Край, куда не дойдёшь, не доедешь

НИКЛАС И ЕГО МУЗЫКАНТЫ

Как сказали Гаспару, так он и сделал. Когда мальчик оказался в Антверпене, ему и в голову не пришло спрашивать дорогу. Он просто шел куда глаза глядят. Никто не обращал на него внимания. Больше часа он просидел на набережной, глядя на реку. Широкая, судоходная, она неспешно катила свои воды к морю. Гаспар увидел пришвартованный к причалу броненосец, снующие по воде прогулочные катера, баржи. Он мог бы до бесконечности смотреть на воду, ощущая на своем лице соленый морской ветерок, долетавший с раскинувшейся под голубым небом песчаной равнины на другом берегу. Наконец он почувствовал голод и машинально порылся в кармане.

— Ни гроша... — пробормотал он себе под нос. Но в руке оказались бельгийские банковские билеты. Теодюль Резидор все предусмотрел и ухитрился сунуть деньги ему в карман так, что он и не заметил.

В маленькой закусочной Гаспар поел жареной картошки и мидий, затем вернулся к Шельде. Он долго бродил, даже не думая разыскивать тех, к кому послал его Теодюль. Что-то давно с ним ничего не случалось, и мальчик ждал очередного невезения, зная, что тогда этот новый мир, в котором он робко делал первые шаги, отринет его навеки. Поэтому ему хотелось успеть увидеть как можно больше. Он еще прошелся по берегу Шельды, вышел на соборную площадь и полюбовался высокой колокольней, бродил без цели по широким проспектам. Только под вечер Гаспар решил, что пора пойти к Стэну и поискать Никласа Крамера и его сыновей.

Он спросил о них в окошечке у причала, откуда катера увозили туристов, желающих осмотреть порт и покататься по реке.

— А, Никлас Крамер! Они, знаете, музыканты, играют сейчас на пляже Святой Анны.

— А где это — пляж Святой Анны? — спросил Гаспар.

— Вон там, подальше, спуститесь на лифте и пройдите через туннель под Шельдой. На том берегу идите вдоль реки.

Гаспар отыскал лифт, спустился в туннель, поднялся на другом лифте и оказался на противоположном берегу реки — это была голая равнина без единого домика, только небольшие ивовые рощицы шелестели там и сям. Широкие безлюдные бульвары пересекались на этом пустынном берегу под прямым углом.

За целым полем гладиолусов Гаспар нашел пляж Святой Анны. Здесь домишки, кафе и аттракционы тянулись в ряд вдоль берега, где зеленели на фоне песка и ила пучки травы. Вдруг он застыл на месте и зажмурился: в доке напротив, за окруженными зарослями камыша островками, возвышался огромный, величиной с двадцать домов, пароход. Мальчик долго стоял, неотрывно глядя на него. Высоко на палубах крошечные человечки делали какие-то знаки.

— Драпер, — прошептал Гаспар. Он подумал о том, что его друг может оказаться среди этих людей, отплывающих в далекие края, и расплакался.

Но вскоре он взял себя в руки. Чему быть, того не миновать — и Гаспар отправился на поиски Никласа. Смеркалось. В домах и на пароходах уже вспыхивали огоньки, когда Гаспар увидел наконец в самом конце пляжа на отмели совсем маленький пароходик. На палубе сидели пожилой на вид мужчина и два мальчика. Они заканчивали довольно скудный ужин.

— Господин Крамер! — позвал Гаспар.

— Я самый, — ответил мужчина. — Чего тебе?

— Меня прислал Теодюль Резидор, — сказал Гаспар, убедившись, что говорит с Никласом Крамером. — Вы не могли бы помочь мне найти какую-нибудь работу?

— Теодюль Резидор! — радостно воскликнул Никлас. — Давненько мы с ним не виделись, сколько лет уже, но помним его и забывать не собираемся. Иди сюда, сынок, кто бы ты ни был. Познакомься, вот Людовик и Жером, мои маленькие музыканты. Ну-ка, держи конец и поднимайся к нам.

