Краткая история Бразилии

Предисловие

Российский читатель не избалован переводными трудами бразильских авторов по общим проблемам истории их страны. Первый из них — труд Кайо Прадо Жуниора «Экономическая история Бразилии», — очевидно, обязан своим появлением в 1949 г. установлению за четыре года до того советско-бразильских дипломатических отношений. Однако пока книга переводилась на русский язык, теплая атмосфера победной антифашистской весны сменилась холодной войной, и в 1947 г. отношения вновь оказались разорванными. Но как только они в 1961 г. окончательно восстановились, уже в следующем году на русском языке вышел в свет популярный учебник «История Бразилии» представителя либерально-позитивистской школы в бразильской историографии Ф. Роши Помбу, а также была издана книга журналиста Руя Фако «Бразилия XX столетия». Вот, собственно, и всё. Приверженность политической конъюнктуре, весьма почитавшейся в СССР, в данных случаях, как видим, не отличалась последовательностью. Очевидно, сказывалась масштабность темы изданий — суммарный анализ исторического прошлого крупнейшей страны Латинской Америки и одной из таковых во всем мире. Разумеется, не стоит забывать и об отношении в Советском Союзе к авторам этих публикаций. Первый из них, к примеру, был коммунистом, второй в свое время осудил иностранную интервенцию в большевистскую Россию.

Нынешнее издание русского перевода «Краткой истории Бразилии» профессора Университета Сан-Паулу (широко известного в стране под аббревиатурой USP) Бориса Фаусту выходит в совершенно иных исторических и цивилизационных обстоятельствах. Наш мир, многополярный, освободившийся от наваждений коммунизма, стремительно глобализирующийся в экономическом, культурном и ментальном планах, но административно еще приверженный национальному распорядку, стоит перед необходимостью давать ответы на многочисленные, жесткие и неслыханные ранее вызовы современности. Основой для этих ответов неизбежно должны стать не только футурологические прогнозы, но и, насколько возможно, объективный анализ и синтез прошлого опыта, в частности, опыта молодой бразильской нации. В этой связи труд Б. Фаусту представляет несомненный интерес как в конкретноисторическом, так и теоретическом отношении. Его автор не только историк, но и правовед, социолог и политолог. Возможно, его даже можно назвать философом в области исторической политологии. Он родился в Сан-Паулу в 1930 г., но, как и большинство его соотечественников, происходит из семьи иммигрантов. Мать ученого Ева — уроженка Турции, отец Симон Фаусту приехал из Румынии. Вся научно-педагогическая деятельность Б. Фаусту неразрывно связана со знаменитым USP, где им пройдены все ступени академической карьеры от лиценциата до профессора. Он автор десятков книг по разным проблемам истории Бразилии, а в 2001 г. стал членом Бразильской Академии наук.

У автора этих строк, посвятившего себя с 1959 г. изучению истории Бразилии и русско-бразильских отношений, был целый ряд обстоятельств личного, творческого и общественного характера, побудивших принять предложение издательства «Весь Мир» о написании данного предисловия. Но об этом позже. Главное, что это именно та книга бразильского историка, которую следовало ныне издать в России.

Большую однотомную «Историю Бразилии» Б. Фаусту написал еще в 1994 г.[1] На ее основе автор подготовил меньшую по объему книгу, которая под названием «Краткая история Бразилии» впервые вышла в свет в 1999 г. на английском языке[2], а в 2001 г. — на португальском[3]. И с тех пор она много раз переиздавалась. Такая востребованность книги может показаться странной тому, кто предпочитает исторические труды, носящие событийный или портретный характер. Читатель не обнаружит в работе Б. Фаусту некоторых звеньев цепи, связанных между собой исторических фактов, например, о 60-летнем пребывании Бразилии вместе с ее метрополией и всеми другими владениями Лиссабона в составе в то время поистине необъятной испанской колониальной державы (1580–1640), о голландской оккупации Пернамбуку и других территорий бразильского Северо-Востока (1630–1654), о первом антипортугальском заговоре Инконфиденсия Минейра в конце 80-х годов XVIII в. (его герой и мученик Тирадентис упоминается лишь вскользь и в другом контексте), об основании в 1815 г. Объединенного королевства Португалии, Бразилии и Алгарви, о республиканском восстании в Пернамбуку в 1817 г…Нанизывание на хронологическую нить этих, иногда растянувшихся на десятилетия событий, а подчас и драматических коллизий, как, впрочем, и многих других, обогативших анналы бразильской истории, не входило в планы автора. Почти нет в книге и портретных зарисовок. Если они и встречаются, то предстают лапидарными и суховатыми. Автор видел свою задачу в другом: представить в кратком (недаром это определение вынесено в заголовок книги) очерке квинтэссенцию туго переплетенных и взаимопроникающих сюжетов экономического, политического и правового характера из прошлого своей страны, с начала ее колониального статуса до середины 80-х годов прошлого века. Более точный абрис рекомендуемого читателю труда получится, если представить, что весь этот скрупулезно отобранный Б. Фаусту материал рассматривается им через социальную призму. Автора, в конечном счете, интересует эволюция бразильского общества в течение пяти последних веков, то, как жили на просторах его страны, щедро одаренной природой, люди всех рас, наций, классов и состояний.

