Край, куда не дойдёшь, не доедешь

МАЛЬЧИК-БЕГЛЕЦ

Габриэль Берлико плотно прикрыла за собой стеклянную дверь, отделявшую столовую для персонала от зала ресторана. Ни горничная, ни посыльный, ни Гаспар не услышали ни единого слова из разговора. Сквозь матовое стекло они видели против света лишь силуэты мэра и хозяйки. Габриэль Берлико размахивала руками, прижимала их к груди, воздевала к небу и наконец уперла кулаки в бока, что означало у нее окончательное и бесповоротное решение. Через пару минут мэр ушел, а тетка Гаспара вновь отворила дверь и, даже не успев сесть, распорядилась:

— Фернанда, приготовьте номер двадцать пятый.

— Двадцать пятый? — удивилась Фернанда. — Мадемуазель, верно, шутит. Два года как туда никто не заглядывал.

— Вы что — спорить со мной вздумали? — прикрикнула на нее Габриэль Берлико. — Оставьте ваш омлет и ступайте, делайте, что я сказала.

— А кто без меня будет подавать ужин? — спросила Фернанда.

— Гаспар, — отрезала Габриэль Берлико.

Это слово возымело ошеломляющее действие.

Горничная на удивление проворно вскочила и, утирая рукавом рот, скрылась на лестнице. Посыльный, который тоже хотел было что-то сказать, поперхнулся. Габриэль Берлико села и бросила лишь один короткий взгляд на повара, появившегося на пороге кухни, — тот поспешно вернулся к плите. Гаспар не поднимал глаз от тарелки.

— Но ведь двадцать пятый... — не удержался посыльный.

— Ты слышал, Гаспар? — продолжала Габриэль. — Через пять минут ты должен быть на месте. Возьмешь белую куртку — она в шкафу в коридоре.

Никогда еще Гаспару не приходилось подавать в ресторане. Что такое, не повредилась ли Габриэль Берлико умом? Да нет, непохоже...

Двадцать пятый номер представлял собой мансарду с крошечным слуховым окошком; располагалась она под самой крышей, прямо над комнатами Габриэль Берлико. Гаспар тоже жил под крышей — он занимал мансарду в противоположном крыле, чуть более просторную. Двадцать пятым пользовались лишь в очень редких случаях, в канун большой охоты, когда съезжалось так много гостей, что разместить всех в деревне было невозможно. Даже летом, если какой-нибудь турист приезжал неожиданно, Габриэль Берлико не открывала этот номер. Она предпочитала предложить ванную комнату.

Гаспар догадывался, что мансарда должна была стать жилищем — по крайней мере временным — маленького беглеца. И впрямь, приход мэра и распоряжение тетки приготовить мансарду могли предвещать только появление исключительного гостя. Его запрут наверху, а Габриэль Берлико будет нести охрану этажом ниже — так у мальчика не будет никаких шансов бежать. Гаспар поспешно доел омлет, сходил за белой курткой и приготовился подавать ужин, как только первый постоялец появится в зале. Он надеялся высмотреть юного виновника суматохи через окно, выходившее на площадку перед гостиницей. Сквозь ветви бересклета в кадках ему была видна спускавшаяся к церкви улица. Немного погодя он увидел, как к дверям приближаются двое постояльцев — заезжие коммерсанты; они вошли в зал и уселись за столик. Гаспар ринулся в кухню за супом.

Ясное дело: тетка доверила ему подавать ужин, чтобы он не увидел беглеца. Она оставалась верна своему правилу: если речь идет о чем-либо важном, Гаспара надо держать подальше; пусть уж на худой конец побудет это время в ресторане. В который уже раз Гаспар оказался в стороне от событий; ему никогда не узнать, откуда взялся этот мальчик и кто он такой. Во время ужина — а Гаспару удалось вполне сноровисто обслужить полдюжины человек — он все поглядывал в окно и убеждался, что улица по-прежнему пуста. Габриэль Берлико появилась, когда он подавал салат. Она вошла с довольным видом, словно ей только что удалось устранить со своего пути непреодолимое препятствие. Судя по всему, маленького беглеца провели в “Большой олень** переулками и вошли с заднего двора, избежав таким образом любопытных глаз. Подавая десерт, Гаспар прислушался к разговору двух постояльцев, которые пришли ужинать первыми. Один из них был коммивояжером фирмы по производству сельскохозяйственных машин, другой продавал какие-то новые удобрения.

— Такое случается что ни день, — сказал

один.

— Говорят, его отец очень богат, — отозвался второй.

