Кровные оковы

Глава 5. Мужество

Разговор с монахами Юлек взял на себя. Лоренц слышал крики, стук и шум из окон, но сил, чтоб зайти и сказать последнее слово, у него не было. Фрол стоял рядом, держался за его штанину и тихо сопел. Спуститься в овраг ему не разрешили, и мальчишка перепугался ещё сильней, услышав ссору монахов с братом.

– Тихо, тихо, – бормотал Лоренц, поглаживая его по непослушным вихрам, – он всё уладит.

Днём пара служащих перенесла его вещи из знахарского дома в управу. Один из них заикнулся было о том, чтоб забрать его припасы и одежду из лагеря; Сиятельство рассвирепел и едва не разбил ему лицо. Уж еда-то с вещами точно сейчас нужнее там, в холодных мокрых шатрах и ранних побудках! Иржи, передавая им последний свёрток с одеждой здоровой рукой, только усмехнулся, глядя на неожиданную ссору.

Всего полдюжины дней. Что можно успеть за такой короткий срок?.. ещё и трость! Если б можно было бегать, как раньше, или хотя бы объехать деревню на лошади!..

– Ох, конечно, Ваше Сиятельство, я вас провожу, – махнул рукой Юлек, – вроде я сегодня пока что не был нужен, нда, так что можем-с пройти, отчего бы и нет… вы ж тут никого не знаете, окромя своих лекарей? Пойдёмте, да хоть вот сейчас же, коли тоже не заняты. Нет, мелкий, тебя не возьмём, – пригрозил он брату, который сидел рядом с Лоренцем всё то время, которое он провёл в управе. Фрол надулся. – Взрослые дела, не мельтеши под ногами.

Вдвоём они направились по центральной улице – именно там, где вместе прошли сегодня утром. Но, если с утра Юлек просто беспечно рассказывал, где что стоит, то нынче они упорно заходили в каждый двор и вызывали хозяев на разговор.

– Мы так-то с каждым уже беседовали, Ваше Сиятельство, но вы ж познакомиться хотели, – оправдывался голова. – Так, Люсьена, кто у вас главный по фуражу? Алек? Тащи сюда этого прохиндея!

Алек оказался уставшим мужиком лет пятидесяти с натруженными руками и сеном в волосах. На вопрос Юлека он только плюнул на иссохшую траву.

– Вот делать нам с ребятами больше нечего, Вашество, только калек добивать. Сыновья мои уже третий день как в степь уехали. А помощнички-то вон они, – он махнул рукой в сторону двух крепких парней, ворошивших вилами траву, – глаз с них не спускаю, вы ж знаете по себе, один раз поблажку сделаешь, и всё, ни в медяк не ставят тебя. Они даж спят у меня в доме, чтоб не вздумали по ночам колобродить.

– Вас, кажется, не все с подобострастием встречают, – тихо произнёс Лоренц, когда перед носом захлопнулась дверь. Юлек вздохнул.

– Я ж сказал, я тут на птичьих правах. Думаете, много кто рад мне подчиняться? Пф, да как бы не так. Думаете, не знаю я, что обо мне в кабаках толкуют?

– В кабаках так о всех толкуют. Много они понимают! Вы будете старостой ближайшие девять лет, так ведите себя с достоинством!

– А вы, я смотрю, мачеху мою уже похоронили, – грустно усмехнулся староста. – Сложно с достоинством ходить, ВашСиятельство, коли в глазах уважения не видно. Иногда грешным делом и сам думаю, что место занимаю не по праву. Куда дальше – в амбар или кабак? Там конюшенка ещё и кузница по пути к храму стоят.

Лоренц помрачнел. Упоминание кузницы некстати напомнило о сорвавшемся свидании с Аннет. Обижается, верно; решила, что совсем важным стал, что её больше к себе не пускает. Приедет ли снова?..

– Давайте сначала кабак. Водки от Олафа не мог бы учуять только безносый. Надо поговорить с теми, кто её продал.

Владельцем таверны оказалась полноватая женщина в нарочито дорогом безвкусном платье. Она, охая, спустилась с лестницы, поклонилась и Лоренцу, и Олафу, и вела себя крайним образом наигранно и почтительно.

– Вы с девками моими пообщаться хотите, верно? Я-т давно уже сама там не стою… – рассеянно пробормотала она, накручивая на палец локон. – Созову всех, конечно, кто ведь просит, – она улыбнулась премерзко. – Анна, Грета, Лора, а ну пшли все сюда! – рявкнула владелица в сторону прилавка.

Девки по кличу выстроились в линию. Самая рослая явно волновалась, постоянно оборачиваясь на столы.

– А ну не мельтеши! – владелица дала ей подзатыльник, – чего беспокойная такая? Или ты и виноватая, а?

– Там из этих, лагерных, обещал всю ночь тут сидеть, я его мигом обслужить должна, чтоб захмелел скорей и дальше выпивку просил! – выпалила она, высматривая знакомую фигуру в толпе постояльцев, – пустите, а? Я вот одной ногой тут, одной там, вернусь сразу, а?

Лоренц нахмурился.

– Вы здесь всех чужаков спаиваете до беспамятства? – он ухватил рослую за рукав, не давая ей уйти обратно к столам и подносам. Девица попыталась было вырваться, но тщетно.

– Всех, – буркнула она, отвернувшись, – они деньгу хорошую дают, скучают ведь по девкам и кухне. Были б на нашем месте, тоже б спаивали.

– Ты вчера работала? – прорычал он, притянув девку к себе за рукав, – отвечай! Видала хромого на костыле? Сколько вы ему налили?!

– Работала, мы все, мы каждый день! – захныкала та, – помню хромого, сидел у входа, ворчал, настроение только портил всем! Не пил он, не от меня уж точно!

– Врёшь, мерзавка, – он тряхнул её за руку, – от него водкой за версту несло! Ты знаешь, с кем говоришь?! Знаешь, что по лжи дворянину можно за измену схлопотать?!

Девка всхлипнула.

– Не наливала я ему, Всесветный мне свидетель! У нас и книга по учёту имеется, хозяйка там всё пишет! Я не разумею, но вы-то прочтёте!

Лоренц обернулся к остальным девушкам.

– Можете слова её подтвердить? – он отпустил чужой рукав. Девка всхлипнула последний раз и потёрла руку. Полноватая девушка, усыпанная веснушками, хмуро кивнула.

– Хромого помню, он и правда спокойно сидел, – недовольно сообщила она, – и соседи ему не наливали. Вы не думайте, что выпить только у нас можно. Юс, который на амбаре, варит брагу и пиво. А у Ароновской семьи, они бортниками трудятся, по каждой осени мёд ставится.

– Эй, эй, постой-ка, – пришло время Юлека хмуриться, – Юс, он ведь на складском амбаре-то? Он что, зерно легиона на брагу свою тратит?

Девка пискнула и закрыла рот руками.

– Ох, зря-зря… – быстро зашептала она, – ох, не узнал бы…

Сиятельство медленно выдохнул и опёрся на перила лестницы. Стоять на ногах уже не было никакой мочи.

– Пойдёмте отсюда, – тихо велел он Юлеку, – кажется, здесь ловить нечего.

– Как же нечего! – возмутился тот, послушно развернувшись к двери. – Ох, задам я Юсу!.. а всё думал, откуда у него деньга-то на уже третью овцу пошла?

Они прошли и в амбар к грабителю Юсу, и заглянули к семье бортников. Смотритель амбара тоже вызвал своих помощников – двух братьев и одного недавно прибившегося к деревне одинокого мужика. Прознав, что Юлек знает про воровство зерна, Юс упал ему в ноги и просил прощения; услыхав, однако, что с него теперь будут брать вторую часть за доходы от продажи пива в счёт легиона, заворчал и плюнул ему под ноги – после, впрочем, почтительно поклонившись. Его помощники только гундели за его спиной тихонько. От приёмного несло тем самым пивом, которое и стало причиной споров и задержки; на вопрос о том он смутился, заявил, что вчера перебрал в кабаке и товаром с позволения владельца себе снимал похмелье. От бортников пользы было немногим больше. Арон, отец семейства, на вопрос об Олафе покачал головой, и отвёл Лоренца к себе в погреб – показать запасы медовухи. Там стояло не больше десятка бутылок.

– Не такая она крепкая, чтоб с неё развезло, – сообщил он, – да и запасов, как видите, маловато. Вчера у меня забрали парочку, но этого и ребёнку будет мало.

Конюха они встретили по пути, но и он тоже не сумел сказать ничего полезного. По пути Юлек разговорился с потрёпанного вида женщиной с полной корзиной тряпок в руках – из разговора оказалось, что это прачка из кабака. Она подтвердила, что Олаф вчера заходил: скривилась, вспомнив о запахе от его раны, и пожаловалась, что сегодня всё утро отмывала полотенце, лежавшее на его стуле.

