Кровные оковы

Глава 6. Отчаяние

Караульные выбивали ногами двери, кричали на хозяев и сгоняли их в огороды. Открывали настежь погреба и сараи, топтали грязными сапогами чуланы и сени. Мужчины ругались, женщины обнимали детей и тихо плакали. К полудню была осмотрена добрая половина жилых домов.

– Чисто! – кричал очередной постовой, захлопывая дверь.

– У меня здесь… постойте… это ещё что такое?! – слышался голос с другой стороны. – Откудова у тебя поднос с гербом? Где стащил, ну признавайся?!

– Не велите наказывать! – хозяин едва не плакал. – Это сынку моему… выдали… за усердие…

– У тебя отродясь сыновей не было, кому врать собрался, мерзавец, соседу своему?! А ну вперёд к управе, и ворованное всё бери, проверю дом сегодня!

Лоренц наблюдал за всем с дороги. Сил после бессонной ночи у него не было, Терновку он знал ещё плохо, и потому караульным только мешался бы под ногами. Пальцы его дрожали. Как ему хотелось, чтоб Фрола нашли во дворе во время игры с таким же мальчуганом. Или в залехрама, куда он пошёл помолиться за умершую мать. Или в овраге, в который он так хотел спуститься, но взрослые не позволили. Юлек сказал ему, что они расстались около полуночи. Какое же безрассудство – оставить ночью в одиночестве ребёнка, только что потерявшего родителя!

– Чисто!

– У меня тоже никого!

– Идём на следующую улицу. Эй, можете заходить, свободно!

– Ваше Сиятельство? – со стороны храма подошла Марта. Её отправили работать сразу после того неловкого завтрака. Господин староста… – Ваше Сиятельство, я закончила. Нового ничего не нашла, а монахи вам, похоже, правду сказали.

– Правду? – Лоренц повернулся к ней, с сожалением оторвавшись от наблюдения за стражей.

Женщина кивнула. Она выглядела усталой, а руки её были испачканы чем-то тёмным и дурнопахнущим.

– Рана на спине и правда похожа на удар. Похоже, молодчик ваш сбежать пытался.

– Быть не может… – пробормотал Лоренц, вновь повернувшись к домам. – Не могу представить, чтобы Олаф струсил и попытался уйти. Может быть, на него напали со спины?

Марта задумалась.

– Костыль нашли во дворе, оруженосца вашего – в овраге, а гостя – неподалёку от него… и ноги посечены… нет, ударом в спину должны были добить. Упал он ещё без него.

– А если они оба свалились в овраг, Олаф не смог встать, его, лежащего, ударили в спину, и…

– И после он смог с пробитыми кишками ползти вперёд, вытянув руки с мечом? Не смешите меня, – Марта покачала головой. – Разве что он сначала порезал ноги фратейцу, тот нанёс ему удар, а после попробовал уйти, но уже не было сил. Вы знаете, Ваше Сиятельство, я в сыскном искусстве не сильна. Может, там всё было куда проще. Может, он при падении напоролся на сук. Или чужак упал дальше, катясь с обрыва. А может, они вообще не встречались, и погибли в разные дни. Может, фратейца посекли свои, и он уходил в другую сторону. Это ж те ещё дикари, кому знать, как не вам.

Юноша покачал головой.

– Это ведь всё не просто так, Марта. Слишком много совпадений. Ты ведь самый умный человек в этой деревне. Помоги мне, прошу тебя.

– Если Ваше Сиятельство считает, что на что-то гожусь, так помогу, конечно, – Марта вздохнула. – Да вот, чтоб быть умней этих остолопов, много разума не надо.

Караульные выбили очередную дверь. Хозяин дома попытался было встать на пути, но был отодвинут коротким ударом.

– Знаешь, что значит звезда на горе? – вдруг спросил Лоренц, не отрывая взгляда от драки. Марта покосилась на него.

– Знаю, что у южан такой знак находят. И знаю, что не у всех. А что значит – да пёс их разберёт, этих чудищ. Мне Всесветный знаний этих не дал, пока у него в храме училась.

– Вот как… – пробормотал он. Перед глазами вновь встал тот скакун, и каёмка крови на чужой сабле, и смеющийся мальчишка со злобой в глазах. Даже дочь монахов называет их чудищами и дикарями. Как вообще они смогли создать государство, дающее отпор Флоосской Империи?..

На конце улицы раздалось разномастное ржание, и мимо промчал рассёдланный конь, и второй, и третий. Марта в страхе взвизгнула и отшатнулась.

– Что за бардак! – рявкнул кто-то из стражников. – Кто конюшни открыл?! А ну собрать всех взад!

– Эй, стой, стой! Ты-то куда побежала! – мимо, весело похрюкивая, проскакала упитанная хрюшка, за которой, еле поспевая и чуть прихрамывая, семенил бортник.

– Что за балаган, – прорычал Лоренц, направляясь к караульным, – вы издеваетесь?! Кто выпустил скотину? Вам дел было мало?!

Девки визжали и смеялись, пытаясь отогнать чужих животных. Пробежала ещё одна свинья, за ней – боров и целый выводок поросят. Какая-то кобылка истошно заржала и резко остановилась перед свиньями, подняв копытами облако пыли. Худенький старик громко завопил, впрочем, беззлобно – его обступило стадо гусей, опасно гогоча и подходя всё ближе.

– Пойду-ка я подобру-поздорову, – пробормотала Марта. – А ну пшли отсюдова! – крикнула она выбежавшим перед ней поросям, – давайте, давайте, бегом! – она махнула рукой, и те удрали куда-то в сторону управы.

– Ой-ё, моя овца-то куда подевалааась! – заныла какая-то тщедушная старушка. – Кто сёдня пас-то их, пошто не привязали обратно?!

– Бестолочи! – рявкнул Лоренц, дёрнув ближайшего постового за куртку. – Кто устроил?! Найдите виновного и розг всыпьте! – вид свободно бегущих кобыл вызвал у него почти осязаемую боль в сердце. Так хотелось оседлать одну из них, и промчаться навстречу холодному зимнему ветру, и ощутить свободу и лёгкость от быстрого лошадиного бега!

– Вы, это, ВашСиятельство… – постовой был в смятении, – мы-т с этим разберёмся, да… пройдите-ка в куда потише, в управу вот хоть бы, чтоб вас не сбили с ног, не приведи Всесветный. Мы сейчас… да куда ж ты идёшь, тварина! – в сердцах крикнул он очередной беззаботной свинье, промчавшейся мимо и окатившей его грязными брызгами. – Мы порядок наведём и узнаём, кто устроил, чесслово! Так, у кого животные ушли?! – крикнул он зычным голосом. Перед ним начали выстраиваться деревенские. – Кто у кого? По одному от дома, идите по дороге искать!

Лоренц плюнул и захромал к управе. В конце дороги у ворот столпились нетерпеливые кони; гуси отошли, наконец, от того старика и пошли пугать поросей. Всего мгновение назад чистая брусчатка враз покрылась слоем перьев, сена и навоза.

У забора управы Анешка сновала и подбирала в корзину пасущихся куриц. Чужая свинья зашла на огород и подрывала пятаком забор, у которого рос репей.

– Ваше Сиятельство, вы извините, у нас какой-то баловник отпер курятник, собираю вот… – устало отозвалась девка. – Как закончу, выгоню гостью… вы проходите, проходите, в доме порядок.

– У вас, значит, тоже, – прошипел тот. – По улице беда, неужели не видала? Кто отпер?!

– Да кто ж знает… видала, видала, – она махнула рукой, – эта красавица ж подошла, да и лошади пробежали. Я сначала было подумала, что в легион отправляют, а потом как глянула – там же и Булка, которая всегда в плуг запрягается, и Черника хромая, и… – у здания управы раздался стук и брань. Лоренц обернулся вслед за Анешкой – у самого крыльца на четвереньках ползал упавший Юлек.

– Это ещё что такое! – юноша прохромал к зданию, увязая тростью в истоптанной мокрой земле. – На скот насмотрелись?! А ну поднимайтесь! Или хотите выглядеть посмешищем в глазах деревенских?!

– Да я тут… – пробормотал покрасневший староста, – да я ищу кой-чего, ВашСиятельство… – он копошился руками в траве около крыльца, иногда приподнимая их к глазам и разочарованно опускаясь обратно.

– Поднимайтесь, я сказал! – прорычал Лоренц, потянув Юлека наверх за воротник и тряхнув что было сил. – У вас есть дворовые, чтоб копаться в грязи! Что потеряли?!

Староста нехотя отряхнул испачканные колени и счистил с пальцев налипшую жёлтую траву.

– Да ключ тут висел… – пробормотал он. – Я его всегда проверяю, как выхожу на улицу. Вестимо, Анешка уронила, когда пошла кур собирать. Вот ищу, куда упал. От амбара ключ. И от фуражного склада тоже, но он вон висит, на месте…

– Бардак, – прошипел Сиятельство, – если даже управа в таком состоянии, то чего я хочу от деревенских дворов! – он резко развернулся и быстрым шагом направился наружу, к дороге. Лошадей у ворот уже собрали и вели обратно к конюшням. Кобылки не были этому рады: то и дело останавливались, чтоб пожевать последнюю зеленоватую ещё травку и выклянчить корку хлеба у стоящих рядом детей.

– Господин! Господин! – тот самый караульный замахал руками, – всё в порядке, Вашество! Наводим, наводим, не гневайтесь!

– Бездельники… – Лоренц шёл так быстро, как только позволяла больная нога. Мимо прошли, разгуливая, мальчишки, которые вели гусей и ту самую овцу. – Нашли, кто всё устроил?!

– Н-нет, Ваше Сиятельство…

– Как найдёте, в управу ко мне пошлите, – приказал юноша. – Самолично прослежу, чтоб до полусмерти выпороли. Наплевать на дворы – конюшни казённые как открыли?! Или постовые и стащили замки все?!

Караульный замялся и отвёл глаза.

– Отвечай! – рявкнул Лоренц, ударив тростью о брусчатку.

– Это, Вашество… Лотар напился пьяным и уснул прям перед калитками… – стражнику явно было неловко. – А вот кто отвязал всех, так то пока не нашли. И по дворам… все ж работали, кто дома, кто в мельнице, кто ещё где… скотину покормили с утреца и закрыли, кто ж за ней следить-то будет…

– Так проверьте, у кого дворы остались закрытыми! – гаркнул Сиятельство. – Отправь двух человек, пусть опросят! А сам прекращай пасти свиней и займись, наконец, делом! Вы все дворы осмотрели, что на скот отвлеклись?! Его Благородие пропал с утра, никаких следов, а вы с поросями развлекаетесь?!

