Крис и Шанелька [СИ]

Глава 11

В бархатной темноте летнего вечера, насыщенного таким восхитительным ароматом шашлыка, сдобренного острыми приправами и дикой местной травкой, что казалось, можно утолить голод, только вдыхая, пока куски мяса шипят и капают на раскаленные угли, Шанелька сидела, глядя на каменный очаг, и размышляла.

Думала о том, можно ли считать вечер удачным, если она сидит одна, хотя у костра их трое. С одной стороны, должно быть грустно, одиноко и немного обидно, что, вместо запланированных ей принцев, на глазах стремительно развивается классический летний флирт не у нее, а у Крис, которой он, вроде бы, и не нужен. Но с другой, было так славно тихо сидеть, слушать море, такое близкое, радуясь, что Вова мудро не стал пользовать мангал во дворе отельчика, а все добро сложил в огромную сумку и увел своих собеседниц, собутыльниц и сошашлычниц на берег, под самые горы, где они по-школьному пролезли через дыру в сетке-рабице на какой-то дикий безлюдный кусок пляжа. В ответ на опасения, все же заповедник, охраняется, сказал, немножко красуясь:

— Та у меня тут кум в егерях, не боитесь, то наше с ним место. Может еще подойдет, у него ночной обход сегодня. Присоседится.

— Кум? — с интересом переспросила Крис.

А Шанелька поспешно сказала:

— Ой. Не надо кума, ладно? Так хорошо. Тихо.

Вова секунду поразмыслил и кивнул, ворочая обгорелые камни, еле видные в свете огромной восходящей луны:

— Как скажешь, Нелечка. Нам больше достанется. Хотя мяса много. Я люблю, чтоб от пуза. Не глядеть с голодухой, как в чужой рот кусок уходит.

И засмеялся, чиркая зажигалкой над скомканной бумагой.

В общении он оказался не так страшен, как вспомненный девочками другой кум — гвоздь неудачной вечеринки. Было видно — не дурак, и соображает быстро. Хотя, лениво размышляла Шанелька, ерзая на толстом коврике-пенке, на вечерок, конечно, Крис его хватит, а если продлить перспективу в будущее, то интересно, через сколько дней она его сковородкой по голове стукнет. Или ноутом.

Но пока вечер был волшебным. Вова, посмеиваясь, рассказывал местные байки, которых много, такое уж место. Тут и дельтапланеристы, и винзавод с благородными сортами вкуснейшего винограда, да еще нудисты со всего бывшего союза, съезжаются по старой памяти каждое лето, а еще в начале осени джазовый фестиваль.

— Весело, шумно, — говорил, принимая от Крис шампуры с нанизанными кусками мяса, лука, помидоров и укладывая их поперек камней, — до утра гудят, и вам трубы и саксофоны. Я раньше не понимал, но щас вот саксофон сильно уважаю. Очень сексуальная музычка, куда там эстрадным дамочкам. Как закрутит звук, аж к звездам, поверите, мороз по спине идет, так оно действует.

Угасающий красный свет кидал блики на смуглое лицо Крис, делая ее похожей на индеанку. И Шанелька видела одобрительную улыбку на перламутровых губах. Вова тоже улыбался, нагибаясь к углям, ворошил, свет становился ярче, блестел на зубах и в глазах. А вдалеке бумкала совсем не джазовая музычка, обычная ресторанная попса, живые исполнители, нынче это было в моде, трудились, скучно отрабатывая песню за песней, и мелодии переплетались в шумную, стукающую ударными невнятицу, летя над мерным плеском воды.

