Край, куда не дойдёшь, не доедешь

ПЕГАЯ ЛОШАДЬ И ПАРИКМАХЕР

Много, много дней пришлось Гаспару пролежать в постели. У него были сломаны два ребра, а от потери крови он так ослаб, что комнату свою видел как будто сквозь густой туман и едва узнавал тех, кто ухаживал за ним. Врач строго запретил с ним разговаривать.

В полубреду Гаспару виделся лес с высокими-высокими деревьями. Он долго шел по лесу, потом наконец оказывался на опушке. Между стволами что-то ярко светилось. Он приближался, выходил из-под деревьев, и вдруг на зелени полей перед ним раскидывалась географическая карта — огромная, как мир, с дорогами и самыми настоящими городами. Подойдя ближе, Гаспар увидел, что трава сделана из крашеного конского волоса, дороги — из картона, а вода — целлофановая. Нигде не было ни души. Потом он видел перед собой стену; на ней висела афиша, а на афише красовался большой портрет. Это был портрет мальчика из Антверпена; его глаза на бумаге блестели как живые. Новый, еще более яркий свет лился из них, словно чистая вода из родника, и в этом свете вставали новые города и скользящие по глади моря корабли. Нарисованные губы шевелились, и звучал голос: “Я ищу свой край”.

Как только Габриэль Берлико поняла, что племянник идет на поправку, она не преминула сурово его отчитать и разразилась пространной речью:

— Вечно ты лезешь в чужие дела, которые тебя совершенно не касаются. Как же! Наш Гаспар строит из себя рыцаря. Но ты не создан для приключений, мальчик мой. А этот господин Драпер просто невежа, хоть и богач. Укатил, даже спасибо никому не сказал, даже не вспомнил, что люди-то еще ищут и знать не знают, что он нашел своего постреленка. Назавтра получаю я по почте перевод из Бельгии — за комнату мальчишки. И хоть бы словечко приписал. Мальчишку-то мне просто жаль. Ведь пятнадцати еще нет, как тебе, а уже туда же, думает, все ему позволено.

— Он искал свою семью и свой край, — сказал Гаспар.

— Ишь ты, проснулся. Это еще что за вздор?

— Драпер ему не отец, — не унимался Гаспар.

— Куда ты суешь свой нос? Да пусть он ему хоть сват, хоть брат, хоть двоюродный дед, нам что за дело? В наши дни детей не крадут, не выдумывай; кем бы ему ни доводился этот человек, не насильно же он увел его из семьи.

— Правда, — согласился Гаспар. — Но как тогда объяснить...

— И объяснять нечего. Чудаки — они и есть чудаки.

Габриэль Берлико осталась при своем мнении, и разубедить ее было невозможно.

— А ты, Гаспар, скоро снова примешься за работу и выбросишь из головы эту историю.

Слов на ветер она не бросала. Три недели спустя Гаспар безропотно взялся за щетки и тряпки. Работой его пока не перегружали, и он мог подолгу гулять по деревне. Тщетно пытался он хоть что-нибудь разведать, вслушиваясь в разговоры. Никто ничего не знал о беглеце. Обычное дело, решили все. Избалованному мальчишке взбрело в голову убежать из дому, его поймали, как это всегда бывает в подобных случаях, что тут интересного? А Гаспар — просто дурачок, кто бы мог подумать, что жизнь его ничему не научила и у него так мало ума в голове!

И все же кое-что изменилось. Если раньше мадемуазель Берлико принимала всех постояльцев с одинаковой, годами отработанной приветливой учтивостью, то теперь она косилась на незнакомых людей с подозрением. Ее мнение было непоколебимо: от чудаков — все беды, и лучше бы таких людей вовсе не было на свете.

— Благодари Бога, Гаспар, — говорила Габриэль Берлико, — что ты живешь в Ломенвале, вдали от всех этих оригиналов. Твое место здесь, в тиши и покое, и если будешь умником, я завещаю тебе гостиницу.