– Я-де и с Марфой увидалась на реке, каково ей в воде ледяной, бедненькой, – вздохнула она, – вы б зашли к ней, раз калеку своего ищете. Они похоже что свиделись тоже вчера. Можт хоть ей сказал, куда отправится? Хотя далеко не уйдёт, не боитесь.

– К Марфуше мы направлялись к концу, – мрачно пробормотал Юлек, сунув женщине медяк в корзину. – Ваше Сиятельство, пойдёмте-ка в храм снова. Только нонче я вас отправлю, чтоб они не выделывались, как передо мной. В кузню и потом успеется.

В кузню Лоренц бы и не заходил, будь его воля. Увидеть знакомые фартуки и молот, но не услышать тихого нежного голоса было бы последним ударом, после которого он свалился б на дорогу и не вставал до самых метелей. Но ведь кузнецы – люди важные, знающие слухи, знакомые со всеми в деревне, сильные и своевольные! Он, верно, был бы хорошим помощником.

– Зайдите, пожалуйста, к нему самостоятельно, если не трудно, – тихо попросил Лоренц, потерев свободной ладонью такую уставшую уже от трости руку. – Кажется, после храма мне нужно будет отдохнуть. Я же почти два месяца лежал. А что за Марфуша?

– Девка, в храме о чистоте заботится, – махнул рукой староста, – её не было, пока я там… ну, понимаете, да. Только монахи, да больно они понимают в наших делах. А я же, – заволновался он, – я ж не спрашивал, видали они его иль нет! Просто спросил, могут ли тело придержать до того, как отвезут!.. ай, дурак, дурак! Пойдёмте скорей!

Лоренц криво улыбнулся.

– Боюсь, с этим будут некоторые…

– Ай, дурак, – хлопнул себя по лбу Юлек, – вы уж простите, ВашСиятельство, всё в голове не упомнишь. Пойдёмте, пойдёмте, давайте помогу вам.

Возвращаться на храмовый двор было невыносимо. Мимо прошли хмурые мужчины в порядком испачканных белых рясах, которые несли закрытые простынёю носилки. Сердце сжалось, когда взгляд упал на выбившуюся из-под простыни руку. Костыль всё лежал в траве у дальней стены.

– Марфа где? – рявкнул Юлек, распахнув дверь храма, – подайте девку! Его Сиятельство требует!

Лоренц шикнул недовольно и, тихо пробормотав слова извинения, коснулся переносицы. Староста собрался было снова кликнуть монахов, но Сиятельство положил тяжёлую руку на его плечо.

– Негоже вести себя так в его доме, – негромко сказал он. – Будьте осторожны, если не хотите, чтобы монахи вас обвинили в неуважении и ереси. Я видал по дороге, что с такими случается.

– Служащие всё равно продолжают оставаться жителями Терновки, – недовольно, но уже куда тише возразил Юлек. – И должны подчиняться старосте, и…

– Вы пока не староста, – прошептал Лоренц, сжав пальцы на его плече, – и, будьте уверены, любая ссора с монахами опустит мнение деревенских о вас ещё ниже. Будьте благоразумны, ведите себя достойно! Вас ведь воспитывали при управе, откуда такие привычки?..

– Были б вы на моём месте… – пробурчал тот, отведя глаза, – сложно вести себя с достоинством,коли другие вас ни во что не ставят. Это вы можете только… ага, вот ты где, – к мужчинам подошла усталая девка лет пятнадцати на вид. Кожа на пальцах была сморщена и бледна, и Марфа старательно растирала замёрзшие после стирки руки.

– Чего изволите, ВашБлагоро… – она перевела взгляд на Лоренца и недоверчиво прищурилась, – ...благородие? Кого привели?

– А ну не дерзи, – Юлек дал ей лёгкий подзатыльник. – Это с семьи Альмонтов, наследник Мерфоса; ты хоть знаешь, к какой вотчине мы относимся, ась? Вот к нему и, так что смотри мне, – пригрозил он, – чтоб уважительно обращалась с господином! У него к тебе дело важное, так что…

Лоренц приподнял руку. Староста замолк.

– К вам заходил вчера хромой мужчина чуть старше меня? С костылём и перевязанной ногой. И на руке… – он покопался в складках у пояса и вынул гербовую повязку. – И на руке вот это. Заходил?

Марфа недоверчиво взяла кусок ткани, рассмотрела вышитого вепря и чуть принюхалась.

– Заходил, – признала она, – сегодня, вон, ходила стирать после него, наследил нам тут знатно; ну конечно, нам же тут делать нечего, только… ой, ладно, – она махнула рукой. – А чегой-то случилось?

Лоренц схватил её за плечо, будто бы боясь, что она сбежит.

– Когда он заходил? – зашептал он, – когда? Трезв был? О чём говорил? Был кто ещё здесь странный? Может, повздорил с кем?

Девка зарделась, но ладонь его не сбросила.

– Я, это… – смущённо пробормотала она, – ну я видала, да… на закате был, трезвый! Молился долго, – она задумалась, – всё просил, чтоб что-то хорошо прошло. Не знаю, что. С нами-то не болтал особо, грустный был, не до болтовни ему было, да, – Марфа протянула Лоренцу повязку. – Не-а, ни с кем не ругался, смирный малый, но долго сидел, да. А что до тех, кто был – дак у нас вчера добрая половина Терновки толпилась, пожертвования ж собирали. Матушка ваша названная тоже приходила, – она покосилась на Юлека, – еле дошла, но вот да, пришла, в отличие от некоторых. А так да, много кто был, – спохватилась она, – и лекари, и амбарник со своими ребятами, и с управы половина служак, ну да вы и знаете, наверное, и даже госпожа Августина, и ещё сосед мой старик Рус, и…

– Августина? Кто такая? – Лоренц повернулся к Юлеку.

– Это владелица кабака, – хмуро отозвался тот и плюнул на пол. – А та девка-то, похоже, наплела нам с вами! Ежели Августина была тут, то как же они в расчётную книгу-то записали б?

– Молился, значит… – юноша отпустил плечо Марфы. – И полная церковь народу… когда он ушёл? Шум был какой со двора?

– Уковылял, хотели вы сказать, – усмехнулась девчонка, – один из последних. Старики с женщинами все уж разошлись, а мужики, вроде, все были. Или не все… – она задумалась, – шум, конечно, был – как без шуму-то, когда столько народу, а? Ругани не слышала, впрочем. А чего случилось-то?

– Костыль его почему во дворе в крови? – повысил голос Лоренц, выпрямившись на своей трости. – У вас во дворе человек умер, а вы того и не знаете? Где все смотрители были ночью?!

Марфуша ахнула.

– Так это его тут пронесли? Ох, ну что творится, что творится-то… – она коснулась переносицы и быстро зашептала тихонько под нос, – прими Всесветный душу его… старого Диодора-то мы сразу почти нашли, вот-де наутро-то после того, как он… а ентого-то никто не искал – кто ж знал, что он остался? А смотрители и караульные, дак они, верно, сами гуляли после дня на ногах, вот и… костыль, да кто ж знает, да и…

– Хватит, – велел юноша. Картина вырисовывалась неутешительная – под подозрения попадала, по словам Марфуши, добрая половина всех мужиков. Верить в то, что Олаф решил покончить со своей жизнью, Лоренц не желал. Пусть уж лучше кто будет оговорён, чем его верный слуга не получит после похорон право на небесную жизнь! Караульных уж точно следует наказать за своеволие. Верно, если б они не ушли с поста, то были бы свидетели, и…

– Ваше Благородие, будьте так добры, окажите мне услугу и опросите караульных. Нужно узнать, был ли кто к ночи в храмовом дворе, не видели ли они кого подозрительного, не слышали ли драки.

– А вы?.. – недоверчиво спросил Юлек, чуть отступив обратно к открытой двери.

– Мне нужно отдохнуть, – пробормотал Лоренц, – слишком долгий был сегодня поход… после поговорю с теми, кто вам признается в свидетельстве. Марфа, будь так добра, забери костыль со двора, и положи его к… моему оруженосцу. Как же он без него отправится в свой последний путь?

– Вы, значится, верите, что он с кем-то повздорил… – пробормотал староста, подхватив его под локоть и направившись к выходу. – Что ж, преступника и дебошира приятней иметь среди слуг, чем самоубийцу?

– Не дерзите, – велел Сиятельство, вырвав локоть из его рук. – Вы прекрасно понимаете мои мотивы. Если он сам начал драку, так соперник ему уже отомстил. А теперь проводите меня в управу.

Лоренцу выделили для ночлега бывшую спальню родителей Фрола. Оказалось, что последнее время в ней ночевал Юлек; однако для комфортного сна вотчинника он милостиво согласился перебраться к брату.К нему зашли из храма: тело наспех осмотрели и оставили под простынею до самого отъезда. По требованию Сиятельства к гвардейцам на посту у его дверей присоединились и те солдаты, которые уже освободили места в лекарском доме, но ещё не уехали обратно в лагерь. Фрол, конечно, сразу прибежал к нему; получив наказ от брата вести себя поспокойнее, он просто тихим шёпотом рассказал последние слухи, что ходили сегодня днём по управе, подоткнул Лоренцу одеяло, с нескрываемым восхищением пощупал трость и убежал обратно в коридоры.

