Кровавая ротация

Глава 20

На эти ее слова зеваки вдруг дружно зааплодировали — то ли в поддержку ее, то ли совсем наоборот. Подоспевший от осветителей худрук зала увидел валяющихся на полу телохранителей и разъяренную Султану стал прыгать вокруг, как козел, а чирикал он, как воробей:

— Что такое? В чем дело?

Султана развернулась на каблуках на сто восемьдесят градусов и быстрыми шагами зашагала в сторону своей гримерки. Остатки «свиты» поспешили за ней.

— Куда же вы, Султана Игоревна, а сцену смотреть? — вопросил расстроенный худрук, уже жалея, что взял у Тоцкого деньги.

Султана ничего не ответила. Она была взбешена! Залетела в гримерку, выгнала оттуда всех и, схватив мобильный, стала названивать своему папочке. Петровский ответил сразу же, увидев на цветном экране навороченной мобилы портрет дочери.

— Я уже еду, моя девочка, — пропел в трубку он, ерзая задницей в парадном лимузине.

— Она ту-у-ут!!! — завыла в телефон Султана.

— Кто? — нахмурился олигарх.

— Эта сучка Татьяна и ее папаша! — прокричала Султана. — Он избил Наф-Нафа и Ниф-Нифа, а меня она на сцену не пустила-а-а!!!

— Я сейчас буду! — гневно бросил в трубку Петровский. — Жди, я с ними разберусь!

— А вдруг у нее есть фонограммы-ы-ы? — продолжала ныть Султана.

— Фонограммы у меня, — ответил олигарх, — я только что забрал их из сейфа и существуют они в единственном экземпляре. Тоцкий с тобой?

— Нету-у-у, — провыла Султана.

— Успокойся, не плачь, — сказал Петровский, — сейчас я приеду и наведу там порядок!

«Куда же пропал этот толстый хитрый? — со злобой подумал про продюсера олигарх. — Найдется, я ему яйца оторву!».

— Я тебя жду, папа, — закончила плакать Султана.

Петровский бросил трубку и злобно пнул водителя своего автомобиля сзади по сидению.

— Давай быстрее! — крикнул он на него.

Водитель нажал на газ. Внезапно на повороте лимузин притормозил работник ГАИ, одетый в бронежилет и каску.

— Что еще такое!!! — возопил Петровский на водителя. — Он что не видит кого останавливает!!!

И правда, такого раньше не случалось! Петровский мог позволить себе проехать на красный свет, превысить скорость, да что угодно мог позволить и никто из ГАИшников никогда не смел махать своим полосатым жезлом перед его машиной.

— Пойди разберись, — приказал Петровский водителю, — да скажи ему, кто я есть. И что если я через минуту не отъеду, то ему эту его полосатую палку в жопу вставит лично начальник ГАИ Москвы!

Водитель олигарха выскочил из автомобиля, но правда ходил недолго, вернулся и с испуганным лицом вернулся как раз через минуту.

— Игорь Евгеньевич, — дрожащим голосом сказал он, — они уже знают кто вы такой. Они сказали, что как раз вы им и нужны.

— Кто это «они»? — возмутился олигарх. — ГАИшники сраные, что ли?

— Нет, — помотал головой водитель, — там другие люди в сером.

Мимо испуганной морды водителя просунулась рука с удостоверением, ознакомившись с которым, Петровский побледнел.

— Нехорошо будет, Игорь Евгеньевич, если мы вас препроводим в нашу служебную машину, — ласково сказал человек в сером, — давайте лучше поедем на вашей машине.

— А в чем дело? — пытаясь не терять самообладания, вспетушился Петровский. — Я еду к дочери на конкурс!

— Успеете, — улыбнулся улыбкой таежного медведя человек в сером, — там и дел-то на пять минут. Поехали?

— Что, собственно, вы мне хотите? — задыхаясь от возмущения выдал олигарх.

Но люди в сером уже сели с двух сторон от него — один справа, другой слева. Улыбчивый сказал:

— Хорошая машина. Английская?