Эту многообещающую фразу тетка повторяла не раз и не два, убеждая в первую очередь самое себя, что будущее не сулит никаких сюрпризов ни ей, ни Гаспару. Племянник во всем соглашался с ней, но забыть своего друга из Антверпена не мог.

Гаспар больше не ходил на прогулки вокруг деревни. В начале июня мадемуазель Берлико стала посылать его в лес за земляникой для постояльцев гостиницы. Все послеполуденные часы он посвящал этому занятию. “Сбор земляники пойдет ему на пользу, — утверждала тетка, — мальчику нужен свежий воздух”.

В лесу Гаспар прилежно наполнял свою корзину, не думая больше ни о чем; он не слышал пения горлиц, не замечал сумрачной красоты лесной чащи, что тянулась на десятки лье к востоку и к северу. Но когда ему случалось поднять голову, его всякий раз поражала игра света и тени: казалось, будто в одном из просветов среди темных стволов вот-вот появится кто-то. Порой ему бывало даже страшно. Деревья-великаны, спускавшиеся наискось вдоль пологих склонов, неодолимо притягивали его. Вот сейчас, казалось ему, увидит он за стволами фигурку мальчика из Антверпена. Необыкновенные события, которые прежде рисовались Гаспару где-то в дальней дали, теперь словно приблизились; он не сделал и шага им навстречу, но от него ничего не зависело. Да, что-то изменилось, хотя глубокая тишина по-прежнему царила над JIoменвалем.

Итак, каждый день Гаспар собирал в лесу ягоды. Не прошло и трех дней, как ему почудилось, будто кто-то из чащи следит за ним. А ведь если взбредет в голову такая мысль, очень трудно потом от нее отделаться. Каждую минуту Гаспар оглядывался и прислушивался. Еще через пару дней, ближе к концу недели, он услышал в зарослях какой-то странный шорох. Сначала он решил, что это заяц, или лиса, или, может быть, косуля. Однако, судя по долетавшим до Гаспара звукам — шелесту листьев, хрусту сухих веток, — там не мог скрываться осторожный лесной зверь. В субботу ему послышался стук копыт. Он побежал к повороту дороги, но дорога, тянувшаяся под высокими деревьями, насколько хватало глаз, была пустынна.

В понедельник, когда Гаспар вышел на лесосеку, перед ним вдруг как из-под земли выросла лошадь — пегая лошадь; она стояла между двумя штабелями дров и с любопытством смотрела на него. Шкура лошади блестела на солнце; грива и хвост были густые, и их, очевидно, давно никто не расчесывал. Гаспар застыл как вкопанный. Лошадь тряхнула головой и умчалась.

— Ну, пока довольно земляники, — сказала в тот вечер тетка Гаспару. — Уже должны появиться первые лисички. Пойдешь завтра поищешь.

Гаспар обещал поискать, хотя вообще-то в середине июня трудно найти грибы в Арденнах. Но уж если мадемуазель Берлико что-то вбила себе в голову, перечить ей было бесполезно, и Гаспар это знал. Так что пришлось снова отправиться в лес. А вдруг ему опять встретится пегая лошадь? Мальчик хотел этого и боялся одновременно. Как ни уверял он себя, что самая обыкновенная лошадь убежала от хозяина и заблудилась, все равно ему казалось, будто она пришла из того диковинного мира, о котором и слышать не желала Габриэль Берлико и который так влек к себе Гаспара.

Лисичек Гаспар не нашел. Шаря без особой надежды там и сям под деревьями, он снова увидел пегую лошадь. Она трусила вдоль молодой поросли. Недолго думая, Гаспар пустился вдогонку. Лошади даже не понадобилось особенно ускорять бег — она быстро оказалась далеко впереди и исчезла в лесу. Но вскоре вновь откуда ни возьмись появилась за спиной Гаспара, весело заржала и ускакала, ловко петляя между стволами. Гаспар вернулся в этот вечер домой без единого гриба.

— Сейчас самое время для лисичек, — не унималась Габриэль. — Ты просто не умеешь находить грибные места. Лето в этом году жаркое, значит, ищи там, где сыро. Завтра пойдешь опять.

