Кровавая ротация

Глава 15

Серый недалеко отъехал на автомобиле от дачи Сквозняка. Почти сразу машину начало вести в правую сторону и дергать, а вскоре она и вовсе заглохла. Серый выскочил на дорогу и увидел, что переднее колесо пробито, а из машины выливается масло, оставляя на асфальте липкую лужу. Серый выругался и стал ловить попутку. Машин было много, но никто не останавливался, потому что внешность у Серого была не совсем располагающей к тому, чтобы хотелось его подвезти. Минут через двадцать тормознул грузовик с труженицами полей в кузове и Серому пришлось ехать с ними хотя бы до кольцевой дороги, слушая их задорные песни.

Оставаться в Москве после того, что случилось — значило для Серого подписывать себе смертный приговор, ведь Петровский никогда не простит ему столько проколов. Каким бы тупым не был Серый, но он заметил, что при их последней встрече Рваный смотрел на него как на потенциального покойника.

У Серого был запас наличных сбережений, хранимых им в сейфе клуба. Сумма небольшая, но на первое время хватит. Был у него и фальшивый паспорт. Серый знал, что рано или поздно ему придется драпать — не от своих, так от ментов, поэтому подготовился к этому.

Через сорок минут после того как его высадили на кольцевой дороге колхозницы, он приехал на такси в свой клуб. На попытку таксиста получить деньги за проезд двинул ему в зубы и пригрозил пистолетом. Испуганный водитель рванул с места и скрылся от греха подальше.

«Бригадир» бандитов вбежал в свой клуб, пронесся мимо охранника с перевязанной правой рукой, забежал в кабинет директора, которого выгнал оттуда пинками, открыл свой сейф и стал перегружать в сумку деньги из его открытого нутра. Но не успел Серый опустошить и половину сейфа как вдруг услышал снаружи автоматную очередь и звон разбитого стекла витрины. Серый хоть и не блистал высоким интеллектом, зато обладал развитой интуицией. Он понял, что пришли за ним.

Нужно было срочно сматываться, но жадность не давала Серому бросить деньги в сейфе. Он стал торопиться, отчего ронял купюры на пол, они разлетались во все сторону, как осенние листья. Стрельба все продолжалась. Серый слышал как разлетается на куски оборудование его клуба, но ему до этого не было никакого дела.

Оказывать сопротивление нападающим в клубе было некому — в клубе была только охрана, состоящая из двух человек, которая так же как и все работники клуба во главе с директором залегла на пол.

Расстреляв из автомата витрины клуба, Сквозняк и Краб двинулись внутрь. За ними последовало еще человек шесть автоматчиков.

— Жига, возьми двоих, зайди с другой стороны, — приказал Сквозняк, — заблокируй запасной выход.

Жига кивнул двоим татуированным автоматчикам и те побежали за ним. Сквозняк залетел в клуб и заметил охранника, прячущегося на четвереньках за колонной. Охранник с перебинтованной рукой был осыпан штукатуркой и поцарапан. Он, увидев вошедших, сразу же закричал:

— Не стреляйте, не стреляйте, я без оружия!

— Где Серый? — спросил Сквозняк.

— Он у себя в кабинете, — ответил охранник, — я не при чем. Я работаю по договору.

— На пол, — приказал ему Сквозняк, — и не вставать!

Охранник моментально подчинился, упал на засыпанный осколками пол и заложил руки за голову. Он узнал Краба, которого пинал и молился, чтобы Краб его не признал. Но тому не было никакого дела до засыпанного штукатуркой охранника.

Серый в это время рванулся к запасному выходу, который был открыт и увидел там Жигу с двумя автоматчиками. Они входили осторожно с оружием наперевес. Серый спрятался за посудным шкафом и ухмыльнулся. Ведь если он додумался приготовить фальшивый паспорт, то как он мог не подготовить для себя безопасный выход?

