Краденая магия. Часть 1

Глава 4

в которой молодая графиня хвалится умением вышивать гладью, а некий нежданный гость проявляет завидную осведомленность

— Милана, тебе, наверное, лучше подняться наверх, — повернулся к молодой графине Анатоль Глебыч. — Зрелище предстоит… неэстетичное. Лично я вот предпочту оставить Федора наедине с его любимой работой, — криво усмехнувшись, «сиятельство» и в самом деле сделал шаг к выходу из комнаты, жестом предлагая девице следовать за собой.

— Я никуда не уйду, — гордо вздернув носик, покачала головой та. — Сейчас это меньшее, что я могу сделать для несчастного Пети!

Кажется, Анатоль Глебыч собирался настоять на своем, но почему-то передумал и, пожав плечами, не просто промолчал, но и сам вернулся на прежнее место у дальней от меня стены и, сложив руки на груди, замер там каменным изваянием.

Что до узколицего козлобородого Антона Игнатьича, то этот покидать нас и не собирался, с неподдельным любопытством наблюдая за мной и Федором.

Тем временем громила, которому в разыгрывавшейся пьесе, очевидно, отводилась ведущая роль, был уже возле меня. Откуда-то из недр своего хитрого комбинезона он ловко извлек длинный тонкий стилет, острием которого теперь недвусмысленно примеривался мне в район живота. Тут-то до меня и дошло, что за характерные бурые пятна украшают рабочий наряд Федора. Воображение живо нарисовало мне фонтаны крови — моей, не чьей-нибудь! — щедро хлещущие на невозмутимого головореза. Запоздало пробудился забытый было страх. Да что там страх — животный, кромешный ужас! Непроизвольно постаравшись отпрянуть подальше от громилы, я всем телом дернулся назад. Ну как всем телом — большей его части отступать было решительно некуда, толика свободного пространства оставалось лишь позади моей склоненной до сей поры головы — в результате я неслабо так приложился затылком о кирпичную кладку. В глазах на миг потемнело, но боли я не то чтобы не почувствовал — толком не осознал: по сравнению с тем, что мне предстояло пережить буквально вот-вот, это явно была лишь легкая разминка.

Между тем правой рукой Федор приподнял стилет чуть повыше, затем снова опустил. Левой достал из кармана небольшую бархатную подушечку с воткнутыми в нее толстенными десятисантиметровыми иглами, зачем-то взвесил ее в ладони… Недовольно прищурившись, пробормотал:

— Свету бы кто добавил, нидуха же не видно с глазами на нуле!

— А что это вы, сударь, на нуле? — удивился чему-то Антон Игнатьич.

— Сами же говорили: Зеркало у него, — буркнул громила. — Стану зрение заострять — а ну как развернет вспять поток маны и ослепит в самый неподходящий момент?

— Предусмотрительно, — одобрительно хмыкнул узколицый. — Я бы до такого не додумался… Ладно, держите!

Сказав так, Антон Игнатьич, кажется, даже не пошевелился, но от одинокой свечи в центре комнаты (не прогоревшей, кстати, за все время ни на миллиметр — тоже магия, да?) отделилась вторая, точно такая же, проплыла над полом, обогнув по пути Федора, затем плавно взлетела вверх и зависла недалеко от моего левого бедра. Тут же от основной свечи отпочковалась еще одна, третья, неспешно проделала похожий путь, только миновав громилу по другую руку, и так же застыла в метре от пола — уже справа от меня.

— Благодарствую, — крякнул Федор.

— Всегда к вашим услугам, — усмехнулся узколицый.

Взметнулся стилет…

— Федор, погодите! — сорвавшись вдруг с места, к громиле в два кротких прыжка ланью подскочила Милана. Вот уж от кого не ждал заступничества!

И правильно не ждал:

— Можно я? — выпалила девица, требовательно хватая Федора под локоть. — Можно я сама это сделаю?

— Милана! — укоризненно, но не то чтобы сурово, проговорил со своего места «сиятельство».

