Крестоносцы социализма

9.1. Программа

«Народная воля» имела несколько программных документов. Первым из них по времени и значению стала «Программа Исполнительного комитета», опубликованная 1 января 1880 г. в 3-м номере центрального органа партии – газеты «Народная воля». Проекты ее подготовили в сентябре – октябре 1879 г. А.И. Желябов, Н.А. Морозов и А.И. Зунделевич. Обсуждение прошло бурно и безрезультатно. Ни один проект не был принят. Поэтому 1-й номер «Народной воли» вышел, против ожиданий, без программы.

По ходу дискуссии определилась позиция большинства, в согласии с которой Льву Тихомирову, отличавшемуся умением сводить воедино спорные взгляды, поручили составить новый проект. После вторичного обсуждения проект Тихомирова был скорректирован и утвержден Исполнительным комитетом, а затем разослан местным организациям «Народной воли». Таким образом, программа ИК представила собой плод коллективного творчества учредителей и лидеров партии.

Позднее, с весны 1880 до конца 1881 г., в дополнение к программе ИК народовольцы выработали еще пять программных документов. Это – «Подготовительная работа партии», «Программа рабочих, членов партии „Народная воля“», «Программа Военно-революционной организации», «Инструкция молодежи», письмо Исполнительного комитета к Александру III. Наконец, программный характер имеют и некоторые материалы газеты «Народная воля», из которых выделяется опубликованная в № 5 статья Н.И. Кибальчича «Политическая революция и экономический вопрос».

Первоочередной задачей «Народной воли» программа ИК[1089] провозглашала «политический переворот» и свержение царизма: «наша цель – отнять власть у существующего правительства и передать ее Учредительному собранию» (Земскому Собору), избранному «свободно, всеобщей подачей голосов». При этом народовольцы допускали, что Собрание восстановит только что свергнутый режим. На этот случай, они решили «признать даже царское правительство, если оно будет восстановлено Учредительным собранием, но сохранить за партией право пропаганды республиканской идеи и это право отстаивать всеми доступными партии средствами»[1090]. В любом случае – и до переворота, и после него, на выборах в Учредительное собрание, и в самом Собрании, – «Народная воля» обязалась пропагандировать следующие требования своей программы[1091]:

• постоянное народное представительство с законодательными функциями, что означало фактически установление парламентской республики;

• выборность всех должностей снизу доверху;

• всеобщее избирательное право для совершеннолетних россиян, без сословных и имущественных ограничений;

• свобода совести, слова, печати, собраний, объединений, избирательной агитации;

• переход земли, фабрик и заводов во всенародную собственность с передачей земли в пользование сельским, а заводов и фабрик – заводским и фабричным общинам;

• мирское самоуправление, т.е. самостоятельность крестьянской общины (мира) как экономической и административной единицы;

• замена постоянной армии территориальной (другими словами, вместо регулярной армии – народное ополчение: «все обязаны военной службой, обучаются военному делу, не отрываясь от работы и семьи, и созываются только в случае определенной законом надобности»).

В программе ИК почему-то не оказалось пункта о праве наций на самоопределение, который фигурировал даже в программе «Земли и воли». В.М. Хевролина усматривает в этом произвол Л.А. Тихомирова и недосмотр других членов ИК[1092]. Но уже в «Программе рабочих…», а затем и в других документах ИК 1881 – 1882 гг. народовольцы подтвердили право всех национальностей России «на полную политическую независимость» вплоть до отделения, хотя и с оговоркой: до полной победы «нового строя» действовать сообща, а не «брести врозь»[1093].

Итак, в отличие от «Земли и воли», которая объявляла своей программной целью анархию, программа народовольцев отрицала анархизм и признавала необходимым революционное государство в форме демократической республики, «народного самодержавия», как выражались народовольцы[1094]. Вождь «Народной воли» А.И. Желябов в речи на суде подчеркнул: «Мы – государственники, не анархисты. Анархисты – это старое обвинение»[1095]. Другой лидер партии А.А. Квятковский тоже со скамьи подсудимых разъяснял: «Мы отрицаем только данную форму государственной организации, как такую, которая блюдет интересы лишь незначительной части общества, интересы капиталистов, землевладельцев, чиновничества и проч.»[1096]. Таким образом, в понимании государства народовольцы поднялись выше своих ближайших предшественников, освободились от присущего народникам 70-х годов анархистского нигилизма по отношению к государству.

С другой стороны, однако, народовольцы вслед за П.Н. Ткачевым, хотя и в менее резкой форме, отрицали наличие у царского самодержавия социальной опоры, полагая, что царизм должным образом не связан с российской действительностью ни экономическими, ни политическими корнями, чуть ли не «висит в воздухе», как говаривал Ткачев. «Русское правительство – железный колосс на глиняных ногах, – читаем в передовой статье первого же номера газеты „Народная воля“, – оно не опирается ни на чьи интересы в стране, оно живет само для себя и потому не имеет поддержки ни в чем, кроме грубой силы»[1097]. Народовольческие публицисты утверждали, что недостает «только сильного толчка», дабы от «подгнивших устоев» самодержавия «остался один прах»[1098].

Разумеется, не все народовольцы были настроены так шапкозакидательски. Федор Юрковский, к примеру, мрачно иронизировал: «Оно, конечно, поболтать о гниении столпов можно, да гляди, как бы не пришлось еще поболтаться на этих столпах»[1099]. Но это был голос меньшинства. Большинство же, по крайней мере в 1879 – 1881 гг., считало «одряхлевшее», «допотопное» самодержавие, этот «тысячелетний истукан деспотизма», обреченным на скорую гибель и лишь после 1 марта 1881 г., да и то не сразу, в условиях спада революционной волны отступило к более трезвой оценке сил революции и реакции. Правда, в отличие от Ткачева, народовольцы никогда не предполагали декретировать революционные преобразования сверху, от имени партии, захватившей власть, а всегда выступали за передачу власти Учредительному собранию, избранному снизу, свободно и всенародно.

Вместе с анархистским нигилизмом по отношению к государству народовольцы отбросили и характерный для 70-х годов специфически народнический аполитизм. Программа «Народной воли» декларировала необходимость политической борьбы с царизмом и завоевание политических свобод. Взяв курс на политическую борьбу, народовольцы преодолели «ходячий предрассудок, что будто бы, участвуя в ней, мы загребаем своими руками жар для других, что результатами победы воспользуется не народ и не социалисты. Мы думаем совершенно наоборот. Именно устранившись от политической деятельности, мы загребаем жар для других. Именно устранившись от политической борьбы, мы подготовляем победу для враждебных народу элементов, потому что при такой системе действий просто дарим им власть, которую обязаны были бы отстоять для народа»[1100].

Как известно, еще декабристы, а позднее и революционеры начала 60-х годов признавали необходимой политическую борьбу и выдвигали в своих программах[1101] политические требования. Но в середине 60-х годов народники отступили от политических традиций прошлого и вплоть до возникновения «Народной воли» сторонились «политики». Первый шаг к освобождению революционной России от анархистского отрицания политической борьбы сделали рабочие организации 70-х годов – «Южнороссийский союз рабочих» (1875 г.) и «Северный союз русских рабочих» (1878 – 1880 гг.). В программах этих союзов рабочие (большей частью учившиеся революционному делу у народников) обязались бороться за политические свободы, показав тем самым, что они в данном отношении переросли своих учителей. Это было важным достижением русской демократической мысли и, безусловно, наряду с другими обстоятельствами, повлияло на программу «Народной воли». Но рабочая струя в русском освободительном движении была еще слабой и малоавторитетной. Главными деятелями движения оставались тогда народники (интеллигенты, преимущественно разночинцы). Поэтому только решительный поворот народников (в лице народовольцев) к «политике» утвердил идею политической борьбы как определяющую в движении.

Шаг вперед к политической борьбе, сделанный народовольцами, недостаточно усматривать в том, что, как полагают иные исследователи, была восстановлена политическая традиция 60-х годов[1102]. При таком подходе к вопросу само понятие «шаг вперед» теряет смысл, ибо предполагается, что народовольцы лишь возвратились к тому, что уже было достигнуто в 60-е годы. Между тем, надо учитывать, что аполитизм (заметный даже у Герцена, а с середины 60-х годов получивший всеобщее распространение) был одним из главных проявлений народнического анархизма, а этот народнический анархизм – во всех его проявлениях – органически вытекал из магистральной, тоже герценовской, идеи народничества о возможности миновать капитализм, и потому его, как болезнь роста, необходимо было пережить, преодолеть. В преодолении же анархизма решающим стало то обстоятельство, что именно в 70-е годы он исчерпывающе проявил себя как руководство к революционному действию, до конца обнаружив свою несостоятельность. Таким образом, переход «Народной воли» к политической борьбе как «отрицание отрицания» политики был не просто возвратом к прошлому, а завоеванием нового, более высокого рубежа, определенным шагом вперед. Теперь и только теперь стало ясно, что анархизм к демократии и социализму не приведет, что к социалистической (в понимании народников, высшей) демократии нет другого пути, кроме как через политическую свободу. «Наш социалист, – писала газета „Народная воля“, – ведет политическую борьбу так же естественно, как естественно говорит прозой человек, не имеющий даже никакого понятия о прозе и поэзии»[1103].