— А? — переспросил Петровский.

— Я спрашиваю, машина английская?

— А что такое? — запаниковал олигарх. — Ни на «Москвиче» же мне ездить!

— Я просто спросил, — перестал улыбаться улыбчивый, — поехали.

На конкурс к Султане Петровский не успел, да и не до конкурса ему стало, когда он понял куда везут его люди в сером. И более чем родную дочь Султану в этот момент олигарху захотелось увидеть своих адвокатов.

А в это время в своей гримерке нервничала Татьяна.

— Папа, а вдруг они не успеют? — ежеминутно спрашивала она у отца.

— Успеют, — отвечал отец, — работают профессионалы.

Когда Татьяна спросила в десятый раз, дверь скрипнула и появились Сквозняк с Жигой.

— Вот, — сказал Сквозняк, протягивая Татьяне пакет, — все что было в сейфе у Петровского братва вычистила ни царапины не оставив. Все диски братки подменили тютелька в тютельку, олигарх носу не подточил, собрался и поехал.

Татьяна схватила диски, взяла один, сунула в магнитофон, зазвучали первые аккорды и лицо ее просветлело.

— Это они! — радостно воскликнула она. — Ура!

Когда Татьяна вышла на сцену в своем простом черном платье, которое Света сшила для нее за прошедшую ночь, в свете луча «пистолета», зал взорвался овациями. Султана за кулисами завыла от злости. Ее поредевшая «свита» бросилась успокаивать «королеву», но Султана послала всех куда подальше и стала названивать отцу, который никак не приезжал. Но его мобильный был отключен.

— У меня нет концертных костюмов, они все сгорели, — начала говорить в микрофон Татьяна, — да я и не сочла бы возможным одеть свои пестренькие платья в то время когда мой наставник, мой учитель и продюсер Игорек еще даже не похоронен. Его убили и это уже ни для кого не тайна. Наши фонограммы похитили и мне и моим друзьям стоило большого труда вернуть их. Спасибо моему отцу, вдове Игорька Светлане и всем остальным, кто помог мне подняться сегодня на эту сцену. Игорь мечтал о том, что я буду петь эти песни на этом конкурсе. Игоря больше нет, но я спою сейчас ради вас, ради него…

У Татьяны перехватило дыхание и она закрыла глаза руками. Весь зал как по команде поднялся со своих мест в полной тишине.

Султана поняла, что на сцену сегодня ей лучше не выходить. Хорошо еще если забросают гнилыми помидорами, а то ведь могут и пивной бутылкой между глаз зафентелить! Она зарыдала и побежала по коридору, срывая и бросая на пол дорогие цацки.

А Татьяна не могла уйти со сцены — зал ее не отпускал. Это был триумф.

— Веришь, что это твоя дочь? — спросил Сквозняк у Краба.

Краб ничего не ответил, лишь пожал плечами.

— Слушай, братан, — продолжил Сквозняк, — меня наверное «накроют» скоро и поеду я по этапу туда, откуда ты приехал. Менты мне на хвост сели за ресторан Серого и за стрельбу возле моего дома. Какая-то сука сдала меня. А ты, Краб, живи спокойно, тебя никто не видел, ты не при делах. Ты на воле своей дочери теперь очень нужен. А мне, братан, на воле делать больше нечего, Карина теперь далеко. Так что давай прощаться.

Краб хотел что-то сказать, но Сквозняк приложил палец к его губам:

— В квартиру мою не возвращайтесь, там наверняка засада. Я побегаю, пока не поймают, а там видно будет. Счастливый ты, Краб. Счастливый.

Сказав это, Сквозняк, быстрый как тень, скрылся между кулисами и пропал из виду. Краб ничего не успел ему сказать, да и надо ли было что-то говорить? Со сцены ураганом за кулисы влетела Татьяна и повисла у отца на шее. Зал неистовствовал!

— Тебя на бис зовут!!! — подбежала к Татьяне Света. — Иди!