– Извините, Ваше Сиятельство… – пробормотал постовой, глубоко поклонившись. – Соберу наших, продолжим. Не имейте беспокойств. Найдём мальчугана.

– Бездельники, – снова процедил Лоренц. Сжав трость, он поковылял дальше по дороге к храму. С осмотром домов они до него доберутся нескоро. А внутри всё ещё теплилась огнём надежда, что Фрол пришёл туда и уснул перед алтарём. Если его там нет, то, верно, придётся искать уже и дальше деревни, и по тем оспенным домам. Его могли увести как угодно далеко, и столько времени уже прошло… стрельчатые окна были всё ближе. Один из послушников-носильщиков, чуть зевая, подметал двор перед дверьми.

– Его Благородие Фрол у вас? – Лоренц остановился прямо перед метлой. Монах поднял голову и рассеянно пожал плечами.

– Ночью никого не было, сейчас мимо тоже не проходил. Вы проверьте, ежели желаете. Но я никого не видал.

– Спасибо… – сорвавшимся голосом прошептал Сиятельство, – спасибо… – было тошно. Он со всех сил гнал от себя образы, что появлялись в его голове. Некстати вспомнился объеденный червями нос у фратейца. Осторожно ступив на очищенную дорожку – кажется, самое чистое теперь место во всей Терновке, – он прошёл к храму. Без какой-либо надежды открыл дверь – и тут же закрыл. Монах не наврал. Внутри никого не было.

– Где же тебя искать… – пробормотал Лоренц, обходя стены по пути к тому самому оврагу. Он вспомнил, что хотел спуститься и поискать чужое оружие, которым ударили Олафа. Но поиск живого ещё – он не переставал верить, что с Фролом всё хорошо, – Благородия сейчас был важнее, чем защита чести мертвеца. Задний двор храма был убран, то там, то здесь виднелись следы от костров. Место, где лежал костыль, сейчас тоже уже было чистым. Бесполезную теперь деревяшку положили к телу, мелкие щепки выкинули, и теперь нельзя было даже предположить, что всего пару дней назад здесь шла драка насмерть. Юноша подошёл к краю оврага и удивлённо поднял брови.

Далеко впереди в низине горел костёр.

– Фрол, – прошептал он, едва не побежав прямо здесь, с отвесного склона, – Фрол, ты здесь, ты жив! – такой знакомый уже пологий спуск, и твёрдая сухая земля, и злосчастный муравейник. – Куда же тебя занесло, глупый! – в первый раз за утро он наконец смог вздохнуть глубоко, не чувствуя стука колотящегося сердца. – Фрол, подожди, не уходи! – крикнул Лоренц, шагая к костру. Трость то и дело увязала в земле, а холод промёрзлой травы пробирался даже сквозь сапоги. Только бы это был он… только бы он дождался…

Дым от костра становился всё тоньше и светлее, и в какой-то момент Лоренц понял, что больше не видит языков пламени. Тонкая серая струйка ещё уходила в небо, но костёр уже был потушен. Последняя надежда на то, что это был всё-таки Фрол, у него начала угасать. Мальчишка вряд ли стал бы тушить огонь, услышав его голос.

– Эй, есть кто? – крикнул юноша, доковыляв наконец до кострища. Угли были ещё тёплые, костёр горел долго. Никто не отозвался. Резкий порыв ветра засвистел за спиной, пошатнул с ног и чуть раздул красные прогалины на углях.

– Куда же ты ушёл… – прошептал он. Если это был не Фрол, то кто? Может ли быть человек связан с его ночной находкой? Он осмотрелся; вокруг валялся мусор – мелкие куски металла, похожие на обломки подков и лопат, раскрошенные в пыль камни. Единственный целым предметом было какое-то глиняное подобие бокала, толстостенное, с металлической длинной ручкой. Лоренц осторожно коснулся странной чашки – она была чуть тёплая, а на стенках виднелись металлические тонкие подтёки. Почувствовав странное смятение, он поднял и всё остальное – куски железа, один из раскрошенных камней, – и окинул взглядом степь вокруг. Трава была счищена: человек озаботился, чтоб она не загорелась. Как долго, интересно, он тут был? Надо будет спросить того послушника, видел ли он, когда зажгли костёр! В голой мокрой земле виднелись частые узкие вмятины. Не от каблуков ли? Лоренц осторожно присел на колени и коснулся одного следа. Около ямки виднелся и плоский отпечаток носка. Мужчина… нога большая. У него было предчувствие, что и это как-то связано с происходящим. Не может быть такого совпадения, чтоб в деревне был бардак со скотиной, поиски будущего старосты, а непричастный человек что-то делал в это время в пустой степи.

– Я тебя найду, – прошептал Лоренц, толком не поняв, к кому он обращается – к мужчине, зажёгшему костёр, или к потерявшемуся Фролу. Медленно покачиваясь, он наконец поднялся на ноги и развернулся обратно, к склону и муравейнику. Ножа ведь так и не нашли, вдруг подумалось ему; и, хоть Марта и предположила, что южанин может быть не связан с Олафом, хотелось всё-таки расставить все точки в их судьбе. Ты потерял столько времени, пытался образумить себя Лоренц; так долго сюда шёл, а мальчишка сейчас может быть где угодно. Но так близко уже маячил муравейник со старым, потемневшим уже пятном крови вокруг. Он вдруг понял, в чём были руки у Марты сегодня утром. Почувствовав резко прилив слабости, Лоренц рухнул на землю, глубоко кашляя, пытаясь справиться с наступившей тошнотой. И уткнулся взглядом в такие знакомые уже глубокие следы от каблуков.

Это ведь не просто так, сказал он сегодня Марте. И тот человек, и удар, и гора со звездой, и расшитая рубаха с ремнями сандалий… он зажал рот ладонью. Щёки были мокрыми от пота, в глазах потемнело. Фратейцы ведь не носят сапог.

Кое-как вытерев грязными руками мокрый лоб, Лоренц поднялся и шатающейся походкой побрёл к склону. Теперь всё складывалось. Теперь всё было понятно. Олаф с южанином упали вместе после удара костылём. Он пытался ползти за врагом, чтоб добить его хотя бы по ногам, но третий человек выбил его меч и ударил ножом в спину. Этот третий – здешний. И он всё ещё рядом с Терновкой.

– Эй, монах, – окликнул Лоренц послушника с метлой. – Не видел, кто уходил в овраг?

– Почём знать, – рассеянно ответил тот, продолжая подметать дорожку.

– Ты как со мной разговариваешь! – вскипел юноша и дёрнул его за рясу. – Не посмотрю, что в храме служишь, выпорю, как собаку! Отвечай, видел кого или нет?! Там костёр горел! Кто зажёг?!

Монах сжался и, оробев, опустил взгляд.

– Не видал никого, Ваше Сиятельство, – пробормотал он. – А что до оврага, так туда много путей, не только у нас.

– То-то же… – прошипел Лоренц, отпустив наконец чужую одежду. Сначала этот караульный с поросями, теперь монах ни во что его не ставит! Запоздало сообразив, что центральная дорога по деревне не очищена, а стража должна всё ещё осматривать дома, он свернул на улочку поменьше. Здесь было куда тише – люди почти не сновали, один одинокий тщедушный солдатик вяло осматривал какую-то хозяйскую постройку. Следы нашествия свиней здесь тоже были видны, но эта дорога пострадала куда меньше. Впереди виднелся большой светлый дом с огромной пристройкой, из которой валил густой дым и раздавались звуки молота. Кузня, куда Лоренц так и не дошёл два дня назад… пальцы сжались на кусках подковы.

– Здесь хозяин? – крикнул он, подойдя к двери в дом. Раздались шаги, задвижка отодвинулась, и он увидел постаревшую женщину с убранными волосами.

– Доброго дня вам, господин, – негромко приветствовала она и поклонилась. – Симон-то в кузне, позову сейчас. Или, может, я чем помогу?

Лоренц покачал головой. Женщина вздохнула и ударила несколько раз в стену.

– Тебя хотят, милый, беги сюда! – крикнула она. – Сейчас, сейчас он подойдёт, – она принялась успокаивать Лоренца, – вы не обессудьте, занятой он человек, подойдёт, поможет, конечно…

– Посторонитесь, – с улицы в дом протиснулся огромный мужик в кожаном фартуке и массивных перчатках. – Брр, ну и холод же! Налей, что ли, чего, чтоб согреться. Чем вам обязан? – с любопытством оглянулся он на Сиятельство. – Юлек всё обещался, что вы зайдёте, но так и не дождались.

Лоренц молча протянул ему находки. Как хотелось ему сейчас спросить про Мерфос, Аннет, вспоминала ли она его, как её отец отозвался! Но слова не лезли в глотку. Такая знакомая кирпичная кладка стены, такие родные кожаные перчатки…

– Где нашли? – Симон покрутил в руках чашу. – Это, похоже, металл лили. Куски инструмента, чтоб проще греть. А это тигель – в нём как раз и плавят.

– Я видел костёр, – слабым голосом отозвался Лоренц. – В овраге за храмом. Не видел, чьё.

– Чаша крошечная, – задумчиво продолжил кузнец. – Похоже, что-то маленькое лили. Печать, монеты, браслет. Паршиво дело. Надобно будет Его Благородию сказать и на рынке объявить, чтоб проверяли, чем платят.

– Вот как… – задумчиво протянул Сиятельство. – Благодарю. Я передам старосте.

– Уже староста, – плюнул Симон. – Не успела мамка его упокоиться, как уже в должность вступил… только и ждал ведь, пока та помрёт. Ничего, не долго ему над нами стоять. Но вы ж не по этому поводу пришли, Ваше Сиятельство? – он подмигнул и потёр руки.

Лоренц закрыл глаза. Так он обо всём знает.

– Я слышал, что у вас останавливался Фран, городской кузнец. Он не передавал чего из Мерфоса?

– Он – нет, – улыбнулся Симон, – а девка его передала. Эй, Жана, возьми с комода свёрток, передай господину.

Юноша принял подарок дрожащими пальцами, и вдруг подумал, что сейчас куда больше был бы рад весточке от Катарины, чтоб она сказала, что с ней всё хорошо. Или письму от Анны-Марии, где поведали бы о настроениях в семье. Тонкий свёрнутый в узел платок, казалось, жёг его кожу.

– Спасибо… спасибо, – прошептал он, сжав ткань в руке. Внутри неё что-то смялось. – Я… пойду, поговорю с Его Благородием.