В начале XVII в. Рио-де-Жанейро представлял собой маленький, грязный, тропический городок с населением примерно в 5 тыс. человек, в составе которого европейцы были меньшинством, а основой экономики округи являлись плантационные монокультуры. На невольничьи рынки Бразилии систематически доставлялись чернокожие африканцы, до половины из которых гибли в трюмах тумбейрус — кораблей-могил, бороздивших воды южной Атлантики. Жизнь раба «потреблялась» в среднем за семь лет. Умерших нередко даже не хоронили, а выбрасывали на прибрежные пески, обеспечивая пиршество хищным птицам. Свою «игрушку» в виде костей несчастных получали и равнодушные океанские волны.

Как же получилось, что нынешняя Федеративная Республика Бразилия, являясь государством развитой демократии и превратившись в мощную индустриальную державу, уверенно вступает в открывшееся перед ней постиндустриальное пространство и необозримые дали информационной эры? Обобщая достижения последних лет латиноамериканского гиганта, наш крупнейший специалист по современной истории Бразилии Л.С. Окунева справедливо писала, что Бразилия добилась поистине выдающихся успехов. Особенно это касается металлургии, автомобиле- и самолетостроения, нефтедобычи и нефтепереработки, аэрокосмической области. Внешняя торговля страны на 60 % состоит из промышленного экспорта. Страна ежегодно производит более 2 млн автомобилей, занимает третье место в мире по поставкам на три континента реактивных самолетов среднего радиуса действия, добывает из своих богатейших недр едва ли ни всю таблицу Менделеева, располагая планетарного масштаба запасами урана и являясь крупнейшим экспортером железной руды высочайшего качества. Бразилия полностью удовлетворяет собственную потребность в нефти и предложила миру альтернативу углеводородам, экологически чистое горючее растительного происхождения — этанол. Бразильский агробизнес способен накормить едва ли ни половину быстро увеличивающего свою численность человечества. Внедряя технологии в сфере телекоммуникаций и информатики, Бразилия совершила прорыв в области освоения космоса, создала собственный спутник, добилась существенных результатов в реализации таких проектов, как «бразильский геном», «электронная модель государства» и др. При этом в XXI в. страна вступила, значительно укрепив свою финансовую сферу.

Внимательное чтение книги Б. Фаусту поможет ответить на поставленный выше вопрос. В ней вскрыт феномен исторического пути Бразилии. Когда-то будущая бразильская метрополия Португалия открыла собой эпоху формирования централизованных монархий Западной Европы. Завершив арабскую реконкисту, она обрела независимость уже в XI в., а с 1415 г. первой на европейском континенте ступила на путь строительства своей колониальной империи. Лишенная конкурентов, Португалия, по выражению Б. Фаусту, превратила это грандиозное предприятие в свой национальный проект.

Бразилия, открытая, по сути, случайно, предстала перед глазами Кабрала и его спутников в виде полосы песчаного побережья, к которой подступала стена тропического леса. Индейцы тупи-гуарани и тупинамба, вышедшие из него навстречу пришельцам, были людьми неолита и не смогли оказать им сопротивление, подобное тому, которое позднее встретили испанцы за западе континента со стороны раннерабовладельческого государства инков, знавших плавку металлов.