Гаспар взобрался на палубу. Ему дали поесть, а потом подробно расспросили о Теодюле, после чего он узнал во всех подробностях историю семьи Крамеров.

Никласу было лет шестьдесят. Женился он поздно. Жена умерла, оставив его вдовцом с двумя маленькими сыновьями. Бедняком он не был, но после того, как оба сына сильно пострадали от взрыва, в результате которого оглох юный Резидор, отец задался целью обеспечить им спокойную жизнь на свежем воздухе. Он обучил их музыке, и они играли вместе то здесь, то там на пляжах, кормясь щедротами слушавших их туристов.

В первый же вечер Гаспару отвели место в тесной каюте, где жили Людовик и Жером, — мальчики были немного помладше его. Он коротко, не вдаваясь в подробности, объяснил своим новым друзьям, что ему пришлось покинуть родную деревню и что он ищет друга, который, кажется, живет в Антверпене. Гаспар втайне надеялся, что Ник-лас видел где-нибудь этого мальчика — и впрямь трудно было не запомнить его белокурые волосы и удивительные глаза — или слышал о нем.

Никлас только пожал плечами: он такого мальчика не знал. Потом Никлас попросил Гаспара не удивляться странностям Людовика и Жерома. Для них, как и для Теодюля, сильнейший взрыв не прошел бесследно, и у обоих с тех пор изменился характер. Людовик стал сварливым и раздражительным, а Жером — боязливым как заяц.

Когда Гаспар отправился спать в каюту вместе с мальчиками, ему сразу же пришлось столкнуться с малоприятными особенностями их нрава. Людовик во что бы то ни стало хотел уложить гостя на своей койке, а Жером рвался уступить свою. Гаспар же уверял обоих, что ему будет лучше на тюфяке, который Никлас принес для него и положил на пол каюты. Тотчас вспыхнула ссора.

— Ты просто боишься спать у иллюминатора, — говорил Людовик Жерому, — потому и хочешь уступить свое место.

Гаспар решил, что лучше уж сразу согласиться лечь на койке Людовика, чтобы положить конец спорам. Но когда этот вопрос был решен, перебранка лишь разгорелась с новой силой. Людовику, казалось, доставляло удовольствие злиться. Он кричал:

— Ты только представь: наш Жером боится какого-то человека с рыжей бородой. Послушать его, этот человек бродит ночью по реке и стучит по бортам нашего корабля.

— Это злой человек, — отвечал Жером, — ты сам отлично про него знаешь.

— Как же, он ходит прямо по воде! — кипятился Людовик.

— Он живет на яхте здесь рядом, — уверял Жером.

— Так берегись, — продолжал Людовик безжалостно, — он придет сегодня ночью. Просунет руку в иллюминатор и задушит тебя в постели.

По щекам Жерома потекли слезы, и Людовик замолчал.

— Какой-то бес во мне сидит, — признался он немного погодя. — Так всегда: и не хочу, а раскричусь или такого наговорю, чего не следовало бы.

— Я, пожалуй, лучше лягу на место Жерома, — решил Гаспар.

Людовик состроил свирепую мину, но согласился. Жером с облегчением растянулся на тюфяке в углу каюты за грудой старых снастей, которые казались ему хоть мало-мальским убежищем. Теперь можно было погасить лампу.

Гаспар уснул не сразу. Он слышал, как проплывают по реке суда. Негромко урчали моторами баржи, скользили по воде большие пароходы, проносились легкие катера. Было в этом движении по тихой реке в ночи что-то загадочное — как будто экипажи некоторых судов могли делать свою работу только под покровом тайны и ночного сумрака. Гаспар высунул голову в иллюминатор. Он увидел огни на другом берегу и сразу за песчаной косой — высокую колокольню собора в свете прожекторов на фоне звездного неба. Полюбовавшись вдоволь этим зрелищем, мальчик юркнул под одеяла и уснул.

До рассвета было еще далеко, когда Гаспар вдруг проснулся от воплей Жерома:

— Это он! Помогите, это он, ей-богу, он!

— Спи, — прикрикнул на брата Людовик. — Не беспокойся, Гаспар. Такое о ним часто бывает.