— Ты видел? — спросила у Краба Татьяна, ее глаза светились счастьем. — Ты видел?

— Я горжусь тобой, — ответил отец.

— Ну рассказывай теперь все по порядку, — предложила отцу Татьяна, когда после конкурса и пресс-конференции они вернулись в Лесной и выпили по первому бокалу шампанского.

Отец поставил свой пустой бокал на стол. Ради такого случая он изменил своим правилам и выпил немного шипучего напитка. Было их всего трое — Татьяна, Светлана и он. На банкет по случаю окончания конкурса они не пошли. Может быть, это был и опрометчивый ход с точки зрения большого шоу-бизнеса, но им троим было на это начхать. Прошедшая неделя вымотала столько нервов и сил, что хотелось отдохнуть.

— Кстати, а почему с нами Сквозняк и Жига не поехали? — вспомнила Татьяна. — Я их вообще не видела после конкурса.

— У них дела срочные появились, — ответил отец, — они уехали.

— А-а, понятно, — пропела Татьяна, — ну ладно, потом им стол накроем, позовем их, поблагодарим за помощь.

«Лет через десять в лучшем случае», — подумал отец, но вслух ничего не сказал.

— Ну папа, не томи, — попросила Татьяна, — рассказывай как вам удалось мои фонограммы достать?

— Ночью мы со Сквозняком и его… э… друзьями, — начал отец.

— Корешами, — подсказала Татьяна.

— Пусть корешами, — согласился отец, — так вот мы не знали с чего начать. Быстро выяснилось, что это Серый был в том кафе, где он вас захватил, его скрутили и крепко заперли. Сквозняк расстроился, конечно, но мы решили тогда заняться фонограммами. Подкараулили Тоцкого возле его дома, затащили в машину. Хотели его дубасить, но он стал вопить, что сам к нам шел и, что, мол, Петровский подлец и его предал! Практически сразу он рассказал, что олигарх хранит фонограммы в своем кабинете в сейфе. Рассказал сколько дисков и как они выглядят. Мы сделали дубликаты. Сквозняк нашел человека, который любой сейф, любой замок ногтем открыть может. Другой человек спец по сигнализации был. Третий по общим вопросам. «Руководитель» одним словом. Под утро они проникли в кабинет к Петровскому, достали оригиналы и подложили ему в сейф пустые дубликаты.

— Так просто? — изумилась Татьяна.

— Это я рассказываю просто, — ответил отец, — на самом деле мужикам попотеть пришлось. Олигарх себя хорошо охраняет.

— Небось заплатили вы этим мужикам за работу, папа, — покачала головой Татьяна.

— Им Петровский работу оплатил, — ответил отец.

— Как это? — спросили одновременно Татьяна и Света.

— Тоцкий рассказал, что в этом же сейфе, где и фонограммы у Петровского наличными триста тысяч евро лежит, — ответил отец, — Тоцкому олигарх хвастался, что ему с какой-то сделки такую сумму в чемоданчике привезли. Показал, даже носом тыкнул. Тоцкий признался, что в тот момент хотел Петровского задушить и деньги украсть. Но сдержался.

— А если бы денег в сейфе не оказалось? — спросила Татьяна.

— Тогда бы Тоцкий умер, — ответил отец, — в блатном мире нравы строгие. Сказал, за свое слово ответь. Или вообще не говори. Но, к счастью, деньги были на месте, те, кто сработали, поделили по сто тысяч евро на нос.

— Но это же кража, — намекнула Светлана, — нехорошо.

— Кража, — согласился отец, — но я думаю, что если бы мы с вами пришли к Петровскому и попросили фонограммы вернуть, он бы послал нас куда подальше, на этом все дело бы и закончилось. Да и не нужны Петровскому эти деньги больше.

— Почему это? — спросили Светлана и Таня.

— Я краем глаза новости видел когда ждал вас в концертном зале, — ответил отец, — арестовали его.