— Хуже нет балованных детей.

— Мэр сказал мне, что едва вытянул из него два-три слова — дикарь, да и только.

— Еще бы — верно, привык, что все его капризы исполняются.

— Он будто бы ищет свою семью и свой родной край.

— А что это за край?

— В том-то и вопрос.

Гаспар вслушивался, и ему казалось, будто говорят о его собственной судьбе. Постояльцы умолкли. Гаспар неподвижно стоял у большой медной кадки, из которой торчала пальма. “Что же это за край?” — повторял он про себя.

То, что он услышал, не укладывалось у него в голове. Разумеется, эти слова могли относиться только к тому, кого он мельком видел, к удивительному и таинственному беглецу, который хотел скрыться от людей. Как объяснить, что этот мальчик бежал от отца, чтобы разыскать свою семью? Может быть, его матери по каким-то причинам пришлось уехать из дому? Но он ищет еще и “свой” край — это уж вовсе непонятно. По знаку первого постояльца Гаспар побежал на кухню, чтобы принести кофе. Второй спросил липового чаю.

— Вот чего я в толк не возьму, — говорил как раз в эту минуту торговец удобрениями, любитель липового чая. — Как это можно искать какой-то край?

— Мало ли что ребенок вобьет себе в голову, — отвечал его сосед по столу.

— А говорят, у детей вообще в голове ветер, — заключил первый.

Больше Гаспару ничего вызнать не удалось. Он тщетно пытался разговорить Фернанду и посыльного. Они, видимо, получили приказ и ухо-

дили от расспросов. Да Гаспар и не умел толком расспрашивать. Когда он поднимался по лестнице в свою комнату, на площадке третьего этажа дорогу ему загородила Габриэль Берлико:

— Ты ляжешь сегодня в ванной. Фернанда уже постелила тебе там.

— Почему?

Едва ли не впервые в жизни мальчик осмелился произнести это слово.

— Я кому сказала! — отрезала тетка.

Гаспар покорно отправился в ванную, разделся, погасил свет и забрался под одеяло. Но заснуть не мог. Повернувшись раз двадцать с боку на бок на раскладной кровати, он встал, натянул штаны и тихонько отворил дверь.

Как мы уже знаем, единственным интересом в жизни Гаспара было прислушиваться издалека ко всему, что происходило вокруг него в этом мире. Гостиница была погружена в темноту. Сначала Гаспар ничего не слышал — только ветерок шелестел в ветвях да поскрипывал старый флюгер на голубятне. Затем мальчик уловил неясный гул голосов. Гаспар шагнул к лестнице и понял, что говорят на первом этаже. Тихо, осторожно он спустился по ступенькам. Добравшись до балясины перил, увидел полоску света под приоткрытой дверью кухни. Там Фернанда болтала с поваром.

— Я видел, как они пришли, — говорил повар. — Вели этого мальчонку, будто злодея какого.

— Так вы, уж верно, заметили, — отвечала горничная, — как он одет — сразу видать, из хорошей семьи. Я ж вам десять раз сказала: отец велел, чтобы его заперли как следует, на два оборота, и чтобы дверь стерегли, а то, неровен час, опять сбежит. Да-да, подумайте только, сам господин Беррек звонил, и отец ему так и наказал. Еще бы — вот

будет номер, если он не найдет парня здесь, когда приедет завтра — с утра пораньше, часов в шесть-семь, это он тоже сам сказал. Мадемуазель Берлико мне весь вечер твердила: “Бели услышите в доме хоть какой-нибудь шорох, сразу бегите за мной, и уж, будьте так любезны, не ложитесь до полуночи, караульте". Так она мне сказала и все объяснила.

Тут под ногой Гаспара скрипнула ступенька. Повар заговорил снова:

— Вообще-то обычно с детьми так не поступают. Ребенка всегда можно взять лаской и вразумить.

— Попробуйте-ка вразумить этакого! — вскричала горничная. — Видели бы вы, когда его вели в двадцать пятый, он так толкнул мадемуазель Берлико — та чуть не упала! И опять пытался улизнуть, хорошо еще, у полицейского хватка крепкая, он силой затолкал паршивца в комнату.

— Никогда не поверю, что у этого мальчугана нет серьезной причины, чтобы так упрямиться.

— Никаких у него нет причин.

— Люди говорят, он ищет свой край.

— Свой край? Какой еще край?

— Вот это бы и надо в первую очередь узнать, мадемуазель Фернанда. Бели парнишка ищет свой край, значит, там, где он жил, он был не у себя дома. Да и вообще, странно это все.