— Прошу меня простить, Милана Дмитриевна, но лучше уж я, — в свою очередь покачал головой громила. — Мы же с вами клиента не зарезать собираемся, не заколоть насмерть — по крайней мере, не сразу — а сперва расспросить толком. Тут работа требуется разве что не ювелирная. Чуть рука дрогнет — и все труды насмарку!

Дмитриевна? Не Анатольевна? Почему-то мне рисовалось, что «сиятельство» приходится ей папашей. Мальчишку Петра же тот называл сыном, а она — братом… Получается — все немного не так. Странно.

Оно, конечно, мне совершенно без разницы, кто там кому из них отец (привет Люку Скайуокеру!), но о чем только не задумаешься, чтобы отвлечься от неизбежного…

— У меня не дрогнет, — холодно заявила между тем молодая графиня. — Я с пяти лет гладью вышиваю, без магии, на нуле! Вы мне только скажете, где надрезать, куда иглу воткнуть — а я все как надо сделаю!

Добрая девочка, что тут скажешь. Что характерно, в ее способности насмерть зарезать человека Федор ни на миг не усомнился! Только в аккуратности!

Да уж, такой если что и вышивать — разве что картинки расчлененных котиков! Кстати, не исключено! Выживу — непременно попрошу показать!

Ага, выживу…

— Милана! — уже несколько строже, чем в прошлый раз, выговорил Анатоль Глебыч. — Окажи любезность, прекрати! То, что тебе позволено присутствовать при экзекуции, не означает…

— Он убил моего брата! — резко обернувшись к «сиятельству» — черная коса так и взметнулась — бросила девица. — И если сами вы считаете возможным прятаться за спиной наемного палача, я на подобное не согласна!

— Прошу меня извинить, — вмешался в спор Антон Игнатьич, — но тут вы, Милана Дмитриевна, не совсем правы. Я уже пытался пояснить сию правовую коллизию… На момент рокового воздействия на несчастного Петра Анатольевича, сей юнец, — кивок в моем направлении, — носил на челе печать и в состоянии пребывал холопском. Юридически холоп — не человек, а имущество, вещь. Но, как говорит нам закон, вещь не убивает — убивают люди. Вину за случившуюся трагедию можно возлагать на покойного купчона Ефрема, вероятно — на его дядю, купца Адамова, но никак не на принадлежавшего им холопа — сие нонсенс! Перед вами, Милана Дмитриевна, ни в коем разе не убийца — всего лишь неподсудное орудие!

— Что-то я не вижу на нем печати! — прищурилась молодая графиня, оборачиваясь ко мне — словно желая еще раз убедиться в отсутствии клейма. — А значит, по закону ли, по обычаю ли — он убийца, и он ответит!

— Так в том-то и заключается коллизия! Видите ли…

— Довольно! — гаркнула на него Милана, и узколицый заткнулся, не завершив фразы.

Отступился — похоже, это уже вошло у него привычку — и Анатоль Глебыч. Но, что любопытно, не Федор!

— Прекрасно понимаю ваши чувства, Милана Дмитриевна, — вкрадчиво проговорил громила. — Но боюсь, наставник из меня не столь хорош, как будет потребно. Собственными руками нож держать — сие одно, а показывать да объяснять — нет уж, увольте. Не сдюжу. Так что прошу прощения, но сделаю уж работу сам, — он мягко отстранил девицу локтем — и, о чудо, та таки послушалась! Отодвинулась разве что на полшага, но тем не менее отодвинулась!

Впрочем, мне с того было мало пользы. От дела громилу ничто более не отвлекало, и, подняв стилет, Федор коротко полоснул лезвием, раскроив мне кожу на боку (кажется, пока только кожу) от правой подмышки почти до пояса. Все что я мог — глухо замычать в кляп. Печально звякнули цепи.

А громила уже сделал второй разрез — наискосок от первого — и тут же второй рукой вогнал в него иглу. Всего-то на пару сантиметров, наверное, воткнул, но от боли я чуть к потолку не взлетел вместе с цепями и куском стены. Одобрительно на это кивнув, Федор с форсом крутанул стилет в пальцах, как-то при этом ухитрившись себе их не отсечь, и сдвинулся к моему левому боку.