– Поговорите, – кузнец расплылся в улыбке. – Хороша шельма, а? Если б не Жана, то и сам бы не против. Понимаю молодое сердце.

Лоренц вздрогнул. Всё ведь было не так просто…

– Мы, верно, встретимся ещё, – отозвался он, отведя взгляд, – так что не прощаюсь. Не видели ли кого подозрительного в деревне в последние дни?

Симон задумался. Супруга подала ему чашку, от которой поднимался пахнущий смородиной пар.

– Не припомню, Ваше Сиятельство. Чужих у нас всегда полно из-за знахарского дома. Их разве всех упомнишь! Да и ко мне ходят люди одни и те же – конюший, пахари, мясник, редко кто другой зайдёт за товаром. Нет, не видал.

– Спасибо, – в который раз уже поблагодарил его Лоренц. На душе было тоскливо. Он так откладывал беседу с кузнецом, а он так и не смог сказать ничего полезного. Выйдя во двор, он решился-таки развернуть платок. В углу его были вышиты сине-зелёные полосы и вепрь. Так это вещи Катарины!

– Как же она благородна, – прошептал Лоренц, крутя в руках платок, – что готова была принести её послание… – внутри оказалась записка с изящным женским почерком. «Мы в добром здравии», писала жена, «батюшка ваш ещё жив, а наследник уже вовсю толкается; брат ваш названный ведёт себя скромно и почтительно». Хвала Всесветному! Какие же это были славные новости. «Ждём всей семьёю Вашего приезда». Так хотелось успеть вернуться, пока отец его ещё ждёт. Лоренц перевернул записку – на обратной стороне были неуверенно выведены кривые буквы дрожащей неумелой рукой. «Возвращайся живой». Я вернусь. Он коснулся губами неровных букв. Обязательно вернусь.

– Господин, по этой улице всё проверено! – тот тонкий солдатик вышел из последнего дома. – Куда прикажете двинуться?

– Идите в необжитые места, – велел Сиятельство. – Погоревшие дома, закрытые улицы на окраине. Чтоб все закоулки были осмотрены!

Караульный поклонился и отправился вниз по улице, зазывая своих. Надежды у Лоренца оставалось всё меньше. Конечно, Фрол мог запрятаться в склепе, или и вовсе выйти за ограду в поисках спокойного места. Но каждый раз, когда юноша воображал себе, как он находит мальчугана, перед глазами упорно вставал слепец с разрисованным лицом и мёртвый южанин с объеденным носом. Человек, на которого можно подать жалобу только за фальшивомонетничество, кажется, имеет отношение к смерти Олафа. Быть может, рассказать о нём не только Юлеку, но и все караульным?..

Староста был во дворе управы. Он уже переоделся и в полный голос отчитывал бедную усталую Анешку.

– Я тебе что говорил, а? Пошто сама не подняла? Вишь, теперь сколько всего придётся стирать! Я добрых полдня потратил, чтоб найти, а ты и бровью не пошевелила!

– Извините, Ваше Благородие, – слабым голосом отвечала она. – Я, право, не заметила, что задела.

– Не заметила она, – прошипел Юлек. – Посередь двора ведь лежал! – он потряс перед ней ключом. – Или это курицы твои сняли и бросили? Сама ведь задела рукой, когда корзину брала!

– Сама, – соглашалась обессиленная Анешка, – но, право, не видала того.

– Какие ж глупцы здесь служат… – пробормотал Юлек и, оглядевшись, просветлел от вида Лоренца. – Нашлось всё, ВашСиятельство! А ваши успехи как? – он заволновался. – Я видал, да, что караул пошёл к оспенным кварталам, верно всё?

– В жилых дворах его нет, – у Лоренца был такой же усталый голос, что и у бедной Анешки. – Пусть проверят всю землю и дома. А я… я видел следы. Не могу сказать, кто это был. Но среди нас есть предатель.

Юлек побледнел.

– Ч-что вы имеете в виду? – осторожно спросил он, начав привычно теребить платочек пальцами. – У нас? Да как так… да с чего… – он поднял дрожащую руку и вытер покрывшийся испариной лоб. – Не чужак? Наш?..

Лоренц кивнул и махнул рукой девке, чтоб шла по своим делам.

– Я видел следы, – повторил он. – Это флоосская обувь. Человек был рядом с моим оруженосцем в день смерти. А сегодня лил что-то: кузнец сказал, что он повторил печать или монеты.

– Это, верно, будет наивным вопросом, – осторожно начал Юлек, как будто чуть успокоившись, – но не мог ли этот человек в той драке помогать вашему слуге? Вдруг всё, ну… лучше?..

Юноша застыл.

– Мог, – признал он, – мог… но это не так… – не так изящно, хотел было он сказать. Не так гладко. Верить в фальшивомонетчика на стороне Фратании было куда проще, чем в благородного мошенника, помогающего слабым и немощным. – Лучше рассчитывать на худшее, Ваше Благородие. Едва его поймают, мы узнаем ответы на все вопросы.

– И то верно… – пробормотал Юлек. – Вы извините, я прилягу пойду, да, а то, сами понимаете… сначала Фрол, затем эта Анешка, куры, свиньи, бардак, теперь ещё и предатели в родной деревне… ох, сложно, сложно… первый день старостой, и сразу всё навалилось…

– Конечно, идите, – велел Лоренц. – Я позову вас, когда…

Раздался низкий протяжный гул колокола. Юлек побледнел ещё сильней и прикрыл рот рукой.

– …когда будет нужно, – закончил Сиятельство, нахмурившись. – Что это?

– Пожар, – прошептал Юлек, – только этого не хватало… дайте пройду! – он бесцеремонно отпихнул Лоренца и помчался на дорогу. Дым клубился далеко впереди, по улице уже бежали мужики с вёдрами и караульные.

– Посторонись!

– Куда прёшь, а ну пшла отседова!

– Тащи, тащи воду сюда!

Вся деревня разом всполошилась и помчалась к огню. Лоренц проковылял к выходу со двора управы и едва не был сбит с ног новым спасителем с полными вёдрами. Чёрного дыма было всё больше. Послышалось испуганное ржание.

– Что горит? – прошептал он, увидав перепуганную Анешку. – Что там?

– Никак, конюшни занялись… – пробормотала она, вглядываясь в даль. – Ох, успели б всех отвязать, там же солома разом вспыхнет… пойду посмотрю, что ли…

– Постой, я… – начал было юноша, но девка резво побежала в сторону пожара. За ней он уже никак бы не успел. Толпа рассеивалась, люди уже почти все были на месте. Лоренц плюнул и побрёл наугад к дыму. У конюшен он пока не был. Оборачиваясь по дороге, чтоб найти себе проводника, краем глаза Лоренц заметил приоткрытую дверь у амбара.

– Может, именно туда тебя нелёгкая занесла? – шепнул он, сворачивая со своего пути. Он ведь должен был быть закрытым до самого приезда фуража. Не могли ж они подойти сегодня и остаться незамеченными? Лоренц прошёл ко двору и огляделся. Никого не было.

– Хозяин здесь? – крикнул он. Из дома послышалась возня, дверь открылась, и на крыльцо вышел Юс.

– Ты открыл? – бесцеремонно спросил Сиятельство, остановившись рядом с ним. Юс глянул на амбар и вжал голову в плечи.

– Опять гонять будете за брагу, да? – мрачно уточнил он. – Забыл закрыть, похоже. Ночью варил… половина в казну, как и обещался, виноватым себя не чувствую, так бишь старосте и передать можно!

– Сдалась мне брага твоя, – сплюнул Лоренц. – Младший не проходил мимо? Найти не можем всё утро.

Юс покачал головой.

– Всю ночь и утро тут был, не видал никого. Да мои б сказали, конечно, мы ж тут никого чужих не пускаем. Даже на фураж отгружаем сами, чтоб не топтали нам тут ничего. Никто во двор не ходит без приглашения.

– А почему со всеми не пошёл пожар тушить? – Сиятельство недоверчиво прищурился.

– Потому и не пошёл, – огрызнулся тот, – что ребят своих отправил. У нас должен кто-то всегда на дежурстве стоять, чтоб, значиться, не спёрли деревенские ничего.

– Хорошо же ты стоял… – пробормотал Лоренц, оборачиваясь к распахнутой двери и чуть щурясь от низкого зимнего уже солнца. – Что до тебя докричаться было нельзя. Иди закрой дверь и стой на страже до самого приезда за зерном. Лично проверю, – пригрозил он, хромая обратно к дороге. Юс раскланялся в ответ, смачно плюнул на землю и, судя по хлопку двери, пошёл обратно домой.

На дороге уже почти никого не было, а клубы дыма становился всё темнее и больше. Далеко вдали слышались крики мужиков. Мальчишка вёл к воротам чуть хромую лошадь с опаленной гривой, поглаживая её по носу. Увидав Лоренца, он согнулся едва ли не пополам.

– Стой, – тот поднял ладонь, – скажи, как пройти до конюшен?

Мальчишка неопределённо махнул рукой в сторону дыма.

– Прямо по дороге, потом повернёте перед рынком, оттуда к пруду и кругом обойдёте печку горшечную. А там уж по прямой, увидите всё. – Он с любопытством глядел на дворянина.

– Спасибо тебе, – Лоренц кивнул в ответ и так быстро, как только мог, пошёл по дороге, осматриваясь по сторонам. Рынка он тоже не видел, хоть и ходил по этой улице до храма уже много раз. Мальчуган не нарочно напомнил ему о том, как давно он уже в Терновке, и как долго он здесь ещё, верно, пробудет. Нога по утрам болела меньше, но к ночи распухала и ныла от долгой ходьбы. Ещё четыре дня. Четыре дня, за которые он, если на то воля Всесветного, сможет понять, что произошло тогда в овраге, свяжет все знаки воедино и уедет отсюда в лагерь победителем.

Впереди уже маячили окна храма, а рынка всё не было. По правую руку стояла лавка, прикрытая льняным навесом. Лоренц приостановился. С другой стороны, а почему он ожидает такой же ярмарочной площади, что была в Мерфосе? Здесь народу хорошо если несколько сотен; быть может, здесь рынком именуются как раз эти мелкие лавки? Управа-то здесь тоже не сравнится с его родовым поместьем в городе. Он глянул вперёд, ничего более похожего на рынок не увидал, и потому с лёгкой душой свернул к лавкам. Между несколькими давно завешенными шатрами было видно истоптанную тропу, далеко впереди маячили заросли рогоза, а дым от конюшен уже чувствовался в воздухе. Воодушевившись, Лоренц чуть прибавил шаг. Однако людей по тропе видно не было, и это его смущало. Должны ведь бегать к пруду, чтоб набрать воды!

