Крокодил

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Под пение и танцы, как того требует обычай, лакатои отчалила. С большого, но хрупкого на вид судна непроницаемые, суровые лица смотрели на плачущих родственников на берегу. Путешествие предстояло опасное — кто знает, может быть, их тела станут удобрением в далекой земле или кормом для акул. На берегу собралась большая толпа провожающих. Снова и снова на путешественников обрушивался ливень орехов арековой пальмы. В каждой из лодок судна сидело по пять человек, и они, дружно гребя, вывели лакатои на самую середину вздувшейся Тауре.

Хоири стоял рядом с отцом, глядел на берег и не мог налюбоваться — до чего же красиво! Где-то в толпе его друзья. Ни Меравека, ни Малала не поплыли — им, пока плавают их отцы, нужно заботиться о своих семьях. Все еще можно было разглядеть рослую тетю Суаэа, его «младшую маму». Она плакала.

Тауре широко разлилась. Борясь с волнами, «мать лодок» упорно продвигалась туда, где она впервые узнает вкус соли. До наступления темноты оставалось еще часа четыре.

По краям палубы на той и на другой лодке были аккуратно сложены длинные шесты, весла и куски ротанга, а посередине сложили зеленые кокосы и другую провизию; тут же путешественники спали. Саго и бетель, которые везли на продажу, хранились внутри лодок, собственность каждой семьи отдельно, в особом месте.

— Ну а если у человека нет родственников на лакатои, кто тогда будет продавать его саго и бетель?

— За них будем торговать Хаивета и я,—ответил отец,—потому что мы на лакатои главные. За то, что мы это им обещали, они нам дали саго и бетель. Посуду, которую мы выменяем для каждого, мы положим туда же, где сейчас лежат саго и бетель этого человека. Так мы не перепутаем где чье.

Вечером Хоири впервые в жизни увидел, как солнце опускается в море. Где-то за солнцем страна мертвых, там теперь его мать. Может, как раз сейчас дух какого-нибудь несчастного бредет туда по безлюдному морскому берегу, где свищет ветер. На берегу куда хватает глаз мерцают, как светлячки, огни далеких селений.

— Вот эти огни, самые ближние, — отец показал рукой, — горят в деревне Хамухаму. А вон те, самые большие из них. горят прямо на берегу. Дети из этих прибрежных деревень разжигают там такие костры каждый вечер. На них они жарят крабов и моллюсков, которых находят сами. Часто они играют там до рассвета.

— Как жаль, что у нас в Мовеаве нет белого песка! Этим детям повезло. Их родители хорошо подумали, когда выбирали место для селения. На берегу моря детям хорошо — не нужно так много помогать взрослым и каждый вечер они видят, как солнце опускается в море.

Да, жизнь у этих детей куда веселее, чем у детей Мовеаве. Однако у жителей Мовеаве плодородные земли для огородов в верховьях рек и, самое главное, саго, которое жители морского берега Дак любят есть вместе со своей рыбой.

— Все тоарипи на морском берегу,—сказал отец,—родом из нашего селения, их предки были из Мовеаве. Они спускались по реке сюда, к устью, чтобы в целебной морской воде омыть свои язвы, а вечером возвращались назад в селение. Но подниматься на веслах вверх по реке каждый день было очень трудно, поэтому кое-кто начал строить на берегу моря хижины и жить в них, пока язвы не залечатся. Но когда язвы залечились, люди все равно решили там остаться. Вскоре туда переселились еще некоторые.

Вечер был тихий, а море почти совсем гладкое. Невдалеке, там, где кончалось устье, прибрежный песок лизали мелкие волны; лакатои привязали в небольшой бухточке в самом устье. Хоири не спалось, и он стал слушать отца: тот рассказывал, как тоарипи нападали в прежние времена на их односельчан, мужчин, женщин и детей, когда те отправлялись вниз по реке ловить рыбу.