Таким образом, завоевания Бразилии не было. Последовала ее континентальная колонизация при постоянном стремлении сохранить единство и целостность всех осваиваемых территорий. Этот процесс начался, когда в 1549 г. в Бразилию прибыл первый португальский генерал-губернатор Томё де Соуза, и завершился легализацией ее сухопутных границ общей протяженностью в 16,5 тыс. км, осуществленной в 1889–1909 гг. великим дипломатом бароном Рио-Бранко. Колонизация Бразилии, площадь которой составляет почти половину (47,3 %) всей Латинской Америки, приходилось в основном на колониальный период и осуществлялась тремя путями. Прежде всего, это упоминаемое Б. Фаусту предоставление подданным короля обширных владений — сесмарий. Такое пожалование было лишено за океаном арендного характера, как в Португалии, да и расплачиваться за землю шестой частью урожая (что следует из самого термина) не следовало. Из сесмарий вырастали огромные латифундии: земли было много, а претендентов, отвечавших требованиям короны, мало. На северо-востоке землю занимали мигрировавшие стада, а затем там возникали крупные скотоводческие хозяйства — курраиш. И это тоже был вариант колонизации.

Однако героями освоения огромных бразильских территорий стали не сесмейру и скотоводы, а легендарные бандейранты (от порт, bandeira — знамя), эти в буквальном смысле слова знаменосцы колонизации. Среди них выделялись паулисты, жители капитании Сан-Паулу, которые отправлялись по рекам вглубь континента на своих тяжелых, долбленых каноэ с целью охоты на индейцев и поисков золота. На севере естественной преградой колонизации в конце концов стало Гвианское нагорье, на западе — колоссальный Андский горный массив.

Если испанцы по преимуществу использовали труд индейцев, то для хозяев из Лиссабона он оказался бесполезным. Бразильские аборигены, привыкшие к сумраку тропического леса, либо гибли под палящим солнцем на плантациях сахарного тростника и хлопка, либо бежали с них. Важнейшую роль в истории Бразилии сыграл институт рабства африканских невольников. Он неразрывно связал бразильские монокультурные фазенды XVI–XVIII вв. с мировым капиталистическим рынком раннего Нового времени, включил всю огромную колонию в процесс цивилизационного развития евроамериканского суперэтноса.

Колониальная бразильская фазенда являла собой триединую экономическую структуру. Ее рабская сущность определялась собственностью фазендейру на рабов, феодальная — на землю, капиталистическая — участием хозяев невольников и плантаций (разумеется, не без посредников) в международной торговле. Черты феодальные и капиталистические постоянно соперничали в жизни фазенд. Следует, на наш взгляд, различать их объективную и субъективную феодализацию. Первая затрудняла связи фазенд с мировым рынком в силу разнообразных внешних обстоятельств экономического и политического характера, вторая объяснялась целенаправленным стремлением метрополии ограничить их с помощью введения разнообразных монополий, налогов, пошлин и т. п. Сопротивление субъективной феодализации являлось серьезным стимулом для борьбы против колониального господства Португалии. С утверждением независимости феодальная ипостась фазенды уходит в прошлое, и на первом месте оказывается конъюнктура капиталистического рынка. Например, во время Гражданской войны в США резко возрастает потребность в бразильском хлопке, а вот необходимость в натуральном каучуке, после взлета интереса к нему в мире в конце XIX — начале XX в., начинает стремительно падать, как только было налажено производство его искусственного аналога. Мы уже не говорим о короле экономики страны — кофе, колебание цен на который всегда было весьма ощутимым.

В уникальность бразильского исторического пути внесла бесспорный вклад как генетически унаследованная португальская, так и своя, национальная, сфера международных отношений. Урок испанского пленения Португалии в конце XVI — первой половине XVII вв. и последующий почти тридцатилетний отказ в признании ее более сильной соседкой побудили Лиссабон настойчиво искать иностранной подаержки. И он нашел ее в лице страны-феномена — Великобритании, родины промышленного переворота и владычицы морей. С 1642 г. начала складываться цепь англо-португальского альянса, звенья которого затем были прочно скованны в 1654, 1661, в мае и декабре 1703 ив 1810 гг. Туманный Альбион стал играть роль протектора Португалии и всего ее колониального анклава, включая, разумеется, и Бразилию, где после долгих поисков в 1696 и 1727 гг., сначала в капитании Минас-Жерайс, а затем и многих других местах, были открыты соответственно золото и алмазы. Находка оказалась мирового значения: в первой половине XVIII в. Бразилия давала до 85 % мировой добычи золота. Упомянутый альянс приобрел не только политическую, но и поистине «золотую» значимость. Известный французский публицист и дипломат аббат Доминик де Прадт (1759–1837) писал, что в отношении золота Португалия играет роль рта, а Англия — желудка.