— Чтоб тишина, это надо в горы уйти, в заповедник. Ночью там чисто красота. Звезды. А слыхать, только вот родник, к примеру. Тихо-тихо журчит, будто оно в ухе. Кажется ну вот, близко. Мы пацанами были, блукали помню. Короче, решили в лесу заночевать. А там же костер ни-ни, увидят егеря, погонят, да еще по шеям надают. Так мы типа, значит, спецназ. Решили, сховаемся. А Колька фляжку с водой потерял. Пока полз, она у него с пояса слетела где-то. Ну и вот. Умостились спать, а пить охота. И оно журчит, вроде два шага и вода. Мы с Гошкой пошли на тихую, найдем, думаем, напьемся. Короче, заблукали, как те дураки. Колька сволочь уснул, а мы лазим и лазим. И днем же ходили там, все вроде знаем! А ночью, ну совсем же все другое. Так спать и свалились в траву, злые, пить охота, а орать же нельзя, чтоб Колька отозвался. Утром встали, мама рОдная, рожи опухли, мураши нас покусали, хорошо — тепло совсем. И значит, под нами, в распадке, родник, шагов пейсят не дошли. А сверху Колька дрыхнет, через дубняк видим, белеется, там деревья тонкие, листья поверху только. Мы напились, ползем обратно, и тут опа — с кустов сбоку мужики, обход, значит, егеря. Рожи сонные, злые. Ну, думаю, щас они нас, за уши. Мы как рванули, Кольку за жопу, ой, извините, девочки, за ногу короче, взашей и вниз, хорониться в сушняке. Мы ж не спим, а Колька бедняга, скачет, глаза вылупил, как у той козы, не поймет, шо такое-то. Ржали потом долго. Вернулись же с поцарапанными мордами. Спецназ, чо.

Шанелька кивала, почти усыпленная мерным говором, кусала от выданного Вовой шампура, медленно жевала вкуснейшее нежное мясо, горячее, сочное. Крис тихо смеялась, задавала вопросы, уточняя. И Вова, вполголоса отвечая, придвигался ближе, толкая ее плечом и подливая вина в белеющий пластиковый стаканчик. Он налил и Шанельке, но та, пригубив, поставила поодаль, боясь, вдруг накатит слезливое настроение, с желанием, как говорит Крис — горе мыкать. На уговоры качала головой, отказываясь.

— Не трогай ее, — вступилась Крис, — если не хочет. Я вот выпью.

— На брудершафт, — церемонно поднял стаканчик Вова.

И девочки тайком умилились развитию ухаживаний. Крис чокнулась, выпила, улыбаясь, подставила губы для такого же церемонного поцелуя.

Вместе бросили пустые стаканчики в костер, который после шампуров оживили, чтоб смотреть на пламя. Вова тут же извлек из сумки еще парочку и снова налил, вопросительно глядя на Шанельку, и она снова отрицательно покачала головой.

Устав сидеть, встала и медленно, чтоб не подворачивать ноги, пошла по маленькому пляжику, отделенному от большого завернутым краем глинистого обрыва.

— Ноги не сломай, — сказал Вова вдогонку и сразу же обратился к Крис, а она в ответ тихо засмеялась.

Шанелька шла, нащупывая подошвами гальку, камни и песчаные проплешины. Ей было прекрасно, может быть, как раз, потому что одиноко и печально. Костик всегда злился, когда она пыталась побыть сама, молча. Ему постоянно нужны были подтверждения того, что он есть, он тут и заметен. И когда Шанелька умолкала, он полагал, что уходит на второй план.

— Нам что, лучше ругаться, чем я просто помолчу? — не выдержав, спросила однажды она. И растерянно засмеялась его уверенному ответу.

— Конечно, — величественно кивнул Костик, — ругань это такое — живое, это часть семейной жизни, она должна быть!

— А если я не хочу? Зачем мне с тобой ругаться? Без причины. Мы и так ссоримся, чего еще специально это делать?

Но логика Шанельки Костика раздражала, вопросы ее он полагал занудством, о чем тут же ей сообщал. И тогда, к его радости, они все же ругались.

