Кровные оковы

Глава 7. Гнев

– А ну давай, пошевеливайся! Хозяин где?

– Благородие не велел же в тот раз грузить, пока не придёт да не…

– Мы к Благородию или к тебе, ась? Видал вот это? Кажись, кое-кто повыше благородий твоих будет, а? Шевелись, сказал!

Лоренц сонно заморгал. Он читал чужую книгу до самых петухов, и с их криком наконец провалился в дремоту. Сновидений не было – только чернота, чьи-то тихие шепчущие голоса и холод вокруг. С удивлением он обнаружил покрывало, которым накрылся во сне от холодного ветра с выбитой двери.

– Кому оплату, тебе или хозяину?

– Я-т откель знаю? Я тут, что ли, решаю чего? Ты лошадей-то своих не впрягай, пока мы деньгу не получим!

Он потёр лицо и, опираясь на локти, осторожно поднялся на ноги. Книгу он сунул в комод и снова припорошил её смятой бумагой. Ещё не хватало, чтоб его увидели за этим занятием!.. сбросил покрывало вновь на кровать и осторожно прошёл к выходу. Сейчас, при свете дня, сарай не казался таким брошенным. На стенах висели полотенца, на полу хоть и раскиданы вещи, но довольно чисто, на столе стоял букет сухих ароматных цветов.

– О, пришёл наконец, гляньте на него!

– Чего тут устроили средь бела дня? – раздался наконец сердитый голос Юса. – Я вам что, носильщик? Где приказ? Кто платит?

Выйдя на улицу, Лоренц поёжился от промозглого зимнего ветра. Под ногами снова была белая снежная крупа, грозящая растаять к вечеру. Во дворе было неожиданно много народу: толпились солдаты, недовольно ржали кобылы, Юс сновал то туда, то сюда, командовал своими помощниками. В центре двора стояли две телеги, на которых росли кучи туго набитых мешков.

– Ваше Сиятельство, вы что ж, всю ночь там провели? – Юс недовольно обернулся к нему, услышав шаги. – Мар-то где? Он у нас за троих носил!

– Мар?.. а, да, – Лоренц слабо махнул рукой. – Ничего он вам больше не будет носить. Даже если отпустим, вряд ли сможет… уж было за что, поверьте. Что здесь происходит? Откуда прибыли?

– Ваше Сиятельство? – недоверчиво спросил молодой легионер, распрягающий лошадь. – Вы, никак, не узнаёте меня? Долго же вы здесь уже, – он широко улыбнулся и кивнул на повязку на плече.

– Музыкант? – понял Лоренц, оторвав тоскующий взгляд от такого знакомого и родного вепря. – С лагеря?

– Филипп, в честь вашего батюшки назвали, – парень поклонился. – Ребек-то мой так у головы и лежит, – вздохнул он, – но да мы и без того по ночам веселье устраиваем. А вы? – он заволновался. – Уже ходите? Как себя чувствуете? Что мне старшим-то передать? Где все наши? Когда обратно?

Лоренц покачал головой.

– Хожу, но, увы, недолго. К обеду уже, верно, придётся сесть. Остальные пока в лекарском доме, но… – он замешкался. Как лучше сказать обо всём, что случилось?.. – но и они тоже в дело пойти смогут нескоро. Как бы мы все хотели вернуться, – едва слышно добавил он. Филипп, виновато улыбнувшись, чуть кивнул.

– Как нам погрузят, можем вам рассказать последние новости. Кажется, вам будет интересно послушать, ась?

– Буду премного благодарен, – Лоренц чуть поклонился в ответ. – Жду вас в управе. Надеюсь, Его Благородие нас оттуда не прогонит, – он грустно усмехнулся.

Во дворе управы почти никого не было. С крыльца сходили несколько печальных женщин; позади стоял Юлек, такой же хмурый и несчастный, теребящий, как и всегда, свой замусоленный платок. Стол позади него был пуст.

– Где?.. – Лоренц кивнул в сторону стола. Юлек махнул рукой.

– В склепе. На рассвете в храме отслужили по нему… ужина не будет. Не нужно из этого делать событие. Ещё ж опять ваши прибыли… не приведи Всесветный ещё слухи какие растащат по своим лагерям. Эти ведь ещё, подвальные… всё в одно время свалилось, как так-то…

– Мудрое решение, – пробормотал юноша, сев на кресло у окна. – А что подвальные? Их не всех ещё опросили?