Как ни парадоксально, но такая бесчеловечная по меркам общепризнанных моральных норм система эксплуатации, как рабство, сохранила целостность Бразилии. Войдя в свое время в мировой экономический порядок как анклав рабовладения и заняв в нем прочное место (чего стоило только, к примеру, распространение бразильского сахара в Западной Европе в XVII в.!), она в XVIII и большей части XIX в. оказалась лишенной альтернатив что-либо изменить в своей производственной сфере. В течение долгих десятилетий было ясно, что отменить рабство значило остановить в Бразилии все. Отсюда такое упорное противодействие попыткам Лондона воспрепятствовать в XIX в. бразильской работорговле, фактически иссякнувшей только к его середине. Глубоко прав Б. Фаусту, когда пишет, что антимонархические выступления в бразильских провинциях в 30 — 40-х годах XIX в. (Кабанада, движение фаррапос, Сабинада, Балайада, акции прайеров) не развалили страну в условиях решительных английских мер по ликвидации торговли невольниками именно из-за железных скреп рабства. Советские историки не решались на подобную констатацию.

Размышляя о фантастически долгой истории существования рабства в Бразилии, нельзя опустить вопрос об эволюции этого института. Б. Фаусту справедливо упоминает о практике так называемых «вольных грамот», т. е. о выкупе, самовыкупе и других способах освобождения невольников и в особенности невольниц. Однако большее значение имела так называемая «сельская брешь», т. е. окрестьянивание рабов, получавших близ плантаций клочок земли с хижиной и выращивавших для своего пропитания, а частично и на продажу, некоторые сельскохозяйственные культуры. Истоки этой методы уходят еще в колониальное прошлое, когда в периоды феодализации плантаций было бессмысленно и опасно содержать большие контингенты рабов в общих бараках-сензалах, рассчитанных лишь на их кратковременный сон, а затем продолжение изнурительной работы. Со второй половины XIX в. нельзя не учитывать в связи с «сельскими брешами» саму агротехнику производства кофе, т. е. наличие пространства между кофейными деревцами, которое нередко предоставлялось в распоряжение таких рабов-крестьян. Бразильское рабство как охраняемый государством институт практически изжило само себя, а оставшиеся в национальной памяти и связанные с ним вопиющие несправедливости породили в народе страны неукротимую любовь к свободе. Руины рабства были смыты мощным потоком иммиграции, сначала европейской, а затем и всемирной. В бурлящем этническом котле рождалась молодая бразильская нация, со времени независимости которой, как мы знаем, и сегодня не прошло еще и двухсот лет.

По литературе и своему опыту преподавания в бразильских университетах я хорошо знаком с событийной схемой национальной истории этой страны: колония — империя — республика. Однако с теоретической точки зрения изменения, которые Бразилия претерпела за последние два с половиной века, несомненно, являются ее межформационной, многоступенчатой революцией, т. е. в данном случае сменой сложного, многоукладного, традиционного исторического типа общества другим типом — урбанистическим (ныне 80 % бразильцев проживают в городах), буржуазно-капиталистическим. Начавшись в конце XVIII в., эта революция продолжается и по сей день, откликается на вызовы глобализирующегося мира, модифицирует бразильскую политическую и экономическую реальность с учетом социальных потребностей своего общества, как это происходит в развитых странах Запада.

