Красная площадь

Новое название

XVII столетие занимает в истории площади особое место - в этом веке она обрела свое теперешнее имя. Среди известных нам письменных источников, в которых упоминается название «Красная площадь», первым является описание путешествия по России посла австрийского цесаря Августина Мейерберга, посетившего Москву в 1661 - 1662 годах. Но Красной, т. е. красивой на языке того времени, ее стали называть, по-видимому, уже с конца первой четверти XVII столетия, когда Фроловская башня была надстроена своим нарядным шатром.

В 20-е годы XVII века прибыл в Москву английский мастер Христофор Галовей, часовщик, механик и архитектор, нанятый на русскую службу за жалованье. В 1624 - 1625 годах Галовей совместно с русским зодчим Баженом Огурцовым надстроил Фроловскую башню многоярусным шатром. Эта надстройка, сохранившаяся по сей день, увеличила высоту башни почти вдвое - до 67 метров.

Зодчим, видимо, дано было указание всячески украсить Фроловскую башню - главный, парадный вход в Кремль, чтобы внешний вид ее свидетельствовал о мощи и богатстве русской державы. Стремясь выполнить это требование, они установили на башне каменные изваяния обнаженных людей. Однако это новшество вызвало недовольство духовенства, и царь Михаил Федорович приказал надеть на статуи кафтаны-однорядки, чтобы прикрыть смущавшую богобоязненных москвичей наготу этих идолов, или болванов, как их тогда называли. На пошивку однорядок было отпущено из царской казны 12 аршин лучшего «аглицкого» сукна. Несколько лет красовались статуи в своих разноцветных кафтанах, пока не были повреждены очередным московским пожаром.

Другим новшеством явилось установление в шатре Фроловской башни больших часов.

Первые большие часы появились в Москве еще за два с лишним столетия перед тем - в 1404 году. Но тогда они были установлены не на рыночной площади, а на дворе великого князя Василия I, сына Дмитрия Донского, и поэтому были доступны лишь тем немногим москвичам, которые допускались на великокняжеский двор.

Сохранилась старинная миниатюра, изображающая внешний вид этих часов, а летопись рассказала нам, какое впечатление они производили на современников: «…князь великий замысли часник и постави на своем дворе… Сий же часник наречется часомерье; на всякий же час ударяет молотом в колокол, размеряя и расчитая часы нощныя и дневныя; не бо человек ударяще, но человековидно, самозвонно и самодвижно, страннолепно некако сотворено есть человеческою хитростию, преизмечтано и преухищрено».

Однако и в начале XVII столетия часы все еще оставались редкостью - во всей Европе ими владели считанные сотни людей. Между тем часы были нужны всем - и посадским людям, и боярам, и царскому двору. Во дворце жизнь текла по строго определенному распорядку - было точно установлено время царского обеда и время послеобеденного сна, время «сиденья» боярской думы и время, когда боярам дозволялось являться во дворец, чтобы увидеть «государевы пресветлые очи». А посадским людям часы были нужны для разных торговых дел - получения и отгрузки товаров, уплаты долгов и пр.

Часы на Фроловской башне старательно зарисованы в альбоме австрийского посла Мейерберга: видимо, и для него они являлись изрядной достопримечательностью. Циферблат, занимавший седьмой этаж башни, представлял собой большой круг диаметром около 5 - 6 метров, с изображениями усеянного звездами неба, полной луны и лунного серпа. По краю этого круга были нанесены позолоченные славянские буквы, которыми тогда обозначались цифры (ныне употребляемые арабские цифры вошли в обиход в России лишь с 1702 года). Сверху, над циферблатом, помещалось изображение солнца с лучами. Один луч, длиннее других, заканчивался на циферблате и играл роль часовой стрелки. Луч этот был закреплен неподвижно, а вращался циферблат.

На восьмом этаже помещался часовой механизм, а на девятом - колокола, отбивавшие часы и четверти часа. 13 колоколов отлил русский литейщик Кирилл Самойлов, остальные заказали в Голландии. На одном из этих голландских колоколов по обычаю тех лет была сделана резная надпись: «Хвалите его все люди, хвалите все народы! Клавдий Фремий сделал меня в Амстердаме, лета 1628».