— Человек с рыжей бородой здесь, у самого корабля, ей-богу, — всхлипывал Жером.

— Я тебе завтра объясню, — сказал Людовик Гаспару. — Он испугался одного человека, но это так, предлог. Он просто всегда боится по ночам.

— Бедный, — вздохнул Гаспар.

— Спи, Жером, — сказал Людовик, — а то я опять разозлюсь, и Никлас задаст нам трепку.

Жером умолк. Еще несколько минут он лязгал зубами, потом сон сморил его. Гаспар прислушался к доносившимся с реки звукам и снова выглянул в иллюминатор. Огни вокруг собора погасли. Небо над городом было залито странным рассеянным светом. И тут с дальнего конца пляжа донесся стук мотора, и появился совсем маленький, очень красивый кораблик. Луч его прожектора скользил по воде. За кормой с плеском разбегались во тьме пенистые волны. На носу в маленькой застекленной кабинке сидел рулевой. В свете бортового фонаря Гаспар увидел его лицо. Это был человек с рыжей бородой. Катер скрылся из виду. Гаспар уже не был так уверен, что борода у того человека рыжая, ну, а если и рыжая — чего тут бояться? Но он еще долго сидел неподвижно, скованный страхом, причины которого сам не мог себе объяснить. Наутро мальчик решил, что не стоит никому говорить об этом человеке.

Никлас и его сыновья играли днем на пляже, а все утро повторяли на досуге свои музыкальные отрывки. Еще они ходили за покупками и обихаживали пароходик. В этот день они затеяли мыть палубу. Гаспар помогал им. Утро было ясное, солнечное. Большие белые и черные корабли выплывали из доков и неспешно уходили в открытое море.

Гаспар может остаться у них, решил Никлас, по крайней мере до тех пор, пока не разыщет своего антверпенского друга. Мальчик будет заниматься хозяйством, готовить, а если захочет, они и его обучат музыке. Пусть ходит с ними на все их концерты, чтобы упражнять слух. Гаспар, который, по правде говоря, сам не знал, куда себя девать, согласился: хоть на время будет занятие.

Когда они вместе драили палубу, Гаспар спросил:

— А этот человек с рыжей бородой — где вы его видели?

Людовик, который только что дал выход своей злости из-за того, что у его щетки отвалилась ручка, воспользовался случаем, чтобы загладить свою вспышку, и рассказал Гаспару вот что:

— Мы играли как-то перед одним кафе, а этот человек с рыжей бородой сидел за столиком недалеко от нас. Он вдруг вскочил и закричал, что музыка ему, видите ли, мешает. Жером бросил свой корнет-а-пистон — и давай бог ноги. А я того человека обругал, отец потом чуть не прибил меня за это.

На другой же день случай распорядился так, что тот самый человек прошел мимо музыкантов, когда они играли для туристов перед одним из домиков на пляже. Он посмотрел на Жерома, явно желая его напугать, и сказал: “Сегодня ночью я приду и сверну тебе шею, музыкантишка несчастный”.

Гаспар рассмеялся, но смех тотчас застрял у него в горле.

— После обеда будем играть на террасе кафе “Мондиаль”, ребятишки, — сказал в тот же день Никлас.

На террасу вела маленькая лесенка. Вокруг лесенки и наверху были накрыты столики, а в глубине за террасой виднелся зал, куда посетители заходили только в дождливые дни. Вдоль перил стояли в ряд на цементных столбиках большие китайские фарфоровые вазы со всевозможными растениями. Гаспар, чтобы удобнее было слушать, прислонился к одному такому столбику. Его друзья заиграли; не прошло и десяти минут, как Гаспар нечаянно толкнул стоявшую на столбике вазу. Ваза упала вниз и разбилась о мостовую узкого переулка.

— Беда невелика, мы заплатим, — сказал Никлас.

И в ту же минуту на лестнице появился человек с рыжей бородой; прямо через головы посетителей он принялся бранить музыкантов. Очевидно, он был пьян.