В череде событий, явлений и целых периодов, которые можно связать с упомянутой революцией, мы бы выделили несколько перемежающихся и неравнозначных составляющих, как это неизбежно бывает в исторической жизни формирующейся нации. Республиканско-освободительная линия открывается заговором Инконфиденсия Минейра 1789 г., как раз в то время, когда французы сокрушили Бастилию. Далее она ознаменована восстанием в Пернамбуку в 1817 г., Конфедерацией Экватора 1824 г., упоминавшимися выше антиправительственными движениями 30—40-х годов XIX в. и находит в итоге свое завершение в провозглашении в 1889 г. республиканского строя по прошествии столетия с начала Великой революции во Франции, культура которой всегда была близка бразильцам. Этнограф Генрих Манизер как-то писал, что если житель бразильской провинции мечтает о Рио, то житель Рио мечтает о Париже. Тяготы многолетней Парагвайской войны дали действенный толчок аболиционизму, сначала как идеологии, которая, однако, вскоре привела к активным акциям по ликвидации рабства. Республиканское и аболиционистское движения тесно переплелись. Рабство было упразднено за год до установления республики.

Все это вряд ли бы состоялось, если бы 7 сентября 1822 г. Бразильская империя не провозгласила своей независимости от Португалии, а ранее, в 1808 г. двор Браганса, спасаясь от наполеоновских войск, не добрался бы до Рио-де-Жанейро и в 1815 г. не уравнял бы в правах колонию и метрополию в рамках Объединенного королевства Португалии, Бразилии и Алгарви. Поколение, стоявшее у истоков бразильской имперской государственности во главе с «отцом независимости» Жозе Бонифасиу де Андрада-и-Силвой, вышло из стен факультета математики и естественных наук Коимбрского университета, преобразованного деятелем просвещенного абсолютизма маркизом Помбалом в 1772 г. Наследники молодой Бразильской республики, призванные укреплять ее основы и демократизировать институты, были, в свою очередь, выпускниками Военной академии в Рио-де-Жанейро. За упразднением рабства и монархии на бумаге должна была последовать борьба с латифундистской олигархией и таким ее политическим выражением, как коронелизм (от порт, coronel — полковник) всех видов и масштабов. Буржуазия страны в силу неразвитости промышленности либо была слишком слаба, чтобы в нее включиться, либо пошла на союз с крупными землевладельцами. Тогда за дело взялись тенентисты (от порт. tenente — лейтенант), выходцы из младшего и среднего офицерского состава армии. Их военно-политическое движение патриотического и антиолигархического характера в 20-х годах прошлого века внесло заметный вклад в развитие бразильской революции, о которой трактовалось выше. В конечном счете, тенентисты подготовили в Бразилии так называемую, «революцию 1930 года», эту революцию в революции, да и всю эпоху Жетулиу Варгаса.

Варгас — сложнейшая политическая фигура. Но образ политика складывается из его ответов на вызовы времени, в котором он живет и действует, а оно ставило перед ним задачи выбора дальнейшего пути Бразилии в условиях мирового экономического кризиса, успехов германского национал-социализма и итальянского фашизма, роста влияния их сателлитов — бразильских интегралистов, непрерывного давления со стороны мощных объединений выходцев из «стран оси», распространения тлетворных, человеконенавистнических расовых теорий и т. п. И все же, невзирая на все колебания и ошибки Варгаса, он вошел в историю страны как патриот, национально мысливший политик, строитель бразильской индустрии и антифашист, объявивший 22 августа 1942 г. войну Германии и ее союзникам. Последнее стоит особенно дорого, ибо нет ничего более противоположного, чем расизм и бразильцы — дети всех рас и наций Земли. Народ не обманешь: когда 24 августа 1954 г. Варгас застрелился, на улицы бразильских городов, чтобы почтить память покойного, впервые вышли миллионы и миллионы его сограждан.

Таким образом, нацистско-фашистский искус бразильская революция выдержала с честью. Однако судьба готовила ей другое сложное испытание. Победа над фашизмом чрезвычайно усилила лагерь мирового коммунизма. А что может быть более притягательным и манящим для бедняков, в частности, и бразильских, как перспектива сытости, благополучия и не формального, а подлинного равенства во всем с власть имущими? Этот пьянящий дурман перекинулся на Латинскую Америку, когда в 1959 г. к власти на Кубе пришли Ф. Кастро и его сторонники. Сказать, что Бразилия была тогда, да и остается во многом доныне, страной социальных контрастов, значит не сказать ничего. Правда, во второй половине 50-х годов, когда на просторах штата Гояс началось строительство новой столицы — Бразилиа, у многих, например, массы бедняков-кандган-гус, выходцев с Северо-Востока, и других появилась работа. Однако жизнь продолжалась, в 1960 г. строительство города было завершено, а новое правительство Ж. Гуларта не внушало бразильскому истеблишменту уверенности в своем будущем.