Незаметно для Жиги проскочив в гримерку, Серый быстро влез на стол и толчком отодвинул в подвесном потолке несколько из плиток. Подтянувшись, втиснулся в дырку, заложил плитки обратно, прополз до широкого вентиляционного отверстия, а по нему прокарабкался до соседнего дворика. Когда-то в конце этой трубы стоял мощный вентилятор, который и гнал воздух из гримерки и со сцены, но Серый распорядился его снять, зная что рано или поздно ему придется бежать. С этой минуты проход перестал нести вентиляционные функции, а остался единственно потайным ходом для владельца клуба.

Сквозняк заметил фигуру в коридоре и направил на нее ствол автомата.

— Не стреляй, свои, — крикнул Жига.

— Вы нашли Серого? — спросил Сквозняк.

— Он и не пытался выйти, — ответил Жига, — мы его не видели, но он где-то в клубе. Повар нам сказал, что Серый через запасной вход не выходил.

— Повар может и соврать, — ответил Сквозняк, — давайте шустро, обыскиваем клуб!

Все «бойцы» Сквозняка разбежались кто куда. Краб присел на продырявленный пулей стул бара, Сквозняк тоже остался рядом. Через десять минут весь клуб был перевернут вверх ногами, но Серого так и не нашли. Подошел Жига.

— Похоже, мы его упустили, — сказал он, — его нигде нет. В помещении только персонал и еще какой-то парень в подвале был заперт. Не жилец. Пулевое ранение, избит, как боксерская груша.

— Что за парень? — спросил Сквозняк.

— Он не сказал, — ответил Жига.

— Если Серый его в подвале запер, то это, стало быть, хороший человек, — сказал Сквозняк, — пойдем посмотрим.

— Я с тобой, — сказал Краб.

Они втроем с Жигой спустились в подвал, где на бетонном полу без чувств лежал Саша-Дырявый. Краб подошел поближе, вгляделся в его лицо и сказал:

— Вот это встреча, это же мой боец! Если я не ошибаюсь, Сашка, сержант…

Раненый, услышав голос, повернул голову и прошептал распухшими губами:

— Командир… товарищ капитан… это я… сержант морской пехоты Александр…

— Тихо-тихо, сержант, отставить, — произнес Танин отец, — молчи, тебе говорить сейчас не надо. Мы тебе поможем.

— Твой солдатик? — удивился Сквозняк. — Как он тут оказался?

— Не время сейчас его расспрашивать, нужно ему помочь, — сказал Краб, — не видишь у него жизнь на волоске держится.

— Жига, позови братву, пусть возьмут крышку от стола, парня положим, повезем к моему доктору, — сказал Сквозняк, — он его враз на ноги поставит.

И тут он вспомнил о Карине, которую не поставит теперь на ноги ни один доктор в мире. А ведь он только-только собирался начать новую жизнь. Видно не судьба ему заниматься мирной стройкой. Как только три их машины отъехали от клуба сразу же появилась милиция.

Олигарх Петровский любил роскошь. Поскольку деньги текли к нему рекой, он уже и сам точно не помнил сколько у него миллиардов. Каждый работяга, копошащийся на руднике где-нибудь в Норильске или под Мончегорском работал на него, пополняя и так немалые запасы на его банковском счету. Петровскому последние десять лет уже нечего было хотеть и желать — у него все было. Он побывал во всех уголках земного шара, отдыхая в самых лучших отелях в номерах vip-класса, он кушал лучшие блюда, он имел парк из сотни самых престижных машин. Он имел лучших женщин Москвы и Европы, и злился оттого, что ему нечего больше хотеть. Выход из ситуации нашла его единственная дочь Султана.

Она училась в Америке, на выходные прилетала домой, чтобы «оторваться» в родной Москве. Папа ничего не жалел для дочери, но однажды, когда Султана заявила, что хочет быть певицей и петь наравне с Мадонной и Бритни Спирс, он поначалу воспротивился, не поняв сразу, что это как раз тот самый шанс, когда он может утвердиться на мировых просторах и колокольным звоном прославить свое имя. Подняться на полголовы над другими олигархами. А верный бухгалтер подсказал ему, что через шоу-бизнес в лице Султаны они смогут неплохо «отмывать» свои грязные деньги.

Но поначалу Петровский намерений дочери стать певицей и поэтому спросил:

— Зачем тебе это? У тебя итак все есть. Ты обеспечена через край и известна.

