Край, куда не дойдёшь, не доедешь

Глава VI СТРАННОЕ ПЛАВАНИЕ

Лучше всего на свете спится под мерное урчание моторов, когда судно неспешно уходит из порта в открытое море. Разве только скрежет якорной цепи мог бы разбудить Гаспара. Но мальчик не проснулся, и когда нос яхты рассек воду Шельды, плеск пенных барашков слился с утробным голосом машин в ласковую колыбельную, навевая Гаспару самые сладкие сны. Время от времени слышался металлический лязг румпеля. Яхта — она называлась “Дивная гора” — миновала Лилло и вошла в голландские территориальные воды. Снялись с якоря в пять часов утра. Солнце стояло уже высоко, когда яхта обогнула Виссинген и вышла в Северное море; волны заплескались о ее борта, и началась качка.

Гаспару снился большой город, глядящийся в бескрайнюю водную гладь. Широкие проспекты выводили на залитые светом набережные. По обеим сторонам проспектов высились огромные дома. Эти дома вели себя странно: они то вдруг словно опрокидывались назад, то выпрямлялись, а потом кренились вперед. Гаспар смотрел во все глаза на дом этажей в сорок, по крыше которого прогуливалась девочка или молодая девушка под зонтиком. Каждый раз, когда здание покачивалось, ему казалось, что девушка вот-вот упадет. Вдруг дом качнулся особенно сильно, и каменная кладка рассыпалась. Девушка исчезла среди камней, которые раскатились по проспектам, а потом стали складываться в огромную гору; гора зашаталась, готовая обрушиться на Гаспара, и тут мальчик открыл глаза.

Он обнаружил, что нет никаких домов, а он сам перекатывается с боку на бок по дну шлюпки, и услышал, как разбиваются волны о борта яхты. Не так давно пегая лошадь умчала его через леса и долы, теперь корабль уносил его в море. Чему, собственно, удивляться? Дальше —больше, и бог весть когда это кончится.

Гаспар не решался шевельнуться. Он вспоминал сады Ломенваля, ограды, к которым он подходил тихими вечерами, чтобы подслушать обрывки разговоров. Тогда ему нравилось мечтать, мысленно повторяя редкие для этой глуши слова, — и однажды кто-то заговорил о море. Неужто ему достаточно было раз услышать это слово, чтобы неведомая сила занесла его в соленые просторы и увлекала все дальше от берега? Гаспар перебрал в памяти события минувшей ночи и обругал себя дураком: надо было прыгать в воду и плыть к лодке, когда Никлас звал его. А он перепугался, растерялся и зачем-то полез на яхту. И какой бес его попутал? Но, в конце концов, он ведь никогда не видел моря — и от этой мысли у Гаспара снова стало спокойно на душе. Он скорчился на дне лодки под парусиновым потолком и прошептал короткую молитву. Потом осторожно отвязал веревку и приподнял край парусины, чтобы посмотреть на море.

Повсюду, насколько хватало глаз, до длинной, чуть изогнутой линии горизонта, плескалась вода, а на ней кудрявились ценные барашки, ослепительно белые в сером свете дня. Зеленоватые бездны приоткрывались между волнами. Эта дивная картина лишь на короткий, невозможно короткий миг мелькнула перед глазами Гаспара. Он не успел даже толком увидеть, какое оно, море: чья-то рука схватила его за волосы и грубо выволокла из шлюпки. Как мешок, мальчика швырнули на доски палубы. Над Гаспаром стоял матрос и смотрел на него; взгляд не предвещал ничего хорошего.

— Ах ты, гаденыш! Если я не вышвырну тебя за борт, пока никто не увидал, так мне же еще и достанется!

Поток грязных ругательств обрушился на Гаспара. Мальчик хотел было подняться, но от увесистой затрещины снова рухнул на палубу и остался лежать, оглушенный, почти без сознания.

— Что случилось? — раздался чей-то голос.

