Автобус на орбиту выводят Джек и Хо, они вдвоем. Автобус будет запущен силой их мысли. Управление перехватите, когда будете в космосе. Когда кузов стабилизируется, это будет проще простого. Суть управления — это, прежде всего, ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ. Крутите баранку, и все». Тут Адам спросил: «Вы как?» — «Прежде всего, — открыл рот Дюран, — мне нравится желтый цвет». — «Да?» — «Да».

Атмосфера была такая, как будто мы на автобусе едем проведать тетку, живущую в Пенсильвании. Поднявшись в трансконтинентальный автобус, мы прилипли к окну и энергично замахали руками. «Можно включить музыку?» — «Конечно». — Ринго рукой показал, где находится радиоприемник. Я щелкнул выключателем, и раздался, конечно, «Битлз». Думая о настроении Ринго, я включил звук на полную. «Слушай, ты должен обязательно вернуться!» — прокричал Ринго. «Почему?» — «Когда ты сидишь, у тебя безупречный рост для суперзвезды». — «О, да?» — «Да, да». — «Что нужно сделать, чтобы вернуться?» — «Откроешь водительский бардачок и увидишь там маленький гриб. Съешьте его!» — крикнул Адам, окончив обратный отсчет.

Атмосфера воодушевила меня, придав такое настроение, будто в космосе меня ждет встреча с любимой тетей, однако вскоре этот порыв утих. По обе стороны стартовой площадки в позе лотоса сидели Джек и Хо, они были погружены в медитацию. В шортах, заняв свои места, мы закрыли глаза. Руки, наделенные чувством и здравым смыслом, на ощупь застегнули ремни и закрыли окна. Кресла были глубокие и мягкие, как объятия космоса, и, пока отец Маккензи шел от могилы, вытирая грязь с рук[10], автобус плавно пришел в движение. Никто не был спасен. Все одинокие люди, откуда они пришли? Все одинокие люди, где они живут[11]? Автобус взмыл в небо.

Прошло немало времени. Немыслимое ускорение и плескание разыгравшегося тепла на моей коже не позволяли мне открыть глаза. Радио давно умолкло, не выдержав теплового удара; Дюран своей левой рукой вцепился в мою руку. И в какой-то момент я почувствовал, что ускорение и нагрев испарились, как лосьон для кожи. Взамен… возникло ощущение, что на груди выросли и зашевелились густые волосы, и между тем нас окутала прохладная тишина. Автобус завершил вертикальный подъем. Одно это чувство дало мне знать, что мы покинули пределы досягаемости ментальной силы Джека и Хо. Плыви, плыви. Мы плыли, как кувшинка, вынесенная рекой в открытый океан. Мы… открыли глаза.

И не сказали ни слова. Нет, мы не могли. Правда, перед глазами расстилался космос. В душе — ж-ж-ж — раздалось жужжание разматывающейся резинки, накрученной на двенадцать тысяч шестьдесят два оборота. Нечто, запертое в черепной коробке, похожее и на лепесток цветка, и на пропеллер, что-то вроде бегущего орнамента устремилось наружу. Так я чувствовал. О-о, хорошо, хорошо, хорошо. В этот миг хорошее настроение одного человека заполнило всю вселенную.

«Полет идет нормально?» — раздался голос Адама из динамика. «Нормально», — ответил Дюран, положив руки на руль. «Чувствую себя кувшинкой, дрейфующей со скоростью 20 узлов в час». — «Бинго!» — раздался голос Ринго. «Связь вскоре может оборваться. Землю видите?» — «Землю… нет, не видим». — «Надо же. Плавнее, спешить категорически нельзя. Не забывайте, что земное чувство пространства бесполезно». Как и предупреждал Адам, связь вскоре оборвалась. Последнее, что мы слышали, было «Вам не холодно в шортах?» в исполнении Ринго.

Длительность полета превысила уже шесть часов, а Земля так и не показалась. Помаленьку… мы начали беспокоиться. Нас, часом, не затянула какая-нибудь гадость? У меня было чувство, будто планктон, криль, высокое атмосферное давление и остальное, что пропало в треугольнике, разом хлынуло мне в голову. Мы думали. И… существовали. В конце концов мы осознали, что находимся с обратной стороны Луны. Ага! Вот он, старый дружок Вули-Були! У меня непроизвольно вырвались эти возгласы. Були-Вули, теперь-то ты понял? В брызгах шептал Вули-Були. Вдоль лунной поверхности… Дюран выровнял курс.

По определенной траектории, по прямой, мы шли около часа. Очень медленно… и мы могли созерцать расстилающиеся перед нами лунные пейзажи. Это были очень специфические ощущения. При взгляде из космоса знакомая нам прежде Луна исчезла без следа. И с темной стороны, и со светлой — Луна — убедились мы — была крайне экзотическим творением. Говорят же, что это была Ниагара! Как оголтело хлопающий крыльями Пол Смит, мы все время продвигались вперед. И — раз! — на другой стороне водопада перед нашими глазами развернулось нечто, похожее на огромную скалу.

Земля! — вырвался возглас из чьего-то рта. Земля была совсем не круглая, напротив, она была очень плоской. «Ура! Я был прав!» — ликовал Дюран, однако при всей своей плоскости Земля не была ровной. Это была какая-то замысловатая плоскость. С нашей позиции было видно только длинное-предлинное ребро, поэтому мы молча продолжали наш полет. Плавательный пузырь кувшинки, несущей нас со скоростью 20 узлов в час, раздулся. Земля, лениво повернув свое тело, показала нам свою поверхность, экзотическую и шокирующую. Это была огромная рыба-солнце.

A-а! В этот миг, гигантски моргнув, на нас взглянули глаза рыбы-солнца, нет, глаза Земли. Земля не произнесла ни слова, а мы не могли произнести. И из далекого-предалекого — простирающегося гораздо дальше Австралии или даже Южного полюса — брюха Земли… вырвался гигантский поток света. Этот поток, окрасив на секунду черноту космоса в ослепительные цвета, распался на бесчисленное множество частиц, которые подобно метеорам посыпались на поверхность Земли. «Икра!» — крикнул Дюран. Перед 300 миллионами икринок, перед этим благословенным дождем мы ощутили себя слабыми и беззащитными. «Есть ли там Наоми?» — шептал Дюран. «Та Наоми Кэмпбелл?» — «Да, та Наоми Кэмпбелл».

Пора поворачивать обратно.

Смутно… понимали мы.