Тогда к власти на два десятилетия пришли военные, поддержанные, между прочим, постаревшими тенентистами. Военный режим был жестким ответом на вызов мирового коммунизма. Поле демократии в стране оказалось резко редуцированным, начались политические преследования и эмиграция. Между тем, общеизвестно, что именно в это время Бразилия добилась выдающихся результатов в индустриальной модернизации и концентрировала силы, чтобы с большей уверенностью и последовательностью шагнуть в свое демократическое завтра, теперь уже с учетом всех его искушений, ловушек и подвохов. Нельзя, на наш взгляд, исключать упомянутый период из истории бразильской революции. Он являлся ее продолжением.

Свою зрелость политическая система Бразилии, сложившаяся после ухода военных, продемонстрировала в сентябре 1992 г., когда Палата депутатов подавляющим большинством голосов высказалась за отставку президента Ф. Коллора, уличенного в коррупции. Я работал тогда в Бразилии и, признаюсь, трудно было переоценить степень возмущения народа открывшимся ему обманом президента и его окружения.

С середины 90-х годов Бразилия демонстрирует миру впечатляющий пример продуманной политики поступательного экономического развития и демократизации. Сначала в течение двух президентских сроков (1995–2002) Фернанду Энрике Кардозу, выдающегося ученого, экономиста и социолога, была остановлена инфляция и в целом значительно укреплено финансовое положение страны. Затем последовали два срока президента-рабочего и профсоюзного активиста, главы Партии трудящихся (ПТ) Луиса Инасиу Лулы да Силвы (2003–2010), которому удалось вырвать из состояния беспросветной нищеты около 40 млн своих соотечественников. Убежденный сторонник левоцентристских и социал-демократических взглядов, Лула, блестяще рассчитав баланс политических сил в Бразилии, избежал опасности левого авантюризма, чреватого непредсказуемыми последствиями в условиях реальностей его страны. Поддержка талантливого политика со стороны избирателей оказалась такой сильной, что с 2011 г. начатое им дело продолжает тоже представительница ПТ и первая в истории Бразилии президент-женщина Дилма Руссефф. Бразильская революция продолжается…

Книга Б. Фаусту ценна для нашего читателя тем, что она способна основательно и на современном научном уровне разрушить, возможно, существовавшие у нас стереотипы о прошлом и настоящем Бразилии, приблизить к нам эту страну, побудить сопоставить бразильские и российские исторические реалии. Почему это важно именно в наше время? Потому что в условиях мирового экологического кризиса, который ныне на устах буквально у всех, России и Бразилии принадлежит особая роль. Сегодня цивилизация для своего самообеспечения требует ресурсов, уже на 20 % превышающих возможности самообновления и регуляции биосферы. За последнюю треть XX в. численность видов дикой фауны сократилось на 40 %, а обитателей морей — наполовину. На грани исчезновения находятся 52 % всех живых существ. Начиная с 2000 г., территории лесов ежегодно сокращаются на 6 млн га. В результате бесконтрольных вырубок амазонской сельвы ее площадь уменьшилась на 23 тыс. кв. км, и к 2050 г. от нее останется не более 60 %. При этом следует отметить, что если тайга севера способна самовосстановиться (правда, в сроки, превышающие продолжительность жизни многих человеческий поколений), то дождевые леса тропиков, основной источник кислорода, погибают безвозвратно.

В этих обстоятельствах, когда каждый пятый квадратный километр земной суши является территорией России и Бразилии, наши страны признаны всеми как «легкие планеты», так как располагают около 1,1 млрд га высокопродуктивных лесных сообществ, что составляет 62 % их мировой площади. Из 6,4 % занятой лесами территории Европы 90 % приходится на Россию, которая располагает также 90 % всей азиатской тайги. Из 31 % не тронутых человеком лесов Латинской Америки больше половины приходятся на Бразилию. Обладая относительно менее загрязненными крупнейшими речными системами мира, озером Байкал и другими источниками, обе страны являются хозяевами стратегического запаса пресных вод планеты, нехватка которых ощущается все отчетливей. Эти факторы пока обеспечивают поддержание биоразнообразия и самой жизни на Земле.