— Эта ваза упала прямо мне под ноги! Они хотели меня убить, точно! Хозяин! Есть в этом кафе хозяин?

Явился хозяин, как мог успокоил бородача, и тот ушел, пригрозив напоследок Никласу Крамеру и его сыновьям позвать полицию, чтобы их выдворили с позором.

Перепуганного насмерть Жерома едва удалось удержать: он хотел спрыгнуть с террасы в переулок. Наконец все угомонились. Хозяин попросил музыкантов продолжать концерт. Что и говорить, Никлас и мальчики играли очень хорошо, хотя состав их оркестра был довольно странный: корнет-а-пистон, труба и аккордеон. Вечером, когда все вернулись на пароходик, Гаспар наконец смог сообщить им:

— Я знаю этого человека с рыжей бородой. Его зовут Жак Обираль. Вчера ночью я уже видел его, он ехал на катере, только тогда я его не узнал.

И пока они, сидя на палубе, ели свой скромный ужин, Гаспар рассказал о беглеце из Антверпена.

— Он не хочет оставаться с тем человеком, что ему вместо отца. Он ищет свой край, — закончил Гаспар.

И оба мальчика, и старый Никлас слушали рассказ Гаспара очень внимательно. Людовик и Жером поминутно задавали вопросы, Никлас же молчал. Доев все, что было у него в тарелке, он набил трубку, зажег ее, выкурил почти до конца и только тогда заговорил. Уже стемнело.

— Ребятишки, — сказал Никлас, — мне кажется, что мы не должны судить сгоряча. Этот господин Драпер — человек достойный. Может статься, его секретарь Жак Обираль — бессовестный негодяй, но мальчик-то от этого вряд ли страдает: у него ведь есть все, чего только можно пожелать. Нет, я не думаю, что его бегство — простой каприз балованного ребенка. Он не пытался бы убежать раз за разом, да еще с таким упорством. Но даже если Драпер ему не отец, как этот мальчик собирался разыскать своих родителей, если не знает, кто они, и понятия не имеет, в каком краю он родился?

Тут все заметили, что Жером опять стучит зубами.

— Что с тобой, сынок? — спросил его Никлас.

— Я знаю, — пролепетал Жером, — человек с рыжей бородой живет на той яхте, что стоит на якоре чуть ниже по реке. Отсюда видны ее огни.

От одного вида этих почти неразличимых вдали огоньков Жером дрожал с головы до ног.

— Так, значит, этот мальчик, Драпер, тоже, наверно, на яхте! — вырвалось у Гаспара.

— Почему бы нет? — пожал плечами Никлас. — Но тебе-то что с того? Тебя эти дела не касаются.

— Он мой друг, — сказал Гаспар.

— Ты в этом уверен?

— Больше всего на свете, — ответил Гаспар. — Я хочу помочь ему, если смогу. Мне надо с ним увидеться.

Прежде чем спуститься в каюту, Никлас зажег лампу и очень внимательно посмотрел на Гаспара.

— Может быть, ты понимаешь больше, чем я, — сказал он.

Никлас ушел спать, а мальчики остались на палубе, сидели и разговаривали. Прилив уже приподнял пароходик, и он тихонько покачивался на волнах.

— А где твоя байдарка? — вдруг спросил Людовик своего брата.

— Я ее спрятал, — отвечал Жером.

— Зачем это ты ее спрятал?

Людовик начинал закипать и, как вчера, ничего не мог с собой поделать.

— Ты затопил ее в камышах, признайся же, ну! Только зачем? Зачем?

— Я хочу сберечь ее до того дня, когда не буду больше бояться, — вздохнул Жером.

— А будь она у нас, эта байдарка, мы могли бы подплыть ночью к яхте. И попытались бы поговорить с сыном Драпера.

У Жерома и вправду была байдарка, которую он сам отремонтировал. Он нашел брошенную лодку у дамбы, ниже по течению. На самом деле это была довольно большая плоскодонка. Мальчик прибил отставшие доски, законопатил щели, а когда все было готово, затопил свое творение.

— Раз она тебе не нужна, надо было отдать мне! — кричал Людовик.