— Знаете что, Орельен, — не сдавалась горничная, — кто ищет свой край, тот его находит и, уж как бы то ни было, может сказать, что это за край такой. Вот возьмите меня — я родом из Сент-Омера...

— А если б вас, к примеру, увезли из вашего

края, когда вам пяти не было, как, по-вашему, вы бы его знали? •

— Ну, не знала бы, так это все равно что у меня бы его не было.

Это может показаться невероятным, но Гаспар отчетливо услышал, как повар чешет в затылке — такая глубокая стояла вокруг тишина и столько силы и торжественности он вложил в это простое движение.

— Все равно что искать рай, — заключил наконец повар с досадой в голосе.

— Ну, доброй ночи, — вдруг оборвала разговор Фернанда. — Пойду покараулю.

Гаспар бросился вверх по лестнице и поспешно закрылся у себя в ванной. Но горничная не стала подниматься на второй этаж. Она вышла во двор. Должно быть, хотела посмотреть, светится ли крошечное окошко двадцать пятого номера — там, наверху, под самой крышей. Гаспар много бы дал, чтобы увидеть хоть этот огонек. Но выйти во двор ему было нельзя. Фернанда жила во флигеле возле голубятни.

Гаспар снова лег в постель. Он видел перед собой голубые глаза, глядевшие на него с такой проницательностью, что казалось, этот взгляд будет теперь преследовать его долгие дни, а может, и годы. Чего хотели от него эти глаза, наполнившие любовью его рванувшееся навстречу их взгляду сердце? Гаспар выждал еще два бесконечно долгих часа, но сон все не шел к нему, и мальчик опять поднялся.

Он вышел в коридор и на этот раз направился по лестнице вверх. Но едва голова его достигла уровня площадки третьего этажа, как раздался громкий голос: “Кто здесь?” Это был голос Габриэль Берлико. Должно быть, тетка выдвинула свою кровать из комнаты и поставила ее поперек коридора. Так она полностью преградила доступ к крутой лесенке, ведущей на последний этаж, где разместились по обеим сторонам чердака две мансарды. Гаспар сделал еще шаг вперед. Прямо в лицо ему ударил луч электрического фонаря.

— Что ты здесь делаешь, Гаспар?

— Я хотел взять в своей комнате мыло, чтобы умыться завтра утром.

— Иди сейчас же туда, откуда пришел, — прошипела тетка. — Весь дом перебудишь.

— Я только на минутку, — взмолился Гаспар.

— Марш вниз, неслух.

Было невозможно перебраться через кровать тетки, не подняв шума на весь дом. Гаспар вернулся в ванную, со вздохом признав, что ему вряд ли удастся как-либо связаться с юным узником. Однако ложиться он не стал и сел на раскладную кровать, упершись локтями в колени и опустив голову на руки. Он чувствовал почему-то, что спать ему нельзя, хотя был уверен, что до утра ничего не произойдет. Тщетно прислушивался Гаспар к малейшим шорохам в гостинице. Никаких признаков присутствия светловолосого мальчика он так и не уловил. Это было все равно что пытаться различить плеск моря или чью-то песню на другом краю света. Этаж, отделявший его от мальчика, был для Гаспара так же непреодолим, как расстояние в десять тысяч километров, а через потолок и стены не проникало ни звука.

Прошел, может быть, час, и сон — как это часто случается, когда мы твердо решаем не спать, — все же начал одолевать Гаспара. Голова его, бессильно упав, стукнулась о толстую отопительную трубу, протянувшуюся по стене сверху вниз. Гаспар, вздрогнув, выпрямился, но каждые десять секунд голова вновь и вновь ударялась о трубу; тогда он решил, что, может быть, не уснет, если будет стоять.

Поднимаясь, Гаспар оперся о трубу рукой и вдруг почувствовал, что она чуть подрагивает под его ладонью. Мальчик прижался к трубе ухом и

услышал негромкие равномерные удары. “Что, если это он?” — подумал Гаспар. Удары прекратились; он достал из кармана завалявшийся там ключ, постучал по трубе и через некоторое время услышал ответ. Понять ничего не понял, но все же это был ответ. Гаспар поскреб ключом по трубе: почти тотчас он услышал в ответ такой же звук. И понял, что надо делать.

Он снова спустился на первый этаж. Повар уже ушел спать, горничная тоже, опасности больше не было. Гаспар порылся на дне одного из шкафов и вскоре вернулся в ванную с большим гаечным ключом.