Российско-бразильские отношения, таким образом, решительно выходят за рамки межгосударственных, имеют поистине глобальное значение. Став в силу объективных обстоятельств обладателями мирового ресурса жизнеобеспечения, Россия и Бразилия призваны быть его хранителями и содействовать приумножению. Именно это, а не простая принадлежность к так называемым «странам-гигантам», должно способствовать их тесному партнерству в эпоху экологического кризиса. К мировой экологической оси Москва — Бразилиа призваны примкнуть и другие страны, исходя из той роли, которую им уготовано сыграть в деле сохранения природного наследия. Это лесистые Канада, Перу, Эквадор, Колумбия, Венесуэла, Гайяна, Суринам, Франция с ее Гвианой, это США с просторами Аляски, Австралия и Алжир с огромными не занятыми хозяйственной деятельностью территориями. Однако инициаторами и несущей конструкцией такого жизненно необходимого для землян альянса должны стать Россия и Бразилия. Данный подход означает как новое видение российско-бразильских отношений и их значимости в мире, так и новый критерий международного сотрудничества, основанный не на учете величины ВВП, масштабов потребления, объемов сжигаемых углеводородных энергоносителей, а на вкладе в дело поддержания окружающей среды и тем самым ответственности за планетарную стабильность в самом фундаментальном ее значении.

Подобные новации в отношениях Москвы и Бразилиа, несомненно, обогатят деятельность группы БРИКС, а входящие в нее страны, занимающие 27 % земной суши, сосредоточившие 42 % населения мира и 46 % его рабочей силы, к середине текущего века превзойдут по своей экономический мощи державы «Большой семерки». Новая эколого-гуманистическая составляющая российско-бразильских отношений станет основой политики БРИКС в этой сфере, уравновешивая, к примеру, мощную экономическую экспансию Китая в Бразилию и слабо контролируемый рост населения Индии.

Теперь понятно, почему россияне и бразильцы должны и даже призваны знать друг о друге как можно больше?! Доброго пути книге Бориса Фаусту к нашим читателям и заинтересованного у них приема…

В завершение я хотел бы вернуться к упомянутым мною в самом начале «обстоятельствам», побудившим меня взяться за это предисловие. До сих пор круг лиц, занимающихся в России бразильской историей, остается довольно узким. И работа над предисловием к книге Б. Фаусту оживила в моей памяти множество имен, событий, встреч. Случилось так, что мне довелось сделать широко известными в Бразилии и России имя и деятельность академика Григория Ивановича Лангсдорфа (1774–1852), естествоиспытателя и этнографа, путешественника и дипломата, генерального консула в Рио-де-Жанейро (1812–1830), человека, с которым связана не только экспедиция в центральные районы Бразилии (1822–1829), но и целая эпоха российских научных исследований в этой стране (1813–1836). Ныне он, бесспорно, признан родоначальником российско-бразильских отношений, а поскольку ученый проявлял и деятельный интерес к торговым контактам России с Китаем и Индией, то его можно считать и предтечей идеи создания международной группы БРИКС.

Моими предшественниками в изучении дел и трудов Лангсдорфа были отечественный этнограф, участник второй русской экспедиции в Южную Америку в 1914–1915 гг. Генрих Генрихович Манизер (1889–1917) и заведующая отделом Центральной и Южной Америки петербургского Музея антропологии и этнографии (Кунсткамеры) Ноэми Григорьевна Шпринцин (1904–1963). Обоих исследователей объединила принадлежность к научной этнографической школе Льва Яковлевича Штернберга (1861–1927). Первый из них, по-сути, открыл для науки прочно забытое имя Лангсдорфа, потерявшего в 1828 г. в дебрях Амазонии из-за тропической лихорадки память и уже не вернувшегося к научной деятельности, а вторая стала первой исследовательницей находившегося столетие в безвестности рукописного архива замечательного ученого, а также моей наставницей, завещавшей мне, в свою очередь собственный архив.

