Краденая магия. Часть 1

Глава 10

в которой я критикую мир магии и получаю сразу две плохие новости

Как оказалось, рабочий кабинет князя с зеленой гостиной не соседствовал — чтобы в него попасть, нам пришлось пройти еще через одну комнату, которую иначе, как библиотекой, было не назвать. Ни одной свободной стены здесь не имелось — либо книжный шкаф со стеклянными дверцами, либо открытые полки, и там и там — нестройные, но плотные ряды разномастных кожаных корешков, а то и пирамиды перевязанных ленточками свитков. Кажется, наличествовала даже стопка глиняных табличек — но, возможно, эти предназначались не для чтения, а для чего-то другого.

Надписи на книжных переплетах — там, где мне удалось разглядеть их на ходу — были выполнены либо латинским буквами, либо какими-то неразборчивыми завитушками — той самой глаголицей?

В самом кабинете книги тоже присутствовали, но в значительно меньшем количестве — хватило единственного двустворчатого шкафа и трех полок. Ну, еще на столе завалялась парочка. Один толстенный фолиант — раскрытый и придавленный сверху коротким кинжалом с белой костяной ручкой и в серебристых ножнах. Другой, еще увесистее первого, в переплете с металлическими вставками — ощетинившийся кончиками доброго десятка разноцветных бумажных закладок.

Помимо уже упомянутого стола — красного дерева, длинного и широкого, на двух массивных тумбах — в комнате нашлось место только для кресла за ним и единственного стула с противоположной стороны, на который мне жестом и предложил усесться Сергей Казимирович. Сам Огинский, прежде чем опуститься в оное кресло, отставил любимую трость (та замерла вертикально, не у стены, а сама по себе, столбиком, и я сперва подумал: снова волшебство, но потом заметил специальный паз в полу, куда полковник ее явно привычным движением воткнул), водрузил на нее сверху цилиндр и с нескрываемым наслаждением расстегнул пиджак. Кажется, хотел было его снять, но передумал — и наконец занял хозяйское место за столом. Только после этого, вкратце проинструктированный с утра Надей насчет местного этикета (ничего особо неожиданного, почти все как у нас, только здесь соблюдается), плюхнулся на стул я.

— Не переживайте по поводу неудачного урока, сударь, — были первые слова, сказанные мне полковником после того, как мы устроились друг напротив друга, разделенные ширью стола. — Учиться магии с азов в вашем возрасте, должно быть, ох как непросто! Но проявите толику терпения — и все придет. Со временем.

— Так я никуда и не спешу, — пожал я плечами. — Все равно дома мне это не пригодится.

— Дома? — слегка приподнял брови князь. — Вы имеете в виду, в мире-доноре?

Я кивнул.

— А вы всерьез хотели бы вернуться туда? — с не до конца понятной мне интонацией уточнил Сергей Казимирович.

— А вас это удивляет? — выдавил я в ответ полуулыбку.

— Не то чтобы удивляет…

— Нет, здесь, у вас, по-своему приколь… интересно, — поправился я. — Волшебство и все такое… Но при этом людей то клеймят, то пытают, то убивают безнаказанно. И не только так называемых холопов — о них отдельный разговор. А торговец Ефрем? Сам он, конечно, тот еще типчик был, но Воронцовы его до смерти замучили, а вы им и слова не сказали!

— Граф Анатолий был полностью в своем праве, — развел руками Огинский. — На территории родовой усадьбы он мог чинить розыск по собственному усмотрению. К тому же, его клеврет Федор состоит в рядах земской полиции, пусть и числится за штатом. Если с купчонком он малость и перестарался — что не так уж легко было бы доказать — разбираться с сим губернским властям, не мне.

— Вот, о чем я и говорю. Нравы у вас тут… своеобразные. У нас, конечно, тоже проблем хватает, но такого беспредела все же нет… Простите, если это звучит обидно, возможно, я сужу однобоко — но вы сами просили не юлить, говорить смело, — поспешил, впрочем, как-то сгладить резкость сказанного я.