Трубы в гостинице шли прямо от двадцать пятого номера, рядом с которым был установлен бак с водой. По счастью, в ванной комнате две трубы в силу чисто технических причин, которые не имеет смысла здесь объяснять, соединялись гайкой. Гаспару не потребовалось и пяти минут, чтобы отвинтить гайку и высвободить конец верхней трубы, после чего, потянув изо всех сил, он сумел отодвинуть трубу от стены настолько, чтобы можно было приникнуть к отверстию ртом или ухом.

— Ты меня слышишь? — прошептал он в трубу.

Гаспару пришлось звать несколько раз. Говорить громче он не осмеливался. Габриэль Берлико, устроившаяся на ночь в коридоре, вряд ли могла что-нибудь услышать, но Гаспару было так страшно: вдруг что-нибудь случится, и он упустит единственный шанс поговорить с мальчиком, — что он выдыхал слова едва слышно. Наконец ему удалось совладать со своим голосом, и, прижавшись к отверстию ухом, он услышал долгожданный ответ: “Я тебя слышу”.

Произнесенные шепотом три слова взволновали Гаспара так сильно, что какое-то время он не мог даже говорить — только слушал, затаив дыхание. На другом конце трубы повторили несколько раз с небольшими промежутками: “Я тебя слышу”. И правда, поразительно: этот приглушенный голос звучал так мягко, в нем не было и следа той почти неистовой порывистости, которую мальчик проявил несколько часов назад. По-видимому, он успокоился и смирился со своей участью.

— Ты откуда? — спросил Гаспар.

— А ты кто? — ответил голос вопросом на вопрос.

— Я видел тебя у церкви, когда тебя поймали. Так откуда ты?

— Из Антверпена.

Гаспар помолчал. Ему, в общем-то, и не хотелось ничего знать, а еще меньше — показаться любопытным. После долгой паузы он заговорил снова:

— Почему ты не спишь? Уже три часа ночи.

— Не могу уснуть. А ты?

— Я все думал о тебе.

Снова долгое молчание.

— Почему ты убежал?

— Я ищу свой край.

— Что это за край?

— Сам не знаю. Ищу, и все.

— Объясни мне.

— Слишком долго объяснять.

— Ты и отсюда хочешь убежать?

— Еще как.

— Я помогу тебе. Ты только не засыпай.

Гаспар не знал, каким образом сможет помочь мальчику, но так сильно этого хотел, что вдруг сам поверил: он способен сделать даже невозможное.

— Как тебя зовут? — спросил Гаспар.

— Меня зовут Драпер.

После каждого ответа Гаспар еще долго стоял, приникнув ухом к трубе, и поворачивал голову, чтобы в свою очередь заговорить, только уверившись, что его собеседник больше ничего не скажет. Лишь один раз беглец возобновил разговор первым:

— А ты сын хозяйки?

Гаспар ответил, что он ее племянник, объяснил, как живут его родители, и сказал, что он выполняет всю черную работу в гостинице. Но узник со своей стороны не стал пускаться в откровенности. Так прошел час; мальчики то подолгу молчали, то обменивались короткими вопросами и ответами, из которых Гаспар узнал очень мало. Он только догадался, что г-н Драпер приходится мальчику не отцом, а опекуном. Ясно было одно: беглец хотел попасть в какой-то край, который запомнился ему в далеком детстве и лучше которого, по его словам, не было на свете. Но говорил светловолосый мальчик как будто нехотя и упорно не желал вдаваться в подробности.

— Ты обещал мне помочь, — напомнил наконец маленький узник.

— Я помогу тебе, — сказал Гаспар.

Он твердо решил действовать, хотя сам еще не знал, как. Не разработав никакого плана, не задумываясь о трудностях, с которыми придется столкнуться, Гаспар шагнул к двери. Осторожно открыл ее. Прошептал: “Господи!” — и направился к лестнице. Быть может, в этот момент у него возникла мысль пробраться к мальчику, пока тетка спит. Он взялся рукой за перила и прошептал еще раз: “Господи!” Но вместо того чтобы подняться, спустился по ступенькам на первый этаж. В руке он сжимал ключ, которым можно было открыть как его комнату, так и двадцать пятый номер, и до Гаспара вдруг дошло, что надо сделать, чтобы этот ключ попал к его другу.

Он пошел прямо в кухню, где были натянуты от стены к стене длинные куски толстой железной проволоки — на них вешали простыни, скатерти и прочее белье, когда его нужно было быстро высушить. Почти ничего не видя в темноте, Гаспар все же ухитрился отцепить два таких куска. Он смотал их и вернулся в ванную.