— Может, вынуть ему изо рта кляп? — предложил, воспользовавшись возникшей паузой, Антон Игнатьич. — Мне кажется, клиент уже хочет что-то нам сказать…

Ох, как же он был прав!

— Рано, — со знанием дела покачал головой громила. — Если не желаете выслушать, что и как он предпочел бы сделать в интимном смысле с вашей уважаемой мамашей, покойной бабкой, светлой памяти прабабкой, а также с вами лично — то пока рано.

Ну… Да, в принципе, достаточно близко к тексту изложено. До прабабки я, правда, еще как-то не дошел… Да и не первыми были бы родственники узколицего в очереди на упоминание — явными фаворитами у меня выступали семейства Федора и Миланы.

Следующие пару разрезов я перенес стоически, решив лишний раз не радовать мучителей стонами (при каждом издаваемом мной звуке на лице у Миланы вспыхивала блаженная улыбочка — и тут же гасла, чтобы зажечься вновь и вновь — поводов хватало), но когда дело снова дошло до иглы — опять не сдержался. Вне всякого сомнения, громила хорошо представлял, как и куда именно надо колоть для должного эффекта. Тряхнуло меня так, что пушечным выстрелом у уха лопнула веревка, удерживавшая во рту кляп. Проклятая затычка, правда, вываливаться не спешила: разбухнув от слюны, она и сама по себе сидела туже некуда.

Ну, и где же ты, спасительный красный огонек, рисующий в воздухе узоры-иероглифы?! Приди, самое время! Без тебя уже никак! Что, Зеркало здесь неприменимо? Другое что-нибудь изобрази! Молот там пудовый злодеям на голову или меч-кладенец в сердце… Не знаю, пулемет-самобой какой-нибудь! Не разбираюсь я в этой вашей проклятой магии, так и что теперь? В прошлый же раз сработало! Ну?

Но нет, не загорался между мной и Федором вожделенный волшебный алый свет, а иероглиф если где сейчас и рисовался, то разве что у меня на груди, складываясь из разрезов, что высекал стилет громилы.

— Та-ак, — протянул между тем Федор, вполоборота поворачиваясь к Милане. — Еще пара штрихов, и можно будет задавать вопросы. Не мешкая, при сем — минутам жизни клиента уже обратный отсчет дан будет!

— Жду не дождусь, — подобравшись, бросила молодая графиня.

— И кого же это вы так ждете, Милана Дмитриевна? Уж не меня ли? Поверьте, мне бы сие польстило, — раздалось внезапно от входной арки.

Вздрогнув, девица судорожно повернулась на голос. С заметным сожалением опустив уже занесенный для удара стилет, туда же оборотился Федор.

Собравшись с силами, постарался вскинул голову и я. Со второй попытки получилось.

На пороге комнаты стоял высокий человек лет сорока пяти, худощавый, темные волосы зачесаны назад и (это выяснилось, когда вошедший повернул голову) собраны там в длинный, не слишком пышный хвост. Виски аккуратно выбриты, тонкие прямые усики торчат над верхней губой, словно стрелки механических часов. Что же касается одежды… Помнится, костюм «сиятельства» я про себя назвал мундиром? Так вот: нет, то, оказывается, был вовсе не мундир — просто какой-то домашний халат. А вот вошедший и в самом деле носил мундир: светло синий китель, украшенный серебряным аксельбантом и серебряным же шитьем на воротнике и по рукавам. На плечах — золотые эполеты с густой бахромой. Узкие брюки заправлены в высокие черные сапоги. Разве что позвякивающих шпор не хватало до полного комплекта!

Левой рукой в белой перчатке незнакомец опирался на элегантную трость с массивным набалдашником, правую небрежно заложил за спину.

— Князь?! — явно признал нежданного гостя Анатоль Глебыч. И столь же явно узнавание это его нисколечко не порадовало.

— Граф, — коротко поклонился «сиятельству» тот. — Милана Дмитриевна, мое почтение! — последовал столь же скупой поклон в сторону девицы. Та в ответ лишь фыркнула.

Федор и Антон Игнатьич персонального приветствия не удостоились.