К ним уже бежал еще один матрос. А над перилами показалась голова Жака Обираля, который проворно взобрался по трапу.

— A-а, так у нас тут “заяц” объявился, — медоточивым голосом проговорил Обираль. — Оказывается, мы плохо вчера искали. Позвольте полюбопытствовать, зачем вам понадобилось прятаться на этой яхте, молодой человек?

Гаспар не мог и слова вымолвить. Даже при* дя более-менее в себя, он твердо решил молчать. Главное — чтобы его не узнали. Впрочем, кому могло прийти в голову, что деревенский мальчишка из далекого Ломенваля сумел добраться до самого Антверпена и что у него хватило ума разыскать яхту и смелости проникнуть туда невзирая на бдительную охрану? Гаспара между тем уже тащили в кают-компанию, где г-н Драпер с капитаном пили аперитив. Роскошь обстановки поразила Гаспара. Красные бархатные кресла, золоченые панели. Ему казалось, будто он попал в Сказочный дворец. Занавеси, которыми были задернуты иллюминаторы, ритмично колыхались, то и дело вздымаясь от ветра. У Гаспара закружилась голова, и он схватился за маленькую медную колонну. Матрос со злостью стукнул его по пальцам:

— Убери свои грязные лапы!

Гаспар пошатнулся и растянулся на ковре. Выглядел он, надо сказать, не лучшим образом. Штанам и рубашке изрядно досталось в его приключениях с тех пор, как он покинул Ломенваль. Но г-н Драпер и капитан едва удостоили мальчика взглядом.

— Будет работать с командой, — пожал плечами капитан.

— Накормите его, — сказал г-н Драпер.

— Пусть сперва поработает, — ответил капитан. — Пусть узнает — и он, и ему подобные, — что за прогулку на яхте надо платить.

— Людей у нас хватает, — возразил г-н Драпер.

— На камбузе найдется для него занятие. А Жозеф, что моет у нас посуду, сможет тогда помогать Адриену — тот жалуется, что ему не под силу одному чистить все медные перила.

— Ладно, я не разбираюсь в ваших делах, — согласился г-н Драпер.

— Предоставьте нам решать, — заключил Жак Обираль.

Вот так Гаспар впервые получил представление о том, как живет г-н Драпер. Все его намерения, зачастую добрые, на каждом шагу перетолковывали и искажали те, кому он платил, чтобы не забивать себе голову бытовыми проблемами. Гаспара отвели на камбуз. Тот, кого называли Жозефом, детина лет двадцати с отвратительной физиономией, был немедленно отправлен натирать лестницы, и без того блестевшие как зеркало. А Гаспара посадили чистить овощи.

Кок на яхте слыл мастером своего дела, но характер имел прескверный. На Гаспара он смотрел как на своего раба. Он был о себе очень высокого мнения и кичился тем, что состоял на службе у двух или трех европейских принцев крови. Г-н Драпер должен гордиться, повторял он, что для него стряпает один из лучших поваров Европы. Он требовал, чтобы на овощах, приготовленных для варки, не оставалось ни единого пятнышка; кроме того, Гаспару надлежало то и дело менять горячую воду, в которой мыли тарелки и стаканы, весь день начищать кастрюли и каждые полчаса подметать камбуз. Для кока все это были потребности куда более насущные, чем, например, дышать. Колдуя над своими блюдами, мэтр Седань использовал невероятное количество всевозможной кухонной утвари. В первый же день Гаспар узнал, какая это мука — извлекать мельчайшие частички, застрявшие в двух десятках различных соковыжималок, мясорубок и овощерезок, напоминавших ему инструменты хирурга. Впрочем, и чистоты в своей святая святых мэтр Седань требовал на уровне операционной.

