Кража

ГЛАВА 8

На следующий день в час десять позвонил Ивкин. Его голос доносился издалека.

— Ты откуда?

— Из «Звездочки» говорю. Сейчас… — Через несколько секунд голос Ивкина зазвучал уже отчетливее. Солдатов понял, что Ивкин попросил кого-то выйти из кабинета администратора кинотеатра и теперь говорил свободно.

— Как дела?

— Плохо! Обошел все квартиры подъезда с первого до последнего этажа. Жильцы о краже знают, но никого подозрительного не видели.

— Так уж и никого? Не в шапках же невидимках преступники ходили…

— Я пробегусь по второму подъезду, чтобы уж точно…

— Давай. Послушай, а Боровика нет дома?

— Не появлялся. Наша печать цела.

— Ладно, звони.

Солдатов положил трубку и задумался. Захотелось самому поехать на Строительную, обойти все подъезды дома и заодно найти мужчину, который видел парня в штормовке. Позвонил Мухин и сказал, что место работы жены Боровика установить не удалось.

Разыскав в своих вчерашних записях телефон Кухарева, позвонил ему на работу. С облегчением вздохнул, когда тот поднял трубку.

— Здравствуйте, Кухарев! Солдатов говорит. Мы договаривались о встрече… Вы не забыли?

— Доброго здоровья, — сухо ответил Кухарев. — Сегодня не могу. К сожалению, занят!

— Если вы не возражаете, я сам к вам приеду.

— Понимаете… Вы застали меня сейчас случайно. Я уже собрался уезжать. По поручению руководства, — не сразу ответил Кухарев. Чувствовалось, что он был застигнут врасплох предложением Солдатова.

— Пусть вас подменят, доложите руководству…

— Это невозможно! — заметно беспокоясь, ответил Кухарев. — Меня подменить не смогут. Срочное дело. Давайте увидимся послезавтра.

— Послезавтра? Странно, — удивился Солдатов. — Тут интересы вашего друга!

— Ну что я могу поделать. Послезавтра я буду у вас.

— Минуточку! Скажите, где работает жена Боровика? — быстро спросил Солдатов, чувствуя, что Кухарев собирается положить трубку.

— Во ВНИИхиммаш, — буркнул тот. — Извините, зовут! — И в трубке сразу же раздались частые гудки.

Солдатов вытащил из пачки папиросу и задумался. Увиливает Кухарев. На срочное дело сослался. Выходит, друга в беде оставил? Ну и гусь! Он снял трубку. Звонил Мухин.

— Поезжай во ВНИИхиммаш, — сказал Солдатов, — жена Боровика там работает.

В начале третьего в кабинет вошел Петухов.

— Можешь поздравить. С кражей у Белкина порядок. Тараторку задержал. Это ее работа. Улики полные… Загляни на минутку.

Известие не обрадовало Солдатова, хотя это дело не давало ему покоя уже полмесяца. Новое задержание нарушало ритм работы сегодняшнего дня.

— Хорошо. Разбирайся. Зайду попозже. Вскоре объявился Мухин.

— Это я. Выяснил наконец, — докладывал он, — жена Боровика уже с год как уволилась.

— Куда перешла?

— Никому не ведомо. Подала заявление об уходе и больше не появлялась.

— Возвращайся, — вздохнул Солдатов.

И опять телефон. На этот раз внутренний.

— Товарищ капитан, по графику в семнадцать ноль-ноль у вас прием населения, — напомнил дежурный.

— Спасибо… Знаю.

Он встал из-за стола, подошел к окну. На улице светило яркое осеннее солнце. За забором строительной площадки золотились листья несрубленных деревьев, обреченно стояли опустевшие одноэтажные домики, подготовленные к слому. Вдалеке — трубы ТЭЦ, над ними полосы дыма.

До приема посетителей осталось меньше полутора часов.

«Заскочу в столовую управления», — подумал Солдатов и быстро убрал в сейф папки с документами.

Из кабинета Петухова послышалась громкая женская речь. Это Верка-Тараторка доказывала свою «правоту». Она уже судилась, но поговаривали, взялась за ум.

«Загляну», — подумал Солдатов.

Задержанная, всхлипывая громче, чем надо, отвечала на вопросы задиристо, не забывая при этом аккуратно вытирать слезы, стараясь не задеть крашеные ресницы. Петухов незаметно кивнул Солдатову головой. Дал понять, что все у него идет так, как надо. Он был явно доволен. Кража из квартиры зубного врача-протезиста Белкина доставила немало хлопот работникам райотдела. За две недели он успел написать несколько жалоб.

— Можно, я закурю? — вскинула ресницы Тараторка. Петухов подал ей пачку сигарет. Тараторка закурила свою, с длинным фильтром. Лицо ее преобразилось, стало бесстрастным. Однако, не удержавшись, она настороженно взглянула на Солдатова.

— Успокоились? — обратился к ней Петухов. — Давайте, Вера, по душам.

— Еще чего… — взорвалась она. — По душам! Разжалобить хочешь? Зазря в обходительность играешь…

— Не хотите по душам — можно и по-формальному, — невозмутимо проговорил Петухов.

— Вы, Вера Евгеньевна, напрасно так. Руганью делу не поможешь, — вмешался Солдатов. — Ругань-то, она чаще от слабости и собственной несправедливости.

Верка исподлобья настороженно посмотрела на Солдатова.