Выйдя на берег, Лоренц понял наконец, что он, похоже, ошибся. Пруд оказался заросшим вязким болотцем, над которым звенели крыльями поздние стрекозы. Горшечной печи, которую надобно было обойти, нигде не было видно. Столб дыма был далеко по левую руку.

– Ну удружил… – пробормотал он, пытаясь пробраться к следующей узкой улочке по берегу болотца. – Ни расстояния, ни сторон… неужели тут все необразованные? Откуда мне было знать, где тут рынок? Этого ещё не хватало… – проход к домам был перегорожен заборчиком. Достаточно низким для обычного человека, но Лоренцу с онемевшей ещё с ночи ногой перелезть через него никак бы не удалось. Он глянул на дым – того как будто стало уже чуть меньше. Юноша медленно выдохнул и направился обратно. Как бы хотелось сейчас просто сесть – нет, лучше лечь! – чтоб дать отдохнуть уставшему телу. Слепец был сегодня ночью, подумал он; а казалось, что прошла уже вечность. Скотина, поиски Фрола, след каблуков в овраге… он невольно опустил взгляд на утопающие в грязной траве сапоги и удивлённо осмотрелся. Здесь тоже были следы – без тех каблуков, от самой простой обуви, но свежие, ещё не успевшие заполниться болотной водой. Следы кружились вдоль берега, где-то были глубже, где-то совсем рядом, будто человек топтался на месте и осматривался. Лоренц присел. Сейчас он не мог сказать, что за обувь оставила эти следы – сапоги, сандалии или и вовсе кожаные поршни.

– Есть кто? – недоверчиво позвал он. В ответ не послышалось ничего, кроме треска стрекоз. Похоже, с утра кто из деревни заходил на болото за последними осенними ягодами.

Или это следы того раскрашенного человека, которого он видел сегодня ночью?.. Лоренц вздрогнул. Других следов больше не было; похоже, на болото люди не так уж часто захаживают. Задумавшись, он прошёл чуть ближе к воде. Пожухлые листья кубышек чуть дрожали от порывов ветра. На противоположной стороне куча рогоза была раскидана по берегу вокруг перекопанной влажной земли. Это странно выбивалось из нетронутой зелени и увядших стеблей вокруг. Лоренц потёр уставшие от трости ладони и пошёл вдоль берега, пытаясь рассмотреть лесок позади. Конечно, высоких деревьев там не было; похоже, их пытались посадить, но они не принялись в степи. А пруд около них застоялся и превратился в болото.

Дойдя до кучи рогоза, Сиятельство задумчиво поворошил его тростью. Дым от конюшен чувствовался всё меньше. Смысла торопиться уже, кажется, не было. Пытаясь отодвинуть самый толстый стебель с коричневым пухом, он чуть вскопнул землю тростью и наткнулся на что-то внутри. Чувствуя странное волнение, Лоренц разворошил концом своей трости верхний слой земли и чуть задрожал. Под ним появились синюшные пальцы. Такие маленькие. Такие знакомые…

– Нет… – прошептал он, рухнув на колени, и принялся ладонями отгребать мокрую землю, – нет, пожалуйста, только не это… не может, не может быть такого!.. – грязь обнажила нагое тонкое детское плечо, и светлые слипшиеся волосы, и широко распахнутые серые глаза.

– Пожалуйста… – повторял он, отбрасывая землю в болото, – пусть это будешь не ты, не ты, пожалуйста… пусть кто угодно, но только не… – он стряхнул последний ком земли с лица и, не сдерживаясь, завыл в полный голос. Фрол смотрел на него из ямы остекленевшими мёртвыми глазами.

Размазывая по лицу слёзы вперемешку с болотной грязью, Лоренц принялся раскапывать яму дальше. Увидав его грудь, он отшатнулся. Рёбра были вскрыты и обломаны, а на месте сердца лежал размокший от болотной воды старый красный пожухлый цветок.

– Как же ты настрадался, – прошептал он, осторожно поцеловав его лоб, и обнял за холодные сморщенные от воды плечи. – И именно сегодня, после смерти матушки… я найду, мальчик мой, я всех найду! Я не оставлю тебя одного. Они заплатят, за всё заплатят…

Всхлипывая, Лоренц продолжил расчищать тело Фрола от грязи. На нём не было ударов или порезов, будто грудь ему вспороли наживую. Дойдя до ног, юноша снова закашлял, почувствовав подступивший к горлу комок. Около ступней лежал окровавленный свёрток ткани; понимая, что он в нём найдёт, Лоренц дрожащей рукою отодвинул край и зажмурился. Внутри лежало перепачканное в земле мёртвое мальчишечье сердце.

Тяжело и хрипло дыша, юноша потянулся за цветком и, подняв, сразу бросил его в воду, словно боялся его касаться. Совладав со страхом и отвращением, он развернул ткань и осторожно, боясь повредить, вложил сердце в разбитую грудь. Снял с себя камзол, прикрыл им Фрола и, подхватив тонкое тельце одной рукой, медленно побрёл назад. Лавки у пруда уже не казались ему уютными, а витавший в воздухе дым снова напомнил ему о Кипрейке. Это уже третий… за что, шептал он, не пытаясь больше сдерживать ручей слёз, что я такого натворил, за что ты меня так наказываешь? Я вёл праведную жизнь, я никому не желал зла, я верно исполнял клятвы фельдмаршалу и отцу, и… неужели, Всесветный, ты наказываешь меня за Эберта? За то, что я хочу лучшего для своей земли и людей?! За то, что я за закон, а не слепую справедливость? Неужели для того, чтоб остановить эту череду смертей, мне следует простить его? Неужто от своего желания я тоже грешник, который идёт против твоей воли?..

– Фух, слава Всесветному, помог нам, – по видневшейся уже дороге брели пропахшие дымом женщины в мокрых юбках, – сено придётся новое заготавливать, а то ж деньгами возьмут… не нашли, почему загорелся-то?

– Да кто знает, мальчишки небось баловались, – вторил ей женский усталый голос. – Как теперь-то найти? Хоть лошади все целы, мы ж всей дерёвней складывались на них… о, Ваше Сиятельство! – девка обернулась и глубоко поклонилась. – Вы оденьтесь, замёрзнете же! – заволновалась она. – Пошто там делали? Там ж одно болото да жабы, уж точно не для вашего племени!

– Замолчи, – тихо велел Лоренц, не прерывая своего и без того медленного шага. – И вели всему караулу, что встретишь, идти в управу. Скажи, господин приказал. Сейчас же, – он покрепче обхватил прикрытое камзолом тельце. Женщина покосилась на него удивлённо, но кивнула и потащила свою подругу куда-то в сторону.

Всем встречным, которые кланялись и желали хорошего дня, он говорил то же. И, когда он подошёл к управе, рядом стояла уже группа патрульных. Позади на дороге слышался стройный шаг не одного десятка солдат.

– Что происходит? – к управе подбежал запыхавшийся Юлек и наклонился, чтоб отдышаться. – За что собираете народ? Мы только тушить закончили, да, а тут уже вон экая оказия!

– Пропустите в дом, – приказал Лоренц. Тот, вздрогнув, приоткрыл перед ним дверь; вслед за ними прошёл караул. Дойдя до ближайшего стола, Сиятельство бережно опустил на него свою ношу, обнажив лицо и прикрыв тело своей одеждой.

– Благородие! – ахнула Анешка и бросилась своим фартуком вытирать испачканные грязью щёки. Юлек побледнел и снова потянулся за своим платком.

– Я позову Марту, – тихо проговорил Лоренц, глядя в сторону. Смотреть на стол не было никаких сил. – А вам всем надо узнать кое-что. Нам нужно их найти. Всех. До единого.

Патрульные слушали его рассказ, не перебивая. Те, кто был с ним сегодня утром, поначалу ехидно ухмылялись словам о ночном госте, но после улыбки с их лиц исчезли. Лоренц сказал и о полукровке, которого видел прошлой ночью.

– С ним говорил кто-то из деревни. Я не упомнил всех лиц, потому не могу сказать, кто именно. Да и говорили они по-нашему. Я от того и подумал, что он здешний, – горько добавил он. – А ведь мог всё закончить в первый же день!..

– А что за следы, которые вы видели сегодня? – чуть сипло спросил Юлек. Он, в отличие от Лоренца, стоял около стола и внимательно смотрел на лицо брата, подрагивая плечами от беззвучного плача.

– Каблуки… мужские сапоги с каблуками. Я думаю, что тот человек связан со всем в деревне; и он точно занимался то ли фальшивомонетничеством, то ли подделкой дворянских печатей. Я видел эти следы у места драки моего оруженосца с фратейцем, – он замолчал. В комнате раздавались только всхлипы Анешки.

– Что вы хотите, чтоб мы сделали? – нарушил тишину один из караульных.

Лоренц выпрямился.

– Идите в деревню, – велел он. – Просмотрите её до последней сажени. Я хочу, чтоб вы собрали всех, кто может быть связан с этими людьми. У кого есть такие же сапоги с каблуками. Кто темнее кожей, чем остальные. Кто отказывается открывать двери на приказ вотчинника. Кто не сможет объяснить, что он делал сегодняшней ночью. У кого дома вы найдёте чужую печать или знак горы со звездой. Лучше повязать невинных, чем пропустить убийцу. Вперёд!

– Беда будет… – прошептала Анешка, прикрыв глаза мальчика и коснувшись его лба. – Как бы всё это пережить…

Девка была права. Утренние обыски домов и рядом не стояли с тем шумом, что начался с выходом караула. Захлопали двери и закричали женщины, замки выбивались ударами ног, мужики ругались и лезли в драку. Юлек, не в силах наблюдать за происходящим, вернулся в управу и изможденно опустился на табурет.

– Почему они сопротивляются? – негромко спросил Лоренц. Он стоял на месте, изредка косясь в окно. – Неужели не понимают, почему это происходит?

Староста только усмехнулся грустно.

– Потому что их честь поругана, Ваше Сиятельство. К ним заходят с подозрением, да, будто они укрывают у себя южных убивцев. Ещё б они не возмущались!

– О какой чести у простого люда можно говорить, – прошептал юноша. – Им только волю дай, на куски бы нас порвали. Просто потому, что думают, будто нам выдалось лучше жить, чем им. Уважение? Благодарность за защиту и закон? Они же сидели на месте, пока в Терновке стоял произвол! – он ударил по столу. – Вам хоть кто из них предложил помощь в поисках виновного, когда начали находить мертвецов?!