– Недовольны, – просто ответил Юлек. – И, вы уж извините меня, но успокаивать их вам. Не я эту кашу заварил.

– Осторожней, – тихо произнёс Лоренц, не отрывая взгляда от мутного стекла, за которым едва ли было видно улицу. – Я понимаю ваше недовольство, но следите за языком. Вы верно сказали когда-то про птичьи права.

В дверь почтительно постучали. Бедная уставшая Анешка, что осталась сразу без хозяйки и без любимого господина, побрела к крыльцу. На входе послышались недовольные голоса, она захлопнула дверь.

– ВашСиятельство, там к вам просят, впустить? – девушка высунулась из сеней. Лоренц коротко кивнул. В комнату зашли Филипп и Юс; последний направился к Юлеку – верно, что-то не так пошло с расчётами за зерно. Солдат же прошёл чуть ближе к креслу и низко поклонился.

– Я предлагал старшему к вам прийти, но он не с Мерфоса, я с ним так, для разнообразию увязался по знакомству, – признался он. – Вот меня и отправили к вам.

– Как же приятно увидеть кого-то с города, – прошептал Лоренц. – Садись. В кресло садись, не робей, – он улыбнулся. – И рассказывай.

– А что рассказывать… – Филипп, задумавшись, плюхнулся на кресло. На полу до него шла цепочка мокрых следов. – Мы прошли к мосту, когда холода окрепли. Фратейцы-то к ним не привыкшие, вот как. Если ждёте рассказов о подвигах, то их не будет, – он усмехнулся по-доброму. – Мы нашли только разброд и брошенные стоянки. Никого из тех четырёх тысяч не нашли. Основные силы ушли на юг пережидать зиму – вот поклясться готов, что видал их флаги сразу за маатанским мостом! Встретились с Ивкальгским приказом, берег весь очистили до самых горных хребтов. За столько-то времени… по вашим наводкам, к слову сказать, проходили после ещё второй и третий раз, – забеспокоился он. – Нагулянные полукровки теперь прячутся, их сами деревенские хотят выдать. Чужого видели единожды, сказался купцом, его конвоировали к границам. При себе было оружие и какие-то дурманящие настойки. Что ещё… распределили силы по восточной части берега, меняем патрульных каждые несколько дней. Воробей не проскочит, вот вам слово!

Лоренц почувствовал разочарование. Он так ждал своего первого похода, а он превратился в… в…

– А зачем же ещё стоите лагерем? – осторожно спросил он. – Думаешь, это деревням, которые вас снабжают зерном и сеном, на пользу идёт?

Филипп покачал головой.

– Фельдмаршал ведёт переговоры о переходе моста. Цена золотом велика для нас будет… а за услуги какие вполне могут пропустить. Когда разберутся с этим, пойдём южнее. Если сейчас народ распустить, то быстро по зиме уже не соберутся. Куда дешевле оставить всех на местах.

Лоренц кивнул.

– Я понимаю, что во главе стоят люди куда умнее нас, – он слабо улыбнулся. – Но не слыхал о причинах. Думал, что стоим только до боёв.

– Границы начали укреплять, – вдруг добавил Филипп, рассеянно рассматривая стены. – Не стоять же просто так. Мало что успеется, конечно, за зиму, но хоть подобие валов и смотровых башен получается ставить – народу-то много, рабочие руки есть. Давно пора было. Вы ж слышали, что два года назад было? Ивкальг же весь погорел. Давно было пора, вот как! – он хлопнул по подлокотнику.

– Вот как… – задумчиво повторил Лоренц. Он слыхал о пожаре, но не думал, что два года границы так и стояли пустые. Пойдут южнее, значится, когда закончатся переговоры… – ты, кажется, хорошо в этом понимаешь. Скажи, будет ли от меня польза хоть в лагере, если я вернусь таким… в таком состоянии? – он кивнул на трость.