— Довольно! — раздался снизу голос Никласа.

— Я ее достану завтра, — пролепетал Жером, — и мы поплывем к яхте ночью.

— Это ты-то поплывешь к яхте? — расхохотался Людовик.

— Я с вами.

— Ночью?

— Ночью.

Жером, казалось, сам испугался собственных слов. Людовик прикусил язык. На другой день на заре все трое отправились за лодкой, которую Жером утопил глубоко в иле. Они привели ее в порядок, сделали легкие весла из досок. Потом пришвартовали свое суденышко к пароходику Никласа. Старый музыкант не без опаски наблюдал за действиями мальчиков.

— Если вы хотите, чтобы Гаспар сел в эту посудину, надо ему сперва научиться плавать, — только и сказал Никлас.

Прошла неделя. Гаспара научили кое-как держаться на воде. Все эти дни, когда не было концертов, мальчики ходили к дамбе и следили за яхтой, чтобы узнать, кто на ней живет и кто бывает. Они видели только двух матросов, которые несли вахту, сменяя друг друга, но убедились также, что по вечерам иногда приезжает Жак Обираль. Г-на Драпера не было. Однажды вечером с невидимой им стороны яхты донеслась песня. Пел детский, очень тонкий голос.

— Это он, — прошептал Гаспар. — У него голос как у девчонки.

Друзья решили, что мальчик заперт в каюте. Но должны же его иногда выпускать на палубу — очевидно, он выходил в те часы, когда они были на концертах.

— Гаспар, тебе же не нужно всегда ходить на концерты вместе с нами. Ты все равно неспособен к музыке. Оставайся у дамбы на весь день.

И в конце недели Гаспар решил вести наблюдение с утра до вечера. Он взял с собой хлеб и бутылку пива и залег в укромном месте у тропинки, которая тянулась вдоль дамбы.

Яхта была небольшая. Однако выглядела она очень красиво: над верхней палубой возвышалась изящная надстройка с довольно просторными каютами, а над ней — капитанский мостик. На борту был только один ряд иллюминаторов. Стройный силуэт яхты завораживал Гаспара. Рано утром он увидел, как к ней подплыли две моторки. С них стали выгружать и поднимать на яхту какие-то бочки и ящики. Потом прибыл на маленьком катере Жак Обираль. Вместе с секретарем г-на Драпера вышел человек в белоснежном кителе и фуражке с золотым галуном. Они поднялись на палубу. До Гаспара долетали обрывки их разговора. Человек в белом оказался капитаном яхты. Он сказал, что команда из шести матросов будет на борту к вечеру. “Вот и отлично, — отвечал Жак Обираль, — г-н Драпер сможет приехать только завтра. Еще не все бумаги в порядке.” Гаспару так и не удалось понять, на какое время назначено отплытие и куда отправится яхта. Неужели мальчика увезут в какой-то далекий город, в чужую страну, откуда ему уже не убежать?

Жак Обираль с капитаном пробыли на яхте почти весь день. Часа в четыре Гаспар увидел своего друга — он появился откуда-то снизу. Рядом с ним шла довольно молодая женщина и что-то ласково говорила ему. Они поднялись по трапу на верхнюю палубу и облокотились на перила как раз напротив того места, где лежал в траве за дамбой Гаспар.

— Ну почему вы так упрямитесь? — говорила женщина. — Господин Драпер хочет вам только добра. Он обеспечит вам жизнь, которой многие позавидовали бы.

— Вы правы, я знаю, — кивнул мальчик. — Но я ничего не могу с собой поделать.

— Не будь вы так упрямы, вас не держали бы весь день взаперти в кают-компании. Ну ладно,

вас ждет интересное путешествие, а там вы сможете делать все, что вам вздумается.

— Вы правы, — повторил мальчик.