В этот день Гаспар провел на ногах десять часов, во все следующие — по двенадцать. Качка вынуждала его к утомительным, почти акробатическим упражнениям. Когда не было возможности забиться в уголок между плитой и буфетом, приходилось постоянно за что-то цепляться. Что до кока, ему качка была нипочем — он только потешался над Гаспаром, когда тот проливал кипяток себе на ноги. Гаспару дали старые башмаки, нисколько не защищавшие от ожогов, и он терпел боль, стиснув зубы. Для ночлега ему отвели крошечный чулан, расположенный, как и камбуз, между нижней и верхней палубой, — там держали щетки и швабры. Вечером Гаспара поволокли по коридору, втолкнули в эту жалкую каморку и заперли на ключ. Пошарив в темноте, мальчик нашел пустой мешок — единственное, что можно было подложить под голову.

В первый вечер Гаспар долго не мог уснуть. Он-то думал, что увидит Драпера-младшего — пусть даже тот обольет его презрением. А вместо этого обречен проводить день за днем как в тюрьме и не может ничего узнать о своем друге. Он хотел выглянуть в иллюминатор, но стекло было мутное, гайки завинчены наглухо, и открыть его не представлялось возможным. Тогда Гаспар приник ухом к железной стенке чулана (никаких панелей здесь, разумеется, не было) и прислушался к доносившимся снаружи звукам.

Услышал он только глухие удары волн, долгие всплески, ритмично пробегавшие вдоль борта. Какое оно— бескрайнее море в пенных барашках сейчас, под звездным небом? Куда плывет яхта? Если на юг, то она, должно быть, уже пересекла Па-де-Кале. Гаспар припоминал уроки географии в школе, и ему представлялись названия морей, написанные большими буквами на голубом фоне. Но он понятия не имел ни о расстояниях, ни о скорости судна.

На следующее утро на рассвете пришел матрос, открыл дверь и, толкая в спину, отвел мальчика на камбуз. Камбуз помещался в самом конце коридора. Гаспар ничего не видел перед собой, кроме ступенек, ведущих наверх. Вдруг, не задумываясь о том, что его за это ждет, он метнулся к лестнице и в три прыжка оказался на залитой светом верхней палубе. Нос корабля то вздымался на волне, то нырял, устремляясь к бесконечно далекому горизонту. Волны в это утро были нежно-голубые, огромные, высокие» как горы, но без пенных барашков. Восходящее солнце озаряло безбрежный простор, похожий на лес, если смотреть на него с большой высоты. Лишь на мгновение увидел Гаспар несравненное море в новом обличье: матрос схватил мальчика за ногу, и он пересчитал все ступеньки, лежа ничком.

Весь долгий день Гаспар видел только плиту да кастрюли. Из иллюминаторов камбуза лился дневной свет на большой стол, где священнодействовал над своими блюдами мэтр Седань.

— На море посмотреть захотелось? — ворчал кок. — Вот я — разве я смотрю на море? Когда научишься работать как следует, дурь из головы выветрится, не захочешь больше пялить глаза на соленую водичку.

Время от времени, когда яхту качало сильнее, в иллюминаторе на миг появлялся горизонт, наискось перечеркивая стекло. Тогда Гаспар видел кусочек голубизны, и в нем, как в зеркале, приоткрывались ему морские просторы.

Из своего закутка Гаспар пытался расслышать, что делается в коридоре. До него доносились голоса. Так он узнал, что Жак Обираль и старший помощник живут в соседних каютах. Три каюты наверху принадлежали, по всей вероятности, капитану, г-ну Драперу, а также его сыну — или племяннику — и гувернантке, которую Гаспар видел на палубе, когда следил за яхтой в Антверпене. Он вернулся к иллюминатору — стекло в нем было молочно-белое. Мальчик принялся скрести его случайно найденным железным стерженьком — безрезультатно. Тогда он попытался отвинтить гайки, но лишь сбил пальцы и оставил свои усилия, только когда из-под ногтей брызнула кровь.