— Как-то в такую переделку попали отец твоей матери и его сестра,—говорил отец.— Лафе было примерно столько же лет, сколько сейчас тебе, но его сестра, Меаоа, была девушка на выданье. Они вместе с другими односельчанами ловили рыбу, а враги в это время нашли их лодку и потопили ее. Люди из нашего селения вдруг услышали, как трубят в раковину, и сразу поняли, что случилось. Меаоа с остальными все же убежали по суше, но Лафе отстал. Воинов тоарипи появлялось все больше и больше, и они пытались перерезать все дороги, по каким можно было уйти. Когда Лафе увидел, что односельчане убежали, а их лодка затонула, он ушел в чащу и спрятался в куче сухих листьев ниповой пальмы. Приплыли новые воины и по его маленьким следам пришли туда, где он спрятался. Многие из них стали топтать кучу листьев так сильно, что его вдавили в землю. Потом Лафе услышал, как кто-то сказал: «Зачем тратить время — искать такую мелочь? Будет добыча покрупнее». Они ушли, и вскоре Лафе услышал голос, который говорил: «Лафе, вылезай, не бойся!» Лафе вылез и увидел, что это Хоири, твой тезка, дух-покровитель рода твоей матери. Лафе очень удивился, потому что вид у Хоири был совсем как у человека. До этого не раз бывало: когда кому-нибудь из рода твоей матери грозила опасность, тот, кому она угрожала, звал Хоири на помощь, и Хоири помогал, но увидеть его никому не удавалось. В руках у него были лук и связка стрел, он дал их Лафе, и они пошли вместе в Мовеаве, домой. То здесь, то там они видели изуродованные тела, некоторые были еще живы. Они увидели женщину без головы, она сидела как живая. Лафе бросился было бежать, но Хоири сказал: «Не бойся, не убегай!» Когда затрубили в раковину воины нашего селения, дух- покровитель исчез.

Позднее, когда Хоири заснул, он увидел во сне своего тезку, покровителя рода, увидел войны и битвы. Но едва он собрался выстрелить из лука в воина тоарипи, как проснулся от скрипа весел в ротанговых уключинах. Лучи солнца, пробиваясь сквозь щели в ниповой крыше, резали глаза. Закрываясь от них руками, он окинул взглядом широкий морской простор. Как странно отсюда, с моря, выглядят горы! Он еще никогда не видел, чтобы горы вырастали прямо из воды. Море вокруг было теперь зеленей и страшней. Узнать бы, что за странные существа плавают там, внизу, в зеленых глубинах!

— Вон на тех холмах,—показал рукой один из тех, кто плыл с ними на лакатои,— жители Оиапу охотятся на мелких кенгуру. А вон за теми, подальше, живет народ майва. За ночь мы проплыли довольно-таки много.

— А... почему отсюда не видно хижин и кокосовых пальм?

— Почему? Потому что... Мы уплыли очень далеко от берега, и от этого вода между нами и землей поднялась. Но вскоре, когда с моря задует аоаре-лево, мы снова увидим хижины и кокосовые пальмы.

К закату ласковый ветерок превратился в шквальный ветер, который со свистом врывался сквозь плетеные стены в надстройку. Носами обеих своих лодок лакатои вгрызалась в воду, как огромная свинья, которая все никак не наестся, и медленно, но верно двигалась вперед и вперед. Через палубу то и дело перекатывались волны. Сухо было только здесь, в надстройке на корме, за перекладины которой Хоири сейчас крепко держался. С потолка свисал пучок высохших стеблей травы керевари. В зловещем сумраке внутри надстройки казалось, что это пальцы скелета, такие он видел иногда во сне. На палубе его отец и Хаи- вета, держась за снасти, оглядывали небо, чтобы узнать, чего им ждать от погоды. Они показывали пальцами то на одну кучу облаков, то на другую. Повернувшись в сторону Хоири, они увидели, что он спит.

— Так я и знал,—сказал Севесе другу.—Был уверен, что он не будет бояться. Он от качки уснул.

— Хороший мальчишка. Жаль, что я не взял с собой Малалу, ведь они друзья. Учились бы вместе плавать по морю. Потом, когда наши ноги не будут уже крепко стоять на палубе и мы будем бояться, что нас смоет, вместо нас поплывут они.