В экономической области народовольцы программировали радикальные меры, вплоть до национализации земли, фабрик, заводов. Со страниц своего центрального органа они прямо заявили о своем намерении «уничтожить частную собственность на землю и на орудия крупного производства»[1104]. При этом собственность на орудия мелкого производства, а с нею и мелкое товарное производство сохранялись.

Народовольцы, как и все вообще народники, были социалистами-утопистами, верившими в крестьянскую общину как зародыш социализма. Поэтому они считали, что национализация земли с передачей ее в пользование крестьянским общинам при мирском (т.е. опять-таки общинном) самоуправлении приведет Россию к социализму, минуя капитализм. Самый факт капиталистического развития в России народовольцы не отрицали. Напротив, они констатировали, что «в деревнях крестьянская земля постепенно переходит в руки кулаков и спекуляторов; в городах фабричные и заводские рабочие попадают все в большую кабалу к фабриканту; капиталисты становятся силой…»[1105]. Но в представлении народовольцев российский капитализм был «искусственным детищем деспотизма» («у нас не государство есть создание буржуазии, как в Европе, а наоборот, буржуазия создается государством»), и, стало быть, свержение царизма в результате политического переворота могло бы «подсечь в корне» его экономическое «детище»[1106].

Все это представлялось народовольцам тем более реальным, что они отождествляли капитализм с крупной промышленностью. В мелком крестьянском хозяйстве корней капитализма они не усматривали. Напротив, мелкое крестьянское хозяйство народовольцы считали «народным общинно-социалистическим строем»[1107]. Следовательно, опасность развития капитализма из такого типа хозяйства они исключали. Руководствуясь таким «ходом идей», народовольцы и определили свою экономическую программу и вообще запланированную ими крестьянскую революцию как социалистическую, тогда как «ход вещей» (уровень производства материальных благ, степень его обобществления, расстановка социальных сил) указывал на то, что грядущая революция в России могла быть только демократической.

Впрочем, социализм народовольцы провозглашали теоретически и не ставили его в порядок дня практически. Он был для них «путеводной звездой», пока недостижимой, но они считали, что предусмотренные их программой «перемены в порядках должны приближать жизнь к социалистическому строю»[1108]. Одно бесспорно: эти «перемены» совокупно (при всей утопичности отдельных, «общинно-социалистических» требований) отвечали жгучим потребностям национального развития России и уже тогда поставили бы нашу страну вровень с передовыми державами Запада.

Осуществить свои требования «Народная воля» предполагала «различными путями»[1109], не обязательно связанными с революционным насилием, восстанием. Она допускала даже, что царизм, «не дожидаясь восстания, решится пойти на самые широкие уступки народу», или, «не сдаваясь вполне, даст, однако, настолько свободную конституцию, что для партии будет выгоднее отсрочить восстание с тем, чтобы, пользуясь свободой действий, возможно лучше организоваться и укрепиться». Но, учитывая, что «во-первых, всякие уступки, крупные или мелкие, мыслимы со стороны правительства только тогда, если оно будет к этому вынуждено; во-вторых, никаких существенных уступок со стороны правительства может очень легко и не быть (и гораздо вероятнее – не будет)», «Народная воля» заявила: «Партия должна подготовляться именно к восстанию; если же оно, паче чаяния, окажется излишним, то тем лучше: собранные силы пойдут тогда на мирную работу»[1110].

Восстание, по мысли народовольцев, должно было быть народным. «Принцип указывает нам вообще, что главная созидательная сила революции в народе», – гласит передовая статья № 4 «Народной воли»[1111]. Поднять на революцию предполагалось «весь народ – городских рабочих и крестьянство», но при этом «городским рабочим» внушалось, что «главная народная сила не в них, а в крестьянстве»[1112]. Здесь налицо традиционно народническая позиция. Однако далее следует уже принципиально новый, специфически народовольческий тезис: «Ввиду придавленности народа <…> партия должна взять на себя почин самого переворота, а не дожидаться того момента, когда народ будет в состоянии обойтись без нее»[1113].

Видимое противоречие между новым тезисом и старой позицией разрешалось в программе «Народной воли» логично. С одной стороны, программа обязывала народовольцев вести пропагандистскую, агитационную и организаторскую работу «во всех слоях населения» страны от крестьянских «низов» до чиновных «верхов», чтобы мобилизовать против царизма всех недовольных. «Народная воля» стремилась к максимальному расширению своей социальной базы, требуя от революционеров готовить себе опору среди крестьян и рабочих, заводить связи в администрации, войске, обществе, «сходиться с либералами» и даже обеспечивать «сочувствие народов» Европы (особый раздел «Подготовительной работы партии» так и назывался «Европа»)[1114]. Самым благоприятным моментом для восстания «Народная воля» считала массовые «возмущения» в городах или деревнях, которые партия могла бы объединить, возглавить и «расширить на всю Россию»[1115].

С другой стороны, на случай «неблагоприятный», когда «партии придется самой начинать восстание, а не присоединиться к народному движению», она должна была «создать сама себе благоприятный момент действия», который позволил бы по ее сигналу «всем недовольным подняться и произвести повсеместный переворот»[1116]. В качестве одного из средств подготовки такого переворота «Народная воля» рассматривала «красный террор».

«Искусно выполненная система террористических предприятий, одновременно уничтожающих 10 – 15 человек, столпов современного правительства, – читаем в „Подготовительной работе партии“, – приведет правительство в панику, лишит его единства действий и в то же время возбудит народные массы, т.е. создаст удобный момент для нападения»[1117]. Здесь четко сформулирована вспомогательная, причем двоякая функция «красного» террора: с одной стороны, дезорганизовать правительство, а с другой – возбудить народные массы, чтобы затем поднять возбужденный народ против дезорганизованного правительства. Иначе говоря, террор рассматривался как прелюдия и ускоритель народной революции. «История движется ужасно тихо, – говорил А.И. Желябов, – надо ее подталкивать»[1118].

Даже в такой, официально закрепленной программными документами трактовке террора заметно отступление от ортодоксально-народнического принципа «освобождение народа – дело самого народа», поскольку народовольцы сочли необходимым искусственно возбудить революционную активность масс силами партии и посредством террора. Но среди народовольцев (даже внутри ИК) были люди, считавшие террор вообще главным средством политической борьбы. Это, в первую очередь, – Н.А. Морозов, который еще в «Земле и воле» считал приоритетным террористический «способ Вильгельма Телля», «теллизм». Теперь он как «теллист» вступил в оппозицию к программе ИК и демонстративно опубликовал за границей брошюру «Террористическая борьба»[1119]. В ИК его поддержали лишь О.С. Любатович (жена Морозова) и Г.Г. Романенко. В феврале 1880 г. ИК отправил супругов Морозовых в «бессрочный отпуск», который сами «отпускники» расценили как «отставку»[1120]. На процессе по делу 1 марта 1881 г. Желябов решительно отмежевался от «теллизма». Упомянув о брошюре Морозова, он заявил: «к ней, как партия, мы относимся отрицательно». И далее: «Нас делают ответственными за взгляды Морозова, служащие отголоском прежнего направления, когда действительно некоторые из членов партии, узко смотревшие на вещи, вроде Гольденберга, полагали, что вся наша задача состоит в расчищении пути через частые политические убийства. Для нас в настоящее время отдельные террористические факты занимают только одно из мест в ряду других задач, намечаемых ходом русской жизни»[1121]. Вера Фигнер и полвека спустя, в письме к Морозову от 27 мая 1933 г., подчеркивала: «пропасть разделяла тебя, узкого теллиста, от народовольцев»[1122].

Были в «Народной воле» и в самом ИК также бланкисты или, как иначе их называют, «якобинцы», последователи П.Н. Ткачева, которые держались бланкистской идеи захвата власти революционной партией с последующим декретированием сверху, от ее имени, демократических преобразований. В ИК таких людей было трое-четверо: Л.А. Тихомиров, его жена Е.Д. Сергеева, М.Н. Ошанина и, возможно, ее муж А.И. Баранников[1123]. До 1 марта 1881 г., т.е. в самое продуктивное для «Народной воли» время, бланкисты не оказывали ни на стратегию, ни на тактику партии сколько-нибудь серьезного влияния. Только в послемартовский период, с конца 1881 г., их взгляды получили распространение, хотя и едва ли повальное, как это представлялось Ошаниной[1124]. Сама Ошанина, кстати, считала, что «сто решительных офицеров, при условии нахождения среди них начальника дворцового караула, могли бы арестовать царскую семью и захватить в свои руки власть»[1125]. Во всяком случае, программные документы «Народной воли» конца 1881 – начала 1882 гг., а именно «Программа Военно-революционной организации» и «Письмо ИК заграничным товарищам», содержат бланкистский пункт о «захвате власти»[1126], которого не было в ранних, основополагающих документах партии.

Итак, ни «теллисты», ни «якобинцы»[1127] не могли столкнуть «Народную волю» с ее многовариантного политического курса на узко заговорщическую и террористическую позицию. Г.В. Плеханов, конечно, ошибался, когда говорил, что «народовольцы были народниками, изверившимися в народе»[1128]. Верить в народ как главную силу грядущего преобразования в России народовольцы не переставали. Но в революционную инициативу народа они действительно уже не верили.