Лангсдорфа и Манизера сближали, в частности, гуманное отношение к бразильским индейцам, стремление интегрировать их в окружающий мир при сохранении основ аборигенных культур. Посредником между двумя учеными стал в этом бразильский национальный герой, основатель «Службы защиты индейцев» маршал Кандиду Мариану да Силва Рондон (1865–1958), увековеченный в названии штата Рондония. В 1915 г. судьба свела Рондона и Манизера в Рио-де-Жанейро. Получалась в чем-то символическая, но в основном реальная цепь взаимосвязей и взаимовлияний.

В процессе подготовки книги Б. Фаусту к печати выявилась и другая, московская по происхождению, линия взаимосвязей. Перевод ее текста предпринял близкий мне семейный тандем: Людмила Семеновна и Ольга Владимировна Окуневы, дочь и внучка видного советского латиноамериканиста Майи Александровны Окуневой (1922–2005). Л.С. Окунева — известный специалист по истории Бразилии XX в., доктор исторических наук, профессор кафедры истории и политики стран Европы и Америки, директор центра БРИКС МГИМО (У) МИД РФ, ведущий научный сотрудник ИЛА РАН, а О.В. Окунева — кандидат исторических наук, доктор Университета Париж-Сорбонна, научный сотрудник ИВИ РАН. С Людмилой Семеновной, взявшей на себя также труд научного редактора книги Б. Фаусту, меня связывает еще одна очень значимая в отечественной бразилианистике фигура — главный научный сотрудник ИЛА РАН, заслуженный деятель науки, доктор исторических наук, профессор Борис Иосифович Коваль. Он является одним из учителей Л.С. Окуневой и был оппонентом на защите моей докторской диссертации в январе 1980 г., а также руководителем по кандидатской диссертации моего бразильского друга и соратника, более того, брата по духу, профессора Университета в Бразилиа (UNB), безвременно погибшего Маркоса Пинту Браги (1942–1994).

Интерес к книге Б. Фаусту связан у меня также с целой цепочкой личных бразильских воспоминаний и ассоциаций. Так, в начале 90-х годов прошлого века на развалинах фазенды Лангсдорфа Мандиока в муниципии Маже, близ Рио-де-Жанейро я беседовал с археологом Таней Андради, проводившей там раскопки. Оказалось, что она по своему происхождению связана с семьей знаменитого бразильского писателя и мыслителя Эуклидиса да Куньи (1866–1909), автора классического труда «Сертаны», посвященного крестьянскому восстанию в Канудусе в Байе (1896–1897), о котором подробно пишет Б. Фаусту. В истории Бразилии XX в., пожалуй, нет более значимой фигуры, чем Жетулиу Варгас. В свое время для каких-то своих нужд он снимал квартиру в одном из домов Рио-де-Жанейро, построенном на рубеже позапрошлого и прошлого столетий. В 90-х годах там размещалось маленькое издательство, в котором я неоднократно бывал и где готовил к печати бразильские издания своих книг о Лангсдорфе. Кто не знает великого архитектора Оскара Нимейера (1907–2012)?! Мне довелось беседовать с ним в июле 1988 г. в Бразилиа, в доме дипломата Владимира Муртинью и заинтересовать планами публикации наследия Лангсдорфа. А вождь легендарной «Колонны» Луис Карлос Престес (1898–1990)! Нет, я с ним не встречался, но много слышал о нем от моего друга и сына Л.К. Престеса от второго брака, кинематографиста Луиса Карлоса Престеса Рибейро, с которым мы вместе работали над фильмом о побратимстве Ленинграда и Рио-де-Жанейро и которому я бесконечно благодарен за искреннее содействие моим научным планам в Бразилии. Б. Фаусту пишет, конечно, не только о великих сынах своей страны, но и о многих других ее деятелях, например, о президенте Жозе Сарнее, который известен также как писатель. Однако, показывая ему в июле 1988 г. экспонаты выставки «Лангсдорф возвращается», размещавшейся в Министерстве иностранных дел Бразилии, в Бразилиа, я выяснил, что он склонен также и к живописи. Этот список имен и встреч можно было бы продолжать и продолжать… Я, впрочем, надеюсь, что издание книги Б. Фаусту послужит делу укрепления взаимопонимания и расширения всевозможных контактов бразильцев и россиян, а круг российских специалистов по Бразилии будет шириться.