Проснувшись, Хоири увидел, что лакатои стоит у берега, привязанная к воткнутому в дно шесту. В море опускалась последняя четверть солнца. Из дальней дали оно посылало оранжевых змей, и те ползли, извиваясь, к лакатои. Шест, к которому она была привязана, обвивали бесконечными витками морские водоросли. Волны несли грязно-желтые пузыри пены, и пузыри эти липли к черным бокам судна.

— Сейчас прилив,—сказал отец Хоири остальным.—Пока не начнется отлив, этот ветер не стихнет. Наберите дров для костра, да побольше — часть возьмем с собой про запас. Когда поспите, можете пойти поглядеть, какие татуировки на задах у девушек народа делена.

За недели, которые последовали, Хоири привык к тому, как меняется море. Волны больше не пугали даже тогда, когда перекатывались через палубу. Очень интересно было предсказывать погоду, да и остальное было интересно — все, чему учил его теперь отец. Казалось, они будут так плыть всегда.

Но вот наконец они увидели на берегу Поребаду, одно из самых больших селений моту. То, что издалека было как нарисованные неяркими красками, но четко очерченные холмы и ровные ряды хижин, на самом деле оказалось голыми камнями и рассыпанными в беспорядке вдоль берега жалкими лачугами, которые, похоже было, вот-вот свалятся в воду. Стояли они на тонких кривых сваях из стволов манговых деревьев, и сваи эти от самого дна до того места, куда поднимается вода во время прилива, были облеплены рачками.

С криками: «Эрема! Эрема!» — жители селения уже выскакивали из своих хижин, как мыши из нор, и с каждым 'мгновением их становилось все больше. Некоторые даже заспешили вброд по колено в воде навстречу лодке, надеясь, что лучший бетель и лучшее саго достанутся им. Но у Севесе и Хаиветы были в этом селении знакомые перекупщики. Вся торговля должна была идти через них.

— А вот и Ваги, наш друг, с которым мы ведем дела.— И отец показал Хаивете на человека с очень густыми волосами.

Тот плыл к ним на маленькой лодке, отталкиваясь шестом, и махал им рукой. Этот человек поздоровался с Хаиветой и отцом Хоири на языке моту. Потом отец повернулся к Хоири и сказал:

— Ваги заберет все саго и бетель, какие мы хотим продать в этом селении.

— А не много времени это у нас займет? Ведь ты говорил, что до Порт-Морсби и Хануабады плыть еще долго.

— Как только отдадим нашему другу саго и бетель, сразу поплывем дальше.

— А как же посуда?

— Захватим на обратном пути. Мы всегда так делаем. Вот почему я всегда говорю: очень важно, чтобы там, где ты торгуешь, у тебя были друзья. Ваги хорошо знает тех, кому будет продавать наши саго и бетель, и он получит хорошую прибыль.

Да. гак торговать очень удобна Ведь времени у них мяло — все зависит от юго-восточного ветра. Плыть обратно им лучше всего тогда, когда юго-восточный ветер только начинает дуть. Потом начнутся штормы и плыть будет опаснее.

Последний переход тянулся дольше, чем они ожидали. Лакатои плыла слишком близко к берегу, поэтому поднимать паруса было нельзя, так что к необыкновенно красивой бухте Фэрфакс Харбор они подошли на веслах, отталкиваясь от дна шестами. Войдя в бухту, они снова подняли парус и пошли напрямик к самой большой из деревень моту. На этом их долгое и утомительное морское путешествие закончилось.

Так вот, значит, какая она, эта огромная деревня! У народа эрема нет ни одного селения, где бы о ней не слышали. В наступавших сумерках хануабадцы торопливо взбирались к ним на лакатои. Всем, как полагается по обычаю, роздали бетель, и гости с хозяевами заговорили, перебивая друг друга. Жены перекупщиков принесли только что приготовленные ямс и рыбу в кокосовом масле. Как хорошо поесть такой еды после долгого путешествия по морю!

Смотреть на жителей Хануабады Хоири было интересно, но еще интересней было смотреть на грузовые и легковые автомобили. Пока еще он их видел только издалека. И, оказывается, лакатои, которую построил отец, вовсе не самое большое судно на свете! Да нет, этого быть не может, это ему мерещится: у берега стоит на причале лодка во много раз больше! Неужели ее, такую огромную, могли сделать люди? Во всяком случае, деревьев, из которых можно выдолбить такую лодку, он никогда не видел.