— Я известна только здесь, в России, — ответила Султана, надув губки, — и-то только как твоя дочь и все! А в Штатах, в Европе меня никто не знает. А я хочу, чтобы во всем-всем мире подростки носили значки, рюкзаки и майки с моим портретом, слушали мои песни. Я хочу быть их кумиром!

— Ты хочешь ездить с гастролями по грязным клоповникам? — недоумевал папаша.

— Я буду звездой, я буду жить в лучших отелях! — возражала Султана.

Папаша, который хорошо смыслил в том, например, как стырить миллион, но ничего не соображал в шоу-бизнесе, пригласил для приватной беседы продюсера Тоцкого, который крутился как-то возле него на каком-то банкете.

— А скажи Тоцкий? — спросил он, задумчиво поглаживая лысину. — Можно мою дочь сделать «звездой»?

— Почему нет, запросто, — ответил Тоцкий, который уже почувствовал своим горбатым носом запах свеженьких купюр.

— Но ведь должен же быть какой-то талант, голос там, — продолжил папаша, который никогда ранее не замечал в дочери музыкальных наклонностей.

— Были бы деньги, а голос сделаем, — ответил Тоцкий, — дело ведь не в голосе, а в шумихе вокруг имени. Раскрутим имя, а далее все пойдет как по маслу.

— Но ведь на сцене нужно двигаться как-то, танцевать что ли, — неуверенно сказал папаша, попивая из бокала вино под названием «Двенадцать тысяч баксов за бутылку».

— Пусть балет танцует, подтанцовка то есть, а «звезде» незачем кривляться, — гнул свою линию Тоцкий, — запишем песни хорошие, снимем клип и через полгода вся страна от Султаны будет сходить с ума.

— Слушай, я конечно в этом деле не знаток, но песни нужны же какие-то шлягерные, — обдумывал грань риска Петровский.

При всем своем богатстве он был патологически жаден. Одно дело купить дочке «Порше» или устроить вечеринку на теплоходе, или купить путевку на Багамы. Все останется в семье. А тут придется выложить за раскрутку кругленькую сумму, выражающуюся в шести нолях. А пустить деньги на ветер Петровский не хотел.

— Композиторов мы найдем, — убеждал олигарха Тоцкий, — и песни напишем. Да дело даже не в песнях, раскрутить можно любую песню, все зависит от количества эфиров.

— Ты меня не понял, — продолжил Петровский, — я хочу, чтобы моя дочь вышла на первые места в хит-парадах на Западе. В Америке, в Европе. А там нашими методами в хит-парад не влезешь. Там туфту за бабки крутить не будут, как у нас, там рынок другой.

У Тоцкого аж рот открылся и слюна потекла. Он представил какие «пенки» он может снять со всего этого предприятия, если Петровский целит на Запад. Тоцкий прекрасно помнил неказистую дочку олигарха, которая как-то шепеляво и атонально пела на папином юбилее, и еще не представлял себе как она сможет покорить хит-парады Америки. Да и кто ее туда пустит? Но запах денег наркотически одурманивал тонкий нюх Тоцкого и тогда он произнес со знанием дела:

— Да, я согласен. На Западе пробиться будет потруднее. И денег придется побольше вложить. Но и эта цель достижима. У меня есть грамотные специалисты, работающие на уровне мировых стандартов. Конечно, они все пристроены и придется их переманивать большими зарплатами, зато они и сделают свое дело как надо.

— А вообще мы с этого предприятия чего-то поимеем или все деньги пойдут на ветер? — спросил олигарх.

— Шоу-бизнес предприятие убыточное, — лукаво улыбнулся Тоцкий, — музыкальные «пираты» неуправляемо штампуют альбомы, а легальная продукция не уходит с прилавков. Во всем мире музыканты богатеют с продаж своих дисков, но только не у нас в стране. Но это только в России такая ситуация. А если нам удастся раскрутить Султану, как Бритни Спирс, то конечно же деньги будут капать в копилку немалые.

— Ладно уж тебе «немалые», — усмехнулся Петровский, для которого слово «немалые» означало цифру с девятью нулями, — давай, начинай работу. Сколько тебе нужно на первое время?