Проснулся он уже затемно. Гвардейцы справлялись на совесть: больше в комнату никто не входил. Кое-как приподнявшись на локтях, Лоренц потёр глаза и случайно задел рукой затянувшуюся, но всё ещё саднящую рану на щеке. Он тихо выругался, опёрся второй ладонью на кровати и сел, свесив ноги. Прошёл уже почти что день, а он так и не приблизился к разгадке ни на шаг. Если не удастся обелить имя Олафа, с тревогой подумал он, то как ему показаться на глаза его супруге? Так некстати вновь вспомнился Лавр; и он сам, и его жена, и рассказы по пути. Старший не может спать в одиночестве… сможет ли Лоренц признать вину перед Веллой и её детьми, всё ещё ждущими своего отца? Он ведь столько раз уже возвращался домой с куда более опасных мест! И вернуть повязку, и найти его меч, чтоб старший сын получил их по наследству; и выдать жалованье за будущий год, чтоб они хоть как-то смогли встать на ноги после потери мужа?.. а можно ли будет делать то же, если он будет сожжён с гнилыми ветками и прогорклым сеном, без молитв и почестей?..

Юноша медленно поднялся, подтянув к себе трость. Заботливые служки сняли с него сапоги и камзол. Кое-как натянув на больные ноги обувь, Лоренц накинул одежду сверху на плечи и неспешно побрёл к лестнице. Господа уже спали; внизу раздавались голоса слуг, звенела посуда и шуршали тряпки в уборке. На втором этаже раздавались усталые женские стоны и кашель – верно, та самая хворающая мачеха.

– Ох, госпожа сегодня совсем плоха… ну-ка, посторонись, – мимо промчалась девица с кружкой и полотенцем в руках. Препирательства с гвардейцами, стук двери, и кашель стал куда громче. Раздались тихие уговоры, хриплый голос, звон посуды и всхлипы.

– Да нет же, это лекарства, Марта лекарская передала для вас, выпейте, прошу… да какой яд, да о чём вы, Ваше Благородие! – девка чуть не плакала. – Выпейте, вам станет лучше, хоть уснуть сможете, прошу вас!..

В каждом доме, верно, своя личная трагедия, подумалось Лоренцу. У одних – смерть отца, у других – болезнь матери, у третьих… надо бы переговорить завтра с родными той девки-мельничихи, что нашли погибшей два месяца назад. Может, хоть их поиски оказались удачней.

На ночной улице было почти морозно. Лужи на грязной дороге прихватило тонким льдом, который звонко хрустел под каждым шагом. Людей почти не было, а те редкие силуэты, что встречались по дороге, были уже знакомы. Парни из знахарского дома шли по улице быстрым шагом, у одного в руках был целый сноп увядших трав – ходили, похоже, за лекарствами в степь. Встретилась та самая рослая девка из кабака. Увидав Лоренца, она покраснела и ускорила шаг. Смутно знакомый мужчина тихо переговаривался с другим, стоящим спиной к дороге. Эх, если б тут были те же флаги или повязки!.. собеседник повернулся на хруст льда. Его Лоренц сегодня ещё не успел встретить, загорелое лицо было ему неизвестно. Так и не приняли его деревенские, вспомнил он рассказ Яна. Хоть ещё одна мать оказалась достаточно смелой, чтоб оставить своего невинного ребёнка в живых… неудивительно, что днём его не было видно. Чуть кивнув мужчинам, юноша неторопливо продолжил путь. Ноги сами понесли его по главной дороге, и, когда он увидел далеко впереди высокие окна храма, в груди знакомо защемило.

За стенами было тихо, одинокий караульный стоял около двери и ворошил носком сапога сухую пожелтевшую траву. Увидав Лоренца, он поклонился и продолжил своё незатейливое дело. Тот перехватил трость, тихо поздоровался и пошёл дальше, на задний двор, к оврагу.

Спускаться в одиночестве оказалось куда сложнее. Времени ушло больше, чем утром; но и права на ошибку у Лоренца нынче не было. Если б упал, то разделил бы судьбу Олафа, и нашли б его тело хорошо если через несколько дней. Ступив наконец на твёрдую землю, которая не осыпалась под сапогами, он выдохнул и устало присел на склон.

– Всего пять дней… – прошептал он. – Я и за один-то не продвинулся ни на шаг… я не хочу никого оговаривать, Олаф, но я должен отвезти тебя домой. Ты бы отвёз.

Он прикрыл глаза, и в темноте перед ним предстало лицо оруженосца – улыбающееся, чуть виноватое, с преданным серьёзным взглядом, как и во все дни до того злосчастного похода в Кипрейку. Плечи его были вывернуты, как утром в овраге, а из бедра торчала дымящаяся кривая сабля.

Лоренц поднялся и сделал шаг к знакомому муравейнику. Жучки растаскивали в стороны окровавленные сломанные травинки. На земле остался лежать браслет из мелких крашеных бусин – старый подарок от младшей дочери Олафа, который он всегда носил на поясе.

– Тебя, кажется, тоже стоит вернуть… – пробормотал юноша, присев. – Так же, как и повязку, и меч, и с лагеря все личные вещи… – он поднял украшение, такое же холодное, как и тот лёд на лужах. Надев браслет на руку, Лоренц хотел уже было встать на ноги, но взгляд упал на смятую траву поодаль, на которой не лежало тело.

Медленно поднявшись, юноша переворошил тростью траву, от чего муравьи разбежались в стороны, и медленно побрёл в сторону измятых колосьев. Они складывались в тропу, широкую, извилистую. Сердце забилось быстрей – не здесь ли шёл бой, который и стал для Олафа последним?.. он отходил всё дальше и дальше от муравейника и склона оврага, и на очередном шаге нервный взгляд уцепился наконец за блеск в пожухлой траве.

– Что это… – пробормотал Лоренц, ускорив шаг, насколько мог, – что же… – вглядевшись в тёмные, едва различимые стебли, он нервно выдохнул. Если будет воля Всесветного, сказала ему Марта, а мы ничего не сделаем, то это мы – грешники. Была воля, да не на то, о чём она говорила. В траве под смятой травой различался эфес с таким знакомым вепрем на навершии. Лоренц попробовал было его поднять, но руки ослабли, а ремней, чтоб повесить его на пояс, у него не было. Он расчистил траву вокруг – клинок был весь в крови.

– Вот оно, – прошептал Сиятельство, – вот оно, вот оно! – на душе стало так легко и радостно. Вот и нашлось для церковников доказательство праведной смерти. Не будет Олаф опозорен, не будет!.. надо только понять, кто… с кем… за что… он нервно оглянулся по сторонам – тропинка мятой травы продолжала уходить в сторону, а стебли на земле были такими же тёмными, что и листья у муравейника. Собравшись с силами, Лоренц побрёл по степи вперёд.

Тонкий серп луны едва освещал землю, юноша то и дело спотыкался о кочки и спутанные корни трав. И он почти не удивился, когда трость ткнулась во что-то мягкое и увесистое на земле. Лоренц присел, отбросив свою палку. Ноги гудели нещадно. Осторожно откинув ткань с земли, он вздрогнул и прижал ко рту ладонь. Под ободранным плащом лицом вниз лежало мёртвое тело в расшитой длинной рубахе. Едва совладав с порывами тошноты, Лоренц, упёршись в землю, перевернул труп. Тусклый лунный свет упал на смуглое лицо с широко открытыми от ужаса глазами.

– Так вот что… – пробормотал Лоренц, нетерпеливо шаря ладонями по одежде мертвеца. Муравьи и черви пугались его рук и расползались в стороны. На шее висел тот же медальон, что передали из Кипрейки. За поясом была заткнута размокшая записка; юноша попытался её развернуть, но бумага оказалась перепачкана в крови и земле, а те символы, что можно было разобрать через грязь, показались ему незнакомыми. В животе торчал окровавленный осколок дерева. Костыль… Лоренц нервно посмотрел ниже – ноги и ступни были изрезаны. Чуть поодаль валялась пустая бутылка; от запаха юноша закашлялся – именно этим напитком несло от тела Олафа.

– Полежи-ка ты здесь… – пробормотал он, накрыв тело плащом. – Завтра доложу о тебе, и сам буду рядом на осмотре тела… и меч надо прикрыть, чтоб не утащил никто за ночь…

Путь обратно оказался проще. От мысли, что уже завтра он сможет рассказать о своей находке, очистить имя Олафа от сплетен, доложить, что он нашёл его меч, и что Велла с детьми смогут с ним попрощаться, и получить наследство, и не будут опозорены, и… нога отзывалась болью на каждый шаг, и на подъёме пришлось замедлиться.