— Когда мы пойдем к дяде Аравапе?

— Скоро, но сперва садись поешь ямса и рыбы, а уж потом мы пойдем,—сказал Хоири отец.

Аравапе уже знал, что приплыла лакатои из родных мест. Наконец его хозяева закончили ужин, и он начал торопливо мыть посуду. Ели они всегда понемногу, тем, что они оставляли на тарелках, можно было наесться досыта. Он прибыл сюда год назад и все это время работал только у них.

— Так я и знал, что это вы,— сказал Аравапе, пожимая и не отпуская руку Севесе. Слова лились из него настоящим потоком.— И смотри, кого ты привез! Уже совсем большой, впору жениться. Подумай об этом, Севесе.

— Поэтому и приплыли. Хотим достать побольше браслетов из раковин, ведь они понадобятся в день свадьбы. Я решил: возьму-ка его с собой, пусть узнает, каково собирать выкуп за его будущую невесту. Может, тогда постарается выбрать жену получше, чтобы не кривилась, как от боли, когда кто-нибудь из наших родственников зайдет к нам в хижину.

Дядя Аравапе приподнял подол своей белой рами, порылся в карманах шорт под ней и достал пачку печенья.

— На, — сказал он и протянул печенье Хоири, — думаю, тебе понравится. Только из-за вкусной еды белых людей я и не уезжаю из Порт-Морсби.

Аравапе пошел впереди, они за ним. Дядя был худой и высокий, шагал широко, поэтому угнаться за ним было очень трудно. К тому же острые камни больно кололи и царапали пятки, и со лба Хоири стали падать капельки пота.

— Почему мы так спешим? — спросил Хоири в надежде, что дядя замедлит шаг.

— Скажу, когда придем ко мне, а сейчас иди и не отставай,— отрезал дядя Аравапе.

За все это время им не встретилось на улице ни души, и было видно, что дядя Аравапе начинает очень тревожиться. И тут подъехала машина и остановилась около них, в ней открылась дверка и на дорогу спрыгнул человек. Догадаться было нетрудно: машина полицейская. У всех полицейских, сидевших в ней, кожа была темная.

— Вы что, не знаете, что уже десятый час?

— Но этот человек и его...— начал было дядя Аравапе.

Капрал оборвал его:

— Объяснять будешь в полиции начальнику, а сейчас лезьте в машину, все трое.

В крытом кузове от прохладного ночного воздуха пот быстро высох. Отец и дядя Аравапе молчали, лица у них были сумрачные.

— Но почему нельзя ходить после девяти часов?

— Здесь не как у нас в селении, — попытался объяснить Хоири отец. — Это там мы можем ходить когда хотим, а в 'Порт-Морсби живут белые люди. У них есть законы, которые говорят, когда надо ложиться, а когда вставать.

— До чего же глупо так жить! Получается, что все, у кого темная кожа, должны делать, как им скажут, будто они маленькие дети. Ну а как же сами белые люди? Им закон не запрещает ходить, когда они захотят?

— Да нет же,— немного сердито сказал отец.— Этот закон их не касается, потому что они не ходят, как мы, а ездят в машинах. Но даже если полиция увидит, что они идут пешком, она все равно их не заберет.

Они уже довольно долго сидели в полицейском участке, когда Аравапе воскликнул:

— Смотрите, вот пришел мой таубада!

Хозяин дяди Аравапе пришел, чтобы уладить дело своего слуги. Теперь было уже не страшно. Таубада о чем-то долго говорил с полицейскими, а потом им выпустили. Хоири подумал: какой же хороший человек таубада дяди Аравапе!

Те недели, пока они плыли, главной их едой была похлебка из саго, сваренного в соленой воде, и после нее еда, которую не доедали хозяева дяди Аравапе, казалась особенно вкусной. Она была жирная, глотать ее было куда легче, чем сухое саго. Вообще-то они иногда и дома едят пищу, в которую положено масло, но у масла, которое кладут в пищу белые люди, вкус не такой, как у кокосового, которое кладет тетя Суаэа,— оно жирнее и гуще.