Гаспар подумал про себя, что по части чудачеств его тетка могла бы потягаться со многими. Однако спорить не стал и снова пошел в лес. Просто так, на всякий случай, он решил наведаться в то место, где дорога, что спускается от Ломенваля к далекой большой реке — Маасу, — делает два длинных изгиба, пересекая овраг посреди леса. К дороге в этом месте вплотную подступает крутой откос, поросший пышной зеленой травой. К своему удивлению, Гаспар обнаружил в лощинке гнездо лисичек; пока он собирал грибы, ему пришло в голову, что можно загнать лошадь сюда: у нее не будет выхода, если он прижмет ее к откосу, спускающемуся к дороге почти отвесно. Да, он поймает эту лошадь, и если не объявится хозяин и Габриэль Берлико не будет иметь ничего против, он, Гаспар, станет ее законным владельцем. Он сам понимал, что его план, скорее всего, из области несбыточного, однако на другой день захватил с собой недоуздок и, снова набрав против всяких ожиданий довольно много грибов, пустился на поиски.

Пегая лошадь все время кружила на одном пятачке. Многие ломенвальцы тоже видели ее, но она их нисколько не интересовала. “Из цыганского табора убежала”, — говорили они, не давая себе труда задуматься. Для Гаспара в этом было нечто другое, чего он сам не смог бы объяснить. Взмыленные бока лошади завораживали его странной красотой. В тот день не успел он пройти и двухсот шагов по просеке, как лошадь метнулась ему навстречу, но тут же круто повернула назад. Гаспар пошел по ее следам и после довольно долгой игры в прятки среди густой поросли с удивлением увидел в просвете между деревьями маленькую лужайку, обрывавшуюся откосом над самой дорогой. Лошадь стояла посреди лужайки и спокойно щипала траву.

Медленно, осторожно, стараясь не спугнуть ее, Гаспар шагнул вперед. Лошадь продолжала пастись, понемногу продвигаясь к откосу, и вскоре оказалась у самого склона, круто уходившего вниз, — до дороги был добрый десяток метров. Удача улыбалась Гаспару, тем более *ito лошадь стояла как раз между двумя колючими кустами. Чуть впере-ди справа рос можжевельник. Еще несколько шагов — и Гаспар мог дотронуться до лошади рукой. Все складывалось до того благоприятно, в полном соответствии с надеждами Гаспара, что несколько долгих минут он стоял, не смея шелохнуться. Наконец он набрался решимости и, обращаясь к лошади, ласково заговорил. Лошадь подняла голову и прислушалась. Бока ее мягко вздымались и опускались. Она, казалось, уже признавала себя побежденной и готова была вознаградить мальчика за терпение.

Гаспар подошел ближе, протянул руку, чтобы погладить пышную гриву, а другой рукой нащупал в кармане рубашки недоуздок. Именно в этот миг пегая лошадь показала, на что она способна. Не выдав своего намерения ни малейшим движением, она, как пущенная из лука стрела, взлетела над кустом можжевельника и, перепрыгнув через него, ускакала в лес той самой тропой, по которой пришел Гаспар.

Мальчик остолбенел, с глупым видом уставясь на дорогу внизу под откосом и на вершины елей, росших еще ниже, на дне оврага. Он слышал стук копыт, приглушенный влажной землей лесной чащи. Вскоре топот замер вдали. Гаспару ничего не оставалось, как вернуться несолоно хлебавши в гостиницу.

Мальчик уже пошел было к лесу, но тут снова раздался стук лошадиных копыт, только теперь он звучал гулко и весело. Лошадь, должно быть, бежала по дороге. Гаспар вернулся и, подойдя к краю откоса, увидел мелькающие между деревьями черные и белые пятна. Лошадь бежала вверх по дороге прямо на Гаспара; их разделяли два уступа крутого склона в том месте, где дорога делала один поворот, а затем — второй. На этот раз Гаспар понял, что лучшего случая застигнуть лошадь врасплох ему не представится: усталость непременно возьмет свое, лошадь замедлит бег, и нет ничего легче, чем преградить ей путь, спрыгнув в нужный момент с откоса.