Караульный всё стоял на своём месте, чуть зевал и глядел на опустевшую уже дорогу. С подозрением покосившись на Лоренца, испачканного и в траве, он снова дежурно поклонился и принялся ходить взад-вперёд у входа в храм.

– Не знаешь, – хрипло спросил Лоренц, подойдя к нему, – кто вчера здесь стоял?

– Да почём знать, господин, – тот пожал плечами. – Нас ставят, куда Благородию, шоб он помер раньше матушки названной, угораздит. Я-т вчера и вовсе спал, на дневном был, не видал никого. А шо?

– Глупо как… – пробормотал Сиятельство, – зачем Юлеку самому решать такие вопросы? Дел, что ли, нет больше никаких?.. спасибо тебе, – он кивнул караульному и поковылял в сторону дороги.

В управе по-прежнему была слышна возня и громкий кашель. Слуги всё сновали туда-сюда, заплаканная девица сидела на лавке с остывшим уже травяным чаем в руках. Увидав Лоренца, она тихо всхлипнула и склонила перед ним голову.

– Отказалась? – негромко спросил он. Та только кивнула.

– Совсем плоха госпожа, совсем… – прошептала она, – в бреду думает, что её хотят отравить; я уже не знаю, может, спящей ей в рот влить? Так она, бедная, и заснуть не может от кашля и жара. Не держать же её силой, как скотину! – по щекам покатились слёзы. – Сил никаких… а господин не хочет вызывать со столицы маатанского учёного врача, говорит, наши не хуже, а у тех-то кто знает, что на уме. Они-де как раз и потравят, и остальным тут же нездоровиться будет, а после похорон ещё и обобрать семью не забудут, – девка снова всхлипнула. – Я уже и самой госпоже предлагала распорядиться, так она чужаков ещё больше не привечает, чем Его Благородие!.. простите меня, пожалуйста, – она вытерла щёки, – расстроилась совсем, вывалила вам всё, вы уж извините, сил никаких с ней…

– Я понимаю… – пробормотал Лоренц, – понимаю… – ему было странно слышать о том, что Юлек не верит маатанским лекарям. Сам Лоренц выписал заграничного врача из знахарского дома Эльпера сразу же, как свои лекари признались в бессилии в излечении его батюшки. Ногу спасти он не смог, но хоть посоветовал, как уменьшить боль.

– Надеюсь, что днём вы сможете отдохнуть, – он чуть поклонился девушке. Та залилась слезами.

– Спасибо, спасибо вам, господин. Был бы Благородие так же добр… вам еду подадут завтра прям в комнату, я прослежу, господин. Отдыхайте, ежели сможете уснуть в этом шуме.

Уснуть Лоренц так и не смог. И дело было не столько в голосах, сколько в том чужаке за храмом, слое травы над окровавленным мечом и холодном детском браслете, висящем на его запястье. Облегчение, которое он так ждал, смешивалось с тревогой. Откуда здесь фратеец? Как смог добраться, чтоб его никто не заметил? Храм на севере, а южные дороги все просматриваются; значит, он пришёл с Кальгинки? Или и вовсе с города?.. снова вспомнился подожжённый дом, крик Розы и мальчишка с факелом.

Не в силах уснуть, Лоренц кое-как поднялся на кровати и взял со стола свёрток из платка и медальона. Платок отправился обратно, а медальон он принялся рассматривать внимательно. Надо было, верно, забрать записку – может, здесь кто смог бы разобрать? Переживёт ли она ещё одну влажную морозную ночь в степи?.. гора и звезда… он покрутил амулет в пальцах. И на убитом был тот же самый… это знак рода, или, может быть, работы? В качестве герба это было бы слишком величественно: подошло бы, верно, только правителю. Как они его называют – фраций, кажется? Всё созвучно, будто от его рода и пошло всё государство… а если и правда? Пальцы задрожали. Если и правда всех их послали власти, и теперь, чтоб прекратить все эти деревенские бесчинства, нужно победить вставшие по их сторону реки фратейские полки? Такую борьбу южане могут вести бесконечно; народа у них не в пример больше, чем у имперцев. Хотя в знахарском доме ему доложили, будто то были вольные разбойники; но где же тому доказательства? Что же сейчас происходит в лагере… так хотелось вновь пройти через кольцо телег, и взять в руки деревянный меч, и стоять на раздаче еды, и чтоб тот дурак у костра снова заиграл на ребеке. Но сейчас вместо телег – смотровые башни и караульные у ворот, еду приносят прямо в спальню, звуки ребека сменились на хрипы и кашель за стеной, а в руках теперь трость заместо меча. Сжимая в пальцах холодный медальон, Лоренц вдруг понял, что почти ничего не знает об их враге.Он не знает языка, не знает географии, даже не знает, во что они верят и кто ими правит. Приставленные учителя ловко обходили эти темы, обвиняя их в язычестве и ереси, кляня многомужество и стращая домами присмотра. Дети для них священны, сказал когда-то Олаф. Плох ли народ, что так заботится о своём будущем?..

Стук в дверь вывел его из тоскливых мыслей. Гвардейцы открыли дверь; за нею стояла та самая вчерашняя девка, с ещё более красными воспалёнными глазами. В руках она держала поднос с тарелкой.

– Ваше Сиятельство, вам помочь одеться? – едва слышно спросила она, поставив посуду на стол. Лоренц поднял глаза – девушка едва прекратила плакать, щёки всё ещё были мокрыми. – К вам просил Его Благородие, всё волновался, когда вы прибудете… давайте я помогу.

– Я не сильно раздевался перед сном, – чуть улыбнулся юноша. – С обувью помоги, будь так добра. Как ваша госпожа?

Девушка медленно выдохнула, чтоб сдержаться от новых всхлипов.

– Перестала узнавать даже младшенького, – прошептала она. – Позвали с утра армейских лекарей со знахарского дома, они еле смогли ей что-то дать, чтоб поспала наконец. Не берите в голову. Не ваша это забота. Мы-то к тому давно уже были готовы, – она поправила складку штанов над сапогом и встала с колен. – Могу ещё чем помочь?

Сиятельство медленно поднялся на ноги, привычно потянувшись за тростью. Ночные думы лишили его последних остатков сил.

– Нет, больше ничего, спасибо тебе, – так же тихо ответил он. – Позови Благородие, пусть заходит. Я к нему, кажется, ещё нескоро смогу дойти на своих двоих.

Девка низко поклонилась и усеменила в коридоры, сопровождать свою хозяйку. Прошло совсем немного времени, и двери снова открылись. На этот раз в проходе стоял Юлек, рядом, как всегда, крутился Фрол.

– Ваше Сиятельство, однако, горазды спать, – усмехнулся старший, делая шаг вперёд, – уже за полдень перевалило. Нормально Анешка себя вела, или перед вами тоже нюни распустила? Как у неё сил хватает столько реветь только…

– Кажется, это уже не первая смерть госпожи на её памяти, – холодно возразил Лоренц, – и я могу понять, почему она так расстроена. Вам бы тоже лучше хоть вид сделать, что скорбите по названной матушке; дворовые всё видят и примечают. Хорошо, думаете, будут к вам относиться, если вы сегодня праздник устроите?

– Ну пошто сразу праздник… – Юлек вздохнул. – Могу присесть? Мелкий, заходи, не мельтеши. Она с жаром слегла ещё в конце лета. И ничего против не помогало. Мы все понимали, к чему идёт, и всё, что могли, уже выплакали. А Анешка просто к ней приставлена личной служкой, постоянно рядом крутится, вот и принимает всё ближе к сердцу. Даже Фрол, вон, спокоен. Спокоен же?

Мальчик пожал плечами. У него было расстроенное лицо, но до слёз, как у девки-служанки, пока не дошло.

– Я поговорил сегодня с караульными, – продолжил староста, – те, кому выпало у храма стоять, были внутри. На улице никого не осталось. Один, который по дороге ходил, сказал, что видел драку у храма, но не разглядел, кто с кем. Далеко было.

– Как удобно… – пробормотал Лоренц, – как удобно…

– Что? – недоверчиво поднял брови Юлек.

– Я ходил ночью в тот овраг, – продолжил Сиятельство уже в полный голос. – В глубь степи ведёт тропа. Я нашёл там меч моего оруженосца и мёртвого фратейца. Распорядитесь, чтоб меч отнесли к телу в храм, а чужака осмотрели в лекарском доме.

Староста в ужасе прикрыл рот.

– Южане? В нашей деревне?.. да как он только… в овраге, значится… ох, конечно, конечно, распоряжусь, ВашСиятельство! Отнесут, осмотрят, всё по чину сделают! Видать, ваш человек-то в бою с чужаком конец нашёл?

Мне тоже интересно, хотел было сказать Лоренц, что здесь делал южанин. Был бы он сейчас в лагере со своим отрядом, пустил бы на поиски во все направления, чтоб найти тот путь, по которому пришёл фратейский гость.