— Фу, — шепотом рассердилась Шанелька, поняв, что ходит под яркими мохнатыми звездами, летней прекрасной ночью, с почти килограммом вкусного мяса в животе и думает снова о Черепе. Так нельзя. Нельзя ходить в мыслях кругами, нельзя продолжать спорить с тем, кто тебя бросил, ушел, вышвырнул из своей жизни, элементарно найдя замену, как находил и раньше. И каяться нельзя, и причитать, рассказывая, а поделом тебе, глупая Нелька-Шанелька, решила, что родилась под счастливой звездой? Решила, именно тебе суждена великая, сверкающая, полная ликования двоих любовь? Решила, да промахнулась, пополнила ряды таких же доверчивых дурочек, что летели на огонь и упали, опалив крылышки. Дурочки-бабочки.

— Опять!

Она встала в черноте обрыва. Топнула ногой и, наконец, подвернула ее, больно. Разминая щиколотку, прислушалась к дальнему уже костру. Что они там? Теперь вот непонятно, идти назад, или там уже вовсю купание, или поцелуи. А она станет маячить. Лишняя. С тяжелыми мыслями в глупой голове. И что интересно, за весь вечер Алекзандер ни разу не написал Крис смску, Шанелька очень этому радовалась, потому что переживала вместо подруги. Или — вместе с ней. Это, конечно, их личные дела, но пусть бы у Крис все складывалось так, как надо. Как нужно в первую очередь ей, поправилась Шанелька в желаниях, потому что знала, несмотря на предсказанную пирсингованным вещуном жестокость, Крис часто тащит на себе не только свой груз, но и всех, кто ее окружает, если они — близкие.

Мне неважно, думала она, медленно идя под черным обрывом, так близко, что слышала шуршание сухой глины, отзывающейся на ее бережные шаги, неважно, что там с моралью, я не моралистка нисколько, а Крис взрослая и сама все понимает. У нее должны быть свои желания и свои полеты. И исполнения их тоже должны быть. Так что, пусть исполняются.

Она возвращалась, потому что рассудила — пляжик маленький, не стоять же в углу, как наказанная, напридумав себе всякого. И собрались втроем. Если даже Вова что-то там предпринимал, то это его — Вовино дело.

И по дороге, забыв прислушиваться к тому, что у костра, снова задумалась о себе.

Даны условия задачи. Брошенная женщина под сорок, у которой совсем недавно была попытка неких отношений, да ладно вилять словами, был секс в попытке завести отношения, но не получилось, — стоит на берегу, в темноте, наевшись шашлыка. И печалится. Внимание, вопрос. Эта печаль связана с условиями задачи? Или это просто личная Шанелькина вкусная печаль, которой она все равно предается время от времени, независимо от того, где, что, как и с кем. И второй вопрос. Если печаль связана с Черепом и вот с Димой, следовательно, ей непременно нужен партнер, чтоб был ее козырем для мироздания, и таблеткой успокоительного? Так, что ли?

— И я буду меряться с Черепом. Пиписьками. — она шагнула из мрака обрыва под россыпь звезд, отраженных в воде.

— У него Катерина, у меня — Дима. Или другой какой Дима. У него стихи и песни, у меня значит, какие-то интересности в жизни. У него квартира на Урале. Чужая, между прочим. А у меня своя, старая, но можно затеять ремонт.

— Блин, — сказала звонким голосом, и маленькое эхо запрыгало, разбегаясь в стороны.

Получается, ее собственная самостоятельная жизнь кончилась? Началось соревнование, кто кому нос утрет? А докладывать Черепу о достижениях она обязана? А то, как же он узнает, про утертый нос? И как докладывать? Звонить на катеринин номер и мерным голосом докладывать «я живу хорошо-о-о…». Или, по его примеру, воцариться в сети, сделать из себя публичное существо, какого-то типа блогера, вернее блогершу, и вести кучу дневников в надежде, что Череп их станет читать и рвать волосы на тех местах, где они остались?

— Фу, — снова сказала Шанелька, выразив коротким словечком итог размышлений, и добавила, уточняя, — не дождется, да ну…

— Эй, — ответил из темноты голос Крис, — ты бы порассуждала о чем подробном. Я по твоим «фу» и «блин» никак тебя не найду.

— Ой.