9.2. Организация

Свои организационные принципы «Народная воля» унаследовала от «Земли и воли», из недр которой она вышла. Народовольцы, однако, ушли вперед в развитии централизма, конспирации и дисциплины, выработав более совершенный тип нелегальной организации, по сравнению со всеми своими предшественниками от декабристов до землевольцев.

Самый характер деятельности «Народной воли» определил ее сугубое внимание к организационному порядку. Политическая борьба с правительством, концентрация сил в городах, террор, антиправительственная пропаганда и агитация требовали гораздо большего укрепления и расширения организации, чем в предыдущий, анархистский период народнического движения. Письмо Исполнительного комитета «Народной воли» к заграничным товарищам гласило: «Наша цель – государственный переворот. Его нужно сделать. Отсюда вытекает вопрос организационный, самый важный из всех, без которого народовольство – фарс»[1129].

Поэтому, естественно, «политики» с первых же своих шагов еще внутри «Земли и воли» так заботились об организационной стороне дела. Организация народовольцев начала складываться, прежде чем выделилась из «Земли и воли». В период ее «утробного развития» были созданы два исполнительных комитета – петербургский (март) и липецкий (июнь 1879 г.) Из липецкого ИК и вырос в августе – сентябре новый, четвертый за 70-е годы комитет, который стал ядром организационного развития партии, ее «самочинным центром»[1130]. Исполнительному комитету подчинялась широко разветвленная – по всей России, включая ее национальные окраины, – сеть местных и специальных (студенческих, рабочих, военных) организаций плюс контрразведка в чреве царского сыска и постоянное заграничное представительство. О самом Комитете речь пойдет особо, в следующем разделе; здесь же рассмотрим всю организационную структуру «Народной воли», подведомственную ИК.

Местные группы (кружки) «Народной воли» имели разные разряды и назначения. Создавались они, как правило, сверху, по инициативе и поручению ИК – его членами и агентами. Так, ранней осенью 1879 г. А.Д. Михайлов организовал местную народовольческую группу в Москве, A.И. Желябов – в Харькове, а летом 1880 г. М.Н. Тригони – в Одессе, B.А. Жебунев – в Саратове и Казани. Всего, по «самым осторожным подсчетам» С.С. Волка, местных групп «Народной воли» было 80 – 90[1131].

Если в одной местности создавалось несколько таких групп (2 – 3 и более), то одна из них получала статус центральной местной группы с подчинением непосредственно Исполнительному комитету, тогда как прочие, рядовые местные группы подчинялись центральной местной группе. Каждая из местных групп имела свой устав, подлежавший утверждению ИК. Л.А. Тихомиров вспоминал, что ИК требовал от местных групп «слепого повиновения»[1132]. Это не совсем верно. Групповые уставы и «Общие начала организации», т.е. основной документ, регулировавший взаимоотношения ИК с местными группами, предоставляли группам самостоятельность «в ведении своих дел»[1133]. Но в то же время все местные группы обязаны были «связываться с Исполнительным комитетом, как с общим центром», и следовать «общему плану, намеченному Комитетом»[1134].

Центральных местных групп «Народной воли» было пять: в Москве, Киеве, Харькове, Одессе и Саратове. Самой крупной из них по численности и масштабам деятельности была московская группа. После отъезда в Петербург ее основателя Михайлова руководили группой В.В. Зеге фон Лауренберг (до своей смерти 31 июля 1880 г.), а затем М.Н. Ошанина и П.А. Теллалов. После февральско-мартовских арестов 1881 г., обескровивших ИК, именно в Москву переместился центр дел и связей «Народной воли», причем активные участники московской группы В.С. Лебедев и C.В. Мартынов стали членами, а Г.Ф. Чернявская – агентом ИК.

В составе других центральных групп «Народной воли» на местах тоже были энергичные и авторитетные деятели: в Киеве – А.И. Богданович (впоследствии один из организаторов партии «Народного права», видный литературовед, публицист) и братья А.И. и В.И. Бычковы[1135]; в Харькове – бывший участник кружка долгушинцев В.А. Тихоцкий, А.О. Сыцянко[1136] и Е.Г. Легкий[1137]; в Одессе – бывший лидер кружка «сен-жебунистов» и будущий член ИК «Народной воли» В.А. Жебунев; в Саратове – энтузиаст «хождения в народ» 1874 г. и студенческих акций «Земли и воли» П.С. Поливанов[1138].

По мере роста числа местных организаций «Народной воли» после 1 марта 1881 г. возникла новая иерархическая ступень в структуре партии – т.н. райональные группы[1139]: Великороссийская, объединявшая народовольческие кружки десяти центральных губерний; Северо-западная, в сфере деятельности которой были шесть губерний Белоруссии и Литвы; Юго-западная на Украине и, возможно, другие. В конце 1881 г. предполагалось создать и Сибирскую райональную группу.

При всех местных группах «Народной воли» (а в Петербурге – непосредственно при ИК) создавались и действовали особые рабочие группы. Здесь важно учесть, что народовольцы меньше, чем их предшественники, занимались крестьянами. Хотя программа «Народной воли» требовала «защищать интересы» крестьян и добиваться их «активного содействия»[1140], а некоторые члены ИК, в том числе Желябов, осенью 1880 г. предполагали даже создать, наряду с военной, рабочей и студенческой, также сельскую организацию[1141], все же после 1 марта народовольцы признали революционную работу среди крестьян пока бесперспективной из-за недостатка сил. «Для того, чтобы крестьянскую скалу низвергнуть на правительство, – читаем в письме ИК заграничным товарищам, – нужны пуды пороха, а у нас его только несколько фунтов. Это вышел бы не взрыв, а фейерверк»[1142]. В начале 1882 г. центральный орган партии официально заявил: «организация крестьянских сил не входит в наши расчеты»[1143]. Здесь «Народная воля» сделала шаг назад от «Земли и воли», вызванный не столько недостатком сил, как объясняли сами народовольцы, сколько постепенной утратой их веры в крестьянскую революцию. Зато рабочим «Народная воля» уделила больше внимания, чем кто-либо из ее предшественников.

Народовольцы скорректировали ортодоксально-народнический взгляд на рабочих и усматривали в них уже не посредников между интеллигенцией и крестьянством, а самостоятельную (не главную, но самостоятельную), причем на первом этапе революции ударную силу.

Восстание «легко может увенчаться успехом, – гласит „Подготовительная работа партии“, – если партия обеспечит себе возможность двинуть на помощь первым застрельщикам (т.е. студентам и военным, – Н.Т.) сколько-нибудь значительные массы рабочих», еще до того, как поднимется многомиллионная масса крестьянства[1144].

Готовясь к восстанию, «Народная воля» впервые в России создала специальную Рабочую организацию всероссийского масштаба с центром в Петербурге и с филиалами практически во всех фабрично-заводских регионах страны. Всего, по подсчетам С.С. Волка, народовольцы организовали 100 – 120 рабочих групп, разных по численности и влиянию. Самыми крупными были три группы: московская охватывала больше 100 рабочих, одесская – до 300, петербургская – несколько сот. В общей сложности, «Народная воля» имела до 2 тыс. распропагандированных и организованных рабочих[1145].

Все местные рабочие группы подчинялись Исполнительному комитету и действовали по его указаниям. Петербургская группа была центральной и формировалась иерархически сложно. Ее возглавляли члены ИК (первыми были Желябов и Перовская). Вокруг нее сложилась сеть кружков трех разрядов: 1) общеобразовательных, 2) политических, 3) агитационных (из рабочих, которые прошли два первых разряда). Кроме того, при ней создавались «Боевые дружины рабочих», которые должны были, по словам Желябова, в случае необходимости «принять на себя инициативу инсуррекционного движения», а пока «устранять шпионов, действующих в рабочей среде»[1146]. В состав «Боевых дружин» входили самые надежные рабочие.

Вообще, среди рабочих-народовольцев в Петербурге были незаурядные личности: токарь Андрей Пресняков, еще в «Земле и воле» заслуживший репутацию «истребителя шпионов»[1147]; котельщик Тимофей Михайлов, которого адвокат К.Ф. Хартулари на суде по делу 1 марта 1881 г. назвал «апостолом» петербургских рабочих[1148]; слесарь Макар Тетерка, заклеймивший пощечиной рабочего предателя Меркулова в зале суда по делу «20-ти»; ткач Яков Тихонов, который заявил со скамьи подсудимых на процессе «16-ти»: «Я знаю, мне и другим товарищам осталось всего несколько часов до смерти, но я ожидаю ее спокойно, потому что идея, за которую я боролся и умираю, со мною не погибнет. Ее нельзя бросить, как нас, в тюрьмы, ее нельзя повесить!»[1149] Все они были осуждены по разным процессам на смертную казнь (Тихонову и Тетерке виселицу заменили вечной каторгой в таких условиях, что первый их них после этого прожил два года, а второй – один год).

Столь же преданные революционной идее рабочие действовали и в других группах «Народной воли», особенно в московской группе, где выделялись, в первую очередь, бывший лидер «Северного союза русских рабочих», принятый после 1 марта 1881 г. в народовольческий ИК Степан Халтурин, а также Феофан Крылов – один из организаторов т.н. «Христианского братства» с целью революционной пропаганды среди раскольников, и Василий Панкратов – впоследствии видный эсер, а при Временном правительстве 1917 г. комиссар «по охране бывшего царя»

Считая, что в грядущей революции «успех первого нападения всецело зависит от рабочих и войска»[1150], народовольцы создали, наряду с Рабочей, свою Военную организацию, более мощную, чем вся совокупность организаций декабристов к 1825 г. Должным образом Военная организация «Народной воли» поныне еще не исследована[1151]. Даже посвященная ей кандидатская диссертация Л.Н. Годуновой[1152] оставляет открытыми ряд вопросов, касающихся масштабов, сил, планов и деятельности организации. Во всяком случае, Годунова установила, что военных кружков «Народной воли» было не 20 – 25, как полагает С.С. Волк, а не менее 50-ти в 41 (как минимум) городе[1153].