Казалось, он оставил мысль о бегстве. Да и как

он мог теперь убежать? Гаспар, охваченный непреодолимым любопытством, которое с самого начала пробудила в нем тайна юного Драпера, подполз к краю дамбы и высунулся из высокой травы, забыв о том, что его могут увидеть. Расстояние между ним и теми, за кем он наблюдал, было невелико: судно стояло на якоре на глубоком месте совсем близко от берега. Драпер и сопровождавшая его женщина молчали. Мальчик смотрел на темную воду, которая тихонько плескалась о борта яхты. Вдруг он поднял голову, и глаза его встретились с глазами Гаспара. Тот и подумать не мог, что его друг обратит внимание на маленького оборванца, притаившегося на берегу. Однако юный Драпер внимательно смотрел на него, и в его неласковых глазах сверкнул прежний строптивый огонек. Он повернулся к женщине:

— Вот увидите, я скоро опять убегу, и вы не поймаете меня, как в Ломенвале!

Он произнес эти слова с жаром, и его ломкий голос зазвенел от ярости. Его светлые волосы, теперь аккуратно причесанные, казалось, излучали свет; этот свет слепил глаза Гаспара и проникал ему в самое сердце. Едва договорив, мальчик резко повернулся и скрылся за высокой трубой яхты. Женщина бросилась следом, но он тотчас выскочил с другой стороны и, прежде чем спуститься по трапу, сделал Гаспару знак. Женщина бежала за ним, точно боялась, как бы он не спрыгнул в воду.

Гаспар ждал до сумерек. Больше ничего особенного не произошло. Жак Обираль и капитан до вечера оставались где-то внизу, вероятно в кури-тельной, и покинули яхту около шести часов. Гаспар ушел, только когда совсем стемнело. Он вернулся к Никласу и его сыновьям, которые приберегли для него ломтик колбасы, хлеб и пиво; они цали Гаспару поесть и только потом спросили, что цала его слежка.

— Я видел его издали, — рассказывал Гаспар. — Он по-прежнему хочет убежать, но его стерегут, а завтра или послезавтра яхта уйдет в море, и я больше никогда не увижу моего друга.

От волнения он едва мог говорить.

— Не отчаивайся, сынок, — сказал ему Никлас.

— Мы сядем в байдарку и поплывем к яхте, —

выпалил Жером. ¹

— Ты-то ни за что не отважишься, — фыркнул Людовик.

— Ну-ну, без глупостей, — нахмурился Никлас.

— Ничего нельзя сделать, — всхлипнул Гаспар.

— Вот, вечно так: ничего нельзя сделать, ничего нельзя сделать! — злобно крикнул Людовик.

— Я бы рад вам помочь, — вздохнул Никлас, — да только к чему все это?

Этот много повидавший человек редко противился желаниям своих чад, хотя всегда на словах и на деле учил их благоразумию. В сыновьях была вся его жизнь, и ничего другого он, казалось, уже не ждал в этом мире. Гаспару еще не раз предстояло подивиться своеобразию его характера.

На следующий вечер, когда стемнело, мальчики сели в плоскодонку и заработали веслами, направляясь к яхте. Никлас не сказал ни слова. Он голько спустил с катера большею шлюпку и на почтительном расстоянии последовал за утлым суденышком. В темноте он видел свет фонаря, который мальчики взяли с собой. Он-то думал, что они просто покружат вокруг яхты в надежде заговорить с юным Драпером, если тому вздумается выглянуть в иллюминатор. Вряд ли из этой затеи могло что-нибудь выйти. Никлас лишь хотел быть поблизости — на тот случай, если байдарка пойдет ко дну, что представлялось ему вполне вероятным. Он не учел одного — способности Гаспара попадать в самые немыслимые переделки.

Мальчики благополучно доплыли до яхты. Фонарь погасили. Жером дрожал всем телом, но как мог скрывал свой страх. Людовик стискивал зубы, силясь совладать с закипавшим в нем бешенством. Гаспар был счастлив оттого, что его друг так близко, и не задумывался о том, что будет дальше.

— Обойдем яхту кругом, — сказал Жером. — Будем останавливаться у каждого иллюминатора.

Стараясь грести бесшумно, они продвигались вдоль борта. Иллюминаторы были закрыты, что делается внутри — не видно. Заглянув во все, мальчики чуть подали лодку назад и увидели, что над верхней палубой светятся три окошка. Может быть, это и была каюта юного Драпера?