— Как? — завопили обе собеседницы.

— Вот так, — ответил отец, — сколько веревочке не виться, а кончику быть. Кстати, что-то я не слышал сегодня как Султана поет?

— А она убежала с конкурса, — ответила Света, — я сама видела! Когда Татьяна спела и ее зал не отпускал, Султана психанула и как побежит вон!

— Правильно сделала, — сказал отец, — настроение в зале было не сочувственное к ней. Могли бы и кинуть чем-нибудь тяжелым.

— Что же с ней теперь будет, ведь отца-то ее посадили? — с сочувствием спросила Светлана.

— Ты ее еще пожалей, — сказала Татьяна, — из-за нее у нас все неприятности! И Игорь погиб, и студия сгорела, и сами мы еле-еле живы остались.

— Все равно жалко, она же привыкла жить в роскоши, а теперь что?

— Ничего теперь, — ответил отец, — внесет Петровский залог, выпустят его под подписку о невыезде, он соберет чемоданы и укатит в какую-нибудь страну, которая преступников не выдает. Вот и все дела. Денежки за границей у него наверняка есть. И Султана к нему уедет. Не пропадет.

— Папа, а куда вы Тоцкого дели? — спросила Татьяна. — Убили что ли?

— Зачем его убивать? Он свое дело сделал, нам помог… о, кстати, ты мне напомнила, нужно его выпустить!

— Откуда? — удивилась Татьяна.

— Он в подвале сидит запертый, — ответил отец, — связанный по рукам и ногам. Не могли же мы его после того как фонограммы достали отпустить. А вдруг он сразу же побежал бы к Петровскому? Связали, заперли его в подвал и закрыли там. Забыл я о нем вообще. Ну, да ладно, пусть посидит, ему полезно малость подумать над своей жизнью. Завтра съездим откроем. А пока давайте, девчонки, выпьем за ваш успех! Теперь у вас гастроли начнутся, поездки, записи, концерты. Контракт подписан! Ты маме-то, Таня позвонила и отчиму?

— Позвонила, — кивнула Татьяна, — они безумно рады. Только напуганы. Ведь последнюю неделю вся пресса только о нас и талдычит! Мама сказала, что это ты, папа, меня во все это втянул. А я ей сказала, что наоборот ты меня вытащил!

Краб криво усмехнулся на это, но ничего не сказал.

— Папа, а давай ты будешь моим продюсером, — предложила Татьяна, — у тебя получится!

— Нет, Таня, извини, не нравится мне этот ваш шоу-бизнес, — ответил отец, — да и не люблю я заниматься тем, в чем ничего не понимаю. Я по жизни солдат, дочь, морской пехотинец…

— Хочешь попасть обратно в армию? — спросила Татьяна. — А возьмут тебя после того, как ты наказание отбывал в колонии?

— Пока не знаю, — ответил отец, — попробую, может быть и возьмут…

Дверь тюремной камеры лязгнула засовом, скрипнула и отворилась. В душное, воняющее несвежим бельем помещение хромая вошел бандитского вида элемент с матрасом подмышкой. Из-под бровей он оглядел население камеры и взгляд его остановился на одном коротко стриженом лбе, который покоился на широченных плечах. Лоб, словно почувствовал взгляд, шевельнулся и показались глубоко посаженные волчьи глаза. Они пробуравили фигуру вошедшего и где-то на дне глазных яблок ненадолго вспыхнул матовый свет.

— Серый? — с удивлением спросил широкоплечий зек.

— Я, Циркуль, — усмехнулся бандит, — а что, сильно изменился?

— Да нет, вообще не изменился, — ответил Циркуль, — мы с тобой не виделись-то всего полгода.

Серый походкой хозяина камеры подошел к Циркулю, протянул ему матрас и приказал:

— Оформи мне место возле окна.

Циркуль матрас взял и медленно пошел к нарам у окна, ступая в тесном пространстве между двухъярусными нарами. Зеки примолкли, ожидая развязки ситуации. Серый тем временем отошел к параше и стал с шумом отливать, громко попердывая, что означало его высокий статус в уголовном мире — он мог себе позволить пердеть когда захочет.