Военные (исключительно офицерские) кружки были тщательно законспирированы. Первый из них по времени возникновения – морской кружок в Кронштадте – стал ядром Центрального (петербургского) военного кружка. Все кружки, и Центральный и местные, возглавил Военно-революционный центр, непосредственно подчиненный Исполнительному комитету. В состав Центра входили 5 человек: двое – от ИК и трое – от Центрального кружка. Первыми его членами были А.И. Желябов и Н.Н. Колодкевич, а также лейтенанты флота Н.Е. Суханов (тоже принятый в ИК) и барон А.П. Штромберг, артиллерийский поручик Н.М. Рогачев (родной брат героя «хождения в народ» Д.М. Рогачева)[1154].

Всего Военная организация «Народной воли» насчитывала до 400 офицеров[1155]. Каждый из них был интересен и многого стоил. Подполковник М.Ю. Ашенбреннер, кавалер пяти орденов, имел отличную боевую репутацию и широкие связи в армейских кругах. Служивший под его начальством в Туркестане А.Н. Куропаткин в 1901 г., уже как военный министр, ходатайствуя о смягчении участи шлиссельбургского узника Ашенбреннера, подчеркнул, что «Ашенбреннер был очень начитанный, добрый, ласковый и в делах с неприятелем вел себя доблестно. В делах денежных и товарищеских отличался честностью и благородством. Пользовался общей любовью»[1156].

Другой народоволец, гусарский майор Н.А. Тихоцкий, был, по его словам, «старым товарищем» начальника дворцовой охраны генерала Е.Н. Ширинкина[1157], а по сообщению В.Л. Перовского, дружил с самим Александром III в бытность его великим князем[1158]. Как великосветский жуир, блиставший на придворных балах, Тихоцкий был вхож в самые верхи военной аристократии и заводил таким образом полезные для «Народной воли» знакомства. Оберфейерверкер Н.Н. Богородский был сыном смотрителя Трубецкого бастиона Петропавловской крепости. Он помог народовольцам – узникам крепости наладить письменную связь с волей. В Рижском военном кружке «Народной воли» участвовал прапорщик Андрей Пумпур – будущий создатель латышского народного эпоса «Лачплесис» (членом вспомогательного, «спортивного» общества при этом кружке был и юный Ян Райнис)[1159], а в личных связях с участниками Тифлисского кружка офицеров-народовольцев был уличен и за это подчинен негласному надзору полиции великий сын Грузии Илья Чавчавадзе[1160].

Многие офицеры-народовольцы, избежав репрессий, смогли впоследствии ярко, с большой пользой для России, проявить себя на воинской службе. Капитаны 1 ранга Н.В. Юнг, П.О. Серебренников, В.Н. Миклухо-Маклай (родной брат великого путешественника) командовали первоклассными броненосцами: соответственно – «Орел», «Бородино», «Адмирал Ушаков». Все они погибли в Цусимском бою[1161].

Сражался под Цусимой и капитан 1 ранга Л.Ф. Добротворский – командир крейсера «Олег», а генерал А.И. Вершинин был к 1905 г. градоначальником Порт-Артура. Знаменитый руководитель восстания 1905 г. на крейсере «Очаков» лейтенант П.П. Шмидт тоже участвовал в военно-революционном кружке «Народной воли», правда уже «второго призыва» (1884 – 1886 гг.)[1162].

Самыми выдающимися из участников Военной организации народовольцев были ее руководители – Николай Евгеньевич Суханов и заменивший его Александр Викентьевич Буцевич. Первый из них, самоотверженный, благородный и обаятельный, «чистый, как прозрачный хрусталь», стал одним из самых авторитетных членов ИК; его «душевные качества были так высоки, что можно сказать: счастлива та партия, к которой пристают Сухановы!»[1163] Не зря Софья Перовская перед смертью, из тюрьмы завещала товарищам «беречь Наума (псевдоним Суханова. – Н.Т.) и Верочку»[1164] (Фигнер). Достойно заменил Суханова и в Военно-революционном центре и в Исполнительном комитете Буцевич, тоже лейтенант флота, «блестящий по уму и образованию»[1165] (окончил Морское училище, Морскую академию, Институт путей сообщения), искусный, зажигательно темпераментный пропагандист, агитатор и организатор.

По косвенным данным, ИК «Народной воли» пытался не без успеха привлечь к себе некоторых «лиц высшей военной иерархии»[1166], включая самого популярного из российских военачальников второй половины XIX века, легендарного «белого генерала» М.Д. Скобелева и самого образованного из них, начальника Академии Генерального штаба М.И. Драгомирова. Скобелев, известный своим фрондерством против трона[1167], в марте 1881 г. в Петербурге будто бы предлагал графам М.Т. Лорис-Меликову и Н.П. Игнатьеву «арестовать Александра III и заставить его подписать манифест о конституции»[1168], а в начале 1882 г. в Париже присылал своего адъютанта к П.Л. Лаврову с просьбой о свидании инкогнито «для переговоров о некоторых важных вопросах», но Лавров от свидания уклонился[1169]. Что касается Драгомирова, то с ним, по данным народовольца С.А. Иванова, вел прямые переговоры Н.А. Тихоцкий, причем Драгомиров заявил Тихоцкому: «Что же, господа! Если вы будете иметь успех, я – ваш!»[1170]. Возможность таких переговоров подтверждают воспоминания М.А. Тихоцкой (Балавенской) о том, что ее брат был близок к Драгомирову и ввел в круг своих «больших и сильных связей» М.Ф. Грачевского, фактически возглавлявшего в первой половине 1882 г. всю деятельность «Народной воли»[1171].

Наибольшее внимание «Народная воля» уделяла интеллигентной молодежи. Именно в ней (особенно, в студенчестве), а не в крестьянстве и не в рабочих или военных народовольцы усматривали главный источник пополнения сил для своей партии. Наблюдательный директор Департамента полиции В.К. Плеве в 1881 г. верно подметил: «крамола производит во время студенческих беспорядков рекрутский набор»[1172]. Партия крестьянской демократии, выражавшая и отстаивавшая прежде всего интересы крестьянства, «Народная воля» по составу и методам борьбы «была в основном партией интеллигенции, преимущественно молодой»[1173]. Естественно поэтому, организационная структура партии строилась с расчетом главным образом на интеллигентские и, в первую очередь, студенческие силы.

Деловые связи «Народной воли» с учащейся молодежью страны были централизованы так же, как и ее рабочие и военные связи[1174].

В Петербурге действовала Центральная университетская группа, организаторами и первыми руководителями которой были вездесущий Желябов и Перовская. Группа объединяла и направляла усилия народовольческих кружков не только в самом университете, но и в других (во всех без исключения) вузах столицы. В университетских кружках выделялись активностью Л.М. Коган-Бернштейн и П.П. Подбельский – герои и жертвы всемирно известной Якутской трагедии 1889 г., а также В.Г. Богораз-Тан, Л.Я. Штернберг, С.С. Салазкин – впоследствии выдающиеся ученые (Салазкин, кроме того, стал видным государственным деятелем, последним министром просвещения досоветской России)[1175]. В одном из университетских кружков «Народной воли» участвовал и В.И. Вернадский – будущий академик. Студенческим кружком «Народной воли» в Технологическом институте руководил И.И. Гриневицкий – тот, кто 1 марта 1881 г. взорвал бомбой Александра II и себя самого. Народовольческий кружок в Институте путей сообщения возглавлял агент ИК А.Б. Арончик, приговоренный в 1882 г. по делу «20-ти» к пожизненной каторге, потерявший рассудок и умерший в Шлиссельбургском застенке весной 1888 г. На медицинских курсах такой кружок организовали две сестры члена ИК М.Н. Ошаниной, Елизавета и Наталия Оловениковы.

Центральные группы, подобные петербургской, координировали деятельность многочисленных студенческих кружков в Москве, Казани, Киеве. Кстати, в Киевскую центральную группу, наряду со студентами университета, входили даже воспитанники духовной академии и кадетского корпуса. Возглавляли группу в 1881 г. А.И. Бычков, а с осени 1882 г. – А.Н. Бах (будущий академик) и др. Позднее в одном из киевских народовольческих кружков участвовал Н.П. Василенко[1176] – будущий президент Академии наук Украины (в 1918 г. – и.о. председателя Совета министров при гетмане П.П. Скоропадском).