— Не понимаю, чего она упрямится, — обратился к нему Петухов. — Доказательств у нас больше, чем надо. Кофточку у нее отобрали — это раз… — начал перечислять Петухов.

— Я их с рук в универмаге за полсотни купила! — отрезала Верка.

— У Насти Хлюстовой из мебельного гранатовые сережки изъяли — это два.

— У нее, а не у меня изъяли! — Тараторка глубоко затянулась. — Мало ли у кого такие сережки! Если ворованные, с нее и спрос.

— А Хлюстова сказала, что купила у вас. И свидетель есть. Вот почитайте, — Петухов протянул протоколы допросов.

Но она на них даже не взглянула. Отвернулась.

— Давайте очную ставку. Хочу я посмотреть на эту Хлюстову. В ее глаза бесстыжие! — Она взглянула на Солдатова ясными зелеными глазами. В них уже не было злости. Они безмятежно лгали.

— С Тихим тоже очную ставку хотите? — спросил Петухов. — Вы ему, Вера Евгеньевна, кое-что из вещей передали…

— И до Тихого добрались?! Я этой стерве магазинной гляделки набок сверну! — Она вскочила со стула. — Раскапывайте еще двадцать, тридцать доказательств, все равно кража не моя!

Солдатов тяжело вздохнул, глядя на Тараторку.

— Что ж получается? Опять вы из-за денег себя не пожалели? Что муж и дочь скажут? — спросил он.

— Что скажут, то и скажут, — ответила безразлично, — дочь жалко. А муж… был, да сплыл, о нем думать нечего. А вы-то чего заботу проявляете? — уже со злостью спросила она.

— С мужем-то расписаны?

— Была.

— Значит, еще одна фамилия прибавилась?

— А какая разница? Не все ли равно, под какой фамилией на нарах валяться. Меня и без фамилии, кому надо, знают. Не перепутают.

Солдатов смотрел на нее и вспоминал, как на прошлой неделе зубной протезист Белкин величественно вошел в его кабинет. Привычным движением пригладив прядь волос, протянул листки бумаги.

— Пока вы разыскиваете преступников, я уточнил стоимость похищенного. Прошу вас приобщить это к делу.

Солдатов внимательно прочитал заявление, отпечатанное на машинке; указанная в нем сумма значительно превышала первоначальную.

— Я смотрю, вы энергичный человек.

— Понимаю вашу иронию, — язвительно сказал Белкин. — А что мне оставалось делать? Под лежачий камень вода не течет. Вы считаете, что жаловаться безнравственно?

— Жалобы, когда они справедливы, всегда полезны. Но ваши лишь отвлекали нас от работы. Розыск и без них проводится достаточно активно. Давайте поговорим о деле. Я думаю, что объективности ради необходимо допросить вашу жену.

— Вы считаете, что в чем-то я не объективен? — прервал его Белкин. — Не понимаю вас.

— Потому, что не дослушиваете до конца, — с досадой проговорил Солдатов. — Похищены женские вещи. Жена лучше знает цену и приметы каждой из них. И еще потому, что нам нужно установить, кто бывал в вашем доме. Ведь кража-то совершена без взлома…

Толстое лицо Белкина вытянулось.

— Вы не имеете права подозревать в преступлении наших друзей, — почти закричал он. — Эти люди вне подозрений. Я буду жаловаться…

— Жалуйтесь на доброе здоровье, но с вашей женой мы должны побеседовать, — твердо сказал Солдатов.

— Кажется, вы убедили меня, — Белкин заискивающе улыбнулся. — Правда, она сейчас на отдыхе в Паланге. Гипертония. Сердце. Нервы, сами понимаете, — модные болезни века. — И тут же спросил: — Я заберу свое заявление?

— Раз принесли, пусть останется. Пригодится для дела. Это вспомнилось настолько четко, что он на какое-то мгновение отвлекся от допроса.

— Послушайте, Вера Евгеньевна, как вы попали к Белкину?

Она медленно подняла голову. В ее глазах уже не было злобы. Опять потянулась за сигаретой.

— Все рассказывать, жизни не хватит. — Губы у нее задрожали. — Гадко, дальше некуда… Как попала?.. Живем, как можем, без предрассудков. В гости не напрашиваюсь, зовут — не отказываюсь. В общем, живу по воровской пословице: носим ношеное, любим брошенных… Ладно, товарищ Петухов, оформляйте протокол. Только Тихий здесь ни при чем. Его не впутывайте. Он тогда в Ростов уезжал. О деле он ничего не знает. Ну а кража… Может быть, я и не совершила бы ее, да разозлилась я на этого Белкина — спасу нет! Сам пьет вино французское, а мне все водку наливает… Завелась я. Ну не гад ли? Решила — так просто не уйду. Когда этот жлоб уснул, собрала кое-какие побрякушки и спрятала в кабине лифта, там есть люк в потолке… Все наверх и положила.

— Он не заметил кражи?

— Мы утром вместе вышли. Чтоб не догадался, попросила подать мне в ванную губную помаду из сумочки — пусть видит: пустая сумочка. Когда провожал — обнял! Представляете? Душевность проявил. Так что уверен — его вещей при мне не было. Ох, нет у меня в жизни счастья! Да и какое может быть счастье у воровки? Известно — ворованное! — И заплакала.

Солдатов взглянул на часы, вздохнул и, не попрощавшись, вышел.