У Тоцкого пересохло в горле.

С той поры прошло полгода. Над внешностью Султаной трудились лучшие имиджмейкеры, американский педагог ставил ей вокал, ночами, а когда никто не слышал, ругался американским матом на бестолковую и заносчивую ученицу. Султана все замечания педагогов воспринимала в штыки, упрямилась и делала все наоборот. Прогресс ее профессионального роста был мизерным, зато Султана не уставала повторять всем, что это именно ее папа платит им зарплату и выгоняла с работы то одного, то другого педагога, музыкантов и даже костюмеров, которых с таким трудом Тоцкий добывал, переманивал из других фирм и даже далеких стран.

И тогда Тоцкий решил пойти ва-банк, подсуетился, заманил в Россию представителей западных музыкальных лейблов, организовал конкурс и вбил в него массу денег Петровского. В этом конкурсе однозначно должна была победить Султана, потому что ее ротация была просто безумной. На всех радио каждый час звучали песни в ее исполнении, на телевидении крутились ее клипы, пресса писала о каждом ее шаге.

Но почему-то по необъяснимым законам вперед вдруг с огромным отрывом от Султаны вырвалась дерзкая девчонка Татьяна, за которую проголосовало полстраны. Тоцкий, конечно, фальсифицировал результаты голосования как мог, но за ходом голосования следили представители западных лейблов — им нужна была певица действительно интересная слушателям, поэтому своими фальсификациями Тоцкий большого успеха не достиг. Народ переключал радиостанцию, если «запевала» Султана и вставлял в магнитофон записи Татьяны.

Тоцкий злился оттого, что все происходило не так, как он планировал, а Петровский злился еще больше, ведь Тоцкий обещал ему стопроцентный успех безо всяких загвоздок. А получалась, что Султана, в которую были вбиты уже миллионы евро, терлась где-то на втором месте после «голодранки» из провинции. Нужно было любыми путями убрать с дороги дерзкую девчонку и Петровский поручил это сделать Серому. Но Татьяна была словно заговоренной. И Тоцкий, и Петровский не могли понять что происходит — все раньше шло, как по маслу, а теперь как будто все против них. Будто бы звезды на небе встали в другую позицию и им перестало везти.

Вздохнув, олигарх вставил в видеомагнитофон кассету, которую ему принес Серый. Он увидел лицо, которое терпеть не мог.

— Всем телезрителям уже известно, что в студии, где я записывалась, случился пожар, — начала говорить Татьяна, — сгорела вся аппаратура и все материалы, которые были подготовлены для конкурса. Но самое главное, погиб человек — Игорь, который продюсировал мой альбом. Оказалось, что за день до пожара к нему в студию приезжали два бандита и предлагали снять меня с участия в конкурсе, уступить дорогу Султане, иначе они угрожали, что сожгут студию. Игорь выгнал их и на следующий день они убили его, а студию сожгли. На обгоревшем шее Игоря остался след от удавки. У нас есть свидетели, которые видели людей, приходивших в студию в день пожара. Они готовы дать показания. Но и это еще не все. В этот же день возле дома на меня напали трое хулиганов и требовали, чтобы я покинула Москву. Со мной был мой отец, бывший офицер морской пехоты. Он сумел справиться с ними и узнал, что их послал попугать меня некто Серый, главарь бандитской группировки. А уже назавтра меня похитили другие люди Серого. Бандиты Серого похитили меня, чтобы Султана смогла спокойно выиграть конкурс, практически не имея конкурентов. Мне удалось бежать от бандитов. Продюсер Султаны Тоцкий пустил в эфир дезинформацию о том, что я сама отказалась участвовать в конкурсе. Это неправда. Я хочу участвовать в конкурсе, но мои фонограммы уничтожены, продюсер убит, я сама едва избежала смерти. Проанализировав все, что со мной случилось я сделала выводы, что всю эту травлю организовал не кто иной как отец Султаны олигарх Петровский. Он не брезгует никакими способами для того чтобы его дочь стала «звездой», я сейчас нахожусь в опасности и если я погибну, то это будет его вина. У меня все.

— Папа, это все правда? — услышал Петровский позади голос дочери.