Отдельные студенческие кружки создавались при местных организациях «Народной воли» во всех городах, где были высшие учебные заведения (Одесса, Харьков, Вильно, Дерпт, Ярославль). В одном из одесских кружков участвовал студент А.А. Мануйлов[1177] – впоследствии крупный ученый-экономист, ректор Московского университета и министр просвещения, в другом – студент В.А. Хавкин[1178], будущий бактериолог и эпидемиолог с мировым именем, первооткрыватель вакцин против чумы и холеры, национальный герой Индии, у нас, россиян, полузабытый. В контакте со студенческими кружками действовали гимназические и семинарские кружки тех же и многих других (где не было высших учебных заведений) городов. Например, в Иркутске народоволец К.Г. Неустроев (вскоре арестованный и казненный) руководил кружком молодежи, в котором участвовал юный гимназист Д.Н. Прянишников – еще один будущий академик[1179]. Всего, по данным С.С. Волка, которые, конечно же, нельзя считать исчерпывающими, студенческих кружков «Народной воли» было 30 – 40, гимназических – до 25[1180].

Здесь самое время сказать, что среди народовольцев и, вообще, народников 70-х годов очень много было высокоодаренных, культурных людей. Десятки из них стати (иные – после долголетней тюрьмы, ссылки, каторги) выдающимися учеными: трое – почетными академиками (Н.А. Морозов, Э.К. Пекарский, Д.Н. Овсянико-Куликовский), десять – академиками (М.М. Ковалевский, В.И. Вернадский, С.Ф. Платонов[1181], Д.Н. Прянишников, Е.С. Федоров, А.Н. Бах, Д.П. Коновалов, М.А. Павлов, Д.К. Заболотный, Н.П. Василенко), пятеро – членами-корреспондентами Российской академии, в том числе великий ученый, третий по значению – после И.М. Сеченова и И.П. Павлова – русский физиолог Н.Е. Введенский[1182]. Яркий след в отечественной науке оставили, хотя и не получив академических регалий, почвовед П.А. Костычев, юрист П.И. Стучка, электротехник Н.Г. Славянов, химик П.А. Лачинов, биохимик С.С. Салазкин, экономисты А.А. Мануйлов и М.И. Туган-Барановский[1183], историк И.М. Гревс, этнограф В.Г. Богораз-Тан, литературовед С.А. Венгеров, медики В.К. Анреп и Д.Д. Бекарюков, геолог П.Я. Армашевский и многие другие. Никак не титулованы в науке, но внесли в нее всемирно значимый вклад географ П.А. Кропоткин, бактериолог В.А. Хавкин, этнограф В.И. Иохельсон, археолог Д.А. Клеменц, библиограф Н.А. Рубакин, статистик В.Е. Варзар, изобретатель Н.И. Кибальчич.

К числу специальных организаций «Народной воли» можно отнести и Общество «Красного Креста». В уставе общества было прямо записано, что оно «есть специальный отдел общей организации партии „Народной воли“», основанный с целью материальной помощи жертвам царских репрессий и организации побегов политических заключенных[1184]. Основали общество летом 1881 г. член Исполнительного комитета Ю.Н. Богданович и агент Комитета И.В. Калюжный. Они же подготовили в Сибири цепь убежищ для ссыльно-каторжных беглецов («сибирский путь»). По «сибирскому пути», в некоторых поволжских городах и в обеих столицах были созданы местные группы (отделы) «Красного Креста». Представители местных групп и один представитель ИК (первым был Богданович) составляли Центральное управление общества, которое руководило местными группами, но отчитывалось перед ИК. В конце 1881 г. «Народная воля» создала и заграничный отдел своего «Красного Креста». Его возглавили П.Л. Лавров и В.И. Засулич, сотрудничал с ним П.А. Кропоткин.

После того, как ИК летом 1881 г. был разгромлен, народовольческий «Красный Крест» принял межпартийный характер и под разными названиями и в различных формах существовал в начале XX века.

Кроме специальных организаций «Народная воля» имела еще специальных агентов, которые действовали по ее указаниям как бы в тылу противника – в чиновных канцеляриях, полицейских участках и даже в самом сердце русского сыска. Засланный в III отделение агент «Земли и воли» Н.В. Клеточников присоединился к «Народной воле» при самом ее возникновении и прослужил ей почти полтора года из двух лет своей контрразведывательной службы. Начал он эту службу простым «чиновником для письма», с декабря 1880 г. уже заведовал секретной частью 3-го делопроизводства Департамента полиции, а с 1 января 1881 г. был младшим помощником делопроизводителя всего Департамента[1185]. Он доставлял народовольцам данные секретной статистики по государственным преступлениям, уведомлял о предательских показаниях арестантов (Г.Д. Гольденберга, В.А. Швецова, В.В. Дриго, А.Я. Жаркова), называл имена тех, кто разыскивался жандармами, кому грозил обыск, за кем начали слежку. Главное же, Клеточников обезвреживал тайных агентов сыска и всякого рода ловушки, провокации против нелегалов[1186]. Некоторых шпионов народовольцы печатно разоблачали (так, в № 1 «Народной воли» был «пропечатан» П.И. Рачковский – впоследствии шеф заграничной агентуры царизма), других, особо опасных, как Н.В. Рейнштейн и А.Я. Жарков, уничтожали, но чаще всего шпиона, названного Клеточниковым, брали на учет, сами остерегались его, а за ним следили и таким образом иной раз выявляли новых шпионов, о которых не знал даже Клеточников. «Агент», как просто (без имени) называли в ИК Клеточникова, был феноменально законспирирован и до последнего дня своей службы в Департаменте полиции пользовался доверием властей. 20 апреля 1880 г. за «отлично-усердную и ревностную службу» Александр II наградил его орденом св. Станислава 3 степени[1187].

В роли специальных агентов «Народной воли» выступали также ее заграничные представители. В разное время таковыми были Л.Н. Гартман (с 1880 г. в Лондоне), П.Л. Лавров, Л.А. Тихомиров, М.Н. Ошанина (с 1882 г. в Париже). В самом ИК была учреждена должность секретаря для заграничных сношений. С осени 1880 г. ее занимала Вера Фигнер.

Такова была организационная структура «Народной воли». Итак, по самым осторожным подсчетам, Исполнительный комитет, 5 центральных местных групп, 80 – 90 местных, 100 – 120 рабочих, 30 – 40 студенческих, 20 – 25 гимназических и 50 военных по всей стране объединялись в организацию, которая мощностью и размахом далеко превзошла все русские революционные организации прошлого. Численность «Народной воли» определить трудно. Оформленных членов организации было, как полагают, примерно 500[1188], но ее участников и соучастников – в десятки раз больше. Ежегодные «обзоры» Департамента полиции свидетельствуют: с 1 июля 1881 по 31 декабря 1890 г. жандармские управления довели до конца 11.704 дознания по делам о государственных преступлениях против 16.476 человек, причем, как явствует из содержания «Обзоров», абсолютное большинство этих людей обвинялось в принадлежности к «Народной воле» или в пособничестве ей[1189]. Подчеркну, что здесь не отражены первая половина 1881-го и весь 1880 г., когда преследования «Народной воли» были не меньшими (если не большими), чем во второй половине 1881 или в 1882 г. С учетом тех лет (жандармские «обзоры» тогда не составлялись) число обвиняемых по политическим делам, вероятно, превысило бы к 1891 г. 20 тысяч.

«Народная воля» – первая по времени революционная организация в России, которую принято называть партией. Само понятие «партия», в отличие, например, от общества (тем более группы, кружка и пр.) предполагает наличие по крайней мере трех обязательных критериев – идеологически развитой платформы, столь же развитых уставных принципов и организационной структуры плюс национальный масштаб. В «Народной воле» все эти три критерия были налицо.

Разумеется, надо учитывать, что в 70 – 80-х (как и в 60-х[1190]) годах понятия «партия» и «организация» не совпадали. Афористически емко и точно разграничил эти понятия Александр Михайлов: «Партия заключает в себе организацию, но последняя определенно ограничена в себе самой. Партия – это солидарность мысли, организация – солидарность действия»[1191]. Называть партией в современном смысле можно лишь организацию «Народной воли», тогда как в 1870 – 1880-е годы под «партией Народной воли» разумелись не только участники народовольческой организации, но и все их единомышленники. Организация «Народной воли» опиралась не на массы народа, не на класс, а на узкий слой россиян, на партию единомышленников, которую она сама создавала. В этом заключалась слабость организационных основ «Народной воли», унаследованная от ее предшественников, ибо в 70-е годы, «существовал хорошо организованный и прекрасно дисциплинированный центр, существовали вокруг него созданные им организации разных разрядов, а что было вне этих организаций, было хаосом, анархией. Составные элементы этого хаоса называли себя членами партии, но дело не выигрывало, а теряло от этого»[1192].

9.3. Исполнительный комитет

Итак, «самочинным центром» и своего рода становым хребтом «Народной воли» был ее Исполнительный комитет. Он вырос из Липецкого ИК и стал уже четвертым в народничестве 70-х годов Исполнительным комитетом[1193].

Учредителями ИК «Народной воли» были 10 членов Липецкого ИК (все участники Липецкого съезда, кроме Г.Д. Гольденберга): А.Д. Михайлов, А.И. Желябов, Н.А. Морозов, М. Ф. Фроленко, Л.А. Тихомиров, Н.Н. Колодкевич, С.Г. Ширяев, А.А. Квятковский, А.И. Баранников, М.Н. Ошанина. К ним сразу после раскола «Земли и воли», уже в августе – сентябре 1879 г., присоединились С.Л. Перовская, В.Н. Фигнер, А.И. Зунделевич, С.А. Иванова, А.В. Якимова, Т.И. Лебедева, С.С. Златопольский, Г.П. Исаев, Н.К. Бух, В.В. Зеге фон Лауренберг; несколько позднее, но еще до конца 1879 г. – М.Ф. Грачевский, П.А. Теллалов, Е.Д. Сергеева, О.С. Любатович, М.Н. Тригони; в 1880 г. – А.П. Корба, Ю.Н. Богданович, М.В. Ланганс, Н.Е. Суханов, А.А. Франжоли, Е.Ф. Завадская. Это и есть изначальный (до 1 марта 1881 г.) и основной состав членов ИК, который сами народовольцы впоследствии называли «Великим»: 31 человек, не считая агентов Комитета (о них речь пойдет особо).