Тут Хоири почему-то вспомнились огромные удавы в лесах вокруг Мовеаве — те, прежде чем заглотать живьем свою жертву, смачивают ее изо рта маслянистым пищеварительным соком.

— Еда белых людей очень бы подошла нашим самым дряхлым, беззубым старикам,— сказал Хоири.— Их детям не нужно было бы разжевывать для них саго. Плохо только, что эта пища быстро переваривается, поэтому нужно, чтобы ее было много-много, а то старикам скоро опять захочется есть.

Отец и дядя Аравапе рассмеялись, а потом дядя Аравапе сказал:

— А что ты думаешь? Хоири прав. Уж я-то это хорошо знаю — ведь я повар, готовлю для них еду. У них каждый день, кроме большого обеда и большого ужина, еще много маленьких. Они называют это чаем, но к чаю я подаю им много всякой другой еды.

— Интересно, пробовал какой-нибудь белый человек грызть сухую палку саго? — спросил Хоири.

— Ну и глупости же ты говоришь!—сказал отец. — Ни кусочка бы не отгрызли. Но даже если бы кто-нибудь из них и сумел отгрызть кусочек, тот острыми краями пропорол бы ему кишки — ведь кишки у них нежные, привыкли к вкусной и мягкой пище. Подожди, пока синабада твоего дяди Аравапе увидит тебя и разрешит тебе войти в дом — тогда ты сам увидишь, как живут белые люди.

Что ни день, то открытие: надо же, мужчина, а стирает одежду! А ведь это дело не для мужчин. Другие мужчины из их селения, если бы увидели, что дядя Аравапе стирает, стали бы его презирать. Дядина жена никогда бы не допустила, чтобы ее муж этим занимался. Все, а особенно родственницы мужа, ее бы тогда просто со света сжили. К счастью, до дома отсюда далеко, дядю Аравапе никто не видит. Но все равно, что это за жизнь? Да, еда и вправду здесь хорошая, хотя большей частью это объедки со стола хозяев. И что из того, что у дяди есть тут крыша над головой? Ведь он живет здесь один, в разлуке со своей женой и детьми. Женщины у него, наверно, есть — вон их сколько, незамужних папуасок с красивыми татуировками, которые начинаются на лице, а кончаются бог знает где. Но дядя скуповат, и никакая татуировка под пупком у женщины не заставит его расстаться с десятью шиллингами, которые он получает за месяц работы.

Дармоедом Хоири быть не хотелось, и он охотно помогал дяде Аракане по дому. Хозяин и хозяйка знали, что они с отцом приехали к дяде ненадолго, и были совсем не против того, чтобы они пожили некоторое время у своего родственника в домике для слуги, где тот спит. Дел у Хоири все равно не было никаких, так почему не помочь дяде, когда тот работает в хозяйском доме? Хозяйка была очень этим довольна и, когда ее муж был на службе, разговаривала с Хоири очень ласково.

Куча грязного белья становилась с каждым днем все больше и больше. Наступила середина недели, день стирки.

— Помоги мне отнести часть грязного белья в нашу прачечную,—сказал дядя Аравапе. — Надо все выстирать до обеда, тогда вечером я смогу тебе показать, как гладят.

Постирать надо было очень много. Хоири удивлялся: как быстро и хорошо получается это у дяди!

— Что это такое, дядя Аравапе? Немного похоже на шорты, которые ты носишь под рами.

— Ну, это не совсем шорты, — немного смущенно объяснил дядя Аравапе. — Это то, что носит под платьем хозяйка,— трусики.

— И... ты должен стирать и это? Ну и ну! Наверно, у нее совсем нет стыда: дает стирать мужчине одежду, которую надевает на такое место! А знаешь, я узнал, как ее зовут. На столе лежало письмо, и на нем было написано: миссис Джонс.

— Да, зовут ее так, а мужа ее зовут мистер Джонс. Но мне называть их так они не разрешают, я зову их только таубада и синабада.