Три дня Гаспар ломал голову, как бы снять гайки. Море стало поспокойнее. Горизонт больше не маячил в иллюминаторах камбуза. Удушающая

жара в чулане становилась невыносимой. Во что бы то ни стало надо было открыть крошечное окошко и вдохнуть хоть немного свежего воздуха. Гаечного ключа среди бесчисленной кухонной утвари Гаспар не нашел. Он стащил большой нож и попробовал подрезать им шарниры замка. После трех часов бесплодных попыток нож сломался. Наконец, однажды вечером, прибираясь на камбузе, Гаспар вдруг заметил довольно длинные и толстые железные щипцы. Повар как раз вышел. Мальчик быстро сунул щипцы в карман. Едва он успел это сделать, как за ним по обыкновению пришел матрос.

Щипцами можно крепко захватить довольно большую гайку, а если щипцы длинные, то гайку легче отвинтить, используя их ручки как рычаг. Гаспар нажал посильнее — и первая гайка поддалась. Их было всего две. Через несколько минут Гаспар смог приподнять стекло иллюминатора.

Он услышал дивные звуки: как будто тысячи родников журчали вокруг. Под усыпанным звездами небом раскинулось темно-синее море. Два долгих часа Гаспар не мог насмотреться и наслушаться. На другой день ему удалось с помощью куска проволоки закрепить фрамугу. Теперь он мог, сложив грудой щетки и стоя на них, высунуть наружу голову, а при небольшом усилии — и плечи.

Несмотря на неудобную позу, Гаспар был счастлив: ему казалось, что теперь он причастен к жизни на яхте. Задрав голову кверху, он видел часть надстройки, а если бы поднял руку, вполне мог коснуться палубы. Он слышал чьи-то шаги, гулко звучавшие о доски, а где-то совсем рядом лилась песня под звуки фортепьяно. Это пел Драпер-младший.

Забыв даже об усталости после дня изнурительной работы, Гаспар слушал, замирая от восторга. Шаги между тем приближались; двое муж-

чин облокотились о перила прямо над Гаспаром, и тот поспешно втянул голову внутрь, боясь, как бы его не увидели.

Эти двое вели какой-то долгий и серьезный разговор. Гаспар узнал голоса г-на Драпера и Жака Обираля.

— Элен будет очень хорошо на Бермудах, — говорил Обираль.

— Не знаю, стоит ли отсылать ее так далеко, — задумчиво произнес Драпер.

— Там она сможет продолжить занятия музыкой, и вам не придется бояться, что Элен опять убежит искать, как она говорит, свой край.

Гаспар сначала подумал, что речь идет о женщине, приставленной к мальчику на яхте. Последние слова Жака Обираля его как обухом по голове ударили: так, значит, этот подросток с непокорным взглядом и дивными волосами — девочка! Но, сказать по правде, разве он, сам себе в этом не признаваясь, не догадывался прежде, особенно когда вспоминал светлые глаза своего друга? Да, у того была мальчишеская повадка, и даже пышная шевелюра, более длинная, чем полагалось бы, не делала его похожим на девочку. В рисунке губ, высокого лба, во всем лице, хоть и несомненно красивом, было что-то диковатое, неласковое. Но глаза — глаза выдавали незнакомую Гаспару нежность.

Двое мужчин долго молчали. Наконец Жак Обираль заговорил снова:

— Вы сами просили меня уберечь Элен от новых глупостей. Да она и в последний раз не убежала бы, если б вы меня послушали. И разве не моя заслуга в том, что мы нашли ее в Ломенвале? Я не знаю и не хочу знать, ни кем вы приходитесь Элен, ни как она к вам попала. Я только выполняю вашу волю, но не спорьте со мной, когда я делаю то, что считаю нужным. Я понимаю в таких делах больше вашего. Вы ведь артист.