Он оглянулся и увидел Султану, которая незаметно вошла и стояла в дверях. Петровский смутился бы, если бы умел смущаться. Но он только лишь кашлянул и выключил видео. Он редко общался с дочерью, потому что был постоянно занят и поэтому диалог, если и происходил между папой и дочерью, то был всегда кратким.

Султана: Папа, дай денег.

Петровский: Сколько тебе нужно?

Султана: Ну примерно сантиметра полтора…

Петровский: Возьми в сейфе.

И так далее. Поэтому олигарх совершенно не знал свою дочь, не знал что творится у нее в ее маленькой душонке и какие мысли витают в ее ухоженной головке.

— Понимаешь, Султана, — ответил он дочери, — нас с тобой хотят оболгать. Не брезгуют даже вот такими грязными способами.

— Папа, но ведь студия, где записывалась Татьяна сгорела на самом деле, — сказала Султана, — мне об этом сказал Тоцкий.

— Студия правда сгорела, но ни я, ни кто-то еще тут не при чем, — ответил олигарх, — какой-то музыкантишка, будучи пьяным, сжег свою студию. А теперь им удобно все свалить на Петровского, обвинить его.

— Татьяна еще сказала, что ее похищали! — добавила Султана.

— Бред, просто бред какой-то, — ответил олигарх, — Татьяна понимает, что ей не выиграть у тебя, дочка, вот и придумала такой нехороший способ, чтобы нас с тобой оболгать. Хорошо еще, что у нас есть друзья на телевидении, которые сразу же передали мне эту дезинформацию. Успокойся, дочь, впереди у тебя конкурс, тебе нельзя волноваться. К тому же теперь ты точно будешь на первом месте, так что готовься к фестивалю в Европе. Бритни Спирс будет тебе завидовать.

— А Татьяна? — спросила Султана, вытянув губы в ниточку.

— Далась тебе эта Татьяна, — ответил Петровский, — поговорят о ней еще пару месяцев и позабудут навсегда. К тому времени останешься только ты и больше никого.

— Мне нравятся ее песни, я хочу их петь, — сказала Султана.

— Не понял? — удивленно посмотрел на Султану папаша.

— А чего тут непонятного, я хочу ее песни! — топнула ножкой Султана.

— Она не отдаст тебе свои песни, — ответил олигарх.

— Не обманывай меня, я подслушала как ты разговаривал на эту тему с Тоцким, — сказала Султана, — фонограммы Татьяны у тебя. Их забрали из студии перед пожаром бандиты Серого.

Петровский, который растил дочь словно в оранжерее, подальше от своих темных делишек, пожалел, что разрешил дочери вернуться в Россию. Она оказывается подслушивает его разговоры! Но ведь и он сам не брезговал этим делом — и подслушивал если было нужно, и подглядывал, тихо приворовывал, подставлял конкурентов, не брезговал и крайними мерами. Дочка была вся в отца.

— Подслушивать нехорошо, — слегка ошарашенный ляпнул Петровский.

— То-то ты, папочка «жучков» понаставил везде, — усмехнулась Султана, — за всеми следишь, а мне говоришь, что подслушивать нехорошо.

По большому счеты Петровский был не готов к этому разговору. Он полагал, что Султана этакая наивная девочка, у которой в голове куклы, бантики, конфеты. Не заметил он, занятый делами, что в его логове вырос маленький злобный и хитрый волчонок.

— Но-но, — попытался стукнуть кулаком Петровский, — как с отцом разговариваешь!

— Проехали, папа, поздно меня воспитывать, — нагло усмехнулась Султана, — раньше надо было этим заниматься!

— Еще не поздно, вот сейчас это… — Петровский растерялся, потому что хотел сказать, что снимет ремень, а ремня он не носил, да и представить себе как он будет хлестать дочку ремнем по ее созревшей попке он не мог.

— Ладно, папа, давай уже говорить по деловому, раз уж так вышло, — сказала дочка, бесцеремонно садясь перед ним на его стол красного дерева, — мне нужны песни Татьяны, они в сто раз лучше, чем те, что написали для меня композиторы Тоцкого, эти бездарные придурки.