— Я заметил, что они называют тебя Аравапе, а их друзья — мальчиком. Какой же ты мальчик? Ведь у тебя уже пятеро детей. А почему ты зовешь хозяев таубадой и синабадой?

— Это слова из языка моту: таубада значит большой мужчина, а синабада — большая женщина. Как-то раз я назвал их мистер Джонс и миссис Джонс, так они чуть было меня не выгнали.

До обеда было еще далеко, можно было вволю нажеваться бетеля. Дядя Аравапе жевал и осторожно, стараясь, чтобы ни капли не попало на пол, сплевывал в жестянку — ее он выбросит потом. Дядя уже начал получать от жевания удовольствие, когда его вдруг позвала хозяйка.

— Ответь ей, Хоири,— если не ответишь, она придет сюда сама.

— Что, миссис Дж...

— Синабада,— поправил его дядя.

— Что, синабада?

— Лучше пойди к ней и узнай, что такое ей нужно,— сказал дядя Аравапе.—Если спросит, где я, скажи, что в маленьком домике.

Вверх ступенька за ступенькой — и вот он уже в большой комнате, но в ней никого нет. Из ванной слышится шум воды.

— Аравапе!

— Это не Аравапе, это я, Хоири.

— Пойди возьми в спальне мое полотенце и принеси мне,—приказала миссис Джонс.

Хоири стало как-то неловко. Нужное полотенце найти удалось не сразу.

— Вот ваше полотенце, синабада.

— Открой дверь и дай его мне.

В голове у него все смешалось. Не послушаться нельзя — ведь она добрая, разрешила м-м с отцом пожить у дяди Аравапе. А что, если вернется вдруг ее муж и увидит Хоири и свою жену вместе в ванной? Как это объяснить, и убедит ли мужа его объяснение? Неужели придется провести жизнь в тюрьме? Даже подумать страшно! Медленно-медленно, с замирающим сердцем он отворил дверь в ванную и переступил порог. Были видны белые ступни— занавеска кончалась чуть выше; по лодыжкам еще стекала мыльная вода. Будто какая-то волна взметнулась внутри него. Не глядя он протянул полотенце за занавеску.

Внезапно занавеска отодвинулась, и он увидел перед собой мокрую, белую, как очищенный банан, нагую женщину. Зажмуриться или глядеть во все глаза? То короткое мгновенье, пока все это длилось, он не мог оторвать глаз от кружка мокрых черных волос внизу ее живота.

С большим облегчением Хоири вернулся к дяде. Тот по-прежнему жевал свой бетель.

— До чего я рад, что ты здесь,— я хоть могу немного передохнуть. Не знаю, как другие белые женщины, а эта зовет меня каждую минуту, как ребенок,— подай то, сделай это. Зачем она звала сейчас?

— Ей было нужно только полотенце, но мне пришлось отнести его ей в ванную.

— И ты отнес?

— Отнес и увидел ее голой. С тобой она себя когда-нибудь так вела?

— Да, раз или два. Просто не знаешь как быть. С Другими слугами такое случалось тоже. Она, как бы это сказать... в общем, думает, что ты смотреть на нее не будешь.

— Но разве можно так обращаться с мужчинами? Любой посмотрит!

— И все равно — она может делать что хочет, но ты ничего не можешь. Слугам, которые думают как ты, не миновать показывать свое поварское искусство заключенным в Бомане. В Порт-Морсби лучше не показывать, что ты мужчина. Не важно, как было на самом деле,— тебе судья не поверит никогда.

Хоири ничего не мог понять. У них в Мовеаве начинает всегда мужчина, здесь же, видно, наоборот — начинает женщина. Но потом, если будешь вести себя с ней естественно, попадешь в тюрьму. Нет, невозможно понять белых людей!

Некоторое время они молчали.

— И еще я хотел спросить тебя, дядя Аравапе, почему ты так чудно одеваешься — шорты, а сверху рами?

— Так требует закон. Ни одному темнокожему ходить по городу в шортах не разрешается, а слугам особенно. Говорят, что ляжки темнокожих мужчин нравятся белым женщинам, поэтому мы должны закрывать их.