— Надо забраться туда, — прошептал Жером с отчаянием в голосе. — Одно окно открыто.

— Как ты заберешься? — рявкнул Людовик.

— У меня есть веревка, — выдохнул Жером еще тише.

— Давай, — кивнул Людовик.

— Я боюсь, — всхлипнул Жером.

— Ну вот, приплыли, — пробурчал Людовик.

Течение между тем прибило байдарку к самому борту яхты.

— Дайте мне веревку, зашептал Гаспар, — а сами постарайтесь уцепиться за что-нибудь.

Людовик и Жером исхитрились ухватиться за закраину иллюминатора и держались, пока Гаспар, помогая себе веслом, забрасывал веревку на стойку перил. Это заняло больше четверти часа. Раз за разом веревка срывалась и соскальзывала вниз. Наконец Гаспару удалось накинуть ее; он сделал скользящий узел и затянул петлю вокруг стойки.

— Вернемся, — умолял Жером.

— Еще чего, — ворчал Людовик.

— Тише, кто-то идет, — шепнул Гаспар.

Они замерли, притаившись за бортом лодки.

Гаспар держался за веревку. На корме яхты раздались шаги, затем все стихло. Гаспар снял башмаки.

— Давай, — сказал Людовик.

— Только недолго, — взмолился Жером.

— Я туда и обратно. Только загляну в те окна наверху.

Гаспар медленно стал карабкаться вверх; друзья подталкивали его. Когда его голова была уже вровень с палубой, снова послышались шаги. Гаспар решил, что лучше от греха соскользнуть вниз. Но байдарку чуть отнесло от яхты, и Людовик с Жеромом не могли больше поддержать Гаспара. Ноги Гаспара стукнулись о борт утлой лодчонки, она накренилась, зачерпнула воды и стала тонуть. Людовик и Жером оказались в воде. Старый Никлас, услышав издалека плеск, быстро заработал веслами. Он посветил электрическим фонариком и, увидев своих сыновей, барахтающихся шагах в двадцати, и висящего на веревке Гаспара, крикнул им, чтобы плыли к нему. Жером и Людовик медлили, ожидая Гаспара, чтобы помочь ему. Но Гаспар, зная, что пловец он неблестящий, боялся отпустить веревку.

— Вы-то хоть плывите, — торопил Никлас, — Гаспару я сам помогу.

Тут на корме яхты послышался топот. Гаспар, больше всего боявшийся утонуть в черной воде, совсем растерялся и вместо того, чтобы спрыгнуть в реку, вскарабкался по веревке и мешком перевалился через перила. Оказавшись на палубе, он услышал приближающиеся шаги. Мальчик кинулся к трапу, который вел на верхнюю палубу. Взобравшись туда, он сразу наткнулся на спасательную шлюпку и нащупал туго натянутую сверху толстую парусину, привязанную веревками к бортам. На носу яхты зажегся прожектор; белый луч зашарил по воде. Гаспар перепугался вконец. Как в тот день, когда пегая лошадь разнесла витрину посудной лавки, ему хотелось одного: спрятаться, скрыться во что бы то ни стало. В кармане нашелся ножик; Гаспар перерезал одну из веревок и с трудом приподнял парусину. Юркнув внутрь, тотчас опустил край и постарался расправить его, чтобы все выглядело как прежде. На дне просторной шлюпки никто его не найдет; он отсидится здесь, пока не уляжется тревога на яхте, а потом, набравшись храбрости, незаметно улизнет и поплывет к берегу. О своем друге он и думать забыл.

Притаившись в своем убежище, Гаспар слышал, как перекликаются на палубе люди. Среди других он как будто узнал голос Жака Обираля. Застучал мотор маленького катера, который был пришвартован к левому борту. Катер стрелой вылетел на середину реки и почти тотчас вернулся. Конечно, даже если старого Никласа догнали, никто не мог доказать, что он с сыновьями пытался забраться на яхту. Веревку, которую Гаспар привязал к перилам, обнаружили уже после возвращения катера, когда матросы вместе с Жаком Обиралем и капитаном обшарили все судно, чтобы убедиться, что никто на нем не прячется. Кто-то постучал кулаком по парусине, под которой сидел Гаспар. Парусина ответила гулким звуком, словно кожа барабана. Гаспар услышал голоса и понял, что один из матросов нашел его веревку.