После 1 марта 1881 г. на смену выбывшим (арестованным, расстрелянным, повешенным) в члены ИК были приняты С.Н. Халтурин, А.В. Буцевич, Я.В. Стефанович, В.А. Жебунев, В.С. Лебедев, С.В. Мартынов и Г.Г. Романенко. С.С. Волк считает, что в 1882 г. Вера Фигнер «единолично» приняла в ИК еще С.П. Дегаева и А.А. Спандони[1194]. Это неверно. Фигнер осенью 1882 г., т.е. уже после гибели ИК, создавала новый революционный «центр» (с участием Дегаева, Спандони, М.Ю. Ашенбреннера и Н.М. Рогачева), который должен был наследовать «исчезнувшему Комитету»[1195]. Никого из членов этого «центра» ни сама Фигнер, ни другие составители списков ИК (Л.А. Тихомиров, А.П. Корба, редакторы 3-го сборника «Народовольцы») не включали в свои списки. Зато, по свидетельству Г.А. Лопатина, на январском 1884 г. съезде народовольцев в Париже новыми («парижского помазания») членами ИК были избраны сам Лопатин, Н.М. Салова, В.И. Сухомлин (составившие Распорядительную комиссию), В.А. Караулов и А.Н. Кашинцев. Последние двое вскоре по прибытии в Россию были арестованы, и вместо них Распорядительная комиссия, с ведома Л.А. Тихомирова и М.Н. Ошаниной (оставшихся в Париже), кооптировала в ИК А.Н. Баха и С.А. Иванова[1196]. Таким образом, можно считать, что после 1 марта 1881 г. в ИК были приняты 14, а всего за время своего существования ИК насчитывал 45 членов, но, ввиду текучести состава из-за частых арестов, одновременно их никогда не было больше 20-ти.

ИК «Народной воли» имел свой устав, составленный в результате доработки Липецкого устава. Подлинник его до нас не дошел. Сохранилась лишь жандармская (возможно, не вполне точная) копия, впервые опубликованная в 1924 и переизданная в 1965 г.[1197]. Первый же параграф устава гласит: «Исполнительный комитет должен быть центром и руководителем партии в достижении целей, поставленных в программе». Согласно этому и другим параграфам (их в уставе – 77), ИК руководил всеми сферами деятельности и всеми – местными и специальными – организациями партии, выбирал Администрацию и редколлегию печатного органа, назначал и смещал должностных лиц, заключал договора с «посторонними группами». Кроме обычных, ИК по уставу (§ 13) осуществлял и «чрезвычайные функции» (только на общих собраниях большинством в 2/3 действующих членов Комитета): «составление и изменение программы; составление и изменение устава; исключение членов и смертный для них приговор».

Вся деятельность и самый подбор кадров ИК регулировались по принципу «выборной централизации» (§ 9), т.е. при сочетании выборности всех должностей с «безусловным подчинением» личности Комитету, меньшинства – большинству. В члены ИК могли быть приняты только люди, уже доказавшие свою способность к революционной работе (как правило, бывшие «чайковцы», «москвичи», землевольцы), по рекомендации для каждого кандидата 5 членов-поручителей, лично знающих его. Мало того, каждый такой кандидат до вступления в члены ИК должен был «некоторое время пробыть агентом 2-й степени» (§ 44).

Агенты ИК «Народной воли» представляли собой ближайших кандидатов в ИК и различались по степеням доверия. Агент 1-й степени являлся личным помощником того или иного члена ИК и не имел по отношению к Комитету ни прав, ни обязанностей. Агент же 2-й степени обязывался в течение года выполнять любые поручения Комитета, после чего был вправе баллотироваться в члены ИК. Среди агентов ИК 2-й степени были такие выдающиеся народовольцы, как Н.И. Кибальчич, Н.В. Клеточников, С.Н. Халтурин, А.К. Пресняков, Г.М. Гельфман, Н.А. Саблин, П.С. Ивановская, Л.Н. Гартман.

Примечательно, что все члены ИК в сношениях с посторонними, а также в показаниях после ареста называли себя не членами Комитета, а только его агентами. Так они держались правила, которое было закреплено еще в Липецком уставе («Комитет должен быть невидим и недосягаем»[1198]), а затем и в уставе народовольческого ИК (§ 56). Признанный вождь «Народной воли» Андрей Желябов на процессе 1 марта 1881 г. тоже называл себя агентом ИК 3-й степени[1199]. Это, по справедливому замечанию Г.В. Плеханова, «не умаляло, а увеличивало обаяние знаменитого Комитета»[1200], ибо все думали, что если такая личность, как Желябов, – всего лишь агент ИК 3-й (т.е. на взгляд со стороны, низкой) степени доверия, то каковы же должны быть члены этого Комитета! «Когда мы (ярославские лицеисты. – Н.Т.) прочли заявление Желябова о том, что он является в организации „Народной воли“ только агентом 3-ей степени, – вспоминал, например, А.В. Гедеоновский, – то мы решили, что при такой силе революционной партии не может быть и речи о длительном существовании самодержавия»[1201]. Между тем Желябов здесь следовал не только духу, но и букве устава ИК, ибо агент 3-й (высшей!) степени доверия – это и был член Комитета.

Общие (по особо важным вопросам) и частные собрания членов ИК были высшим органом «Народной воли». На общем собрании избиралась Администрация[1202], которая руководила всеми делами партии между собраниями. По уставу (§ 21) она должна была состоять из 5-ти членов и 3 кандидатов, но практически едва ли когда-нибудь включала в себя больше трех человек. Судя по воспоминаниям В.Н. Фигнер[1203], первыми ее членами были А.Д. Михайлов, Л.А. Тихомиров и (до своего ареста 24 ноября 1879 г.) А.А. Квятковский, которого заменил М.Ф. Фроленко, уже избиравшийся членом донародовольческого (липецкого) состава Распорядительной комиссии.

Исполнительный комитет издавал центральный орган «Народной воли», газету «Народная воля» (более похожую на журнал), – этот «„Правительственный вестник“ партии», как выразился Г.А. Лопатин. Газета выходила с октября 1879 г. по октябрь 1885 г. (всего – 12 номеров) и оказалась самым долговечным из подпольных изданий в России XIX в. В редколлегию 1 – 9 номеров бессменно входил Л.А. Тихомиров, а вместе с ним редактировали № 1, 2 и 3 – Н.А. Морозов и А.И. Иванчин-Писарев, № 4 и 5 – А.П. Корба, № 6, 7, 8 и 9 – В.С. Лебедев; № 10 вышел под редакцией Г.А. Лопатина и П.Ф. Якубовича, № 11 – 12 – В.Г. Богораза, Б.Д. Оржиха и Л.Я. Штернберга. Литературным консультантом редакции всех номеров, кроме посленего, был Н.К. Михайловский.

В качестве приложения к газете «Народная воля» ИК издавал с июня 1880 по ноябрь 1885 г. Листок «Народной воли» (вышло 7 номеров) и, кроме того, – специально для пропаганды среди рабочих – «Рабочую газету» (всего – 3 номера: 15 декабря 1880, 27 января 1881 и 8 декабря 1881 г.). Основателем и фактически главным редактором «Рабочей газеты» был до своего ареста А.И. Желябов, которому помогал энтузиаст «рабочего дела» ИК студент И.П. Каковский (умер от туберкулеза весной 1881 г., так и не разысканный карателями). После ареста Желябова и смерти Каковского № 3 «Рабочей газеты» редактировал П.А. Теллалов.

Еще два печатных органа ИК издавал за границей. С 1883 по 1886 гг. в Женеве вышли 5 номеров Вестника «Народной воли» (редакция, которую составляли П.Л. Лавров и Л.А. Тихомиров при участии М.Н. Ошаниной, находилась в Париже). В 1883 же году в Женеве ИК начал издание Календаря «Народной воли» (редакторы – Л.А. Тихомиров и В.И. Иохельсон), но этот «революционный месяцеслов» после выхода первой книги не возобновлялся.

Итак, всего «Народная воля» сумела наладить выпуск 5-ти периодических изданий. Напомню, что ранее только вторая «Земля и воля» имела в России и нечаевская «Народная расправа» – за границей по одному такому изданию, а все другие нелегальные организации довольствовались печатанием лишь отдельных прокламаций. В связи с этим впечатляет размах типографских возможностей «Народной воли». Если прежние организации революционеров в России имели (далеко не все) по одной, самое большее – по две, типографии, то народовольцы содержали, хотя и разновременно, пять типографий в Петербурге (самая ранняя из них была основана 22 августа 1879 г.), по две в Одессе и Харькове, по одной в Москве, Киеве, Туле, Таганроге, Новочеркасске и Дерпте (Тарту), итого – 15 типографий в самой России. Кроме того, с начала 1882 г. функционировала «Заграничная типография „Народной воли“» в Женеве.