Гаспар соскользнул вниз по крутому склону и затаился в высокой траве — до дороги оставалось всего несколько шагов. Лошадь миновала первый поворот, второй... Когда она оказалась совсем близко, Гаспар прыгнул, нога его зацепилась за корень.

В очередной раз (увы, не в последний!) пришлось Гаспару испытать на своей шкуре, что такое невезение. Падая вперед, он на миг увидел небо над бескрайней зеленью леса. Трава немного смягчила падение, но мальчик перекувырнулся через голову, и, как ни цеплялся за траву и корни, пришлось ему все-таки скатиться до самого низа. Мелькнул перед глазами асфальт, небо, снова асфальт... Последний толчок, там, где склон становился отвесным, — и Гаспар вылетел прямо на середину дороги.

Он уже решил было, что разобьется насмерть, ударившись об асфальт, как вдруг ощутил под руками лошадиную гриву. Невероятно: он упал плашмя поперек спины лошади и теперь висел, ухватившись за гриву и зацепившись одной ногой за шею. Ценой немыслимых усилий ему удалось обрести равновесие и усесться — в такой позе Гаспару было бы вполне удобно, умей он ездить верхом.

Лошадь даже ухом не повела под нежданным седоком и бежала по дороге все так же резво. О том, чтобы спрыгнуть на землю, не могло быть и речи, и Гаспар решил терпеливо ждать, пока скакун либо сбросит его, либо остановится. Прошло несколько минут, и у мальчика появилась надежда, что он сумеет приспособиться к этой скачке. Гаспар почти лежал на холке лошади. Ноги его время от времени подбрасывало вверх, и он недоумевал, как это ему еще удается держаться. Но именно потому, что Гаспар сам этого не понимал, в нем рождалась какая-то новая уверенность. Пусть даже через минуту он разобьется об асфальт — все равно здорово, что ему удалось продержаться так долго.

Пегая лошадь летела, как летний ветерок, и, судя по всему, отнюдь не собиралась умерять свой резвый галоп. Миновав последний поворот дороги, она устремилась на просеку и вскоре выбежала к другой дороге, уходившей между высокими стволами куда-то вниз. Затем свернула на широкую тропу, которая вывела ее к заброшенной лесосеке. Другого выхода с лесосеки как будто не было, и лошадь наконец замедлила бег.

Гаспар решил, что дело близится к развязке. Что и говорить, слепой случай, бросивший его на спину лошади, был почти за гранью возможного, но, если вдуматься, чем это отличалось от злоключений его детства? Ничего страшного, он не слишком далеко от Ломенваля, вернется вовремя, и ему не придется пускаться в объяснения. Нет уж, на этот раз люди не будут потешаться над ним, спрашивая, как это он ухитрился оказаться именно в этом месте и в это время. Может быть, ему даже удастся надеть на лошадь недоуздок и отвести ее домой.

Лошадь перешла на рысь и бежала по краю лесосеки. Гаспар ждал, когда она добежит до угла: как только она чуть-чуть замешкается, он спрыгнет. Как он и предвидел, на повороте лошадь секунду помедлила. Гаспар совсем лег на холку, готовясь соскользнуть вниз. Но в тот же миг лошадь сделала великолепный прыжок. Гаспар едва удержался, изо всех сил вцепившись в гриву. Лошадь поскакала напрямик через чащу, не разбирая дороги между высокими стволами, и с этой минуты она мчалась так, что Гаспару казалось, будто он уносится в какой-то иной мир. В стремительном галопе ноги лошади едва касались земли. Только когда на пути попадались ямы или ухабы, она переходила на тряскую рысь, копыта ее при этом выбивали оглушительную дробь, и Гаспар сжимался в комок от страха.