– Без вас в нашем дворе бардак, – помедлив, признался Филипп. – Один пытается командовать от того, что служит дольше, другой – что самый старший, третий – что лично с вами якобы знаком был. Даже если вы сядете в шатре и выходить не будете, всяко порядка будет больше. А что не поедете на юг, так всё равно б не пропустили вас в первые ряды. Вы ж раньше не выезжали с дому, кто такой грех на себя возьмёт?

– Спасибо… – прошептал Лоренц. От этих слов внутри затеплилась надежда. Нужно лишь закончить начатое, и больше не ждать выздоровления, и сразу ехать обратно! Надо бы сойтись с остатками его солдат, которые так и сидели в лекарском доме: пусть знают, что скоро уж могут начинать собираться. Если не в бою, так в стройке от них всяко будет польза.

– А что ж вы говорили про деревни-то? – осенило вдруг музыканта. – Лето вроде тёплое было, неужели снова у нас неурожай?

– Что? Нет, зерна полно, только половина же порченного, – Сиятельство покачал головой. – Неужели ты забыл, отчего вообще мы поехали в степь?

Филипп смутился и почесал голову.

– Да я тут, да… подумал было, что опять земля пересохла и хлеба своего почти и нету. Не всегда ж избыток продают, сами знаете… но нет, не подвела она и разродилась, как могла. Что же, даже скоту не пойдёт?

– Даже… что ты сказал? – вскинул брови Лоренц.

Бедняга-легионер смутился ещё больше. Он, похоже, не привыкший был общаться с кем-то сильно выше него.

– Думал, что урожая нету, а он, оказывается, есть, да больной. Что не так, Ваше Сиятельство?

– Нет, нет… ничего, всё хорошо… – пробормотал он. Она не подвела и разродилась… она… где он встретится с нею… – спасибо тебе за вести. Обрадовал меня. Передай остальным, что приедем мы так быстро, как сможем. Господин Юлис к вам уже вернулся?

– Месяц назад, – кивнул Филипп. – Рассказал в подробностях, что произошло. Иржи-то торопился к лекарям с вами. Мы Кипрейку теперь по вопросам продовольствия стороной обходим, им же спалили всё. Сами, верно, на лебеде теперь… – он вздохнул. – У нас, кстати, всего трое монахов с ним. Пройти им вообще не дают. Сейчас, пока ждём… бездельные солдаты хуже разбойников, вот вам слово. Стараемся не выносить сор, но в ночные патрули уже добрая половина лагеря встаёт, вот как. Голова рвёт и мечет. Ещё, вон, в нескольких дворах командиров сейчас нет… что о вас передать, Ваше Сиятельство?

Лоренц промолчал. Что бы он сейчас смог пообещать? Нестерпимо хотелось вновь сесть на лошадь, взять меч в руки; но он мало верил воодушевляющей речи Филиппа. Что толку от командира, который не может встать со своим войском? Как там сказал тот верзила – что может быть хуже ребёнка в командовании? Только ребёнок-калека.

– Ничего не передавай, – наконец ответил он, уставившись в пол. – Скажи, что нездоров, но в тоске. Скажи, что желаю вернуться, но не знаю, когда смогу поехать верхом.

В дверь заколотили. Раздались недовольные мужские голоса; Юлек с Юсом, тихо переговаривавшиеся у лестницы наверх, разом рявкнули в сторону непрошеных гостей. Анешка, тоскливо вздохнув, посеменила открывать дверь.

– Извините, господин, мне, похоже, пора, – Филипп вновь виновато улыбнулся и, поднявшись с кресла, глубоко поклонился. – Я передам всё, как вы сказали. Помните, что мы вас ждём. Бегу, хорош колотить! – крикнул он и посмешил на выход. – Всё уже погрузили?

Староста поспешил за ним. Хоть через мутное стекло мало что было видно, но голоса и лошадиное ржание подсказывали, что телеги уже прямо во дворе, выехали от амбара и готовы выдвинуться в морозную степь. Лоренц неторопливо прошёл за ними; на рукавах у солдат был неизвестный ему бело-зелёный герб с лилией. Один Филипп выделялся вепрем на жёлтом поле. Кроме него не было на телегах ни одного знакомого лица. Дверь амбара вновь была нараспашку. Юс, недовольно проворчав что-то под нос, отправился его закрывать.