— Тоже как-то не длинно.

По гальке и обрыву запрыгал тонкий лучик фонарика. Осветил лицо Крис снизу, сделав его, смеющееся, жутким, как в фильме о призраках, мелькнул по глазам Шанельки.

— Пойдем, хватит горе по камням мыкать. Вова там собрался купаться, заботится, чтоб ты одна не полезла и не потонула часом. Будет нас блюсти.

Она перешла на шепот, беря подругу под руку:

— Рассказывал про жену. И сына. Она в Питер уехала, сперва на зиму, потом на полгода, типа пацана в художественную школу устраивать. Потом написала, мол, остаюсь. Так что Вова соломенный вдовец при живой жене, а еще джентльмен, до сих пор им бабла посылает. Уважаю. Заботится о сыне.

Шанелька отпустила руку Крис.

— Слушай. Я тут себе кой-чего надумала. Простое, всем, конечно, понятное. Но мне сейчас важное.

— Про Черепа, небось? И слушать не хочу.

— Про него. Но тебе понравится. Я вот что решила. Я буду — сама. Не хочу ему ничего доказывать. Наперегонки бежать не хочу! Пусть мне просто живется. Даже если он думает, что я тут тихо сдохла без его внимания. Или самцов перебираю. Наплевать.

— Молодец! Очень грамотно надумала.

— Так что я сейчас пойду, в народ. Пройдусь. Музыка там, шумно. Променад. А вы оставайтесь.

— Э-э-э, логики я что-то не вижу, — честно призналась Крис.

— Да? — удивилась Шанелька, — а она тут. Я так захотела. Сама по себе. А через часок вернусь. Ну, я позвоню тебе.

— Никуда не вляпаешься?

Они уже подходили к костру. Вова поднял лицо, красное в отсветах огня, с короткими розоватыми волосами, взъерошенными на макушке. Шанелька подхватила свою сумку, вешая на плечо, засмеялась.

— Куда тут вляпаться? Толпа и менты кругом. Я в темноту не полезу. Бай-бай!

Ей нужно было туда. В самую гущу, где все бродят, смеясь и рассматривая друг друга. Где мигает цветомузыка, и перед музеем на площади медленно загораются по очереди ослепительные лампы, окрашивая летящее в темноте белое здание то в густо-синий, то в сверкающе-фиолетовый, то в пронзительно-апельсиновый. Это было как в совсем юности, когда бежали на дискотеку, на такой же свет, и сердце замирало от самостоятельности и ожидания приключений. И приключения были намного серьезнее и опаснее, чем нынешняя прогулка по набережной среди праздной толпы. Только сердце замирало примерно так же.

Сама, стучало оно, ободряя Шанельку, ты сама человек, и не нужны тебе димы, и черепы не нужны, для того, чтобы доказывать да что угодно. А попробуй Нелечка, без всякого доказывания, жить. И может быть чего-то достигнуть, а даже если нет, то жить свою, Шанелькину жизнь.

Дима вынырнул из толпы прямо напротив, очень близко. И тут же подошел, в шуме сказал что-то, не сразу ей услышанное. Взял за плечо, чтоб не удрала, наверное. Наклонился к уху.

— Шанелька. Я тебя в Орджо искал. Ждал. С телевидением автобус. А вас нет.

— Дима! — легко удивилась она, отступая на шаг, — привет, Дима. Как дела? Как Олечка? А неважно, я просто так спросила. Мне пора.

— Ты сердишься?

У него было совершенно искренне удивленное лицо. Он шагнул к ней, чтоб снова стоять вплотную. Был не в майке, а в рубашке-хаки и в таких же шортах с кучей карманов. Шанелька честно подумала над ответом.

— Сейчас нет. А утром ужасно сердилась, когда уехал молча совсем.

— Вот черт! Да что тут орет все! Пойдем на берег?

Он взял ее руку и потянул к белеющей над черным пляжем лесенке, которую перекрывал хлопающий парусиновый тент. Оглянулся.