При царе Алексее Михайловиче, вступившем на престол в 1645 году, в Москве еще резче, чем в прошлом, обозначились острые социальные контрасты, и Красную площадь не раз сотрясали взрывы народного негодования.

Чрезвычайно напряженное положение создалось в 1648 году. Любимец царя боярин Морозов и его ближайшие помощники - судья Земского приказа Плещеев и дьяк Траханиотов различными злоупотреблениями, поборами и непомерным взяточничеством вызвали в московском народе всеобщее возмущение.

Царю была подана «челобитная»: «Многими кровавыми слезами челом бьем, что твои властолюбивые нарушители крестного целования, простого народа мучители и кровопийцы, и наши губители, всей страны властвующие, нас всеми способами мучат, насилья и неправды чинят». Никакого результата эта жалоба не принесла.

Когда же Морозов для пополнения царской казны резко повысил цену на соль (соль тогда продавалась только государством), от чего повысились цены на все съестные товары, терпению народа пришел конец. Посадские люди вооружились дубинами, камнями и топорами, ринулись на Красную площадь и через Никольские ворота ворвались в Кремль.

Испугавшись народного гнева, царь в сопровождении духовенства вышел на площадь, поднялся на Лобное место и попытался успокоить народ, прося у него прощения, суля всякие льготы. Но народ оказался неумолим, он требовал выдачи Плещеева. Царь вынужден был согласиться. Разъяренная толпа тут же на площади набросилась на лихоимца и убила его. Пытавшегося бежать из Москвы Траханиотова перехватили где-то на окраине и связанным привели на Красную площадь. Его постигла участь Плещеева. Своего любимца боярина Морозова царь спас от неминуемой народной расправы, сослав в дальний монастырь.

Успокоенный царскими посулами, народ разошелся. Царь возвратился в Кремль, и вскоре были восстановлены все прежние порядки. На смену казненным пришли новые «мучители, кровопийцы и губители».

В 1654 году правительство прибегло к мере, очень схожей с выпуском фальшивой монеты. Взамен серебряных денег под тем же названием выпустили большое количество медных, которые велено было принимать по цене серебряных. Правительство расплачивалось с наемными людьми и своими поставщиками медными деньгами, но в уплату налогов принимало только серебряные. Рынок установил свой курс: за одну серебряную монету просили 15 - 20 одноименных медных. Во много раз повысились цены на все товары. Наступил голод.

Вскоре на Красной площади и в других людных местах стали появляться «подметные письма», справедливо обвинявшие в народном бедствии бояр и купцов. Гнев народа нарастал…

В 1658 году царь издает указ - велит переименовать Фроловские ворота и впредь называть их Спасскими - по иконе Спаса, висевшей над проездной аркой. Велено было также всем проходящим или проезжающим этими воротами снимать шапки. Кремлевской страже - воротникам - было наказано строго следить за этим и ослушников задерживать. Так был установлен обычай, через две сотни лет воспетый поэтом Федором Глинкой: «Шляпы кто, гордец, не снимет у святых в Кремле ворот?!»

Но ни усиление полицейского надзора, ни этот указ, стремившийся укрепить в народе почитание Кремля как резиденции царя, не смогли предотвратить новый взрыв народного негодования.

В июле 1662 года доведенные до отчаяния, разоренные и изголодавшиеся посадские люди бросились на Красную площадь, чтобы потребовать от царя прекратить страдания народа. Но царя в Кремле не оказалось. Он был в своей летней резиденции - подмосковном селе Коломенском. Толпа ринулась туда.

Царь выходит к народу. Он клянется, что ни о чем не знал, обещает строго наказать виновных, готов сделать все, что только захочет народ. А тем временем из Москвы уже мчались в Коломенское вызванные царем стрельцы. Лишь только они появились перед дворцом, царь скрылся в своих хоромах, а стрельцы начали свирепую расправу с народом. Бердышами и копьями они оттеснили толпу к берегу Москвы-реки. Сотни людей, спасаясь от стрельцов, утонули в реке, более тысячи москвичей было убито и ранено, многие, схваченные живыми, были замучены в застенках, другие сложили головы на плахе. Но медную монету уже в следующем году пришлось изъять из обращения.