— Что, Циркуль, — спросил он, — верные люди бакланят, что ты с повинной в ментовку сам пришел? Признался, что студию пожег, рассказал как Клоп музыканта кончил.

Циркуль, который застыл в центре камеры с матрасом на полпути к нарам у окна, которые были, естественно, заняты, ответил:

— А что мне было делать? Меня Рваный вывез за город, хотел меня шваркнуть наглухо.

— И чего ты пидара Рваного захезал, испугался, как зяблик?

— А ты бы не захезал, если бы тебе ствол ко лбу приставили?

— Я бы не захезал, — уверенно ответил Серый, — Рваный фуфло сраное. В натуре, браток, у меня пучком таких случаев было и я не захезал.

— На то ты на воле и был «бригадиром», — тихо произнес Циркуль.

— Я и в «крытой» не говно сраное, — ответил Серый, продолжая шумно писать в парашу, — я, браток, бугор в любом месте. И как же ты от Рваного ушел? В попу ему дал что ли?

— Его Краб завалил, — ответил Циркуль, пропустив мимо ушей оскорбительный намек, — из винтовки с оптикой.

— Краб? — удивился Серый. — С какого хера Крабу за тебя впрягаться?

— А чтобы я заказчика сдал, который меня студию спалить послал, — пояснил Циркуль, — он мне помог, я ему помог.

— Повелся на фуфловую наживку? — усмехнулся Серый. — В ментовку побежал? Спаскудился? Барабаном стал? Дятел ты, Циркуль, я всегда это знал.

Циркуль ничего не ответил, только желваки от злости на его лице заходили ходуном.

— А хорошо поссал, — прокомментировал акт мочеиспускания Серый, демонстративно потрясая своим предметом, что тоже означало высокий статус в уголовном мире.

Циркуль продолжал стоять с матрасом посреди переполненной зеками камеры и не двигался с места. Серый застегнул штаны, повернулся и, увидев, что Циркуль его указание не выполнил, с удивлением спросил:

— Ты че зацементировался в между кимарками, как хер в болоте? Тебя чего в хате за чухана держат?

Видно было, что за время заключения в тюрьме Серый поднаторел в фене и теперь сыпал выражениями, как заправский уркаган. Циркуль ничего не ответил на слова Серого, только усмехнулся, картинно вытянул вперед руки и бросил матрас на пол. А затем ногой задвинул его под нары. Эта выходка была жестом, оскорбительным для любого знающего тюремные нравы человека. Тем самым Циркуль посылал под нары самого Серого. А под нарами места только «опущенным» и чмарям.

— Ты че, чухан, в натуре, творишь? — заскрипел зубами Серый. — Я ж тебя сейчас закаклечу до жмура, усранец!

— Сам ты чухан! — борзо ответил Циркуль. — Ты братву бросил, когда нас Краб из пулемета поливал возле дома Сквозняка и сам свалил, как последний пидар! В этой хате ты бугром не будешь!

— Кто это бакланит? — нараспев произнес Серый. — Чушка долбанная, заборзевшая по незнанию! Что у вас тут, каторжане за беспредел? Я спросил — кто в хате смотрящий?

— Я смотрящий, — раздался знакомый Серому голос с тех самых нар, откуда Циркулю было приказано выбросить матрас.

Сначала поднялся с одной стороны поднялся Жига, а потом из-за нар показался Сквозняк. Оба они улыбались, но улыбка эта не была приветливой. Серый непроизвольно вздрогнул, поняв, что сгоряча наломал дров и теперь придется за базар ответить. Циркуль при появлении авторитетов моментально юркнул в пространство между нарами и там затих.

— С этого вопроса нужно было начинать, ты, баклан набашмаченный, когда в хату вошел, — сказал Жига, — спросить сначала кто в хате «Иван», а потом уже распальцовывать.