– Подходил один, – негромко ответил тот. – Иан-мельник. Вы с ним, вроде, свидеться хотели?

Лоренц устало прикрыл лицо руками. Лоб до сих пор был в болотной грязи, но из смирения никто ему не говорил.

– Анешка, подай полотенце, – велел он. – Не до того было, признаюсь, – обернулся он к Юлеку с лёгким раздражением. – И как же, помог вам мельник?

С улицы раздался удар и крик. Девка вздрогнула и протянула висевшую до того на её поясе тряпку.

– Помог… – проворчал Юлек, – если б помог, мы бы сейчас не смотрели на то, – он махнул рукой в сторону окна. – Он утверждал, что на его дочь напал жених её за неверность, требовал поймать и повесить. Жених клялся, что не при чём, а девку его сам отец-то и прибил по-пьяни. Едва до смертоубийства в управе не дошло. Да вот только скажу я вам, Ваше Сиятельство, что они-то оба невиновны в том были, – он вздохнул. – Девка и правда гуляла, да и батька её тот ещё пьянчуга. Но нехорошей смертью она умерла. Не нашей. Её нашли без пальцев и языка в подвале с крысами. Наш люд-то до такого не додумается. Это всё эти чудища, вот клянусь, всё они, проклятые!.. да и вот, честно признаться…

Он смущённо замолчал. Анешка, не выдержав очередного вопля боли с улицы, подбежала и захлопнула ставни. Комната опустилась во мрак.

– Продолжайте, – повелел Лоренц.

– ...честно признаться, – сглотнув, прошептал Юлек, – пока с вашего лагеря-то не стали этими месяцами вояки приходить, у нас куда тише было.

– Вы на что намекаете! – вскипел Сиятельство. – Что солдаты легиона здесь натворили больше бед, чем ваши неучи?! Или что сами легионеры и виноваты в том, что у вас творилось, а?! Или, может, – он подошёл ближе к стулу старосты, – в тишине и с убийцами-чужаками вам проще было жить, чем по флоосским законам? – повысил он голос. – Так за то вас судить надо, а не солдат!

Юлек чуть задрожал.

– Не велите наказывать за то, Ваше Сиятельство, – пробормотал он, – слишком много всего произошло за последние дни. Нет уже сил. Не велите, прошу.

– Если вы не заметили, – всё больше распалялся Лоренц, – мы и сами пострадали с того, что у вас творится! Думаете, нам приносит радость отсиживаться за вашими стенами?! Или, может быть, считаете, что мне в счастье одному разбираться с виновниками в смерти моего оруженосца и вашего… – он осёкся. Юлек выглядел несчастным, будто сейчас снова заплачет.

– Не велите… – растерянно повторил он.

– Да будьте вы прокляты, – плюнул Лоренц и отвернулся к закрытому окну, – и вы, и ваше наследство, и деревня, и все эти жители!.. вы, кажется, и сотой части той боли не испытываете, которая свалилась на меня за эти три дня!..

– Первый есть, ВашСиятельство! – в комнату ввалился караульный, за шкирку он держал растрёпанного парня в потасканной одежде. – У Алека служит, нашли праздничные сапоги вот-де как вы и говорили! А ну покажь! – рявкнул служилый. Парень покосился на него и выудил из-за пазухи потёртый замшевый сапог.

– В подвалы его, – бросил Лоренц, – поставьте двух человек следить. И продолжайте.

В управу то и дело заходили караульные, ведя то капризного зажиточного мужика, не желавшего по доброй воле пускать вояк в дом, то потерянных парней, не сумевших оправдаться за прошлые ночи. Один мужчина выделялся из остальных более смуглой кожейи теми самыми каблуками. Некоторые лица были знакомы: бортник, один из караульных, подмастерье с амбара. Один мужчина был одет неожиданно богато и явно брезговал прикосновениями стражи. Но разговор был со всеми короткий: связать руки, за шкирку и в подвал под стражу. Гул драк и стуки дверей отдалялись по дороге, постовые заходили в управу всё реже. Юлек тихо сидел на своём табурете, уже прекратил плакать и теперь безучастно глядел на тот самый стол. Анешка открыла вновь ставни и, забрав полотенце, начала осторожно обтирать лицо Фрола от грязи и земли. Увидав его грудь, она взвыла и зашлась слезами.

– Хватит, – сдавленно прошептал Лоренц, не отрывая глаз от проходивших по улице караульных. – Сходи в лекарский дом, позови Марту. Пусть посмотрит, пусть… подготовит.

– Как его хоронить, Ваше Сиятельство? – староста наконец поднял взгляд. – Кажется, сегодня службу и ужин на всю Терновку ставить не стоит?

– Как хотите, – бросил юноша, не глядя в его сторону, – ваш брат, вам решать. Я ему сказал уже всё, что мог. Теперь ваш черёд.

Снова раздался крик, снова кого-то потащили по дороге. На улице начало мести мелкими твёрдыми снежными крупицами. Небо начало темнеть – то ли с непогоды, то ли от заходящего солнца.

– Эдак у нас скоро и подвалы закончатся, Ваше Сиятельство, – мрачно произнёс Юлек, наблюдая за происходящим на улице. – Мы же на границе. Тут у каждого второго трофеи с боёв.

– Значит, мы допросим каждого второго, – равнодушно ответил Лоренц. – И вы пойдёте со мной, и будете запоминать всё, что они скажут.

Марта зашла в управу вместе с хмурым постовым. Знахарка прошла к столу, на котором лежало тело, и принялась раскладывать на нём свои бесконечные склянки, лоскуты ткани и полотенца. Караульный отрывисто поклонился и доложил, что они осмотрели все дома деревни вплоть до храма и оспенных кварталов.

– Хорошо, – прошептал юноша. – Проводите нас к ним.

В запертой камере подвала управы сидело не меньше двух десятков мужчин. Все они были угрюмы и беспокойны. Лоренц попытался было определить по взгляду, кто был взволнованней всех; но по итогу решил, что боится больше всего Юлек и молодой постовой, стоящий прямо около решёток.

Допрос шёл не быстро. Мужиков по очереди под стражей провожали в дальнюю камеру подвала: Лоренцу она приглянулась из-за кандалов на стенах и старой запылённой дыбы в углу. Он не планировал использовать их в деле, но взгляд пришедших сразу становился нервным и бегающим.

– Чего делал ночью? – сурово спрашивал он, сверля взглядом почерневшие колодки в углу.

– Хозяин пришёл спать после ужина у Благородия, – первый паренёк, помощник Алека на фуражном складу, явно робел перед дворянином. – Так и нас заставил, вот сразу заставил, вот вам слово! Принёс, нам, канеш, выпить там, закусить, за упокоенную госпожу, ну так и всё, и легли все, мы ж в одном доме все!..– Откуда сапоги?

– Дочь вышла замуж за сына купеческого, – хмурился бортник, – он нам на свадьбу всем новую обувь притащил. Да мне неудобно, в грязи вязнет, работать не выходит. Надевал вон только на свадьбу к Розочке, да на службы иной раз приходится, бывает, если обувь грязная слишком для того, чтоб в храм в ней ступать.

– Помнишь родных своих? Кто с юга?

– Бабка.

– Не дед? – изумился Лоренц. Смуглый парень покачал головой.

– Он бабку забрал от них и привёз трофеем. Отца, говорил, прятали в доме, пока не выучился говорить и молиться Всесветному. А бабку так со света и сжили… нравом резкая очень была. Не полюбилась нашим. А я вот… – он пожал плечами. – Бледнее батьки, на том и спасибо. Не знаю языка. Не знаю, кому кланяются. Мать с папкой-то здешние, праведные, и меня так же растили.

– Знаешь, что это? – Сиятельство протянул ему медальон с трупа. Парень покрутил его в пальцах и снова пожал плечами.

– Леший его разберёт. Постовые у меня дом весь вверх дном перерыли на радостях. Ничего у меня нет. Бабку похоронили со всеми вещами, в которых была. Ничего не оставили, чтоб не смотрели на нас косо.

– Откуда кружева южные?

– От вояк ваших, – богато разодетый мужчина хмуро глядел Лоренцу в глаза. – Мы с супругой кабак держим. От деревенских толком ничего не возьмёшь, хорошо если на десяток медяков напьются или шапку в залог дадут. А солдатня шалеет от девок наших, и половину награбленного с Фратании у нас так и оседает.

– Значит, – тихо произнёс юноша, не отрывая взгляда от его глаз, – у вас не только кабак?

Мужчина усмехнулся.

– Для кого надо – кабак, а для гостей капризнее и другие услуги оказываем. Да и кабак… одно название. Суп, пиво, мёд и каша. Водку, вон, только у Юса можно найти. Нам не продаёт, скотина, цену задрал и ждёт, что на коленях приползём.

– Чего два дня назад ночью делал?

– Дайте-ка упомнить… вечором ходил в храм на праздник. Долго там пробыли, – помощник Юса задумчиво покосился на кандалы, – деньгу отдали хорошую, нас девчонка тамошняя очень нахваливала. После молитв прошли по деревне, мы все вместе, вчетвером там были, с хозяином. А оттуда ужо и по домам. С петухами встали ужо. Ну да мы же виделись с вами, помните? Вы ж заходили к нам с утра!

Лоренц недоверчиво прищурился.

– Вас было много того дня… так ведь это от тебя пивом несло! – запоздало сообразил он. – Ты же говорил, что упился в ночь, что с утра лечиться пришлось!

Мужик смутился.

– Ну да, отметил чутка… посидели все у Августины, выпили, развлеклись… ужели подсудное дело теперь?

– Посидели, значит, все… – прошептал Лоренц. А ведь у остальных подмастерьев он ничего не учуял в то утро. – А сегодня как время занимал?

Тот покачал головой.

– Сегодня премерзкий день был, господин! Сначала обыски, потом свиньи эти, гонял их от амбара, чтоб не подъели у нас там всё, значится! А после эта, того-самое, согнали всех тушить конюшни. Таскал воду с пруда, руки все обморозил. Ужели вы меня там не видели? Я же прям вот перед вами проходил с вёдрами!

– Лжёшь, ублюдок, – прошипел Лоренц, медленно вставая со стула. – Дворянину лжёшь! Хочешь дыбу на себя примерить?! Отвечай, где был сегодня!

Мужик оробел и отодвинулся назад.

– Не вру, небом клянусь, не вру! Ужели не видели меня?

– Взять его! – рявкнул Сиятельство, ударив тростью о каменный пол. Из-за спины его показались трое караульных; один заломил его руки, двое других подхватили его за плечи. – Тащите к стене! Добровольно не говорит, так заставлю!