— Посидим просто. Поговорим.

Шанельке стало неловко, что она как маленькая, надувает губу и упирается, сама уже делая мелкие шажки. И она, отнимая свою руку, пошла следом, подавая ее на крутых ступеньках и забирая снова.

В темноте, которую пятнали редкие фонари, что дотягивались почти к воде, Дима приволок к самому прибою раздолбанный деревянный топчан.

— Прыгай, а то унесет. Подожди.

Стащил рубашку, теряя из кармана что-то блестящее, кинул ее на щелястые доски.

— Мелочь растерял. Ну пусть. На хорошую погодку. У вас так говорят детишки? А вы тут давно? Ирина всем уши прожужжала, какие вы классные девчонки. Ждала вас.

— Говорят, да. Я сама кидала копейки в воду. Маленькая была. Мы тут второй день. Сегодня вот шашлык. С компанией. Я прогуляться отошла. Проветриться.

Она замолчала, поняв, делает то, о чем сама с собой договаривалась — не буду так, — козыряет перед мужчиной тем, что ей без него — хорошо-о-о… тьфу ты.

— А репортаж? — Дима сидел рядом, но не взял ее руку и не касался плечом. Просто сидел, повернувшись и глядя в лицо.

Она подумала, напоминая себе — я с ним спала. Секс у нас был.

— Какой репортаж? Ой, ну да. А у нас тут еще задание. Нужно было срочно. Тем более у вас длинный квест, мы решили, к финишу вернемся.

— Еще три дня, — кивнул Дима, — жалко. Ирина твоими снимками восторгалась. Вот, говорит, сразу видна столичная школа. Ты чего смеешься? А нам не показала. Мне.

— Покажу еще. Олечка вышла очень хорошо.

И Шанелька покраснела. Ведь поймет, что она стервозно пытается задеть. Но Дима или не обратил внимания, или был сама простодушность.

— Она всегда хорошо получается. И в школу моделей ходила, знает, как сидеть, как стоять.

Он вытащил мобильник, проверил экран.

— У меня до трех утра время есть. А тебе обязательно надо туда, к шашлыкам?

Его лица не было видно в чуть разжиженной фонарями темноте. У ног смачно плескало море, холодя кожу тяжелыми, всякий раз внезапными брызгами.

— Ты что? Ты мне, что ли, свидание назначаешь?

Шанелька искренне и очень сильно возмутилась. А он в ответ так же искренне удивился.

— Ну да. Ты позвони подруге. Что не придешь. Если так можно. И кстати, номер свой дай, а то как-то по-дурацки испарилась. Если хочешь, конечно.

— Испарилась? — Шанелька попыталась возмутиться еще сильнее, но вместо этого расхохоталась. Махнула рукой.

— Ой. Ладно. Я позвоню сейчас. Ты только не слушай, хорошо?

— Сиди. Я отойду сам.

Он пошел в воду, задирая руками края длинных шортов, но потом отпустил, и вода намочила их почти по пояс. Держа в поднятой руке мобильный, стоял, смеялся, глядя на Шанельку — призрачный на фоне темной воды с белыми искрами брызг.

— Криси. Э-э-э, я тут, в общем, я погуляю подольше, до трех часов, ну чтоб вы меня не искали с милицией. И спецназом. А ключ у меня есть. Я сразу в номер приду.

— Принц? — деловито уточнила Крис, сказала в сторону, — это Шанель, у нее там родня нарисовалась. Не-не, другая родня, не тетка. Короче, ты там будь благоразумна и великолепна. Поняла? — и она зашептала в трубку, — и покажи ему, какие могут быть королевы, необузданные.

— Да, да, — поспешно согласилась Шанелька, чуть было не добавив к последнему эпитету тот, о котором старалась забыть — буду фуриозо. Но нельзя Криси говорить про Диму, она вон как рассвирепела, когда про него говорили днем, грозилась ему в глотку чего запихать и вообще убить-искалечить. Так что, пусть думает, что другой, новый принц. Который попринцее.