— Что вы, Владимир Леонидович, какие тут могут быть обиды, — покачал головой князь. — Хотя судите вы и в самом деле весьма предвзято. Порядки, устоявшиеся в обществе — они же не с Марса нам продиктованы. Напротив, имеют глубокие корни в условиях, в коих оное общество существует. И если причины чего-то вам не очевидны — еще не значит, что таковых причин нет вовсе или они недостаточно веские… Взять хотя бы тот казус с купчонком. У Воронцова погиб сын и наследник. Сие не только страшный удар по отцовским чувствам графа Анатолия, но и значительное ослабление влияния его семьи. С чем столкнулись Воронцовы, с необдуманным одиночным выпадом или началом полномасштабной войны за передел влияния в губернии, а то и во всей Империи? Ответ на сей вопрос им следует получить незамедлительно. Тем более, что непосредственный исполнитель злодейства — вот он, глазками хлопает да губами шлепает. Так в подвал его — и расспросить! Благо, формальные полномочия имеются: помимо прочего, граф занимает пост губернского предводителя дворянства, земская полиция как раз в его ведении. Все законно. Ну а дальнейшее — в каком-то смысле следствие недоразумения. Ефрем говорит чистую правду, но столь невероятную, что ему не верят. Усиливают нажим — и купчонок умирает. Никто сего не хотел — ни Федор, ни граф. Налицо — несчастный случай, что я и констатировал в усадьбе Воронцовых. Досадный для всех — но никакого, как вы изволили выразиться, беспредела.

— Похоже, господин полковник, у нас с вами неодинаковое понимание того, что такое беспредел, — холодно заметил я. — Ну и Ефрем Ефремом — а меня в том подвале именно что собирались убить, безо всяких экивоков!

— Но ведь не убили же! — усмехнулся Сергей Казимирович.

— Случайно!

— С чего вы сие взяли, сударь?

— Только не говорите, что за каждой невинной жертвой в подвал Воронцовых — и прочих Шереметевых с Голицыными — неизменно является лично начальник III Отделения! Не набегаетесь!

— А что заставляет вас думать, что таковые невинные жертвы — не редкость?

— Ну… — оказался несколько сбит с толку этим вопросом я. — А разве это не так?

— Так или не так — знать наверняка вы не можете, но выводы скороспелые делаете, — с упреком заметил Огинский. — Начнем с того, что наследники графских фамилий в губернии далеко не каждый день гибнут. И даже не каждый год. Улавливаете мысль?

— У Федора этого, однако, рука неплохо набита, — хмыкнул я.

— И все же недостаточно хорошо, чтобы сохранить купчонка живым, пока наконец не откроется, где в его словах правда, а где ложь!

— Ну… — фиг его знает, может, это и аргумент. Но сути дела он все равно не меняет. Собственно, она, суть эта, вообще в иной плоскости лежит… — Прошу меня извинить, господин полковник, — примирительным тоном проговорил я. — Очевидно, мне не следовало наезжа… критиковать ваши порядки. Но вы сами спросили, и как-то одно за другое зацепилось… Главная же причина, по которой я хотел бы вернуться, лежит не столько в этом мире, сколько в моем. Там у меня остались родители. Младшая сестра. Друзья… Ну, кроме тех, кого похитили вместе со мной. Нереализованные планы. Незаконченные дела, невыполненные обещания, неотданные долги. Поверьте, мне есть для чего возвращаться!

Папа с мамой, мелкая Юлька… Да они там сейчас с ума сходят! Наверное, пол-Москвы на ноги подняли. Больницы обзванивают, морги. Из полиции не вылезают, ЛизуАлерт на ноги подняли…

К моему стыду, первое время я здесь о них почти не вспоминал. Сначала, с этим проклятым клеймом, вообще мало о чем мог думать. Потом, под пытками, боль не давала отвлечься. Из подвала слегка ошалевшим выбрался, да еще впечатлений подвалило — типа поездки на «манамобиле» и близкого знакомства, назовем это так, с Надиной магией… И только вчера вечером, ворочаясь на пуховой перине в выделенной мне от княжьих щедрот роскошной спальне, я был атакован мыслями о доме. Тогда и понял, что обязан вернуться.