– Нет, стойте, не надо! – мужик пытался вырваться из хватки, затем, едва не заплакав, подогнул ноги, попытавшись встать на колени. Постовые удержали его на весу. – Постойте, я скажу, я…

Лоренц поднял руку.

– Где сегодня был? – сурово спросил он.

– Я… я работал у себя, нам хозяин распоряжения выдал, – он едва не хныкал, – он сам на пожар пошёл, а я…

– Снова лжёшь! – прорычал Лоренц. – Приковать его к стене! Тебе сейчас мигом язык развяжут!

Ключи от цепей валялись прямо здесь же на полу. Всего за пару мгновений мужика прижали к каменной кладке, подняли его руки и провернули на два раза ключи на замках. Он обессиленно повис на цепях.

– Отпустить остальных, Ваше Сиятельство? – тихо спросил один из постовых. Лоренц, помедлив, покачал головой.

– Зависит от того, что за причины у него говорить нам неправду, – так же негромко отозвался он, хоть и не пытался скрыть своей злости. – Может, он воровать зерно пошёл. Вы сможете… заняться им?

Тот кивнул и вышел из комнаты. Сиятельство повернулся к висящему на стене.

– Что ж… – тише проговорил он, – давай пообщаемся. Как тебя зовут?

Мужик промолчал. Юноша нахмурился.

– Жаль, что ты такой несговорчивый, – он сложил руки на груди. – Можешь меня не бояться. Я своими руками тебе вреда не причиню. Не назовёшь имя? Будешь Жаном. Скажи, Жан, за что тебя сюда привели?

Пленный посмотрел вниз и дёрнул прикованной рукой. На ногах у него были новенькие кожаные сапоги на небольших узких каблуках. Не самая удобная обувь для того, кто работает на амбаре. Постовой снова зашёл с камеру, в руках его была длинная плеть-двухвостка.

– Это ведь не твоё? – так же негромко продолжил Лоренц. – Ты украл их сегодня? Потому и не признаёшься, где был?

– Я был у себя, – хрипло повторил пленник, – я дежурил, чтоб никто не зашёл в амбар. Хозяин оставил меня одного, и я должен был…

– Лжёшь, – тихо и равнодушно отозвался юноша. – Прошу вас, – он обернулся к постовому. Тот чуть размял плечи, подошёл к стене и, чуть покачав рукоятку в ладони, замахнулся плетью. Пленник стиснул зубы и тихо охнул; на рубахе его появились тонкие рваные полосы.

– Давай ещё раз, – спокойно повторил Лоренц. – Где ты был утром? Не говори про амбар – я заходил к вам. Юс был на месте. Один. И про пожар тоже не сочиняй. Где ты был?

Постовой провёл пальцами по ручке плети. Мужик отвернулся и замолчал.

– Ты не хочешь говорить? Или не можешь придумать чего-то правдоподобного? – Лоренц наклонил голову к плечу. Ему не хотелось, чтоб стражник продолжал его избивать; всё, на что он надеялся, так это на то, что названный Жан достаточно испугается, чтоб расколоться до начала порки. Но он, похоже, оказался крепким орешком. – Я не хочу, чтоб невинному причиняли боль. Но молчание говорит мне, что ты всё же виновен. Давай-ка мы снимем с тебя эти краденные сапоги, чтоб можно было вернуть их хозяину сразу, как только ты признаешься. Будьте добры.

Караульный что-то тихо проворчал и опустился вниз. С левой ноги он снял обувь быстро, а с правой отчего-то замешкался, будто той было теснее. Стянув всё-таки сапог, он обнажил тугую выпирающую повязку белого льна, из-под которой поблёскивал металл.

– А ты, похоже, не только сапогами поживился, а? – Лоренц одобрительно кивнул на немой вопрос постового. Жан попытался было пихнуть того ногой, но следующий удар плетью не заставил себя ждать. Караульный вспорол ткань и поднял упавший на каменный пол нож. Пленный снова попытался было отпихнуть его руку, но получил ещё один удар.

– Я не представляю, ВашСиятельство, где он мог такое стащить, – стражник почесал голову и передал Лоренцу клинок. – Дорогое такое… верно, такое только у старостовой семьи могло быть. Хотя и им не по карману будет.

– Подождите… – юноша коснулся лезвия, провёл пальцами по богато украшенной рукояти и вздрогнул. Перед глазами разом вспыхнули и Кипрейка с её песочным скакуном, и мальчишка с факелом, и труп с объеденным носом, и Олаф с раной в спине. Он перевернул нож и тихо выдохнул: на навершии был выгравирован такой знакомый знак звезды над холмом. Лоренц почувствовал, как задрожали его руки.

– Если ты так и не начнёшь мне отвечать, – так же тихо прошептал он, – то перейдёшь на дыбу, и стражник с плетью покажется тебе наслаждением. Понял меня?

Мужик промолчал.

– Ты понял?! – рявкнул Лоренц, ударив кулаком в стену. – Клянусь, сейчас только я стою между тобой и виселицей! Чей это нож?!

– Мой, – прошептал мужик. – Он давно у меня. Много лет уже. Это мой.

– И вместо того, чтоб продать его и жить без забот, ты устроился подмастерьем в амбар? – прошипел юноша. – Зачем ты хранишь оружие наших врагов?! Не отпирайся, я знаю, откуда оно!

– Это память, – пробормотал Жан, – память… первое, что унёс из-за моста…

– Что ты знаешь о смертях в деревне?! – Лоренц махнул рукой постовому с плетью. – О мельничихе, старике с храма, моём оруженосце? Младшем Благородии?!.

– Ничего… – взволнованно прошептал мужик, – ничего, правда, я о тех людях не знаю, Благородие не трогал, Ваше Сиятельство… он же ребёнок, как можно было бы?..

– А остальных, значит, можно?! – рассвирипел Лоренц. – Зачем носишь с собой?! Деревенских боишься? Или волновался, что кто найдёт в доме и караульным подаст на тебя?! Ещё раз спрашиваю, что знаешь о смертях?! Зачем тебе фратейский нож?! Объясни ему, что мы ждём ответов! – рявкнул он в сторону стражника.

Тот хмуро кивнул. Жан тихо проскулил от удара, и снова, и снова, и, когда охранник в четвёртый раз поднял руку с плетью, мотнул головой.

– Небом клянусь, ВашСиятельство, не трогал ни вашего слугу, ни мельничиху, ни старика, – прохрипел мужик. – Если кому и причинил зло, так только хромому бродяге нищему, который принялся за мной следить на днях! О нём, верно, никто не справлялся. Он, как пить дать, из оспенных кварталов пришёл…

– Снова лжёшь, – прошептал Лоренц, сжав рукоять ножа. – Ты видел его меч. Ты видел мой герб. Только полный дурак решит, что это нищий бродяга. Ты убил его ножом – вот этим ножом! – в спину, как свинью на мясо!..

– Я не видел, – жалобно ответил Жан, – небом клянусь, не видел!..

– Стой, – вдруг остановил его юноша. – Стой, – он поднял руку постовому, который уже готов был занести плеть. – Почему ты клянёшься небом? Почему не свидетельствуешь перед Всесветным?

Пленник замолк и опустил взгляд.

– Почему?.. – повторил Лоренц. Жан не ответил, только прикрыл глаза и что-то забормотал быстро. – Продолжайте, пожалуйста, – обратился он к стражнику. – Как устанете, перенесём его в угол.

Сам он, подхватив чужой клинок, вышел прочь. В голове билась только одна мысль. Если бы он не заблудился во время пожара, то отпустил бы убийцу с миром. Если бы не зашёл к Юсу, то поверил бы его словам. Позади раздались удар и хриплый вскрик. Закрыв глаза, Лоренц хромал к выходу. Руке уже тяжело было опираться на трость – так хотелось бросить её и пойти быстрым летящим шагом, как каких-то три месяца назад!.. восстановится ли его нога? Или ему суждено, как и батюшке, до конца жизни ходить с костылём?..

Марта всё ещё была в управе. Она вытирала руки, тряпок и бутылей на столе поубавилось. Лицо её было печально.

– Ваше Сиятельство, – она поклонилась. – Я сделала, что могла… его бы приодеть, чтоб закрыть рану. А то слухов не оберёшься… кто видал?

– Только Анешка и Юлек, – Лоренц протянул ей нож. – Я понимаю, что многого от тебя прошу. Но сверь это лезвие с раной у Олафа. Мы нашли нож у одного из селян. Кажется, убийца у нас в руках.

Марта покосилась на лестницы в подвал, с которых доносились слабые крики.

– Я уж поняла, – вздохнула она. – Давайте, отнесу, проверю… вы лезвия-то не касайтесь. Злое это оружие, нехорошее. Не знаю, как долго на них яды держатся. Даже если наш им владел – кто знает, откуда взял?

Чуть поклонившись ей в знак уважения, Лоренц отправился обратно на лестницы. На душе было удивительно пусто. Удары раздавались реже и реже, однако крики стали громче. Другие заключённые, оставшиеся в пустой свободной камере, слушали с неприкрытым волнением и даже страхом.

– Чем провинился, ВашСиятельство? – ближе к решётке прошёл беспокойный мужичок. На его руке болтался старый потрёпанный шёлковый платок. – За что так бьют-то?

– За ложь дворянину, – негромко ответил Лоренц, даже не повернувшись в его сторону. – За убийство. И за ересь.

Мужчины за решёткой напряглись. Кто-то ахнул, кто-то заворчал. Юноша ускорился, насколько хватало сил в онемевшей и опухшей ноге. В камере один из караульных всё стоял около пленного, потирая уставшее плечо, а двое других разматывали цепи на валах дыбы.

– Сказал что-нибудь? – почти участливо спросил Лоренц, подойдя к стене. Пленный поднял голову и плюнул ему на рубаху. Юноша застыл.

– Хорошо, – так же мягко сказал он. – Я понял. Будьте добры, – повернулся он к стражнику, – снимите с него штаны и рубаху, и продолжайте дело. Как только всё будет готово, – он кивнул в угол, – сможете отдохнуть.

– Нет, – прохрипел мужик, пытаясь увернуться от руки, вспарывающей ткань, – пожалуйста, не надо…

Лоренц чуть улыбнулся.

– Если позор развяжет тебе язык быстрее ударов, так тебе же будет легче. Если и это не поможет, то… – он осёкся. На иссечённой груди пленника краснели старые плохо зажившие шрамы, складывающиеся в такую знакомую звезду. Жан опустил взгляд.