Теперь у мальчика не было ни малейшего желания спрыгнуть: он словно прирос к лошади и не выпустил бы гриву ни за что на свете. Лошадь долго бежала в тени высоких буков, затем проскакала по просеке между двумя рядами дубов; их огромные кроны вздымались к небу, которое вдруг заволокло облаками. За дубами началась густая чаща, потом — редколесье: рябины, увитые жимолостью. Еще дальше — заросли дрока и белые березы. Вскоре лошадь и ее незадачливого седока со всех сторон окружили пихты, копыта бесшумно скользнули на тропу, устланную толстым ковром из игл. Так Гаспар узнал, что на свете есть не один лес, а тысяча разных лесов, и ни один не похож на ломенвальский. Он увидел болотистые подлески, поросшие желтоватой травой, где кивали головками колокольчики, а потом и лес, почти полностью состоявший из сухих тополей без единого листочка. Затем перед мальчиком открылась поляна, пестреющая какими-то красными цветами и голубыми незабудками. Невозможно описать все, что проносилось перед его глазами. Вот лошадь проскакала по камням, между которыми розовел вереск; из-под копыт полетели искры — ив этот-то миг разразилась гроза.

Грозовая туча затянула небо уже на три четверти. Поднялся ветер. На открытой вересковой поляне еще можно было видеть солнце, сияющее на фоне яркой лазури над далеким лесом на горизонте. В его косых лучах тучи казались совершенно черными, но вскоре сотни еще более ярких вспышек разорвали черноту: засверкали молнии. Длинные, раздвоенные, даже тройные сполохи падали огненными стрелами и гасли в зарослях вереска; хлынул проливной дождь.

Лошадь остановилась. Она подняла голову и заржала. На этот раз Гаспар мог бы спрыгнуть, но не сделал этого: еще страшнее было остаться одному под дождем и молниями. Наоборот, он с нежностью сжал шею своего скакуна, и лошадь побежала дальше более спокойной рысью, а гроза между тем бушевала все сильнее.

Еще несколько минут солнце сияло на горизонте; Гаспар смутно различал его сквозь завесу дождя. Потом стало темно, как ночью. Лошадь пересекла вересковую пустошь и бежала теперь среди огромных вязов. Вот сейчас, думал Гаспар, молния расколет какое-нибудь дерево; но случай слеп, и молнии разили мимо. Гаспар почти не обращал внимания на потоки дождя и прилипшую к телу мокрую одежду. Со страхом и восторгом смотрел он на огненные шары, вспыхивающие между стволами. Время от времени с громким хрустом ломались ветки.

Вязы кончились; тропа пошла вверх, и лошадь легко взбежала на пригорок, затем помчалась по длинному гребню холма, поросшему низкими кленами. Лошадь петляла между деревцами. “Куда она меня везет?” — думал Гаспар. И неожиданно спросил вслух: “Куда ты меня везешь?” Лошадь остановилась, тихонько заржала и поскакала дальше. Гроза понемногу стихала. Струи дождя стали реже, и вдруг перед Гаспаром открылась — нет, не небесная синева, а бездна. Огромный овраг разверзся почти под ногами лошади; головокружительно глубокий, он круто спускался к берегам большой реки.

— Мёз, — прошептал Гаспар, — так называют эту реку во Франции.

Никогда еще Гаспар не видел Маас. Так, значит, эта река протекает среди лесов, а он и не знал! Обеими руками мальчик крепко сжал шею лошади. Та словно поняла желание Гаспара и замерла, чтобы дать седоку полюбоваться рекой. Ветер уносил тучи вдаль. Гроза была страшной, но короткой. Вскоре небо снова стало голубым. Было еще светло. Вдоль оврага к реке спускался олень.

Лошадь побежала дальше, только когда в небе засияли первые звезды. По пологому склону она спустилась в долину. Миновала стены завода, который словно выступил из леса, обошла его стороной и поднялась на другой холм. Сверху Гаспар видел огни маленького городка; они отражались в Мёзе. Лошадь снова углубилась в лес.

— Где же мы будем ночевать? — прошептал Гаспар. О возвращении в Ломенваль он уже не думал. Вряд ли еще когда-нибудь он увидит свою деревню — так ему сейчас казалось. Что он станет делать, как жить, — об этом мальчик не задумывался. Однако его начал мучить голод.