Должен признать, последние годы отношения с родителями у меня были так себе. Нет, никаких серьезных конфликтов, ссор — ничего такого. Просто отец с матерью целыми днями пропадали на работе, а я, по большей части, оставался предоставлен самому себе. Одет, обут, накормлен — вот и вся забота. Не подумайте, я не жалуюсь: меня такой подход устраивал на все сто. И в родительской к себе любви я нисколько не сомневался. Но рассчитывал вскоре с их шеи слезть — одновременно с учебой в институте (в который, правда, нужно было еще поступить — ох уж этот ЕГЭ!) собирался найти подработку и при первой возможности начать жить отдельно… Вот только не так, как оно вышло, конечно — не в другом мире!

С Юлькой, сестрой, несмотря на четыре года разницы в возрасте, мы, в целом, тоже неплохо ладили. Я бы даже сказал, по-настоящему дружили. Иногда она меня, конечно, здорово выбешивала своей приставучестью, а слушать бесконечные истории из ее школьной жизни было сущей пыткой, но с некоторых пор с мелкой можно стало и в настолку сразиться почти на равных, и свежий сериал обсудить, и даже совета спросить — и услышать разумное, взвешенное суждение. А в некой популярной онлайн-игре мы даже состояли в одном и том же клане, причем я — простым бойцом, а Юлька — вице-лидером, еще и протекцию мне иногда оказывала.

Так-то без меня мелкая, конечно, не пропадет, но переживать будет страшно и искать станет до последнего — уже и родители, может, сдадутся, но сестренка — ни за что. Вот только ради одной нее уже стоит стремиться назад!

Ну, из-за родителей тоже — без вопросов.

Но хорошо бы, конечно, не просто самому вернуться, а вытащить товарищей по несчастью — Светку, Дашку, Кира, Санька…

— Кстати, о тех ваших друзьях, что прошли через руки покойного Ефрема Абрамовича, — словно прочтя мои мысли, проговорил князь. — Именно о них я и собирался переговорить прежде всего. Увы, сударь, вести у меня не самые добрые.

— Что с ребятами? — нахмурился я. — Они… живы? — уточнил, холодея.

— Доподлинно неизвестно, — сообщил Сергей Казимирович. — Розыск затруднен стечением целого ряда обстоятельств. Как выяснилось, купец Адамов, от имени коего действовал наш Ефрем — полный банкрот. Вот уж никто бы не подумал — при его-то репутации. Но сие факт. Подозреваю, что и в Китай Савва Иосифович не недуг внезапный лечить уехал, а от кредиторов удрал. Но перед тем набрал новых долгов, поручив помощникам закупить на заемные средства партию холопов для перепродажи. Уже настоящих чухонцев, в ряды которых и затесали вашу полудюжину, захваченную в мире-доноре — вы мне называли четверых, помимо себя, но имелся кто-то еще, шестой.

«Антоха, — подумал я. — Наверняка Антоха. В неволе я его не видел, поэтому и вывел за скобки, но там, в сквере, он с нами был…»

— Однако, в чем бы ни состоял план Адамова, он провалился, — продолжал между тем свой рассказ князь. — Слухи о плачевных делах купца успели просочиться, партнеры начали задавать неудобные вопросы, а то и предъявлять к оплате векселя, и старший приказчик Саввы Иосифовича, некий Наум Елисеевич, не пожелав, как видно, остаться крайним, бросил торговлю и также скрылся. Сбежал — похоже, прихватив с собой почти всех непроданных холопов, документы на них и остатки наличности из кассы. Мы ищем, конечно — и его, и товар, и деньги — но ежели Наум, подобно Адамову, скрылся за кордоном — дело сие непростое и уж точно не быстрое. Вот такой, сударь, у нас нынче невеселый расклад, — заключил Огинский.

— А мои друзья — они все остались у этого Наума? — в некоторой растерянности спросил я.

— Сложно сказать, не имея документов, — развел руками князь. — Возможно, кого-то из них успели продать — но не в Московской губернии, а где-то еще. Проверить все дворянские усадьбы Империи — та еще задача, но мы работаем.