– Кажется, нам надо тебя разговорить как можно скорее, – прошептал Сиятельство, не отводя глаз от вырезанных на коже символов. Патрульные хмуро кивнули и подняли ключи.

Смотреть на то, как тело привязывают к валам дыбы, не было никаких душевных сил. Мужчина вяло сопротивлялся, пытался пинаться коленом и кусать караульных за пальцы, но добился лишь того, чтоб его держали сразу со всех сторон. Когда один из стражей осторожно тронул Лоренца за плечо, тот повернулся.

– Давай снова поговорим, Жан, – он присел на стоящий рядом кривой табурет. – Почему ты напал на того хромого калеку? – юноша кивнул стоящему в изголовье караульному, и тот потянул ручку вала. Раздался тихий вязкий треск. Мужик захрипел, еле сдерживаясь от болезненного крика.

– Не скажешь? – Лоренц тихо вздохнул и отвёл глаза. Не так, не так он представлял себе власть! Правитель должен судить людей по справедливости и помогать слабым, а не наблюдать с усталым лицом за пытками. Жан заскулил; раздался скрип, и он вскрикнул. Лоренц кивнул стражнику, и тот ослабил цепи.

– Он… он следил за мной, – прохрипел мужик в попытках отдышаться. – Ходил по пятам. Я боялся, что он опасен.

Сиятельство покачал головой.

– Бессонный и обессиленный человек на костылях? Опасен такому здоровяку, как ты? Не смеши меня. Будьте так добры…

Снова скрип валов, стук шестерней и звон цепи. Снова громкое хриплое дыхание и сдавленный крик.

– Хватит, прошу вас! – Жан заметался, по щекам его текли слёзы. – Пожалуйста, пожалуйста!.. я скажу, я всё скажу, только прекратите, небом молю!

Караульный отпустил рычаг, и тело обессиленно размякло на деревянной опоре.

– У меня к тебе много вопросов, – Лоренц не поворачивался к нему, лишь иногда украдкой бросая на него взгляд. Смотреть в глаза было бы нестерпимо больно. – Почему ты напал на хромого?

– Он… он… – стражник протянул руку к валу, и Жан снова залился слезами. – Не надо, прошу… он видел, кто ко мне приходил, и… и что мне отдали…

– Кто к тебе приходил?! – рявкнул юноша. – Кто?! Почему тебе надо было убрать свидетеля?

Мужик замотал головой, прикусив губу. Караульный, вздохнув, снова чуть провернул рычаг. Лоренц побледнел.

– Тот убитый с объеденным носом… – прошептал он, почувствовав, как онемели его пальцы. – К тебе приходил фратеец… и Олаф увидел вас вдвоём за храмовым двором, куда пришёл помолиться перед лечением… верно?

– Пусть я слаб телом, но душа моя навеки с тобою, – пробормотал Жан. – И никогда я не откажусь от её будущего во имя неги и спокой… нееет! – снова прохрипел он, когда цепи дыбы растянулись в стороны.

– Что он тебе передал?! – Лоренц вскочил со своего места – насколько позволяла больная нога – и склонился над мужиком. – Это ведь твой костёр я сегодня видел в степи?! Что ты там делал?! Что тебе велели?!

– Ничего не велели… – прохрипел Жан. – Я поступаю по своему наитию… никто надо мной не стоит…

– Что тебе передали? – прошептал юноша, – отвечай! – он ударил по валу ладонью. – Ты с ними заодно, так ведь?! Что ты делал в степи?!

Рычаг снова сдвинулся, и мужчина зашёлся криком. Лицо его побледнело, глаза закатились от боли, а из горла вырывался какой-то свистящий хрип. Раздался знакомый мягкий треск от его локтей и запястий.

– Я поступаю, – едва слышно пробормотал он, – по наитию… никого надо мной нет… мы вместе служим одной цели. Пусть тело страдает, но душа будет жить вечно… верные подданные переродятся, и я не боюсь смерти от нечестивцев!..

Лоренц застыл. Ему вспомнился скелет в ободранных лохмотьях, висящий на дереве у дороги. Оставили через каждую версту, сказал ему Лавр. Дома и вовсе сожгли…

– Я могу поклясться, что ты умрёшь самой порочной для тебя смертью, – медленно произнёс он. Сейчас смотреть в его покрасневшие глаза было куда легче. – Тело твоё останется висеть на указующем столбе в пустой степи. Но ты можешь добиться безболезненной кончины, если просто ответишь на мои вопросы. Согласен?

Жан продолжал тихо и хрипло дышать. Не реагируя на слова, он продолжил бормотать что-то о верности и бесстрашии.

– Откуда ты пришёл? – едва слышно спросил Лоренц. Мужчина повернул к нему лицо; белки глаз были залиты кровью, щёки были бледными и вспотевшими.

– Меня лишили дома, – пробормотал он. – Пришли… такие же, как ты… и сожгли. Сожгли всё. Убили всех. Я смог уйти… сбежать на юг. За мост. Один. И трое детишек с других дворов. Мне сказали, что могут помочь. В обмен на новости.

– Какие новости? – прошептал юноша. – Что ты им говоришь?

Жан хрипло рассмеялся.

– Всё, что до меня доходит. Я не случайно… остановился именно здесь. Всё, что знаю про ваш проклятый легион. Подаю знак. Передаю новости. Получаю кое-что взамен… чтоб отомстить за семью.

– Что тебе дали?.. – снова спросил Лоренц. Мужик только хрипло дышал, не прекращая улыбаться. – Что за знак? Где вы видитесь? Что за костёр ты сегодня жёг?.. продолжайте, – бросил он караульному у изголовья. Жан заскулил от боли. – Ты можешь это остановить. Поклянись в верности Всесветному, и я тебя освобожу. По-прежнему буду ждать ответов, но без этого, – он махнул рукой в сторону цепей на стене. – Поклянись.

– Никогда, – простонал мужик, – никогда я не признаюсь в верности богу-узурпатору! И ничего не скажу больше… добей, раз хочешь! Найду, всех вас найду после перерождения!..

Лоренц обессиленно присел обратно на табурет. Голова шла кругом. Этого они нашли; а сколько ещё предателей, подобных ему, скрывается в деревнях? Бог-узурпатор… Всесветный не сразу пришёл на их земли, но он доказал свою силу, объединив княжества под своими знамёнами. Во что же веруют эти люди? Так много вопросов, и вряд ли выйдет получить на них ответы от этого человека.

– Обыщите его одежду, – слабым голосом велел он. – Всё, что найдёте, несите в управу. После заприте в одиночестве в самой дальней камере. Пусть рядом дежурит полдюжины человек.

Караульный, стоящий у изголовья, низко поклонился в ответ и начал неспешно отвязывать руки. Лоренц бросил на Жана последний взгляд – тот лежал с закрытыми глазами, по лицу его текли слёзы, и он крупно дрожал от нахлынувшей боли.

– Ничего мне больше не скажешь? – тихо спросил юноша. Пленник тяжело повернул голову и открыл налитые кровью глаза.

– Это я поджёг конюшни, – хрипло прошептал он. – Это я выпустил скот. Ничего не скажу больше. Убивайте, если хотите. Но младшего старосту я не трогал.

– Зачем? – юноша склонился над ним. – Зачем ты это сделал? Как это тебе помогло?..

Пленник криво улыбнулся пересохшими губами.

– Чёрная душа твоя, – прохрипел он, – никто, никто не примет её. Узурпатор не пропустит к себе, небеса не дадут родиться вновь. Во что веруешь сам, если живёшь неправедно?

Лоренц замер.

– Продолжайте, – прошептал он. – Уж если за предательство закрыть вдруг не выйдет, так за оскорбления точно достанется. Я вернусь позже, и узнаю все ответы, которые мне нужны, – опершись на трость, он с трудом поднялся на ноги и побрёл прочь в коридоры подвала.

– Да… – он обернулся у самого выхода. – Опросите остальных. Как закончите с этим. Нужно знать, чем они занимались сегодня в ночь, – и с этими словами Лоренц продолжил свой путь. В запертой камере с десятком людей, ожидавших своей очереди на допрос, чувствовалось волнение. Крики от дыбы ввергли их в панику, и каждый уже, верно, представлял себя на месте пленника. Сиятельство подошёл к ним.

– Где ночует помощник Юса, который прибился с другой деревни? – негромко спросил он. Ближайший к нему мужик поднял глаза.

– А что ж, он сам не сумел вам сказать? – грустно усмехнувшись, спросил он. – Нам-то что с того будет? А ежели вернётся и леща даст, коль узнает, кто сдал?

– Он никому ничего не даст, – отрезал Лоренц, – лично прослежу, чтоб добрая половина всех караульных дежурила у его камеры. И тебя, если ты продолжишь беседу в таком тоне, тоже высекут за неуважение. Где он ночует?

Собеседник оробел.

– Ну, это… за амбаром несколько пристроек, да… он вроде в самой хлипкой, уж что ему смогли выделить за усердие… вы-де у Юса-то спросите после. Он, вроде ж, у себя остался?

– Эй, ВашСиятельство, – раздался голос позади, – а пошто нас держат-то?

– Да, верно, когда по домам распустят? – вторил ему возглас с другой стороны. – Первых-то быстро меняли, а нонче чего происходит-то, а?

– Распустят, – мрачно ответил Лоренц, направляясь к лестнице. – Сейчас закончат с Жаном и за вас возьмутся.

Позади раздался взволнованный шёпот. Юноша, не оборачиваясь, поковылял наверх. Анешка ушла уже спать, Юлек продолжал сидеть в комнате, рассеянно глядя в ночное окно. Услыхав шаги, он грузно поднялся, размял спину и повернулся к Лоренцу.

– Как ваши успехи, господин? – тоскливо спросил он. – Знахарка приходила, сказала, что-де понять-то мало что уже можно, но похоже, что именно тем ножичком и чикнули, нда… так как у вас там?

– Я уже и не сомневался, – пробормотал Лоренц едва слышно. – А ведь и его видели в тот день, да так рано, всего ведь можно было избежать!.. – на душе снова заскребло. – Ну почему, почему именно я…

– Ваше Сиятельство? – поднял брови Юлек. Юноша вздохнул.

– Подручный Юса передавал на юг новости о легионе. Он пропускал сюда фратейцев и убил Олафа. Он устроил сегодня беспорядки. Допросите с утра Юса и остальных его помощников: быть не может, чтоб они о том ничего не знали. А я… у меня ещё есть одно дело.

– И что же, до утра не подождёт ваше дело, что ж за срочность такая? – растерялся староста. – А по мелкому кто сказал что-нибудь?

Лоренц покачал головой.