– Я прослежу, – добавил юноша, – за всеми работами. Жаль, что с караульными так вышло… не проводите к дому, где живёт полукровка? Хотел бы поговорить с его родными, если кто жив остался.

Юлек, нахмурившись, покачал головой.

– Полукровка? У нас-то, Ваше Сиятельство, все свои. С чего взяли, что есть кто оттуда?

– Но я видел, – прошептал Лоренц, сжав с силой чужой медальон, так и лежавший в его пальцах. – Я видел вчера ночью. В деревнях по границе часто встречаются дети от фратейских вояк, и…

– Думаете, долго будет жить ребёнок от южного насильника в деревне, где стоит лекарский дом для наших солдат? – староста потрепал Фрола по макушке. – И мамка-то его, думаете, будет пользоваться почётом у здешних? Плохо вы всё же простой народ знаете, а?

Лоренц опустил взгляд. Такой короткий путь до соседней деревни, и так отличаются нравы. Юлек только что признался, что здесь убивают и детей, и их невинных матерей; и что, что Лоренц может сейчас сделать, чтоб навести порядок и вернуть справедливость? Лекарский дом для солдат… так виноваты здесь не деревенские, а сам легион? Беречь свободу сынов и дочерей её… что же это за клятва, что позволяет резать собственных соседей без угрызений совести?!

– …распорядитесь о теле, – наконец выдавил он, глядя в пол. – Я подойду чуть позже. Все вещи, найденные на тропе, несите сюда. Кроме меча… его сразу в храм. Он должен быть рядом со своим хозяином.

– Но ты ж нашёл, Сиятельство, нашёл, кто твоего друга побил, – пропищал Фрол. – Это разве ж не всё? А чего ещё хочешь? А мы можем чем помочь?

Юлек шикнул, чтоб тот замолчал. Лоренц поднял глаза.

– Можете, можете. На твою помощь особенно рассчитываю, – он слабо улыбнулся. – Нужно понять, откуда пришёл тот человек. Я ведь здесь тоже потому, что его… соседи пришли в другую деревню. Пока пути открыты, мы все в опасности.

Мальчишка восхищённо хлопнул в ладоши.

– И я, и я буду искать? Меня летом уже учили на пони кататься! Я помогу, я ведь…

– А ну прекращай, – старший выдал ему оплеуху, – отправляйся к себе и носа не кажи!

– Госпожа, госпожа, выпейте, пожалуйста, это же я, всё хорошо!.. – раздался отчаянный крик из-за стены. Юлек поморщился.

– Пошла прочь, – ответил ей тихий хриплый голос, – кто такая? Где Эван? Почему не пускаешь ко мне?

– Вы свидитесь скоро, – за стенкой всхлипнули, – он придёт, пожалуйста, не шевелитесь, выпейте, вам надо…

– Опять травить меня пришла, паскудье отродье? – хрипло прошипела госпожа. – Пусти супруга моего! Повешу, всех вас, тварей, повешу!..

Фрол наконец не выдержал и хлюпнул носом.

– Ну, ну… – Юлек приобнял его за плечи, – поди отсюда во двор, чтоб не слышать. Станет ей легче-то волей Всесветного… а пока оставь взрослых решать дела. Ваше Сиятельство, я отдам-де сейчас распоряжение, да, о вашей, гм, находке ночной. Не беспокойтесь, да, всё разрешу, всё сделается.

– Хотелось бы верить… – пробормотал Лоренц, прислушиваясь к звукам за стеной. Госпожа перестала отвечать, только хрипела тихо.

Тело принесли в лекарский дом к обеду. В комнате Лоренца появилась мелкая стопка вещей, найденных по дороге – обрезок ткани с рубашки, пустая колба, несколько сухих ароматных веток, перевязанных верёвкой, и та самая записка, выпавшая, видимо, по дороге. Записку Лоренц заткнул за ремень. После ночи она расплылась ещё сильней. Оставалось только надеяться, что кто-то из здешних сможет разобрать неизвестные символы и буквы.

Марта велела разобрать одну из кроватей, скинула с неё чистые простыни и потребовала раздеть мертвеца. Его рубаху из вышитого льна, свободные штаны и сандалии сложили в кучу в углу. Медальон и кошелёк с пояса забрал Лоренц.

– Экий он молодец оказался, а, твой приятель, – пробормотала знахарка, осторожно вынимая из желтовато-синюшной кожи обломок костыля. – Узнаю набойку, да, он самый… опёрся, ткнул, да ещё и с силой такой. Хороший воин был, а?

– Костыль лежал не в овраге, – возразил юноша, – как же он потом дошёл?

– С трудом, похоже, – Марта провела пальцами по истерзанной ноге, – вишь, раны только сзади да по низу. Полз, пытаясь добить? А сам-то почему кончился, не знаешь? Монахи чего сказали?

Лоренц покачал головой.

– Говорят, упал. И рана на спине. След, по их словам, похож на нож. Я видел следы крови под телом.

Марта поцокала языком.

– Плохо… долго умирал. Не к лицу такая смерть доброму человеку. А остался бы тогда у нас, всё хорошо было б! – она недовольно хлопнула по кровати рукой. – Не вовремя это всё, ещё Её Благородие помирать собралась, у меня ребят не хватает… твоего молодчика ещё посмотрю, но ничего сверх раны в живот не вижу пока, – она открыла ему веки, посмотрела на лицо с разных сторон и зачем-то разомкнула его челюсти. За то время, что мертвец лежал на земле, выступающие части лица уже стали порядком объедены. Хорошо хоть запах хвои перебивает его аромат. – Много крови потерял… в руках ничего. Вещи были при нём?

– Записка, – Лоренц задумался, – я не смог в ней ничего разобрать. То ли шифр, то ли их язык. Есть в Терновке умельцы? Хотя, – он поморщился, – она так перепачкана, что толком и не видно ничего.

– У нас – нет, – Марта глянула на него внимательно, – а вот в лагере вашем точно есть. Снарядите-ка туда посыльного. А, если хотите, можете подождать, пока фуражные офицеры доедут – должны уже через несколько дней. Среди командования многие фратейское наречие учили, смогут вам помочь.

– Хорошо… – пробормотал он, задумавшись, – спасибо… – жаль, что с собой в Кипрейку тогда взял только рядовых. Но, с другой стороны, разве кто из офицеров согласился бы ехать с таким неопытным командиром? Как там сказал тот верзила – нет ничего хуже ребёнка в командовании? А знал ли Лавр, интересно, язык; быть может, он понимал, о чём кричал его убийца перед тем, как пустить стрелу?..

Дверь распахнулась, и Марта, услышав звук, сразу накрыла тело простынёю. На входе стояла та самая заплаканная девка, за ней вытягивали шеи несколько служанок потише.

– Что такое? – знахарка недовольно повернулась к ним. – Опять капризничает? Мы ей всё уж выдали, что могли, и теперь только…

– Говорит с Его Благородием Эваном, – прошептала служанка. Слёзы на её лице уже высохли. Она взглянула на Лоренца и потупила взгляд. – Мы позвали жреца. Помогите ей… уйти спокойнее.

– Ну как же, как же так, – заволновалась Марта, подбирая юбки. – Ваше Сиятельство, назначьте кого дежурить, чтоб никого не пускали, а я к болезной сейчас пойду. Как освобожусь, так продолжу, вы извините уж, понимаете, какая оказия происходит. Кого ещё у нас зима унесёт… – пробормотала она, копошась у шкафа, – снег ещё не начался, а люди уже в лихорадке лежат…

Женщина промчалась мимо Лоренца, тихо переговорила с девкой на входе, и они всей толпой быстрым шагом направились к управе. Юноша потёр глаза. Марта сказала много полезного. Быть может, Олафа тоже следовало отнести ей, а не в храм? Надо будет подать монахам, чтоб они помолились вместе с ним. Интересно, рассеянно подумал он, поправив простынь на мертвеце, где оказался его оруженосец после смерти? Будет ли он читать лекции неродившимся наследникам, или станет тренировать безвременно погибших, или отправится в бой рядом с теми, с кем и раньше делил шатёр и кусок хлеба? Верно, с Лавром они уже встретились, и пытаются дать Лоренцу посильные подсказки. Ведь всё это было неспроста. Записка, медальон, пустая колба со следом какой-то жидкости на стенках, обломок костыля, изрезанные ноги и удар ножом…

Лоренц замер.

А где нож?

Он бросился рыться в куче одежды, но ничего, кроме вышитой ткани и полосок кожи сандалий, там не было. Потерялся по пути? Но ведь и на тропе не было больше оружия, кроме меча Олафа. Выбросил вперёд? Или нож остался в теле? Нет, монахи сказали б… Какой же дурень!

– Эй, лекарь, – властно велел Лоренц, положив руку на плечо какому-то мальчишке, задержавшемуся около тех же шкафов. – Проследи, чтоб никто не снимал простынь, пока госпожа Марта не вернётся. Если она прибудет раньше меня – передай, что у Его Сиятельства для неё важная работа при храме.