— Ну не глупость ли? А как же тогда ляжки белых женщин? Разве у темнокожих мужчин не твердеет под рами, когда они видят их в тех коротеньких штанах? И белые мужчины, они разве не соблазняют наших женщин?

— Ну, это давно известно. У них есть деньги, есть чем платить нашим женщинам за удовольствие, которое получают. Плохо только, что наших женщин это избаловало, и к ним теперь и не подступишься. Они хотят, чтобы мы им платили столько же, сколько белые мужчины!

— А знаешь, дядя, что я придумал? Раз все деньги у белых людей, пусть белые женщины платят черным мужчинам — ведь те стараются, тратят силы!

И оба весело захохотали.

Испачканные бетелем зубы и до блеска начищенный пол в кухне как-то не вяжутся одно с другим. Когда ты только что жевал бетель, а тебе говорят, что надо почистить зубы и прополоскать рот, то это все равно как если бы ты выпил, а тебе сказали, что надо тут же протрезветь. Паста и зубная щетка очищали зубы от бетеля очень хорошо, но чистить было стыдно — зачем тогда вообще жевать бетель? Не оставить бетель во рту, счистить его с зубов — это все равно что выбросить его на помойку.

Торговля на лакатои шла бойко. К концу второй недели их пребывания в Порт- Морсби Севесе и Хаивета распродали уже все саго и весь бетель. Продавали в основном через перекупщика-моту. Хоири тоже был доволен своими сделками — его луки и стрелы шли нарасхват. Иногда ему давали за них рами с красивым рисунком, а иногда рыболовные крючки.

— Ну вот, наконец-то распродали,— сказал отец Хаивете.— Теперь нам с тобой можно запереть купленное и оставить кого-нибудь из наших сторожить лакатои. Хочу походить по городу с Хоири, ему не терпится заглянуть в большие магазины и посмотреть, что там внутри.

— Мне тоже хочется. Честно говоря, я не знаю, как мне раздобыть все, о чем меня просил Малала,— отозвался Хаивета.

В среду, когда у Аравапе был выходной, Хоири и Севесе пошли делать покупки. Какие же замечательные вещи увидели они в магазинах! Неужели их и вправду сделали люди? Наверно, не зря говорят дома, в Мовеаве, что все это из страны мертвых. Если бы сверкающие горшки, которые стоят на полках, можно было выменять на саго, они бы, конечно, взяли эти, а не глиняные, которые делают моту. А сколько прекрасных цветов растет, должно быть, там, где делают эту красивую ткань! Взгляд Севесе между тем остановился на огромном скатанном куске парусины — ведь он давно уже мечтает заменить на лакатои парус из циновок настоящим парусом. Хватит ли только у него на этот раз денег?

За прилавком, лениво облокотясь, сидела и пристально смотрела на них белая женщина средних лет, с расплывшимся телом. Так, взглядом ястреба, она смотрела на всех темнокожих покупателей.

— Да, мальчик, слушаю, что тебе нужно? — неприветливо спросила она у Аравапе.

Тот смутился, заспешил и стал, поглядывая на отца, подергивать плечами и озабоченно морщить лоб. Жирные пальцы приказчицы начали постукивать по прилавку.

— Ну так что же вам нужно? — спросила она, стукнув пять раз. — У меня нет времени ждать, пока вы там что-нибудь надумаете.

Указательный палец отца Хоири рванулся вдруг к парусине так, словно им выстрелили из лука; только чудом он не попал при этом в глаз Аравапе.

— Пять фунтов,— сказала приказчица и протянула ладонь.

Севесе начал отсчитывать деньги, а пальцы приказчицы опять забарабанили по прилавку. Аравапе с племянником стали помогать Севесе — лишь бы остановить любой ценой эти короткие, будто обрубленные пальцы!

— Вот, синабада, — сказал дядя Аравапе, поворачиваясь к прилавку; в обеих руках у него были зажаты деньги.

Но продавщицы за прилавком уже не было.