Лошадь снова мчалась бешеным галопом среди деревьев, которые Гаспар почти не различал в темноте. Над головой мальчика проносились огромные ветви, и тогда ветер овевал его и свистел в ушах. Гаспар крепко вцепился в гриву, зарылся в нее лицом. Глаза его были полны слез.

— Ты хочешь убить меня? — шепнул он тихонько. Его не так страшила смерть, как было больно от мысли, что лошадь, которую он успел уже полюбить, так жестоко обманула его. Но вот, после часа скачки и мучительного страха лошадь вдруг перешла на неспешную рысь, и Гаспар увидел сквозь пелену слез песчаную равнину, а прямо перед ним стоял полуразрушенный дом.

Довольно высокая крыша с коньком когда-то была покрыта шифером. Она почти обрушилась, а внизу, среди нагромождения камней, уцелел только бывший каретный сарай: кровля над ним тоже обвалилась в нескольких местах, но стены были почти невредимы. Лошадь остановилась у самого порога. Большая дверь была сорвана с петель и валялась рядом в траве: насквозь прогнившая, она пролежала здесь, должно быть, не один год.

— Вот так странное место, — пробормотал Гаспар, спрыгивая на землю.

— Туристы редко сюда забираются, — отозвался чей-то голос.

В глубине закутка Гаспар увидел мужчину: он сидел на камне и подбрасывал щепки, поддерживая хилый огонек; дым выходил в отверстие между стеной и кровлей.

— Можно войти? — спросил Гаспар.

— Конечно, можно, входите — и вы, и ваша лошадь. Обсушитесь у огня. Хорошая была гроза, а?

— Очень хорошая гроза, — вежливо ответил Гаспар.

Человек был одет бедно и походил на бродягу. Гаспар присел на камень рядом с ним. Лошадь принялась жевать сено — в углу сарая лежала охапка.

— Я всего лишь путник, такой же, как вы, — сказал бродяга. — В городах не останавливаюсь: гостиницы такие дорогие. Я люблю лес. Возьмите немного хлеба.

— Благодарю вас, — замялся Гаспар. — Мне бы не хотелось...

Прошу вас, — настаивал незнакомец.

Гаспар не мог не признать, что попал, очевидно, в мир “чудаков”, как выразилась бы его тетка

Габриэль. Он уже увидел в этот день много такого, о существовании чего даже не подозревал, и прием, оказанный бродягой, был для него еще одним дивом. Этот странный человек не выказывал ни малейшего желания узнать, кто такой Гаспар и откуда он явился. Гаспар счел за благо проявить такую же скромность.

— Люблю грозы, — продолжал бродяга. — Вот сегодня я видел, как молния проскочила под радугой. Такое случается. Только, чтобы это увидеть своими глазами, надо пройти немало лье. Бывает, я работаю, но чаще брожу по свету.

— Вы читаете книги? — спросил Гаспар.

— Читаю книги, смотрю, слушаю.

Гаспару казалось, будто Ломенваль остался

где-то далеко-далеко. Сквозь дыры в кровле были видны звезды. Наступило долгое молчание. Гаспар доел свой кусочек хлеба. Вдруг он спросил:

— А вы ничего не слышали об одном мальчике? Ему столько же лет, сколько и мне, и он беленький, как я. Только он богатый, и волосы у него такие красивые...

— Красивые волосы, — повторил его собеседник, — ну да. Это, наверно, его я встретил — он кружил здесь с месяц назад. Мальчик убежал из дома, так ведь?

— Убежал из дома, — подтвердил Гаспар. — Он искал свой край.

— Возможно, это он и был, — кивнул бродяга. — Люди в Фюме о нем толковали не раз. Он приходил ненадолго, покупал немного еды то в одной лавке, то в другой, брал хлеб то у одного булочника, то у другого. И опять пропадал в лесах. Да, я много слышал о нем от людей. А не так давно его видели однажды утром в‘шикарной машине.

— В Фюме? — спросил Гаспар.

— В Фюме. Отсюда до Фюме два шага. Если станете спиной к дому, увидите тропу, которая ведет прямо к дороге.

— Это мне ничего не даст, — вздохнул Гаспар. — Его, наверное, давно увезли в Антверпен.