Тут началось самое трудное — работа заняла больше часа. Проволока легко прошла бы в трубу, не будь в двух местах небольших изгибов. Узник, после того как Гаспар объяснил ему, что он пытается сделать, сказал, что у него есть веревка, но веревка эта оказалась коротка, и Гаспар снова принялся крутить свою проволоку. Наконец ему удалось изогнуть ее как надо и вращательными движениями протолкнуть в трубу целиком. Прикрепив конец второй проволоки к первой, Гаспар принялся скручивать ее, чтобы вся конструкция сохранила устойчивость. Наконец, около пяти часов, когда в окне уже забрезжил рассвет, Гаспар почувствовал, что мальчик наверху ухватил конец проволоки. Теперь оставалось только привязать ключ. Прошло еще немного времени — и вот узник сообщил, что ключ у него, и тем же путем отправил проволоку назад. Когда все было сделано, Гаспар сказал:

— Подожди еще немного. Моя тетка... Она в коридоре третьего этажа.

— Что же делать?

“Что делать, Господи?” — взмолился про себя Гаспар. Неужели вся работа была впустую? Он задумался и наконец выпалил беглецу целую речь:

— Может быть, я тебя не увижу больше никогда. Но ты послушай меня хорошенько. Я сейчас завинчу гайку и постучу по трубе. Тогда начинай медленно считать до тысячи. Медленно, ты понял? Больше ни о чем не думай. Когда досчитаешь, выходи и спускайся на второй этаж. Там откроешь окно и спрыгнешь во двор, а дальше — сам смотри. Могу тебе обещать, что ни в коридорах, ни во дворе никого не будет.

— А твоя тетка?

— Никого, — твердо ответил Гаспар. — Повтори, что я сказал.

Узник повторил.

— Теперь прощай, — сказал Гаспар.

— Прощай, Гаспар, — отозвался мальчик.

Гаспар принялся завинчивать гайку. Когда

это было сделано, он постучал по трубе и начал считать про себя. Первым делом он спрятал под ванну проволоку и ключ. “Пятнадцать, шестнадцать...*' На счете “двадцать пять** Гаспар вышел на лестницу. Часы показывали половину шестого. Он всегда начинал работу именно в это время. На третьем этаже уже завозилась Габриэль Берлико. Со двора вошла горничная. Вот-вот должен был появиться и повар. Гаспар достал из шкафа большую половую щетку, тряпки и все необходимое для чистки меди и стекол. Взяв щетку, он принялся подметать столовую. Первые лучи солнца осветили пол, потолок, стены. Небо над крышами поголубело. “Четыреста восемьдесят, четыреста восемьдесят один, четыреста восемьдесят два...** Вдруг Гаспар услышал шум мотора. Он так перепугался, что даже забыл про счет. Что если Драпер-старший уже приехал, как и обещал, с рассветом? Но это оказался всего лишь молочный фургон. Гаспар возобновил счет наугад с пятисот двенадцати, затем положив щетку и, передвинув стол, взобрался на него, чтобы протереть боль-

шое зеркало на стене. Тщательно полируя его тряпкой, он рассматривал крюки, на которых оно держалось. “Шестьсот два, шестьсот три...” Гаспар обернулся и задумчиво посмотрел на прислоненную к лавке щетку. Тут вошла Фернанда.

— Вы сегодня трудитесь на совесть, — усмехнулась она. — Ну, я пошла во двор. Если придет кто из постояльцев, займитесь им сами. Мне надо быть во дворе. А ваша тетя караулит на третьем этаже. Так-то!

Эта трещотка явно была очень довольна, что мальчику никак не убежать.

— Дудки, не будет тебя во дворе, — пробормотал Гаспар сквозь зубы.

— Что вы сказали?

— Ничего.

Горничная вышла. Гаспар продолжал считать. Он спрыгнул на пол, взял щетку и снова влез на стол. Еще раньше он заметил, что верх зеркала чуть отходит от стены. Ухитрившись втиснуть между стеной и зеркалом ручку щетки, Гаспар просунул ее как можно глубже. После этого он повис на щетке всей своей тяжестью и принялся с силой нажимать на ручку, пытаясь сорвать зеркало с крюков. Хотя крюки были старые и проржавели, поначалу усилия мальчика не давали никаких результатов. Но Гаспар не упал духом и продолжал нажимать. И зеркало мало-помалу стало поддаваться. Прошло еще минуты четыре или пять — и наконец разразилась катастрофа. Гаспар успел, почти теряя надежду, пробормотать: “Девятьсот пятьдесят два...”