– Вот как… – пробормотал Юлек. – Что ж… значит, продолжаем.

– Я потому и хочу сейчас проверить его дом, – вдруг сказал Лоренц, глядя куда-то в стену над расшитым покрывалом, которым накрыли мёртвое тело. – Я поклясться готов, что это его гости. Никто ведьбольше так страшно не мог. Потому и хочу… допросите Юса. Пожалуйста, – едва слышно добавил он. – И велите… соберите свободных караульных и велите присмотреть, чтоб все сидели по домам этой ночью. Если кто выйдет, пусть сразу тащат тоже в подвалы. Всех жителей на дыбу положим, если потребуется.

Путь до амбара он преодолел на удивление быстро. То ли нога стала заживать, то ли сказалось отсутствие зевак на улицах. Дверь всё так же была открыта; недовольно проворчав, Лоренц добрёл до дома и несколько раз требовательно ударил в неё тростью.

– Кого там нелёгкая принесла в такую темень? – раздался недовольный голос из-за стены. Дверь распахнулась, за ней стоял Юс в одной рубахе и с взъерошенными волосами. Увидав Сиятельство, он охнул и зашёл голыми ногами обратно за дверь.

– Чем обязан? – хмуро, но уже вежливей спросил он.

– Почему амбар ещё открыт? – Лоренц оттолкнул дверь тростью и притянул мужика ближе за развязанный ворот. – Я тебе что днём сказал? Тебя тоже за непослушание в подвалы отвести?!

– Я закрыл! – возмутился Юс. Ступив на холодное крыльцо, он поёжился. – Вот же, поглядите сами!.. – он махнул рукой в сторону амбара и ахнул. Наскоро надев сапоги прямо на голые ноги, он вприпрыжку добежал до двери и повертел в руках замок.

– Не сломан… – пробормотал он, – ключом открыт… может, кто утащил?

– А может, ты врёшь вотчиннику в глаза и не краснеешь даже? – прошипел Лоренц. – Опять, верно, зерно таскал для браги своей, да в пьянстве забыл следы замести! Где ваш пришлый живёт, отвечай – хоть здесь, надеюсь, правду мне скажешь!

Мужик оробел.

– Я закрывал… я убирал… я, окромя как ночью, больше и не… Мар-то там живёт, на заднем дворе сараюшка. Но меня это, того самое, не радует. Мошт, хоть постового какого велите поставить? А вдруг после конюшен-то и за зерно поджигатели примутся?

– Постовые к вам этой ночью ещё наведаются, – мрачно пообещал Лоренц, обходя его дом. – Вот только не для того… замок закрой, пока и правда кто другой не зашёл туда.

На заднем дворе стояли три крепко сбитых сарайчика. Один из них был поменьше остальных, но зато на двери висел замок не меньше амбарного. Покрутив его в руках, юноша вздохнул и навалился на дверь сараюшки. Проржавелые петли с готовностью заскрипели, ветхое дерево затрещало, и дверь рухнула внутрь. Лоренц закрыл рукавом лицо, но пыли от падения, на удивление, не оказалось.

– Давай посмотрим, Жан, – прошептал он, стоя на месте и моргая, пока глаза привыкали к темноте, – что я могу у тебя ещё найти, кроме этого фратейского ножа…

Кровать была неаккуратно застелена старым покрывалом, единственное прорубленное окошко закрывали связанные верёвкой ставни. На столе лежало несколько порядком оплавленных уже свечей. Лоренц медленно прошёл внутрь, сперва исследуя дорогу тростью, будто слепой. Ничего необычного в комнатке не было; с другой стороны, рассудил он, а что я ищу? Есть ли какие доказательства причастности выше, чем личное признание? Он подошёл к покосившемуся комоду: ни еды, ни хотя бы чашки на нём не было. Похоже, Юс держит помощников у себя в доме, распуская только на ночлег. Нижняя полка была завалена какими-то свёртками, тканью и старой бумагой.

– А ты у нас, похоже, образованный… – пробормотал Лоренц, присев перед комодом. – Не топил же ты этим… – листы были испещрены кривыми подобиями букв, словно человек, писавший их, только-только обучился грамоте. Рядом были неизвестные юноше символы – такие же неуверенные и кривые. Рядом с каждой буквой. Рядом с каждым словом.

– Так ты, паскуда, их язык учил… – ещё один листок, ещё один, ещё – все, как один, были изрисованы столбцами родных и чужих букв. Фратейской грамоты Лоренц не знал, но отчего-то в его сердце теплилась уверенность, что это именно их азбука. Раскопав бумаги, он коснулся пальцами чего-то холодного, твёрдого и тяжёлого.

Это была книга. Сдув с неё пыль и копоть, Лоренц осторожно открыл первую страницу. Она была исписана другой, уверенной рукой. Рядом с чернильными чужими и незнакомыми буквами были подписи углём на флоосском наречии.

– Миросотворение… – пробормотал он, водя пальцами по хрупким старым страницам. Могу ли я этого касаться? Могу ли впускать неверное знание в свою душу?.. подскажи мне, пожалуйста, подскажи!.. юноша поднял растерянный взгляд, и уткнулся глазами в знакомую бутыль в самом дальнем уголке комода. Колба была полна тёмной жидкости, на дне её виднелся порошок. Лоренц протянул руку – стекло было чуть тёплым, словно вокруг не было холодного зимнего воздуха. Откупорил, понюхал, и закашлял от непривычного горького тошнотворного запаха.

Он заткнул колбу тряпьём и огляделся. На полу около матраса лежала такая же, но пустая; на стенках её виднелись ещё капли, словно опустошили её совсем недавно. Запах от открытой всего на мгновенье бутыли уже вовсю витал в воздухе. Скривившись от неприятного осадка горечи на языке, Лоренц сунул колбу под покрывало – быть может, хоть так вонь перестанет идти в комнату?.. нащупав под матрасом какую-то горку, он бережно положил чужую книгу на пол и принялся раскапывать кучу тряпья. Под набитой соломой подстилкой были свёрнутая тёмная ткань. Развернув её, Лоренц с изумлением узнал рубаху, штаны и что-то вроде капюшона со свешивающейся от него тряпкой. Закрыть лицо?.. он силился вспомнить человека, что говорил с полукровкой; Жан это был или нет? Но воспоминания затмились последним днём, и ничего, кроме светлой косы и белых слепых глаз, вспомнить он уже не мог. Тот слепец обронил пустую колбу; и у мёртвого фратейца она тоже была при себе. Почему они уносили их с собой? Почему сейчас в доме есть и пустая, и полная? А запах, запах такой, будто она отравит половину деревни, ежели останется открытой на дороге! Мысли перескакивали с одного на другое, пытаясь хоть как-то сложить цельную картину из разрозненных лоскутов. Впереди ещё три дня, пытался успокоить себя Лоренц; хотя, с другой стороны, разве ж он не выполнил своего долга и не нашёл уже убийцу Олафа? Его тело и так передадут в Мерфос, и не идёт больше срока. Он в изнеможении закрыл лицо ладонями. Я же просто поехал с отрядом в лагерь. Я просто должен был повести своё войско в бой, получить первый шрам, вернуться назад и вновь повидаться с семьёй. Ресницы его намокли. Мне всего лишь семнадцать лет. За последние три дня я пережил столько бед и горечи, сколько не сосчитать за всё отрочество. Делал бы всё это отец, если б нога его была здорова, и он поехал бы сюда сам? Покидал ли он вовсе жену так надолго, пока она ждала первенца?..

– За что, Всесветный, за что мне это? – прошептал он, вытерев щёки. – Неужели моя несправедливость к Эберту заслуживает такого наказания? Или я и вовсе жил не свою жизнь, и должен отдать ему всё своё прошлое, чтоб ты перестал на меня гневаться? Я не верил, не верил, что ты решаешь всё сам; и посмотри, к чему это привело?..

Взгляд снова упал на книгу, лежащую на полке. Всхлипнув последний раз, Лоренц тряхнул головой и снова коснулся страниц. Какой-то заботливый человек перевёл каждое написанное слово. Осторожно, чуть побаиваясь, юноша прочитал первые строки; его не поразило громом, он не упал без чувств и не лишился зрения. Недоверчиво перелистнув страницу, он уткнулся в такой знакомый уже символ звезды на горе.

– Что ты, – пробормотал он, проведя пальцами по лучам, – что ты такое?.. – взгляд скользнул на изрисованные страницы. «Как от встречи мужчины и женщины рождается ребёнок», – было написано углём над незнакомыми буквами, – «так и земля, встретившись с небом, родила всё сущее». Миросотворение… Лоренц отдёрнул пальцы от страниц. Читать еретические слова было омерзительно и страшно. Если и так Всесветный наказывает его за грехи и неверность, то что же будет теперь! Чёрная душа твоя, сказал Жан. Небеса не дадут родиться вновь. Небеса… небом клянусь… вздрогнув, Лоренц крепко зажмурился и открыл наугад страницу из середины.

– Лишённые жизни по своей воле не возвращаются в землю, – пробормотал он, водя пальцем по угольным мелким буквам, – а душа их не возносится к перерождению. Лишь служба во имя новой жизни может освободить его душу; калечить же тело ради сна, а не рождения, наказуемо вечным упокоением меж небом и землёй… что это за бред, – Лоренц нахмурился и, закрыв глаза, перевернул страницу.

– Сперва создано было женское тело, – шёпотом прочёл он, – и лишь после мужское; душа сперва вселилась в мужчину, и лишь после в женщину. Нет ничего ценнее женского начала, её первородной силы, что направляется мужским разумом. – Он перевернул сразу десяток страниц. – Чужие жертвы священны, не оскверняй их, хоть даже то враг твой. – Ещё десять страниц. – Как облака переходят с места на другое, так и душа перейдёт в иное тело после смерти.

Лоренц захлопнул книгу. Губы его дрожали. Жан говорил о перерождении. О небесах, что не примут неверных. «Он же ребёнок, как можно было б»… повесили через каждую версту. Пришли такие же, как ты. Сожгли всё. Убили всех.

Направь меня, прошу.

Медленно и глубоко вдыхая затхлый воздух, чтоб вновь не дать волю слезам, юноша потянулся положить книгу обратно на полку, но из её страниц выпал измятый листок. С недоверием и страхом он поднял его к глазам. На нём были те же мелкие угольные буквы, что и в книге.

– Зажги пламя, – прочёл он, – там, где он встречается с нею, и мы придём. Он встречается с нею...

Лоренц задумчиво оглядел пыльный сарайчик и вновь потянулся за чужой книгой. Вдали у управы горько завыла собака.