ИК «Народной воли» имел при себе и уникальный отдел – динамитную лабораторию, унаследованную от группы «Свобода или смерть». Первым ее руководителем был С.Г. Ширяев, а после его ареста, 3 декабря 1879 г., лабораторию возглавил Н.И. Кибальчич. Он создал новую, сильнее прежней (нобелевской), разновидность динамита в виде желе («гремучий студень») и сконструировал на этой основе бомбы, перед секретом устройства которых встали в тупик царские эксперты, заключившие на процессе 1 марта 1881 г., что динамит Кибальчича доставлен из-за границы. Кибальчич тогда из чувства патриотизма не стерпел: «Я должен возразить против мнения экспертизы о том, что гремучий студень заграничного приготовления. Он сделан нами»[1204]. После ареста и казни Кибальчича динамитной лабораторией руководил еще один саратовец (как и Ширяев) М.Ф. Грачевский, арест которого 5 июня 1882 г. стал концом лаборатории.

Возглавляя все сферы деятельности «Народной воли» от сочинения программно-теоретических опусов до производства бомб, Исполнительный комитет неустанно изыскивал на все это денежные средства. Расходовал он много (только с октября 1879 до конца 1880 г. – больше 60 тыс. руб.[1205]), но все-таки «гораздо ниже его планов и предположений», так что «безденежье неожиданно стучалось в двери конспиративных квартир и переступало их пороги»[1206]. Начальный капитал ИК составили остатки средств Д.А. Лизогуба и приданое молодоженов Н.С. Зацепиной и В.М. Якимова – всего 31 тыс. руб. В дальнейшем касса «Народной воли» (т.е. фактически Исполнительного комитета как финансового распорядителя партии) пополнялась почти исключительно за счет добровольных пожертвований. О пожертвованиях сообщалось в каждом номере газеты «Народная воля» (иные из них складывались в крупные суммы: с марта по ноябрь 1881 г. – около 30 тыс. руб., с ноября 1881 по 1 февраля 1882 г. – еще почти 25 тыс.[1207]. При этом самые крупные пожертвования печатно не объявлялись, чтобы не навести царский сыск на след жертвователей. Сами жертвователи подписывались условно: «Доброжелатель», «Весьма сочувствующий», «Уверовавший», «Раскаявшийся консерватор», «Александр не III» и даже «Приближенный Александра III». Жандармский департамент завел о них специальное дело, разослав запросы во все ГЖУ, на что все начальники отвечали: «во вверенных им управлениях» оные «прозвища» неизвестны. Только начальник Киевского ГЖУ сообразительно разъяснил: «Я полагаю, что оных прозвищ не существует в преступной среде, а употреблены они лишь при посылке денег для того, чтобы знать, что деньги дошли по назначению»[1208]. «Источник, откуда черпают свои денежные средства наши революционеры, остается загадкой», – досадовал М.Н. Катков[1209].

Одного (может быть, самого крупного) жертвователя «голубые мундиры» все-таки вычислили. Им оказался золотопромышленник Константин Михайлович Сибиряков[1210], получавший ежегодно по 1,5 млн. руб. дохода. В жандармском досье о нем за 1880 г. отмечено, что он «постоянно окружен» людьми «вредного направления» (среди них назван А.К. Соловьев), что «многие социалисты у него просто живут», и «можно предполагать», что он «тратит свои громадные доходы на распространение вредной правительству пропаганды»[1211].

С начала и до конца «Народной воли» ее Исполнительный комитет как «самочинный центр» партии «стоял вне отчетности и вне контроля»[1212]. «Он никогда не был исполнительным, а всегда был распорядительным», – подчеркивала М.Н. Ошанина[1213]. Так же, как и первый ИК Валериана Осинского, народовольческий Исполнительный комитет не исполнял ничьих решений, кроме его собственных. Такая авторитарность, шокирующая демократически настроенных историков, вредила самому ИК, ибо не только возвышала его над партией, но и отдаляла от нее и даже противопоставляла ей. Но в условиях подполья, где приходилось действовать «Народной воле», ИК вынужден был идти на это ради собственной и всей партии безопасности. К тому же уникальный по совокупности достоинств состав допервомартовского, «Великого» ИК гарантировал его от злоупотреблений властью, как и от чванства, карьеризма и прочей корысти.

Вопреки ходячему – от М.Н. Покровского до А.А. Левандовского – мнению, будто «Народная воля» преемственно связана с нечаевщиной так, что «нечаевщина переселилась в „Народную волю“»[1214], в действительности у «Народной воли» при чисто внешнем сходстве отдельных признаков не было ничего общего с нечаевщиной. Принцип «цель оправдывает средства» ИК допускал только «по отношению к правительству, как врагу», подчеркнув при этом в своей программе: «лица и общественные группы, стоящие вне нашей борьбы с правительством, признаются нейтральными; их личность и имущество неприкосновенны»[1215]. Внутри самой партии устав ИК провозглашал: «Все члены Исполнительного комитета равноправны <…> Все за каждого и каждый за всех», а устав низовой ячейки (дружины) народовольцев предписывал им «такое личное поведение, которое не вредило бы ни репутации партии, ни интересам самой дружины»[1216].

Нравственная сторона революционного дела всегда была предметом особой заботы ИК и всей партии. «Только строгое соблюдение высокого нравственного ценза дает нам возможность создавать революционную организацию», – писала газета «Народная воля»[1217]. В предсмертном «Завещании» Александра Михайлова есть такие строки: «Завещаю вам, братья, заботиться о нравственной удовлетворенности каждого члена организации. Это сохранит между вами мир и любовь»[1218].

Софья Перовская на процессе цареубийц вела себя сдержанно (хотя и с таким самообладанием и достоинством, что государственный секретарь Е.А. Перетц, наблюдавший за ней в дни суда, заключил: «Она должна владеть замечательной силой воли и влиянием на других»[1219]). Во всяком случае, на политические выпады прокурора она не отвечала. Но попытка выставить народовольцев жестокими и безнравственными отщепенцами так ее возмутила, что она все свое – очень краткое «последнее слово» целиком употребила на отповедь этой попытке. «Много, очень много обвинений сыпалось на нас со стороны г. прокурора. Относительно фактической стороны обвинений я не буду ничего говорить, – я все их подтвердила на дознании, – но относительно обвинения меня и других в безнравственности, жестокости и пренебрежении к общественному мнению, относительно всех этих обвинений я позволю себе возражать и сошлюсь на то, что тот, кто знает нашу жизнь и условия, при которых нам приходится действовать, не бросит в нас ни обвинения в безнравственности, ни обвинения в жестокости»[1220].

«В истории русской мысли, – резонно заметил ее известный знаток, – возможно, не было другого течения, представители которого приписывали бы столь великое значение „нравственному фактору“, как революционные народники»[1221].

Конечно, в семье – не без урода: встречались среди народовольцев (иногда и в самом ИК) как исключения авантюрист Г.Г. Романенко, ренегат Л.А. Тихомиров, предатель Н.И. Рысаков, провокатор С.П. Дегаев. Но истинные герои «Народной воли», корифеи ее «Великого ИК», большей частью загубленные на эшафоте и в застенках царизма, отличались и в нравственном, и в деловом, и в прочих отношениях столь выдающимися достоинствами, что в любой цивилизованной стране были бы национальной гордостью. Это, в первую очередь, – блистательный самородок из крепостных крестьян, великолепный агитатор, трибун и организатор с интеллектом первоклассного государственного деятеля, прирожденный лидер Андрей Иванович Желябов[1222]. Это – и бывший главный администратор «Земли и воли», ее «Катон-Цензор», несравненный классик революционной конспирации Александр Дмитриевич Михайлов, который и в новой организации играл прежнюю роль вездесущего и всеведущего стража ее безопасности. Это, конечно же, – и Софья Львовна Перовская.

Активная участница трех самых крупных революционных организаций 70-х годов (Большого общества пропаганды, «Земли и воли» и «Народной воли»), пожалуй, самая обаятельная личность в народническом движении, его, по словам С.М. Кравчинского, «нравственный диктатор», Перовская именно в «Народной воле» обрела необычайную, только для нее характерную силу воздействия на окружающих. «Когда, – вспоминал о ней Кравчинский, – устремив на человека свой пытливый взгляд, проникавший, казалось, в самую глубину души, она говорила со своим серьезным видом: „Пойдем!“ – кто мог ответить ей: „Не пойду“?»[1223]. Все, кто знал Перовскую-народоволку, восхищались обаянием ее личности. В.Д. Лебедева (двоюродная сестра члена ИК «Народной воли» Т.И. Лебедевой) рассказывала о ней Льву Толстому: «Хрупкая, нежная, она оставила у меня впечатление яркого светлого метеора»[1224]. «В ней, – вспоминал о Перовской Г.А. Лопатин, – было пропасть доброты, сердечности, скромности и всяческой женственности»[1225]. Вместе с тем Софья Львовна «была требовательна и строга по отношению к товарищам-единомышленникам, а к политическим врагам – к правительству – могла быть беспощадной»[1226]. О таких людях на Востоке говорят: «человек тверже камня, но нежнее розы». Личность с исключительно развитым чувством долга, Перовская превыше всего ставила верность – делу, товарищам, собственным убеждениям. Ее предсмертное письмо к матери (многократно опубликованное на разных языках мира) английский журнал «Атенеум» назвал «самым замечательным и трогательным из всех известных миру произведений эпистолярной литературы»[1227]. «Я жила так, как подсказывали мне мои убеждения, – написала перед казнью Перовская. – Поступать же против них я была не в состоянии, поэтому со спокойной совестью ожидаю все, предстоящее мне»[1228].