Прошло еще семь лет, и по Красной площади, да и по всей Москве, поползли слухи о большом крестьянском восстании, вспыхнувшем на юго-востоке страны. С надеждой и сочувствием ловили эти вести простые москвичи, тайком передавали их друг другу.

В отличие от московских городских восстаний это движение, которое возглавил донской казак Степан Тимофеевич Разин, быстро приобрело широкий, всероссийский характер. Подняв и объединив «голутвенных» (бедных) казаков, Степан Разин со своим отрядом двинулся вверх по Волге. В пути к нему примкнуло множество крестьян, поднявшихся против помещиков. Крестьянское войско шло от победы к победе - за короткое время оно овладело Царицыном, Саратовом, Самарой.

Свергая власть царских воевод, Степан Разин везде объявлял об отмене крепостного права, освобождал «тяглый люд» городов от различных повинностей и податей. Захватив в плен стрельцов, Разин после боя обратился к ним со следующими словами: «Вам всем воля, идите куда хотите, а кто хочет идти со мною, будет вольный казак. Я пришел бить только бояр да богатых господ, а с бедными и простыми готов, как брат, всем поделиться».

Немудрено, что войско Разина росло с каждым днем. Но оно было слабо обученным и плохо вооруженным. Под Симбирском Разин потерпел поражение. Когда же он вернулся на Дон, надеясь собрать здесь новые отряды, богатые казаки схватили его и выдали на расправу.

В 1671 году героического крестьянского вождя прикованным к телеге привезли из застенка на Красную площадь. Но и в цепях он внушал властям страх. Рядом с ним стояли два стражника, вооруженные бердышами. Телега тоже со всех сторон была окружена стрельцами. Близ Лобного места Степана Тимофеевича Разина предали мучительной казни - четвертовали. Тело его было рассечено на части, воткнуто на колья и оставлено для поругания на площади. Церковь предала его анафеме - проклятию. Но народ сохранил о нем светлую память, прославил его в своих песнях и сказаниях. Советская Москва назвала его именем улицу напротив Лобного места. В 1671 году старое Лобное место, обветшавшее за полтора века, несколько изменило свой облик.

В 1680 году на площади появилась новая башня - Царская, построенная на кремлевской стене, напротив храма Василия Блаженного. В отличие от других башен, в ней нет ничего, что напоминало бы о крепостном сооружении. Эта красивая башенка, покрытая изящным восьмигранным шатром, покоится на четырех столбах, напоминающих старинные кубышки. Она похожа на сказочный теремок.

В XVI веке на этом месте стены стояла простая деревянная беседка. С нее будто бы Иван Грозный любил наблюдать за совершавшимися возле Лобного места пытками и казнями. Поэтому башне и дано было название - Царская. С площади она кажется маленькой. Но это явный обман зрения, вызываемый соседством могучей кремлевской стены и громады Спасской башни. От стены до крайней точки венчающего Царскую башню позолоченного флюгера - больше 16 метров. Это высота 4-этажного дома.

В 80-х годах XVII столетия вслед за Спасской были надстроены нарядными шатровыми верхами Безымянная (ныне Сенатская), Набатная, Константино-Еленинская и все остальные кремлевские башни, за исключением Никольской. Ее намеренно оставили без шатра, чтобы подчеркнуть величие и красоту Спасской башни.

Эти работы по надстройке башен должны были показать рост могущества Русского государства. Прежде башни защищали Москву, теперь же они должны были украшать ее. Для надстройки шатров Дворцовый приказ собирал искусных мастеров-каменщиков со всех городов. Мастера ехали в Москву неохотно, многие скрывались. Поэтому был издан указ о принудительном наборе: «Ежели кто из них ухоронится, жен и детей их метать в тюрьму, покамест мужья их не объявятся».

Безыменные строители этих шатров проявили высокую степень художественного чутья. Несмотря на почти двухвековой разрыв между временем сооружения башен и надстройки их шатрами, башни воспринимаются как единое целое. Красная площадь стала еще красивей и величавей.