Паренёк ошалело кивнул. Лоренц, медленно выдохнув, чтоб унять дрожь в пальцах, перехватил привычным уже движением трость и поковылял к выходу из дома. С каждым днём у него получалось ходить всё быстрей и быстрей; хотя, конечно, со здоровым мужчиной он скоростью помериться не мог. Нога всё ещё болела при каждом шаге. Хорошо, что на плече и шее ранения были не такими глубокими… он коснулся розового следа от клинка на щеке. Как теперь на него будет смотреть его любимая? Катарина, конечно, улыбнётся и скажет, что он по-прежнему красив и благороден; а шрам – след тяжёлого боя, и теперь она будет гордиться им ещё больше. А Аннет, которая могла ответить ему честно и искренне, без этого напускного дворянского лицемерия? Она, верно, захохочет и велит ему пойти прочь с её двора. Её уже должны были выдать замуж. Он обо всём распорядился. Но неужели это значит, что они больше никогда не свидятся одни?..

На улицах было неожиданно многолюдно. В сторону управы шла целая толпа народу. Со многими Лоренц знакомился вчера: и Августина, и Алек, и Юс, и бортник с семьёй, и старший конюший. Навстречу прошла Марта; встречные ей чуть кланялись, что-то спрашивали, а она в ответ качала головой.

– Не успела? – тихо спросил Сиятельство. Та вновь покачала головой и коснулась переносицы.

– Перед самым уходом её прибыла, – прошептала женщина. – Хотела ей хоть воды подать, так она при мне последний раз и вздохнула. Всё улыбалась и супруга своего ждала. Ничего, свидятся скоро… проведут по ней службу, и встретятся тут же… вам бы тоже в храм сходить, почесть выразить. Деревенские смотрят.

Они и правда следили. Чужой староста, городской богатей. Так и не приняли его деревенские, зазвучал в голове чужой голос. Нет никакого выбора. И мальца надо поддержать.

– Спасибо. Я поговорю с Благородиями, – едва слышно ответил Лоренц. – И в храм подойду, разумеется. Не теряйся. Мне будет нужна твоя помощь после службы.

Марта низко поклонилась и неспешно пошла дальше, в свой лекарский приют. Юноша обернулся: из дома вышел один из таких же хромых постояльцев, и дверь закрылась. Все знахари остались внутри, чтоб не бросать своих подопечных.

– Сиятельство?.. – Фрол вышел из управы, остановился перед Лоренцем и всхлипнул. – Вы к нам ведь, да? Или по делам?

– Иди сюда, – велел тот и, чуть кряхтя от боли, присел на землю. Едва мальчишка неловко ткнулся в него лбом, Лоренц крепко сжал его в объятиях.

– Держись, Фрол, – прошептал он. – Ты со всем справишься. Помни, что совсем скоро сам станешь управлять этим местом. Тебе нельзя расстраиваться. Долг важнее чувств.

Впереди тихо кашлянули. Юноша поднял глаза – перед ним стоял Юлек. В руках он привычно теребил платок, лицо его было печальным.

– Я распорядился на кухне, – сипло сообщил он. – Монах сейчас закончит молитву, придут эти из лекарей, омоют тело, а мы пока можем отправиться в храм. Дворовые подготовят место в склепе. Хорошо, что всё было загодя готово, да… буду рад видеть вас на прощании.

– Всенепременно, – прошептал Лоренц, погладив Фрола по вьющимся волосам. Тот только хлюпал носом и молчал. – Пойдёмте. Столько народу собралось… любили вашу матушку, да? – он встал. Мальчонка остался стоять рядом, держась за его штаны.

– Не то слово, – Юлек вздохнул и махнул рукой в сторону храма. Толпа послушно побрела по дороге. – У меня будет к вам важное дело завтра поутру, ежели не возражаете. Сегодня-де, верно, не до того будет, да. Хотя можно и сегодня, коли вечером встретимся.

В храм пустили не всех: простые и дворовые остались стоять снаружи, тихо шепча слова молитвы. Внутри были лишь те, кто был знаком с покойной лично: от деревенских богатеев до той самой несчастной заплаканной Анешки. Лоренц огляделся – у дальней стены были знакомые носилки, прикрытые простынёю; на них лежал меч с тем самым вепрем на навершии.

«Хотя бы ты нашёл здесь последнее пристанище», – он поднял пальцы ко лбу, – «я отправлю тебя домой сразу, как только смогу. Мне ещё так много предстоит решить… жаль, что теперь я должен обходиться без твоей помощи. Господин Юлис остался в Кипрейке, рядом со мной лишь необразованные рядовые, да несколько человек из деревни, где самый умный, да простит меня Всесветный за эти мысли, женщина, что нас лечила». Лоренц даже не пытался вспомнить обращение за усопшего: всё равно он не был знаком с госпожой, и к его мыслям бог не сможет прислушаться. Ему, верно, надо было остаться снаружи, как конюхам и торгашам. Всё, что его занимало – чтоб служба поскорей закончилась, чтоб Марта пришла и осмотрела тело Олафа, и чтоб при нём всё ещё был вражеский нож. Мысль о том, чтоб снова пойти в овраг, казалась ему невыносимой. Перед глазами снова встали вывернутые плечи, и осколки костей, и муравьи, растаскивающие окровавленные травинки.

Люди принялись медленно расходиться. Он заметил Августину, которая подошла к алтарю, зажгла одну из свечей и быстрым шагом направилась к выходу. За ней прошли ещё несколько женщин в одеждах побогаче. Юлек поднял Фрола, чтоб он тоже смог зажечь огонь на высоком мраморном столе. Сам он ничего делать не стал, только шептал что-то тихо и касался пальцами лица. Анешка так и осталась стоять на месте, опустив голову. Похоже, она общалась с госпожой куда больше, чем её родные.

– Ваше Сиятельство? – тихо позвал староста, оставив младшего брата сопеть около алтаря. – После погребения планировался ужин, приглашены-де все знакомые матушки. Если вы найдёте время и силы, буду рад вас там видеть, да.

– Благодарю… – пробормотал Лоренц, не отрывая взгляда от пляшущих огоньков на мраморе. – Я подойду чуть позже. Хотел помолиться за своего слугу, – он кивнул в сторону носилок. – И потом мне нужно поговорить с Мартой. Прибуду сразу, как смогу.

– Будем вас ждать, – улыбнулся Юлек. – Пошли, мелкий, – бросил он младшему, – хорош реветь. Оставь слёзы на вечер.

Отвернувшись, чтоб не смотреть в детские заплаканные глаза, Лоренц медленно опустился на колени. Вместо заученных слов молитвы по усопшему он вспоминал их беседы, охоту, тренировки и дни в лагере. Запах хвои и бережно поправленная рука на кровати. Закончите это, господин. Не играйте в глупое благородство. Именно сейчас он, кажется, понял, что тогда хотел сказать Олаф. Глупое благородство… тот десяток монет в кабаке ведь не был искренним желанием поблагодарить деревенских. Так было нужно. Так было правильно. Не потому, что они помогли, а потому, что он был выше. Успокоить Фрола, ободряюще похлопать по плечу Анешку, похвалить знания Марты было намного более искренне и благородно, чем кинуть на стол несколько золотых. Наученный господин умер вместе с Лавром. Теперь остался только сам Лоренц, настоящий, а не тот, которого вышколили на уважение и напускное великодушие.

Медленно поднявшись на ноги, он подошёл, чуть шатаясь, к алтарю, и поджёг последний фитиль. Всё. Теперь – всё. Теперь можно звать Марту. Да простит его госпожа за свечу по чужой душе. Он ведь даже её имени не знал. Юноша повернулся к выходу – в зале не осталось никого, кроме послушников и Марфуши, которая подметала пол от листьев и земли. Лоренц вздохнул в облегчением: неуместные беседы о покойной ему вести не хотелось.

На улице уже стемнело, и с неба посыпались первые колкие снежинки. Зима в степи была жестокой, холодной и сухой. Он укутался в свой камзол поплотнее. И это ещё в деревне, где можно укрыться от пронизывающего ветра! А каково сейчас в лагере, который не стали распускать на зимние месяцы? Как сейчас шагают ночные караулы, пасут замерзающих лошадей, готовят еду прямо на улице?.. он вспомнил письмо, что пересказал ему Юлек. Вернуться в лагерь сразу, как встанет на ноги… Олаф был прав: пока Лоренц не начнёт ходить без трости, смысла ехать нет. Он отчаянно не хотел сидеть, сложа руки, пока его люди замерзают в сотне вёрст от него; но и становиться обузой для солдат он не желал. Стоит, верно, поговорить с теми, кто ещё не уехал обратно в лагерь.