Рядом с трехзвездием Желябов – Перовская – Михайлов в составе Исполнительного комитета «Народной воли» действовали столь же выдающиеся, хотя, кроме двух-трех, менее известные организаторы и практики революционного дела[1229]. В числе организаторов (да и практиков) одно из первых мест занимал Николай Александрович Морозов – бывший «чайковец» и землеволец, заговорщик, террорист, публицист, автор ценнейшего 3-томника мемуаров, ученый-энциклопедист с тернистой судьбой (был осужден в 1882 г. по делу «20-ти» на вечную каторгу, провел 23 года в одиночных склепах Петропавловской и Шлиссельбургской крепостей, после чего, освобожденный революцией 1905 г., плодотворно трудился еще больше 40 лет, стал почетным членом Академии наук СССР и умер 30 июля 1946 г. на 93-м году жизни последним из революционеров-народников)[1230].

Замечательными организаторами были также герои «хождения в народ» и зачинатели политического направления в «Земле и воле» Александр Александрович Квятковский и Степан Григорьевич Ширяев. Оба они стали центральными фигурами процесса «16-ти» (1880 г.) – первого суда над партией «Народная воля», – и оба были приговорены к смертной казни: Квятковского повесили, а Ширяеву заменили казнь вечной каторгой, столь убийственной, что он не прожил там и одного года. Далее, в первом ряду народовольцев-организаторов блистали: руководитель московской группы «Народной воли», «народовольческий московский генерал-губернатор», по выражению В.Я. Богучарского, Петр Абрамович Теллалов (грек по национальности), тоже осужденный на смертную казнь – по процессу «17-ти» в 1883 г.[1231]; главы Военной организации «Народной воли» Николай Евгеньевич Суханов и Александр Викентьевич Буцевич (речь о них шла в предыдущем разделе) и две замечательные женщины, о которых тоже подробно говорилось ранее, – Вера Николаевна Фигнер и Мария Николаевна Ошанина. Из них Суханов, Буцевич и Фигнер были приговорены на разных процессах к смертной казни[1232], Ошанина эмигрировала.

Среди практиков выделялись в ИК четверо: Михаил Федорович Фроленко – революционный удалец, сумевший десять лет кряду, находясь при этом на первом плане и ни разу не подвергнувшись аресту, инициативно участвовать во множестве рискованных актов на всех этапах движения[1233] и лишь в марте 1881 г. был арестован и приговорен по делу «20-ти» к смертной казни («милостью» царя казнь была заменена вечной каторгой, которую Фроленко отбывал больше 23 лет – до революции 1905 г.); Михаил Федорович Грачевский – фанатически целеустремленный герой и мученик «Народной воли», «человек-факел», который осенью 1887 г. в Шлиссельбургской крепости – после того, как за три года в ней погибли 22 узника, – покончил с собою мучительным, но символическим для революционера способом (сжег себя!) и ценой такого самопожертвования заставил царизм смягчить шлиссельбургский режим, что позволило некоторым узникам (среди них – Морозову, Фигнер, Герману Лопатину, Фроленко) в конце концов выйти на волю; Николай Николаевич Колодкевич – один из самых авторитетных (ныне забытых) корифеев «Народной воли» и «самых выдающихся по своей нравственной чистоте», «совершенно идеальных людей» с «особым, чарующим обаянием»[1234], известный в то время всем революционерам и жандармам империи под кличкой «Кот-Мурлыка»; Арон Исаевич Зунделевич, который и в «Народной воле» выполнял прежние, «землевольческие» обязанности своеобразного «министра иностранных дел» и, кроме того, вникал в каждое практическое дело ИК как исполнитель или даже инициатор.

Что касается Льва Александровича Тихомирова, то его совершенно особая судьба требует и особого разговора. В российской истории, столь богатой идейными перевертышами, все-таки мало примеров такого жизненного кульбита: поборник, отчасти даже разработчик самой антицаристской идеологии перешел на службу к царизму и написал книгу, которую поныне считают «основой монархического мышления»[1235]; редактор подпольных, самых революционных в России газет «Земля и воля» и «Народная воля» стал редактировать черносотенную газету «Московские ведомости». Политическое ренегатство Тихомирова 1888 г. современники восприняли как сенсацию, но вскоре осознали его закономерность. Сказалась и религиозная закваска Тихомирова (в роду его со времен Павла I насчитано больше 200 попов, дьячков и прочего церковного люда)[1236], а главное, зыбкость его идейного и душевного склада. Вера Фигнер свидетельствовала, что он был «человек безвольный и бесхарактерный: он поддавался влияниям, которые могли поднимать его на высоты или спускать в низины»[1237]. Здесь, что называется, и «собака зарыта»: пока революционное народничество шло в гору, Тихомиров оставался вместе с ним на высоте, но когда оно было разгромлено, у Тихомирова не нашлось сил для дальнейшей борьбы, и он скатился в низину реакции.

Роль Тихомирова в «Народной воле» обычно недооценивается, поскольку (вольно или невольно) рассматривается сквозь призму его последующего ренегатства. В.Н. Фигнер и В.А. Твардовская называли его «рупором», а Н.С. Русанов – даже «громкоговорителем» Исполнительного комитета[1238]. Думается, более точно выразилась А.П. Корба: Тихомиров в ИК «исполнял роль статс-секретаря»[1239]. Конечно, он не был генератором идей ИК, но не был и просто рупором. Тихомиров творчески участвовал в коллективном труде над программой «Народной воли», вполне разделял ортодоксально-народовольческие идеи и талантливо формулировал их в программных документах партии.

После 1 марта 1881 г. состав ИК и его роль как руководящего центра «Народной воли» существенно изменились – в худшую сторону. В послемартовском его пополнении (когда уже выбыли из строя Желябов, Перовская, Михайлов, Колодкевич, Морозов, Фроленко, Ширяев, Квятковский, Зунделевич, Суханов…) не оказалось равноценной замены кому-либо из выбывших. Единственное исключение – желябовского масштаба – представил собой член созданного в январе 1884 г. нового ИК Герман Александрович Лопатин. Он ненадолго (до своего ареста 6 октября 1884 г.) возглавил не только ИК, но и всю партию. Поэтому весь этот короткий период в истории «Народной воли» называют «лопатинским».

Герман Лопатин – один из самых замечательных россиян XIX в. Щедро одаренный от природы, энциклопедически образованный (бегло говорил на многих языках), с философским и государственным складом ума, заслуживший блеском и разнообразием своих талантов восхищение таких людей, как К. Маркс, И.С. Тургенев, Г.И. Успенский, А.М. Горький[1240], он отличался невероятной энергией, предприимчивостью, магическим дарованием пропагандиста, агитатора и организатора. «Прирожденный вождь революции, второй Желябов», – говорили о нем современники[1241].

До сих пор речь шла о наиболее выдающихся членах ИК. Из агентов же Комитета особенно выделялись двое, каждый из которых в своей области был гениален: это – общепризнанный технический гений Николай Иванович Кибальчич и поныне недооцененный гений разведки Николай Васильевич Клеточников. Кибальчич стал провозвестником космической эры, первым в мире (за 15 лет до К.Э. Циолковского) разработав – в камере смертника! – проект летательного аппарата с реактивным двигателем. «Я верю в осуществимость моей идеи, и эта вера поддерживает меня в моем ужасном положении, – писал Кибальчич о своем проекте перед казнью. – Если же моя идея после тщательного обсуждения учеными специалистами будет признана исполнимой, то я буду счастлив тем, что окажу громадную услугу родине и человечеству»[1242]. Царизм, однако, казнив Кибальчича, проект его схоронил в архиве, откуда он был извлечен лишь в 1917 г. и признан «исполнимым». Что касается Клеточникова, то он был «ангелом-хранителем» не только для революционеров, но и для всех вообще «неблагонадежных», предупреждая их о доносах, грозящих обысках и арестах, и потому имел право заявить на суде перед вынесением ему смертного приговора: «Я служил русскому обществу, всей благомыслящей России»[1243].

Таковы были деятели Исполнительного комитета «Народной воли». «Что за красочные, сильные индивидуальности! – восклицал их идейный противник чернопеределец О.В. Аптекман. – Все смелые, стойкие, волевые, самоотверженные <…> Лучшие силы революционной среды, отбор самых испытанных»[1244]. Повторю сказанное: в любой цивилизованной стране такие люди были бы гордостью нации. В царской России они стали «государственными преступниками» и подверглись жесточайшим репрессиям. Из 57 членов и агентов ИК (45 членов и 12 агентов 2-й степени[1245]) 30 человек были осуждены на смертную казнь[1246] и 12 – на каторгу от 4-летней до пожизненной, а избежали репрессий только 10: 8 из них эмигрировали, В.В. Зеге фон Лауренберг умер своей смертью, Н.А. Саблин застрелился. Еще 5 членов ИК «отделались» ссылкой в Сибирь.