— Мало ли что, — сказал бродяга. — Разузнать-то можно. Вдруг он опять убежал, а то, может, говорил с кем-нибудь. Люди много чего могут рассказать, если их слушать.

Этот человек, похоже, считал, что все в порядке вещей и достаточно бьггь любознательными, чтобы нам открылся мир. Он еще раз повторил: от людей можно много узнать.

— Ну, спокойной ночи, сынок» — закончил разговор бродяга.

Он встал со своего камня и улегся в углу, там, где было немного соломы. Лошадь уже легла рядом с Гаспаром, и мальчик, совсем обессилевший, вытянулся прямо на полу, прижавшись к ее теплому боку. Он опустил голову на мягкую гриву и тотчас уснул.

Когда Гаспар проснулся утром, бродяги не было. На камне лежал кусочек хлеба. Мальчик быстро проглотил его. Лошадь фыркнула, вышла на лужайку и принялась щипать траву. Съев хлеб, Гаспар еще долго в задумчивости сидел на камне. Через дверной проем он видел зеленую траву, залитую солнечным светом. Там и сям на равнине возвышались купы берез, а в двухстах шагах темнел большой лес. Гаспар смотрел на пегую лошадь, любуясь черными и белыми пятнами, блестевшими в лучах утреннего солнца. “Ничего не поделаешь, надо возвращаться в Ломенваль”, — подумал он.

Гаспар чувствовал, что,какая-то непреодолимая сила вырвала его из обыденной жизни и влечет все дальше к неведомому. И пусть ему было немного боязно, но так радостно открывать в мире нечто такое, о существовании чего он прежде и не подозревал. Как бы то ни было, а в Ломенваль возвратиться надо, и как можно скорее. Рано или поздно об исчезновении Гаспара сообщат властям, и его все равно разыщут и вернут.

— Что ж! — сказал он, обращаясь к лошади. — Пойдем в Фюме. Может быть, там нам расскажут про моего друга из Антверпена. Я узнаю о нем что-нибудь, чтобы не забывать его, а потом вернусь в гостиницу “Большой олень” к моей тете Габриэль Берлико.

Лошадь, казалось, внимательно слушала эту речь. Глаза ее горели огнем, и было в них что-то недоброе.

— Полно, ты ведь хорошая, — продолжал Гаспар. — Ты вернешься вместе со мной в Ломенваль, правда?

Ласково приговаривая, он сумел надеть на лошадь недоуздок, который так и лежал у него в кармане, и пошел с ней по тропе, что, по словам бродяги, вела в Фюме.

Вероятно, Гаспар свернул не в ту сторону, оказавшись на пересечении двух лесных просек. Он шел два часа, но так и не нашел ни дороги на Фюме, ни какого-либо указателя с таким названием. Вокруг не было ни души, и лес обступал мальчика непроходимой стеной. Гаспар устал и решил сесть верхом на лошадь, которая послушно следовала за ним.

Он взгромоздился ей на спину и крепко ухватился за гриву, не выпуская также — просто для проформы — конец недоуздка. Лошадь будто только этого и ждала — она тотчас понеслась таким же неистовым галопом, как и вчера. Гаспар уже корил себя, решив, что по собственной глупости ему снова придется целый день скакать по лесам.

Но они вдруг оказались на широкой дороге, уходившей под гору; лошадь бежала по ней на удивление проворно, ни разу не споткнувшись. Гаспар снова увидел реку, катившую свои воды среди поросших лесом холмов, а вскоре показались прилепившиеся к подножию склона дома маленького городка. Табличка на столбе гласила: Фюме. Значит, бродяга не обманул Гаспара.

Когда копыта лошади зацокали по булыжной мостовой, Гаспар попытался остановить ее, слегка потянув за недоуздок. Лошадь проигнорировала это предупреждение. Гаспар изо всех сил дернул ее за гриву, но она только гордо встряхнула головой и продолжала бежать как ни в чем не бывало.