На улице почти никого не было. Деревенские сидели по домам, кто повыше – пошёл на прощальный ужин в управу. Пара караульных бродили по дорогам, спрятав нос в шерстяных высоких платках. Знакомый уже бортник помахал ему и кивнул на бутылки в его руках. Та самая прачка стояла около входа в кабак и ругалась на нищего в грязной накидке, чтоб тот шёл своей дорогой и не пачкал ей стираные половики. Из-за угла дома напротив вышел незнакомый ещё Лоренцу человек с длинной светлой косой и направился в сторону от управы, по небольшой улочке у фуражного амбара. Оступившись у лестницы, он выронил на дорогу небольшой свёрток, но даже не заметил потери.

– Постойте! – окликнул его юноша. – Постойте, вы обронили! – доковыляв до упавшего свёртка, Лоренц присел и развернул ткань. Руки его задрожали. Внутри была точно такая же пустая колба, как у мёртвого фратейца.

– Стой! – крикнул он. Где же эти караульные, когда они так нужны!.. и вокруг никого – все собрались поминать умершую госпожу. – Да стой же!

Мужчина замер и обернулся. Светлые волосы обрамляли смуглое лицо в чёрных узорах окрашенных шрамов.

– Нет… – прошептал Сиятельство, едва не выронив трость, – нет, нет, нет!.. быть не может…

Чужак взмахнул косой и помчался вперёд. Лоренц двинулся за ним – так быстро, как только мог. Светлая голова впереди маячила всё дальше, пряталась за домами и деревьями; ноги то и дело спотыкались о камни, мусор и бутылки. Только поняв, что больше не видит чужака, Лоренц наконец остановился отдышаться. Эти дворы оказались ему незнакомы: Юлек не заходил на такие окраины. Это был узкий переулок, окружённый грязными, обветшалыми, заброшенными домами. По дороге пробежала крыса. Тихонько выругавшись, Лоренц обернулся – огни деревни и дым печных труб виднелись далеко позади. Из пустого дверного проёма высунулся нищий с оспенными рытвинами на лице, прогудел что-то, плюнул на разбитое крыльцо и снова спрятался в доме.

– Где же ты… – Лоренц оглядел улочку. Только дома, никакой дороги вперёд. Конечно, чужак мог побежать дальше, выйти в степь… – Где ты? – крикнул он. Принялся колотить в двери; грохот от стуков разносился эхом по пустым домам, дерево грозило развалиться на куски. Обессиленный, он сел в центре двора, не в состоянии больше стоять на ногах.

– Куда же ты пошёл… – прошептал Лоренц, вглядываясь в заросли между домов. Он не видал забора; быть может, эта улочка и вовсе не часть Терновки? Юлек обещался отдать ему права на приказы караульным. С рассветом надо бы собрать людей и отправиться по этой дороге, чтоб найти путь, по которому…

Раздался резкий стук. Лоренц обернулся, почувствовав быстрые удары сердца. Поднялась ставня на небольшом дверном окошке ближайшего дома. За дверью стоял тот чужак; на смуглом лице горели, не мигая, белые слепые глаза.

– Стой! – воскликнул юноша, подползая к двери, – стой, стой, не уходи… – молил он, – открой... – он ударил в дверь. Ставня опустилась с тем же стуком. – Открой же! – крикнул он, заколотив в дверь что было сил. От вида тёмной кожи снова перед глазами встал тот самый вечер в Кипрейке, и горящий дом, и песчаный скакун, и мальчишка с саблей. Плечо заныло от резких движений, и он рухнул на крыльцо, не в силах справиться с резкой пронизывающей болью. – Открой… – прошептал Лоренц.

Он пролежал на крыльце до самого рассвета. Идти в управу не было никаких сил. Он чувствовал, что всю ночь кто-то стоял по другую сторону двери, и только это понимание давало ему силы не уснуть. Этот слепой чужак был как-то связан с трупом в овраге, и с Олафом, и, верно, с тем мёртвым стариком из храма. Но ни замок на двери, ни задвижка на оконце так и не сдвинулись с места.

Солнечные лучи едва попадали на эту грязную, закрытую от света улочку. Ветер снова засвистел, как в ночной снегопад. Рассматривая отблески света на такой вытертой уже трости, Лоренц понял, что потерял последние остатки надежды.

– Я многое сделал, – прошептал он, – я многое успел. Четыре дня… помоги мне, пожалуйста. – Сил поднять руку к лицу не было. – Я клянусь, что, если ты мне поможешь, я отстрою моленную у нашего поместья и сам проведу в ней первую службу. Только помоги. Только не бросай.

Подобрав трость, Лоренц встал, чуть качаясь, тихо выдохнул и побрёл обратно к главной улице. Тот больной выглянул было из двери, но тут же спрятался обратно, увидав дорогую одежду. Я пропустил прощальный ужин, подумал Лоренц; надеюсь, Фрол меня простит за это. Почему-то получить милость от младшего казалось куда более важным, чем извиниться перед Юлеком.

– Вы там чегой-то делали, ВашСиятельство? – на него обернулся караульный на дороге, только-только вступивший в утреннюю службу. – Нехорошие места, туда приличные люди-то не ходят уж давно, мы тут не пускаем в деревню оттуда…

Лоренц схватил его за грудки.

– Мне нужен отряд, – прошипел он, – десяток человек. И немедленно. Его Благородие сказал, что дал мне эту волю. Где найти ещё постовых?!

– Т-там… – стражник махнул рукой в сторону управы, от которой отходила целая группа караульных. – Распределяют на службу… а вам пошто надо-то?

– Приведи, – велел Лоренц, отпустив мужчину. – Приведи сюда. Бегом! – рявкнул он.

Стражник торопливо поклонился и пошёл к управе, окликнув своих. Сиятельство прикрыл глаза. Как объяснить добрым людям, кого он там видел, куда пошёл, почему провёл ночь под открытым небом? Побольше общайтесь с командирами, а не рядовыми, вспомнил он совет Олафа. Общайтесь с командирами…

– Ваше Сиятельство, все на месте, какие будут распоряжения? – отрапортовал самый старший. Лоренц молча кивнул в сторону грязных переулков и сам, хромая, отправился впереди всех.

Бедняк с оспой всё ещё сидел на своём месте. Увидав отряд, он прохрипел что-то и, упав на землю, пополз в дом. Смерив его презрительным взглядом, Лоренц подошёл к такому знакомому дому с оконцем и махнул рукой.

– Ломайте дверь, – велел он. – Я видал здесь ночью чужаков. Но сам сейчас мало на что гожусь.

Старший проворчал что-то недовольно, но послушно построил своих людей. Трое ребят покрепче упёрлись в дверь плечами и снесли её одним точным ударом. Заклубились пыль и сажа. Парни закашлялись и отошли от прохода.

– Осмотреть дом, – приказал Лоренц, – и помогите мне зайти. Ты старший? – он обернулся к тому, кто спрашивал про распоряжения. – Не отходи от меня. Я видал одного, слепца с раскрашенным лицом и светлой косой. Но их может быть больше. Будьте осторожны.

Молодой патрульный из тех, кто снёс дверь, развязно ухмыльнулся.

– Может, кто трубы чистил, ВашСиятельство? Где вы видали светлые косы у этих свиней?

– Конечно, это была просто баба, перепачканная сажей, – прошипел Лоренц, подойдя к нему ближе. Парень оробел и отодвинулся. – И полукровка той ночью мне привиделся, и никаких трупов в овраге я не находил, и живёт ваша Терновка мирной тихой жизнью! А ну пшёл, раз-два, левой, правой, вперёд!

Двадцать ударов плетью и три смены ночных караулов… тройка патрульных осторожно зашла в дом, прикрыв лица от клубов пыли, всё ещё витавших в воздухе. Вслед зашли остальные, Лоренц со старшим замыкали цепь.

В доме было неожиданно светло: через окна с оборванными занавесками проходили солнечные лучи, и не было ни одного тёмного угла, в котором мог бы затаиться чужак. Сбитая пыль на полу складывалась в замысловатые дорожки, по которым было сложно верно определить направление пути. Патрульные проверяли комнаты, резко открывали двери, заглядывали в разбитые шкафы и под столы с истлевшими скатертями. Лоренц глянул в одно из окон – снег вокруг дома уже порядком подтаял, и не было понятно, шёл по нему кто-то или нет.

– С чего вы взяли, что он ещё тут? – старший был недоволен. – Может, успел удрать через окно или перешёл в другие дома?

– Проверяйте все, – велел Сиятельство. – Я могу поклясться, что слышал его дыхание через дверь до самого утра. Проверяйте все дома. Он не должен уйти.

Караульные хмуро кивнули и вышли во двор. Послушно разделившись, они прошли ко всем дверям, выламывая их всего парой ударов. Сгнившее дерево почти не сопротивлялось. Оспенный завыл, попытался было толкнутьстражника, но тут же рухнул от смачного пинка, тихо постанывая.