Все вокруг содрогнулось от оглушительного грохота. Как Гаспар спрыгнул со стола — этого он потом так и не смог вспомнить. Он пришел в себя на полу, почти посередине зала. Зеркало раз-

билось на мелкие кусочки, и весь пол был усыпан осколками. Должно быть, Гаспар ненадолго потерял сознание. Из глубокого пореза на левом плече сильно текла кровь: падая, он поранился осколком зеркала. Над Гаспаром уже склонились тетка, горничная, повар и посыльный.

— Что еще с тобой стряслось? Как ты, Гаспар? — спрашивала тетка.

— Тысяча, — произнес Гаспар.

— Он рехнулся. Уложите его на лавку.

Гаспара уложили на лавку. Тотчас принесли воду, бинты и спирт. Раненое плечо быстро перевязали. Пока все вокруг суетились, Гаспар прислушивался: удалось ли светловолосому узнику бежать? Ничего не было слышно, но оно, пожалуй, и к лучшему.

— Крюки совсем проржавели, — объявила тетка. — Но надо же было Гаспару как раз оказаться там!

И она снова спросила племянника, как он себя чувствует.

— Вы только не уходите, — попросил Гаспар. — Мне сейчас станет лучше.

— Позвать врача? — предложила горничная.

— Не надо врача, — сказал Гаспар. — Честное слово, сейчас станет лучше.

Ему принесли стакан рому. Посыльный смел осколки зеркала в совок и высыпал их в ведро. Где-то у церкви заурчал мотор. Машина подъехала к гостинице и остановилась. Большая, мощная машина.

— Кто бы это в такую рань? — удивился повар.

— Вы еще спрашиваете! — простонала тетка. — Конечно же, господин Драпер, если уж вам надо все объяснять. Ступайте на кухню. Ты, Фернанда, накрой на стол и подай завтрак. А посыльный пусть поможет Гаспару подняться в ванную и уложит его в постель.

— Мне уже лучше, — сказал Гаспар. — Я могу сам подняться.

— Проводи его, Гюстав, — сухо распорядилась тетка.

Все, в том числе и Гаспар, исчезли, словно по взмаху волшебной палочки, когда в зал вошел мэр Ломенваля г-н Беррек, а за ним еще два человека.

Несмотря на только что пережитые волнения, Габриэль Берлико держалась с большим достоинством. Она спокойно стояла посреди зала; грудь ее накренилась вперед в учтивом поклоне, когда мэр представил ей г-на Эмиля Драпера и его личного секретаря г-на Жака Обирал я. Первый был высокий, сухощавый, с породистым и холодным лицом, которое под напомаженными седыми волосами казалось совсем уж ледяным. Что до г-на Обираля, это был кругленький, болезненно полный человечек с рыжей бородой. На мадемуазель Берлико секретарь произвел неприятное впечатление, зато, когда взгляд г-на Драпера на мгновение остановился на ней, она была поражена — такой живой ум светился в его глазах.

— Мы сделали все, чтобы мальчик не убежал, как вы сказали, — начал мэр. — Мадемуазель Берлико поместила его на верхнем этаже гостиницы.

— Мне так неловко, что пришлось отвести ему самую скверную комнату, — подхватила мадемуазель Берлико. — Но зато я все предусмотрела. Я сама всю ночь караулила его в коридоре третьего этажа, где находятся мои комнаты.

— Не извиняйтесь, — ответил г-н Драп ер. — Я вам очень признателен.

Горничная уже ставила кофейные чашки на большой стол.

— Вы, должно быть, проголодались, — сказала мадемуазель Берлико. — Сейчас вам что-нибудь принесут, и вы сможете подкрепиться. Вы хотите, чтобы мальчика привели сейчас же?

— Нет, я предпочел бы увидеться с ним там, в его комнате, — ответил г-н Драпер. — Будьте добры, проводите меня. Господин Обираль, пойдемте с нами.

Драпер, Обираль и мадемуазель Берлико поднялись на четвертый этаж, а мэр остался ждать в зале. Между тем Гаспар, которому пришлось лечь в постель, тотчас вскочил на ноги, едва посыльный вышел за дверь. Мальчика слегка пошатывало от потери крови. Ухитрившись натянуть куртку поверх повязки, он приоткрыл дверь, чтобы непременно своими глазами увидеть, сбудутся ли его надежды. Гаспара тревожило одно: успеет ли беглец скрыться в лесу?