— У, безродная женщина, — выругался Аравапе. — Заставила нас спешить, будто, кроме нас, на эту парусину у нее много других покупателей! Вошел белый человек, и она бросается к нему, будто его деньги лучше наших! И посмотрите вон на того ороколо — уже сколько времени ее ждет, а она прошла мимо и даже на него не взглянула, как будто его здесь нет!

Вид у Севесе был растерянный: в прошлый раз, когда он был в Порт-Морсби, все происходило точно так же. Теперь он остался стеречь два жестяных сундучка и парусину, а Аравапе повел тем временем Хоири в другой магазин. Хоири этим очень был доволен.

— Отведи меня туда, где продают одежду для женщин,— попросил он дядю Аравапе.

Отцу незачем знать, что он здесь купил: лифчик, женские трусики и юбка останутся их с дядей тайной, больше об этом не должен узнать никто. Для кого все это предназначено, дядя Аравапе не спросил — задавать такие вопросы не полагается.

— Это для одной девушки у нас в селении.

И дядя понял, что Хоири ему доверяет.

— До чего же белые люди хитрые, правда, дядя Аравапе? Привозят к нам все эти невиданные вещи и сами же изготавливают деньги, на которые их только и можно купить, а нам, чтобы добыть эти деньги, приходится на них работать.

— Да, только этим я здесь, в Порт-Морсби, и занимаюсь. Они даже еще хитрее, чем ты думаешь: платят нам так мало, что почти никаких вещей из тех, что нам нужны, на деньги, заработанные за год, мы купить не можем—для того, чтобы купить их, должны работать несколько лет подряд. Самим стирать или готовить себе еду им не придется никогда.

Перед запертой витриной была натянута проволока, а внутри, за стеклом, стояли разные бутылки — пузатые и длинные, маленькие и большие. Как удобно было бы вон в той или вот в этой брать с собой воду для питья, когда идешь на огород!

— Можем мы купить вон ту, длинную, с широким низом?

— Нет, не можем. Во всех этих бутылках плохая вода, которую белые люди пьют, когда устанут. Помнишь вечер, когда к таубаде и синабаде пришло много гостей? Когда белые люди выпьют этой воды, они начинают говорить, как маленькие дети, и глаза их видят хуже обычного.

— Но почему нам нельзя тоже попить этой воды?

— Почему?.. А потому, что белые люди боятся — вдруг мы станем от нее такими же умными, как они, и будем сами делать все эти вещи, которые ты видишь на полках.

Оказывается, большие суда у причала, если подойти к ним близко, куда огромней, чем они кажутся издалека! И сделаны они не из дерева, как думал Хоири, а из железа. Кто, кроме духов, сумел бы сделать так, чтобы тяжелые железные лодки держались на воде и не тонули?

— Вон та, на якоре посередине бухты, называется «Малаита», — сказал дядя Аравапе.— Она только что приплыла из Сётере[11], очень большого селения в стране белых людей.

— Но почему она не причалит к берегу?

— А эти большие лодки никогда не причаливают и еще сперва дня на два останавливаются за рифом, пока белые люди не поменяют имена, написанные на вещах, которые они сюда везут. На всех вещах, что посылают нам с тобой в подарок наши мертвые предки, они заменяют твое имя и мое именами других людей.

Да, очень хорошо, что ему довелось побывать в Порт-Морсби! Теперь он видит сам: все, о чем говорят у них в селении, правда. Поживешь здесь и начинаешь понимать, почему белые люди ведут себя так странно. Теперь и он будет одним из немногих, кто видел их жизнь собственными глазами.

В последнюю неделю их пребывания в Порт-Морсби хлопот у Аравапе оказалось очень много. Он собрал большой чемодан подарков для своей семьи. Когда он теперь пек хлеб для хозяина, он пек вдвое больше, чем обычно. Он работал столько, сколько не работал еще никогда, ради лишней пачки печенья для путешественников.

И вот наконец как-то под вечер в середине двенадцатой недели пребывания Хоири и Севесе в Порт-Морсби лакатои вышла на веслах из бухты. Среди тех, кто возвращался, были несколько человек, которые последние два года жили в Порт-Морсби. Но Хоири стало грустно, когда он узнал, что кое-кто из тех, с кем они приплыли, остался здесь работать на белых людей.