Лоренц тихо осматривал первый дом, пытаясь найти хоть какие-то следы пребывания слепца. Не мог же он ему привидеться! Юноша запустил руку в складки ткани на ремне – пустая колба всё ещё там. Значит, и чужак тоже был. Пальцы нащупали мокрую записку. Он поднёс её к глазам — после ночи на улице символы совсем расплылись, и больше не было никакой надежды на то, что кто-то сможет её прочесть. Пыль на полу была стёрта неравномерно, но нельзя было однозначно сказать, что он прошёл по этому пути, тронул этот комод, лежал на этой кровати. И утреннее солнце так некстати растопило тот лёгкий колючий ночной снег…

– Никого, Ваше Сиятельство, – старший снова зашёл в дом. – Никого нет. Вас проводят к управе.

Лоренц медленно выдохнул.

– Спасибо, – тихо ответил он. – Вы, верно, думаете, что я спятил. Но я его найду, не здесь и сейчас, так позже.

– Будем надеяться, – пробормотал караульный. – Признаюсь прямо, не все из ребят рады, что над ними теперь двое, а не один. Но и, юлить не буду, вы им нравитесь куда больше Благородского ублюдка.

– Благородский ублюдок, как вы выразились, – не выдержал Лоренц, – будет стоять над деревней ближайшие несколько лет, так будьте добры, относитесь к нему… – он осёкся. Люди будут больше рады видеть бесправного мужчину, чем законную девушку. Как так вышло, что права Юлека он защищает, а Эберта не желает видеть не то что во главе – в одном с ним доме?..

– Как знаете, – пожал плечами стражник. – Пойдёмте. Здесь ловить нечего.

По улице они шли молча. От них отставал то один, то второй, чтоб встать на своём патрульном месте. К управе Лоренц подошёл в компании того смелого парня, что предположил трубочиста заместо фратейца.

– Извините меня, Ваше Сиятельство, – наконец выдавил он, глядя на носки сапог, – не должен был я так говорить. Командиру скажете, чтоб наказал?

– …скажу, – Лоренц отвернулся. Конечно, закрыть глаза было бы куда благородней. Но пусть уж старшие разбираются, кого наказывать, а кого нет. – Благодарю, что проводили.

На первом этаже управы был настоящий бардак: рабочие комнаты были закрыты, но зал для приёмов оказался вверх дном. Что тут устроили на вчерашнем ужине… хотя здесь собралась добрая половина деревни – с чего бы им вести себя спокойно? Осторожно ступая на лестницу, чтоб не разбудить спящих скрипом половиц, Лоренц поднялся наверх. Двери в спальни были нараспашку.

– Доброго вам утра, – тихо поприветствовал он Юлека, уже одетого и крутящегося перед зеркалом. – У меня многое произошло тем вечером, я расскажу за завтраком. Где Фрол?

– В склепе, – мрачно отозвался староста, поправляя жилет. – Едва проснулся, сразу-де к мамке побежал. Пусть поплачет, за ужином ведь не мог при всех, да… грустил вчера, что вас не было.

– Я… видел чужака, – Лоренц отвернулся. – Я проследил, куда он пошёл. И с утра обыскал дом с караульными.

Юлек повернулся к нему и просветлел лицом.

– Это же отличная новость! – воскликнул он, подойдя ближе. – Вы его нашли? Он под стражей? Ежели в деревне теперь безопасно, так можно ж будет и охрану снижать, и людей на границы отправить, и…

– Не нашёл, – юноша покачал головой. – Похоже, успел удрать, пока я ходил за подмогой. Но теперь мы точно знаем, что фратейцы облюбовали Терновку. И тот труп в овраге не был случайностью.

– Пройдёмте, – предложил Юлек, просеменив к двери, – я велел завтрак подать внизу, да, там, правда, беспорядок, ну да мы не гордые. Что сегодня планируете делать?

Лоренц вздохнул и повернулся обратно к лестнице. Он один раз её еле преодолел, а теперь сразу же нужно спускаться обратно.

– Я хотел поговорить с родными девушки, которую нашли мёртвой два месяца назад. Марта обещалась посмотреть тело моего оруженосца, пока по нему ещё… можно что-то понять. К тому же, мне сейчас чуть больше понятно, что нужно искать. Караульных сегодня беру себе, придётся прочесать всю деревню. Много у вас ещё заброшенных домов, куда не ступает нога старосты? – он прищурился. Юлек будто бы застеснялся.

– Нет, Ваше Сиятельство, немного… одна улица позаброшена после болезней, пара домов сгоревших с другого края… девка, девка… а, дочь Иана-мельника? – сообразил он. – Да, конечно, это на восток от амбара, дойдёте сами, наверное. Что на завтрак изволите – кашу пшённую или суп с квашеной капусты? Анешка чудесно суп варит, очень-но рекомендую!

Лоренц замолчал. На завтрак он изволил пшеничную похлёбку с запахом почек, непременно вокруг костра и под звуки ребека. Бедная Анешка, верно, тоже ночь не спала: сначала смерть любимой госпожи, потом обслужить такую ораву, теперь ещё и завтрак господину готовить…

– А у меня к вам дело было особенной-де важности, нда, – принялся объяснять Юлек, усаживаясь за столом. – Я, право, ни к кому по нему обратиться больше не могу, сами понимаете, вы тут самый высокий по чину, кто ж мне ещё поможет?

– Говорите, – велел Лоренц. Анешка подошла к нему с подносом, её лицо было бледно и заплаканно.

Юлек смутился и снова принялся теребить руками платок.

– Видите ли, ВашСиятельство, Фрол войдёт в возраст-то ещё нескоро, ему ж только-только вот шесть годков исполнилось, а родители его, да, почивают нынче оба два…

– В чём проблема? – перебил его Лоренц. – Я думал, что деревенские свыклись с мыслью, что вы исполняете роль старосты.

– Они были спокойны, пока был хоть кто-то старший, – вздохнул тот, – а вчера уже начались разговоры за то, чтоб выписать кого со стороны для регентства при Фроле. Вы понимаете?! Чужой человек, не знакомый ни с кем, не знающий здешних порядков, для них ценнее, чем кровь от крови их подручника!..

– Кажется, я понимаю, – Сиятельство сложил руки на груди. Затёкшее плечо снова пронзила боль. – Хотите, чтоб я провёл церемонию вашего входа в наследство?

– Не тороплю вас ни в коем случае! – замахал руками Юлек, – И не настаиваю, конечно, всё по вашей воле! Но, сами понимаете, деревня будет стоять без управления, люди игнорируют распоряжения, и, если не поторопиться, то это ж какой бардак будет, только представьте!..

Лоренц поднял ладонь. Собеседник угрюмо замолчал.

– Вы не можете вступить в наследство, пока не закончится траур по вашей названной матушке, – отрезал юноша. Юлек насупился. – Кроме того, я буду вынужден написать грамоту, по которой вы получаете права только до взросления Фрола, чтоб избежать ненужных конфликтов. По-вашему, вас поддерживает хоть кто-то?

Незаконный староста только вздохнул тихонько.

– Дворовые-то точно привыкшие, что я за старшего. И владельцы… с кабаком, конюшней отношения хорошие. С фуражником… – он покачал головой, – ну, вы видели.

Лоренц посмотрел на него внимательно. Ему живо представилось, что Эберт в его отсутствие вызвал князя и, упав тому в ноги, просит выдать наследство по праву старшего. Мачеха, верно, ждёт эту возможность; нужно вернуться, вспомнил он слова учителя, вернуться, несмотря ни на что, остановить интриги и взять власть в свои руки. Но одно дело – необразованный брат, который старше всего на год, и совсем другое – человек, воспитанный при управе, которого законный наследник любит, как родного. Быть может, дать ему право на Терновку всё же не станет ошибкой?..

– Я подумаю об этом после окончания траура, – наконец отозвался Лоренц, откинувшись на спинку стула. – Сейчас передо мной стоят куда более важные проблемы. Очень надеюсь на ваше содействие… господин староста.

– Я рад, что мы нашли общий язык, – Юлек улыбнулся, облизав пересохшие губы. – Каши?

– Господин, – в комнату снова вошла Анешка. Голос её был слаб и тих. – Мы послали за Фролом, чтоб он тоже поел, но его нет в склепе.

– Ну что с ним делать… – проворчал Юлек, – посмотрите во дворе, может, он решился до храма один дойти. И на кухне, на кухне обязательно! – он заволновался. – Он же любитель завтракать с дворовыми, может, уже там сел и наяривает!

– Я только что с кухни, господин, – так же слабо ответила девка. – Его нет во дворе. Мы уже проверили. В храм сейчас отправлю кого. Куда он мог ещё уйти?

Лоренц застыл. В памяти живо встал вчерашний слепец, и белые осколки костей, и муравьи с окровавленными травинками.

– Пошлите за караульными, – велел он, поднимаясь с места. – Обыщите всю Терновку. Каждый двор, каждый куст. Его нужно найти как можно скорее.

– К чему такая спешка, Ваше Сиятельство? – неуверенно спросила Анешка.

– У него мало времени, – прошептал Лоренц. – В деревне чужие.