Открыв дверь двадцать пятого номера, мадемуазель Берлико громко вскрикнула. Комната оказалась пустой и выглядела так, будто в ней вовсе никто не ночевал: постель не была смята.

— Клянусь вам, я еще слышала, как он там возится, перед тем как спустилась, когда этот Гаспар, будь он неладен... Да я даже говорила с ним, спросила, хорошо ли он спал. Он ответил: “Да, сударыня”, — и мне показалось, что он совершенно успокоился. Невероятно!

— Сколько времени прошло? — спросил г-н Драпер, ничем не выдавая волнения.

— Минут десять, от силы четверть часа. Но как он ухитрился открыть дверь?

— Это меня не интересует, — отрезал г-н Драпер. — Далеко уйти мальчик не мог.

Он сделал знак секретарю _f и оба быстро спустились вниз. Драпер попросил мэра связаться с жандармерией и предоставить в его распоряжение людей, чтобы обыскать деревню и окрестности.

— Мой секретарь и я поедем на машине к лесу. Кто-нибудь может поехать с нами, чтобы показывать дорогу? Мы успеем перерезать ему путь: бьюсь об заклад, что он попытается уйти в лес.

Г-н Беррек пообещал сделать все необходимое. Посыльный вскочил в машину, уселся рядом с Обиралем, который сидел за рулем, и они поехали по направлению к лесопильне. Как только машина тронулась, Гаспар закрыл дверь и встал у окна.

Дороги к лесопильне он не видел, лишь зеленые холмы тянулись до далекой кромки леса. Если мальчик не вышел на дорогу, он должен был бежать напрямик через поля в эту сторону. Гаспар внимательно всматривался в каждую лощинку, в каждый кустик до самого горизонта. Через несколько минут он заметил фигурку, бегущую через луг назад, к деревне. Он узнал мальчика по светлым волосам, когда тот был уже у подножия склона. Наверное, беглец, услышав машину, потерял надежду добраться до леса.

Гаспар посмотрел направо, налево, окинул взглядом бескрайние пастбища, по которым ветер с такой яростью гонит в долгие зимы снежную пыль. Спрятаться здесь было негде, и беглец должен был понимать, что единственное спасение теперь — решиться на отчаянный шаг, укрывшись в каком-нибудь амбаре. Вдруг Гаспар увидел, как мальчик остановился и лег ничком на дно неглубокой канавки.

От того места до деревни было шагов триста. В густой траве Гаспар различал голубую блузу и светлые волосы. Рано или поздно беглеца непременно обнаружат. Мучительная тревога сдавила Гаспару горло. Стоит мальчику подняться, его могут заметить; места ему незнакомы, и кто-нибудь обязательно на него наткнется.

Гаспар отворил дверь. Он услышал, как внизу Фернанда говорила повару, что поселок оцеплен, а г-н Драпер с секретарем объезжает на машине все окрестные дороги, чтобы мальчик не выбрался из деревни, если он еще не в лесу. На всякий случай жандармам и полиции уже дано задание прочесать лес. Мадемуазель Берлико тоже не сидит сложа руки и уже обыскала весь дом сверху донизу. Постояльцы удивлены этой суматохой и уходят из своих номеров крайне недовольные.

Надо идти к мальчику и отвести его в какое-нибудь укромное место, где он сможет дождаться ночи, решил Гаспар. Весь персонал гостиницы собрался в ресторане, где мадемуазель Берлико причитала, сетуя на свою оплошность. Гаспар улизнул никем не замеченный. Он юркнул в переулок и, оказавшись за пределами деревни, прокрался за густыми зарослями крапивы к водосточной канавке, параллельной той, в которой укрылся мальчик. Гаспар пополз по ее дну. Когда он по его расчетам поравнялся с беглецом, то быстро пробежал разделявшее их расстояние, спрыгнул в канавку и растянулся рядом.

Мальчик испуганно отпрянул: он решил, что его обнаружили.

— Брось, оставь меня, — сказал он, узнав Гаспара. — Все равно ничего не вышло. Я еще что-ни-будь придумаю в другой раз.

— Я хочу тебе помочь, — ответил Гаспар.

Их светлые волосы смешались.

Ты перебежишь со мной в ту канаву, — продолжал Гаспар, — и пойдешь, куда я тебя поведу. Люди сейчас, по-моему, у ручья. Они вот-вот придут сюда, а мы попробуем пробраться к ручью.