— Слушай, Султана, — нахмурился папаша, — Тоцкий уже разговаривал на эту тему с Татьяной, он предлагал ей работать у нас в центре, петь у тебя на подпевках, но она не согласилась даже на это и выгнала его вон.

— Значит, мало денег вы ей предложили, — сказала Султана, — пожадничали!

— Она гордая и упрямая, — сказал Петровский, — она никогда не отдаст тебе свои песни!

— Ну и пусть! — сказала Султана. — У меня есть другой план.

— Какой это другой? — насторожился папаша.

Султана нагнулась к его уху и прошептала:

— Татьяна должна погибнуть…

Ошарашенный Петровский покосился на дочь, увидел в ее глазах жестокость и нетерпимость, и понял, что когда-нибудь однажды придет время, когда она и его не пожалеет. Ему на мгновение стало жутко.

Султана отстранилась от папы и продолжила:

— И если ее не будет в живых, тогда я без проблем смогу петь ее песни, рассказывать по радио и на ТВ какими мы были подругами. Пойми, папаня, только ее песни смогут на Западе возглавить хит-парады! С этим дурацким материалом, который у меня сейчас есть, можно петь только перед тупым быдлом в каком-нибудь заштатном городишке. А я тебе говорила, что я хочу быть как Бритни Спирс и даже круче ее в сто раз!

— Ты предлагаешь мне пойти на убийство, — жестко сказал Петровский, — нарушить закон.

— Подумаешь, тебе как будто впервой нарушать закон, — запросто ответила Султана, — я читала в одной газете, что ты организовал ни одно заказное убийство.

— Замолчи! — вспылил Петровский. — Как ты смеешь мне такое говорить? Я заработал свои деньги и никогда не прибегал к таким способам!

Петровскому далеко, где-то в самом потаенном уголке души стало стыдно за свою ложь. Он даже удивился, потому что давно не испытывал этого чувства. Видимо, дремлющая его совесть проснулась оттого, что говорил сейчас он не с такими же как он дельцами, а со своей малолетней дочерью.

— Хо-хо, заработал, — с усмешкой покачала головой Султана, — «заработал» он! Вовремя присосался, как клещ, куда надо, сидишь теперь на цветмете и собираешь сливки. Ты ничего не производишь и ничего не строишь, ты только сосешь и сосешь!

Олигарх был поражен в самое сердце. Это что же революция в собственном доме? Война отцов и детей? Вырастил потомство на свою голову, столько денег потратил на воспитание, на обучение и на тебе — ему по самому святому своя же дочь носком ноги как даст!

— Ты сама за счет этого живешь! — закипел, как самовар, Петровский, — для тебя все это делаю! Ты самая богатая невеста в России и ты мне такое смеешь говорить!

— Ладно, папа, не обижайся, кто тебе скажет, если не я, — примирительно произнесла Султана, — я-то ведь тебя люблю. Ну подумаешь, переступил через кого-то, ради достижения цели, ну не надо передо мной из себя ангела-то строить! Я же ведь хорошо знаю, что такие деньги, какие у нас с тобой есть, просто так с неба не падают. И заработать их невозможно в нашей стране, а можно только украсть. И конкурентов нужно убирать с дороги. Поэтому, давай сделаем несчастный случай с Татьяной, а ее песенки мне достанутся. Подумай, ну кто она такая эта Татьяна? Девчонка из провинции? Кто за нее вступиться, кто ее вспомнит? А народ все проглотит. Такой у нас народ.

Папаша снова погладил лысину и спросил:

— Это тебя Тоцкий подучил или сама додумалась?

— Как тебе сказать, — пожала плечами Султана, — он мне часто намекал, что вот, если бы нам такой материал как у Татьяны, мы бы были в Европе первыми. Я и решила, что раз уж вы все равно фонограммы забрали, так зачем им пропадать, верно?

И Султана рассмеялась заразительно и громко. Петровский заметил, что нижний справа кривой зуб его дочери выправили.

— Ну, ладно, папочка, пока, — улыбнулась напоследок Султана, — я тебе предложила, а ты уж действуй как знаешь.

И она ушла, а Петровский еще долго чесал свою вспотевшую лысину.