— То есть рано или поздно их найдут? — уточнил я.

— Рано или поздно — наверняка. Даже за границей. Но в том-то и дело, что скорее поздно, чем рано. Видите ли какое дело, Владимир Леонидович… Холопская печать — это не просто клеймо, как у скота. Тот, кто носит его на челе, неизбежно теряет себя. Утрачивает личность. Не сразу, не вдруг — прежде, чем процесс окажется необратим, минут многие дни, а то и недели. Но в конце концов это случится — почему и говорят, что бывших холопов не бывает. Так что да, ваших друзей найдут — и, если потребуется, даже выкупят у новых хозяев за счет казны… Но, боюсь, это уже не будут те люди, что прежде. Скорее всего, они не вспомнят, ни кто они, ни откуда. И не узнают вас…

— Вот, значит, как… — ужас, порожденный в моей душе жестокими словами полковника, сменился вдруг волной безотчетного гнева. Кулаки яростно сжались, тело напряглось, голос зазвучал надрывно. — И вы… Вы еще смеете нахваливать этот ваш долбаный мир — где творится такое?! — прорычал я в лицо князю.

— За весь мир говорить не стану, но вот за Отечество не вступиться не могу, — на лице Сергея Казимировича не дрогнул ни один мускул, тон его речи также остался ровным. — Запрет обращать в холопы российских подданных действует уже сотню лет как. Покупать иностранцев — не запрещено, да. Но в большинстве случаев на родине тех ждала казнь за совершенные злодеяния, и альтернативу в виде наложения на чело печати они выбрали добровольно. Сразу к нам их не везут, выдерживают в местных тюрьмах. И то были случаи, когда идеалистично настроенные покупатели сразу же стирали печати, надеясь дать холопам волю — увы, тем она была уже не нужна… А то, что учинил купец Савва Адамов, — самую малость наконец повысил голос Огинский, — преступление, за которое он непременно ответит по закону, как только будет изловлен. В вашем мире что, нет преступников? Как-то не верится в такое. Вот и здесь, у нас, встречаются злодеи. А полиция и III Отделение с ними борются. Чаще — успешно, иногда, к сожалению, нет — но всякий раз старательно. Вот в Цинском Китае полиции нет, и преступлений не бывает. А почему? Да потому, что все поданные там дают клятву покорности Императору Поднебесной. Это, конечно, не холопская печать, но из той же оперы магия. И так же убивает у носителей личность — только не за недели, а за десятилетия. Нравится такой вариант? Вот и мне нет, — сам же ответил на свой вопрос князь, я и дернуться не успел. — То, что произошло с вашими друзьями — весьма прискорбно, — тут же снова сменил тон полковник — теперь на вкрадчивый и участливый. — Но увы: merde[2], как называют сие потомки галлов, случается. Везде случается, разве что кроме Китая. Не судите наш мир по худшим его представителям — судите по лучшим. Вот, по моей воспитаннице хотя бы, — позволил себе князь слабую улыбку.

— Ничего плохого не могу сказать о Надежде Александровне, — проговорил я — тоже уже спокойнее: запал мой был размеренной речью Огинского несколько сбит, да и, как ни крути, некое рациональное зерно в доводах Сергея Казимировича имелось. — Вам, господин полковник, я тоже весьма благодарен — и за спасение из подвала, и за кров… И готов поверить, что таких, как вы и ваша воспитанница, здесь куда больше, чем разного рода Адамовых и Милан Воронцовых. Но все же, как и сказал сразу, предпочту вернуться в родной мир. Там меня ждут, там мое место… Если верно то, что вы рассказали о судьбе моих друзей — ничто здесь более меня не удерживает. Так что… — я широко развел руками, не договорив — и так же все понятно.

— Что ж, — кинул князь. — Ваша позиция мне вполне ясна. И даже готов отчасти с ней согласиться. И, раз так, вынужден принести извинения за то, что своими словами — а в большей степени даже умолчанием — должно быть, невольно способствовал зарождению у вас некой иллюзии. Видите ли, Владимир Леонидович… К сожалению, вернуться в родной мир вы не сможете. По крайней мере, пока.