— Прошу простить, что без доклада: ваш привратник так спешил уведомить хозяев о моем визите, что (вот досада!) второпях споткнулся о ступеньку крыльца и немного расшибся… — с улыбкой, способной, пожалуй, в лед заморозить кружку воды, окажись сейчас здесь таковая, продолжил гость, снова обращаясь к Анатоль Глебычу. — И звонок не прошел: сии контрабандные китайские сигнальные артефакты — такая ненадежная вещь!

— Позвольте, господин полковник, как поверенный Его сиятельства я вынужден с возмущением заявить, что в сем доме не держат контрабанды! — тут же исступленно затряс своей козлиной бороденкой Антон Игнатьич. — И никогда не держали!

— Пустое, сударь мой, — снизошел-таки обратить внимание на узколицего князь. — Артефакт-то все одно разрядился…

— Чем обязаны? — предпочел перехватить инициативу в разговоре «сиятельство».

— Прежде всего, граф, позвольте выразить вам мои самые сердечные соболезнования в связи с безвременной кончиной Петра Анатольевича, — печальным тоном проговорил гость. На мой непросвещенный взгляд, искреннего чувства в его голосе не было и близко.

— Как любезно с вашей стороны, князь, — сухо буркнул Анатоль Глебыч, также, очевидно, не питавший на этот счет никаких иллюзий. — Смею надеяться, сие все?

— Отнюдь, — покачал головой гость. — Также имею честь сообщить, что дело о смерти молодого графа Воронцова принято к производству Московской губернской экспедицией IIIОтделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. А посему…

— Осмелюсь заметить, господин полковник, — снова отчаянно бросился на амбразуру Антон Игнатьич, — что трагедия сия разыгралась на территории усадьбы Его сиятельства графа Воронцова, а значит, розыск о ней находится в сугубом ведении губернской земской полиции, внештатным сотрудником которой состоит присутствующий здесь господин Колокольцев, — указал он кивком на громилу Федора, — и…

— И которую, оную полицию земскую, наш дорогой Анатолий Глебович и курирует последние двенадцать лет в должности губернского предводителя дворянства, — закончил за узколицего гость. — Не нужно меня учить уголовному процессу, сударь мой! Как вам, несомненно, известно, главный подозреваемый по делу, купец второй гильдии Адамов, находится вне пределов Московской губернии. А посему, вопрос выходит за пределы полномочий земской полиции!

— Нам-то, допустим, что-то такое известно, но вот откуда сие ведомо вам, князь? — хмуро поинтересовался «сиятельство».

— Служба обязывает, граф, — благодушно усмехнулся гость.

— Иногда мне кажется, что на ваше IIIОтделение работают духи, — пробормотал Антон Игнатьич.

— Главное, чтобы IIIОтделение не работало на духов, — хмыкнул князь. — Да и заверяю вас, сударь, люди — обычные люди — как источник информации куда надежнее будут!

— Выясню, кто из челяди раззвонил — на кол посажу! — в ярости пробормотал — вроде как в сторону — Анатоль Глебыч.

Не расслышать этого его заявления гость не мог никак, однако, видимо, предпочел пропустить угрозу мимо ушей. А может, не усмотрел в той ничего незаконного?

— Теперь, когда с вопросами компетенции мы, кажется, разобрались — давайте к делу, — проговорил он. — Ежели не желаете, чтобы по имению шастала толпа агентов IIIОтделения, прошу самостоятельно составить все положенные случаю бумаги, должным образом заверить их в земской полиции и прислать на адрес нашей экспедиции не позднее завтрашнего вечера. Ефрема Абрáмовича… — он выдержал выразительную паузу, — почившего от несчастного случая в ходе учиненного по горячим следам розыска, рекомендую (настоятельно рекомендую!) похоронить за счет графской казны. А сего молодого человека, — оторвавшись от пола, конец трости князя указал через комнату на меня, — я забираю.

Послышался металлический лязг — это сами собой (так и хочется сказать «словно по волшебству» — но ведь скорее всего именно по волшебству: магия, сударь!) расстегнулись браслеты моих кандалов, и, потеряв в них опору, словно мусор из опрокинутого помойного ведра я выскользнул из цепей и рухнул на успевший уже малость впитать моей крови земляной пол графской пыточной.