Сказано — сделано. Они доползли до зарослей крапивы и, прячась за кучей хвороста, выбрались на едва заметную среди колючих кустов ежевики тропинку за садами. Ведя за собой своего друга, Гаспар свернул в переулок. Не дойдя до конца, они перелезли через забор. Пробежали под навесом риги, отыскали проход между оградами — такой узкий, что едва смогли протиснуться. Теперь предстояло пересечь улицу. Она была пуста. Они кинулись со всех ног, снова юркнули в проулок и оказались наконец у нового сарая для пожарного насоса. Тут позади раздались крики. Должно быть, их все-таки заметили, когда они бежали через улицу.

— Дерево, — только и сказал Гаспар.

Оба бросились к старой груше — той самой, в которую ударила молния, когда под ней сидел Гаспар. Он подумал, что как-нибудь позже расскажет своему другу об этом. Взобравшись ему на плечи, мальчик сумел ухватиться за одну из нижних веток. Он подтянулся, затем подал руку Гаспару. Тот боялся, что ему не влезть на дерево: рана на плече разболелась, и было трудно двигать рукой. Но ему помогла глубокая трещина в старом стволе, в которую он уперся ногами.

Мальчики карабкались все выше, почти до самой верхушки дерева. Густая листва лишь чуть подрагивала, когда они переползали с одной толстой ветки на другую. Внизу уже собрались люди. Они обошли сарай и вплотную приблизились к старой груше. Один сказал: “Нет, здесь их быть не может". “Надо еще поискать у ручья", — отозвался другой. Люди ушли. На несколько минут глубокая тишина окутала все вокруг. Не было даже ветра. Сквозь листву проглядывало голубое небо.

— Нам надо остаться здесь до ночи, — сказал Гаспар. — Там теперь знают, что я с тобой. А то бы я сбегал принес тебе поесть.

— Кто тебе мешает выдать меня им? — спросил мальчик.

Гаспар ничего не ответил, только посмотрел на него. Взгляд его нового друга был все таким же ясным и решительным; глаза лучились той же чистотой, ослепившей его, подобно брызнувшему свету.

— Ты ведь не сделал ничего плохого, — просто сказал Гаспар.

— Я не сделал ничего плохого, — подтвердил мальчик.

— Почему ты убежал?

— Ты все равно не поймешь.

С улицы донесся шум мотора. Машина сделала круг и остановилась близ сарая.

— Это их машина, — прошептал мальчик.

Густые светлые волосы, падавшие ему на затылок, блестели в полумраке под сводом листвы. “Кто же он такой, в конце концов?” — недоумевал Гаспар.

Из автомобиля вышли двое. Это были г-н Драпер и Жак Обираль.

— Надо бы поставить людей для наблюдения, хотя бы просто мальчишек, на разных концах деревни, — говорил Обираль. — Вот отсюда, например, хороший обзор во все стороны.

— Я все-таки думаю, что ему удалось уйти в лес, — покачал головой г-н Драпер.

— Уйти в лес он не мог.

Услышав голос г-на Драпера, беглец побледнел; слезы брызнули из его глаз.

— Ты ненавидишь этого человека, — выдохнул Гаспар.

— Мне не за что его ненавидеть, — возразил мальчик.

Те двое ушли. Вскоре на смену им явился одетый в лохмотья мальчишка, который гнал перед собой стадо гусей.

— Это Сосфен, — объяснил Гаспар. — Ему, наверно, приказали здесь наблюдать.

Гаспар и его друг довольно удобно устроились на развилках двух соседних веток.

— Ты никогда меня не забудешь? — вдруг спросил мальчик.

Ответить Гаспар не смог — не нашел слов. Оба замолчали надолго, очень надолго. Прошел час. Или, может быть, два. Гаспар совсем потерял представление о времени. Сквозь листву он видел, что солнце стоит высоко в небе. Почему он не говорил со своим другом, и почему тот не говорил с ним? Ладонь Гаспара отчего-то была мокрой. Он взглянул на мальчика: тот смотрел на эту мокрую ладонь. Гаспар опустил глаза и увидел, что она вся в крови. Его рана открылась.

— Ничего страшного, — пробормотал Гаспар.

— Я перевяжу тебя, — сказал мальчик. — Только надо слезть с дерева.

— Нет, — замотал головой Гаспар.

Но в ту же минуту им вдруг овладела страшная слабость. Он закусил губу. Как при вспышке молнии успел еще увидеть мелькнувшие перед ним глаза друга — это было последнее, что он запомнил. В голове у него помутилось, и он скатился с дерева. Сосфен поднял крик, призывая людей, гуси, вторя ему, громко загоготали. Маленький беглец слез с дерева вслед за Гаспаром и склонился над ним. Гаспар был без сознания.

Глава III