— Вор забрался, — решил капитан. — У него ничего не вышло, ну и ладно. Пойдемте спать.

— Я спать не буду, — ответил Жак Обираль. — Теперь с мальчика нельзя спускать глаз.

Вы преувеличиваете, друг мой, — успокаивал его капитан. — Ничего страшного не произошло.

— А кто это, по-вашему, был? спросил Жак Обираль с тревогой в голосе.

— Какие-нибудь сопливые хулиганы, испугались и сами смылись.

— На середине реки мы нагнали шлюпку, в ней был старик с двумя мальчишками. Он уверял, что они плывут с острова.

— Ну, если вы боитесь стариков и детей... — пробормотал капитан.

Вскоре все стихло. Немного погодя снова раздались шаги и несколько негромко произнесенных слов: это сменился вахтенный. Выждав еще целый час, Гаспар тихонько выбрался из своего укрытия. Он надеялся незаметно проскользнуть на нос яхты и спуститься по якорной цепи.

Небо было уже не такое черное, слабый, какой-то смутный свет разлился вокруг. Спрятавшись в тени мостика, Гаспар озирался, еще не решаясь добежать до трапа. Он прислушался, и ему показалось, будто с кормы доносится чей-то кашель. Если вахтенный был там, ничто не мешало Гаспару удрать так, как он задумал. Мальчик горько пожалел, что не прыгнул в воду, когда рядом был Никлас с лодкой: теперь придется самому, без всякой помощи плыть до берега. А может быть, Никлас вернулся, чтобы прийти ему на выручку? С середины реки ему послышался тихий плеск весел.

Гаспар решился наконец обойти высокую, окруженную решеткой трубу. Осторожно, на цыпочках сделал шаг, потом еще один. Он уже готов был к последнему броску, как вдруг увидел за трубой темную фигуру. Жак Обираль! Он ведь сказал, что не ляжет спать, и, видно, выбрал этот сторожевой пост, где мог в любую минуту включить прожектор и осветить всю яхту.

Человек стоял неподвижно и очень прямо. Он был, похоже, в белом костюме, но голова его казалась огромной и черной. Стоит спиной? Гаспар снова отступил в тень. Когда он наконец набрался духу и снова шагнул вперед, человек так и не шевельнулся. Эта неподвижность не успокоила Гаспара, а еще больше напугала. То, что он принял за человеческую фигуру, было всего лишь вентиляционной трубой, через которую поступал воздух в машинное отделение, но это он узнал потом. А пока Гаспар подозревал, что перед ним вовсе не человек, но боялся подойти и убедиться. Сердце его готово было выскочить из груди. Живот схватило так, что мальчик согнулся пополам. Пожалуй, лучше ему было снова спрятаться в шлюпке и немного прийти в себя, а потом попытаться еще раз. Может быть, удастся перебраться на нижнюю палубу не по трапу, а как-нибудь иначе. Он снова юркнул под парусину и едва успел улечься на дне шлюпки, как услышал, что кто-то поднимается по трапу. Верно, вахтенный обходил судно. Гаспар слышал, как он прошел мимо неподвижного человека — го есть трубы, — не обменявшись с ним ни словом. Это безмолвие вселило в Гаспара новые страхи: как будто враги бесшумно, крадучись, окружали его, грозные и беспощадные. Вахтенный снова спустился на нижнюю палубу. Гаспар выждал добрых полчаса, прежде чем осторожно приподнять край парусины. Занимался день. Яркий свет залил палубу, белый мостик и вентиляционную трубу.

Бежать было поздно. Потеряв всякую надежду, Гаспар снова лег на дно шлюпки и уткнулся лицом в скрещенные руки. С мыслью о тихой гостинице в Ломенвале он уснул.