Они миновали довольно широкую улицу, покружили по лабиринту узких переулков, потом оказались на ратушной площади. Лошадь весело гарцевала, как в цирке. Уже собиралась толпа. Дети бежали следом. Гаспар понимал: десяти минут не пройдет, как весь город узнает о его прибытии, и приключение закончится для него самым позорным образом. Лучше всего было Гаспару вернуться в Ломенваль, и он это знал, но предпочел бы, чтобы возвращение произошло без лишнего шума и толков. Лошадь между тем проскакала через рынок, посеяв в торговых рядах смятение и панику. Люди выкрикивали вслед Гаспару бранные слова, а некоторые даже пытались остановить лошадь с явным намерением преподать седоку хороший урок. Внезапно разозлившись, Гаспар яростно замолотил пятками по бокам своего скакуна.

Лошадь и ухом не повела. Она бежала прямо на двух мужчин, которые с самым решительным видом встали поперек дороги. Приблизившись к ним почти вплотную, она вдруг круто повернулась

и перемахнула через лоток с овощами — зеленщица едва успела пригнуться. А пегая лошадь свернула в ближайший переулок и вновь понеслась стремительным галопом.

Так она скакала до самого Мааса, промчалась вдоль берега, вернулась на окраину городка, еще покружила по улицам, удивляя жителей, которые выходили из домов и недоуменно переглядывались.

— Ох, добром это не кончится, — шептал Гаспар. — Остановись, дружок, или скачи обратно в лес.

И лошадь вдруг остановилась — на тихой, пустынной улочке, перед витриной маленькой парикмахерской. Справа от парикмахерской находилась посудная лавка, слева — дворик. Гаспар спрыгнул с лошади и тут же оказался лицом к лицу с самим парикмахером, который вышел на порог.

Это был человек устрашающей наружности, с черными как смоль волосами и широченными бровями. Гаспар испуганно смотрел на него. Хозяин поманил мальчика рукой и указал на стеклянную дверцу, на которой золотыми буквами было написано: “Парикмахер Поклон. Все виды услуг*'. Гаспар не знал, как быть, не находил, что сказать. Лошадь тем временем зашла в соседний дворик и принялась щипать росшую у стены траву.

— Вашу лошадь никто не тронет, — сказал парикмахер. — Будьте так любезны, зайдите. Кажется, я имею честь говорить с господином Гаспаром Фонтарелем?

Гаспар, совершенно ошеломленный, молча вошел в парикмахерскую. Хозяин указал ему на кресло, и Гаспар послушна сел.

— Я подстригу вам волосы, господин Фонта-рель, — продолжал парикмахер, — мы с вами смо-

жем тем временем побеседовать о всякой всячине, и никто не придерется.

— Откуда вы меня знаете? — спросил Гаспар.

— С сегодняшнего утра, молодой человек, вас ищут в Лэфуре, в Ревене, в Фюме и по всей округе. Ваша тетка мадемуазель Берлико сообщила ваши приметы во все жандармерии Арденн. Даже таможенников на границе, кажется, предупредили. А ваша пегая лошадка — чертовски приметная лошадка.

— Мне все равно нужно вернуться в Ломенваль, — вздохнул Гаспар, — и вовсе незачем для этого стричь меня.

— Как сказать, — ответил г-н Поклон с широкой улыбкой, которая сделала его лицо еще более устрашающим. — Как сказать. Еще неизвестно, вернетесь ли вы в Ломенваль, а что до меня, я люблю поболтать, и вы мне интересны. Какой приятный сюрприз, что вы именно ко мне зашли постричься.

— Но я не... — запротестовал Гаспар, порываясь встать с кресла.

Г-н Поклон силой усадил его обратно и вдруг сообщил самым любезным тоном и с самым невозмутимым видом:

— Месяц тому назад, день в день, и примерно в этот же час я мыл голову одному мальчику — у него были такие же светлые волосы, как у вас, только куда гуще и длиннее. А глаза у него острые, как клинок, и чистые, как вода Мааса.

— Его звали случайно не Драпер? — вырвалось у Гаспара.

— Да, — кивнул г-н Поклон, — его звали

Драпер. «

Глава IV