Серый сглотнул слюну, не зная что ему ответить. Вот уж к этой встрече он не был готов никак.

— Что же ты стоишь, «новосел»? — весело спросил Сквозняк. — Проходи, прикладывайся на свое место.

И жестом руки указал именно туда, куда отправил его матрас Циркуль — под нары. Серый замялся на месте. Он уже понял, что его хотят «опустить», но сдаваться намерения не имел. В «отстойнике» — камере, где он дожидался распределения на «ПМЖ» в тюрьме, он забугорился, привык повелевать, практически почувствовал себя уголовным авторитетом, его даже бывалые мокрушники — Фига и Ерема уважали, а тут — на тебе — его под нары хотят поселить.

— Ты, Сквозняк, не бурей, — произнес с наездом Серый, — не с сявкой разговариваешь. Не тебе меня под нары замуровывать, я сам в авторитете…

— Твой авторитет только на языке, — ответил на это Жига, — ты дешевый пустой баклан, парашник и гнида.

— А ты не впрягайся, клоун, — процедил сквозь зубы Серый, — я не с тобой базарю!

Брови Жиги моментально сошлись на переносице, в руке звякнул выкидной нож. Но Сквозняк схватил его за руку.

— Не нужно, братан, слишком легко ему будет от пики «озябнуть», — сказал Сквозняк, — ему параши надо нанюхаться, да покукарекать из-под нар, а уж потом можно его и смыть. Пригните его, братаны, поглумимся!

С соседних со Сквозняком нар поднялись два громилы, расписанных татуировками — воровских быка, которые обычно выполняют все приказы блатных. Атлеты едва протискивались мощными плечами между нар.

— Стоять, муфлоны!!! — заорал Серый, озираясь по сторонам.

С нар с интересом наблюдали за происходящим заключенные. Никто не заступится за него, в зоне каждый за себя. «Муфлоны» с непроницаемыми лицами и не думали останавливаться, сжимая в руках каждый по широкому ремню, которыми, вероятно, хотели связать Серого, чтобы в дальнейшем «опустить» его. Серый понял, что не совладать ему с быками, поэтому позорно кинулся к двери камеры и стал, как какой-то «Уксус Помидорыч», дубасить что было силы, истошно вопя:

— Помогите!!! Откройте!!! Убивают!!!

Как непохож он был в этот момент на того самого наблатыканного авторитета, которые еще десять минут назад быковал и сыпал феней. Снаружи молодой надзиратель, который вместе с пожилым пил чай за столом, потянулся было к связке ключей, чтобы пойти разобраться с беспорядком, но пожилой удержал его за рукав и сказал:

— Не суйся, пускай сами разбираются. Пей вот чай с конфетами, колбаска копченая, сырок опять же. И коньячок армянский нам с тобой на после дежурства отметить окончание работы. Мы же с тобой ничего не слышали? Никто ж не стучал и не кричал?

Молодой, который уже начал постигать азы охраны заключенных, неуверенно кивнул:

— Вроде не слышали…

— Вот и пей чай, не мельтеши, — улыбнулся в усы пожилой, — кушай сладкое.

Так за продуктовую пайку из воровского общака продан был надзирателями волосатый зад Серого. Минут через пять крики в камере прекратились, слышались только глухие удары — это муфлоны отбивали почки бывшему бандитскому «бригадиру». Внешне безразлично наблюдал за этим со своих нар Сквозняк, но в душе его пиликали скрипки и пели фанфары. Он вспоминал обездвиженное окровавленное тело Карины и сладкий вкус мести ощутимо чувствовался на его языке при каждом ударе быков по извивающемуся телу Серого.

Избив бывшего бандита, быки оттащили его к параше и прикрепив ему на спину порнокартинку сделали свое «черное» дело. А потом опозоренного «петуха» запихали под нары, естественно не на матрас, а на голый пол. Матрас забрал себе Сквозняк, чтобы ему было помягче спать на жестких нарах.