— Скверный артист, — вздохнул г-н Драпер. — Как Элен попала ко мне — это не имеет значения. Но я и подумать боюсь, что однажды мне придется расстаться с ней. По крайней мере пусть это случится не раньше, чем она станет знаменитой певицей. У нее же незаурядные данные. Нет, вам не понять меня, Жак Обираль. Я, конечно, не считаю ее гениальной, отнюдь. Но, не ожидая чуда, я хочу создать ей всемирную известность. Вы знаете мое самое большое горе — я остался вдовцом, и у меня нет детей. Мне порой бывает трудно понять Элен.

— Именно поэтому вас надо время от времени возвращать на землю, — отвечал Жак Обираль. — Пусть она — будущая примадонна, меня это не касается. Для меня главное — знать, что она дорога вам, как если бы вы были ее отцом, а еще я не сомневаюсь в том, что это упрямая и злая девчонка. И если она вбила себе в голову, что хочет найти свою семью, которая вряд ли существует, и какой-то там выдуманный край, то все средства хороши, чтобы заставить ее забыть эту блажь.

— Да, возможно, я неправ, — согласился г-н Драпер. — Пусть проведет на Бермудах год-другой, если это необходимо. Но все-таки, когда я ее вижу, чувствую себя виноватым.

— Так отвезите Элен в этот ее край, и пусть успокоится.

— Ее край! Если бы я знал, где он! Я сам не представляю, что она имеет в виду. А семья Элен, если таковая вообще есть на свете, давно ее забыла. Да и где искать эту семью?!

— Неужели вы даже не знаете, какого Элен происхождения? Что-то не верится! — В голосе Жака Обираля прозвучали вызывающие нотки.

— Я не желаю говорить о ее происхождении, — решительно отрезал г-н Драпер.

— Вот так всегда — все должно делаться по вашей прихоти, а вы сами не знаете, чего хотите.

Г-н Драпер вдруг резко повернулся и пошел прочь, даже не кивнув на прощание своему секретарю; тот постоял еще немного и тоже ушел, беспечно насвистывая: казалось, он был уверен, что хозяин всегда пойдет у него на поводу, и рад, что удалось вывести его из себя. Когда шаги Обираля стихли, Гаспар еще долго смотрел на море и на звезды, которые все ярче разгорались в небе. Итак, яхта плыла к Бермудам. Гаспар много раз повторил про себя это название, потом закрыл иллюминатор, завинтил гайки и уснул.

Следующей ночью ему удалось подслушать еще один разговор г-на Драпера с секретарем. На сей раз эти двое беседовали, прогуливаясь по палубе, и обрывки фраз доносились до Гаспара, когда они проходили вдоль левого борта над его иллюминатором. Сначала он услышал слова г-на Драпера:

— Ну зачем мне понадобились еще корабли, когда вполне хватило бы бриллиантов? Теперь я не смогу и трех дней пробыть на Бермудах. Меня ждут дела... Знаете, когда приумножаешь свое богатство, это как игра, ведь все мы в чем-то дети. Строишь настоящие дома, пускаешь по морю настоящие корабли, а все хочется еще каких-то чудес, как в детстве... Мне шестьдесят, а я не могу забыть, что когда-то мечтал стать музыкантом, настоящим музыкантом. Я хочу дать Элен то, чего не было у меня... А Элен хочет чего-то другого, и я не понимаю, чего...

Жак Обираль был, как всегда, практичен:

— Элен будет просто прекрасно у Смитсонов... Два года на острове — хоть у кого выветрится дурь из головы... Для нее приготовлены роскошные комнаты на третьем этаже дома... Смитсоны — люди простые: жизнь по режиму, теннис, бассейн, кино, раз в неделю гости... Я думаю, Элен надо будет попробовать себя в кино. Может, она и певица, не спорю, но прежде всего — комедиантка...

Гаспар был в отчаянии: проводя дни на камбузе, а ночи — в своем жалком чулане, он и надеяться не мог поговорить с Элен. Но вот однажды...