– Да ты что? – старший покачал головой. – Оба сразу… неспроста это, н-да. Оттого нас и не встретили сегодня? Ладно ещё матушка их, а Его Благородие-то с чего?

Один из помощников Юса, разговорившийся с солдатами после погрузки, развёл руками и тихо что-то сказал. Командир нахмурился.

– У вас тут есть хоть кто, кроме патрульных? Мне бы с Юлеком переговорить, может, пришлём кого на подмогу. Всё-таки ваша деревня не последнее место занимает в округе.

Лоренц прибавил шагу. Только бы получилось направить сюда хоть одно знамя…

– Что говоришь? Да ты что? Ваше Сиятельство, – военный обернулся и поклонился. – Он сказал, что вам передали управление на то время, что вы здесь?

– Да, Его Благородие пока не вступил в должность, – юноша кивнул в знак приветствия. – Прошу прощения, я услышал обрывки вашей беседы. Если получится выделить нам людей, то… – он замялся.

– Всё-таки нужны, – кивнул тот. – Я переговорю, как приеду. Не могу обещать, но постараюсь послать к вам хотя бы пятьдесят человек.

– Благодарю… – пробормотал Лоренц, глядя на седлавшего лошадь Филиппа. – Благодарю… буду ждать.

Впервые за всё время он наконец увидел, как открываются ворота на тракт. Сразу две телеги вывозят… Лоренц не сразу понял, что им просто не хочется лишний раз выезжать в холодную степь. Она, верно, уже вся покрыта этим мерзким растаявшим снегом – кони вязнут, телеги застревают, а путь и так не самый близкий. Где он встречается с нею… что это может быть? Смотровые отдали команду, и ворота сомкнулись за ушедшей колонной. Столько времени он потратил впустую этой ночью! В этой страшной книге не было ни намёка; как же ему теперь вымолить прощение после долгого чтения еретических слов?.. Где он с нею… как там сказал Филипп?..

– Вы что ж, Ваше Сиятельство, снова в гости собрались? – немного недовольно протянул Юс, увидав, что Лоренц рассеянно побрёл куда-то в сторону амбара. – Мар всё под стражей?

– Кажется, кто-то слишком уверился в своей значимости, – пробормотал юноша едва слышно. Юс насупился и, вздохнув, поклонился.

– Извините, господин, не обучен я, да и у нас редко кто останавливался выше Юлека, будь он неладен… извините.

– К вам хотели подойти чуть позже, – махнул рукой Лоренц, – по поводу найма этого Мара. И мне… я бы снова хотел побывать в его доме. Может быть, найду что-то, что может оказаться полезным.

– Проходите, конечно, – недовольно процедил тот. – Могу вам чем помочь?

– Где он встретится с нею? – выпалил Лоренц – и тут же больно сжал кулаки так, что ногти чуть не крови впились. Юс покосился на него.

– Что? Где… кабак, рынок, где ещё. Дом, если женаты. В храме часто родные видятся… а кто он-то, Ваше Сиятельство? – недоверчиво прищурился мужик.

– Кабак, значит, – пробормотал Лоренц. В ответах Юса было разумное зерно; возможно, он зря ищет подвох, и загадка намного проще, чем он думает? – Кабак… я к вам чуть позже наведаюсь, – он чуть кивнул и обернулся на дорогу, – благодарю.

– Будьте здоровы… – пробормотал Юс, не отрывая от него удивлённого взгляда. Лоренц похромал было к управе, но одумался и отправился в сторону таверны и храма. Пленник вряд ли ему что-то ответит после вчерашнего. Он сказал, что поджёг конюшни и выпустил скот; как это может быть связано? Это же он, он вчера сидел в степи у костра! Быть может, хотел навести панику, чтоб его не хватились? А в управу должны были отнести с подвалов вещи, найденные при нём. Пришлось снова остановиться и повертеть головой в разные стороны. Кабак и рынок, дом и храм… а если «она» – это и правда земля, как подумал Лоренц после беседы с Филиппом? Где люди встречаются с землёй?.. он вздохнул и направился-таки к управе. Даже если вещи ещё не принесли, можно попробовать задать ему вопросы о вчерашнем костре. Зажги пламя… где вообще человек встретится с землёй, если не на кладбище и не на пашнях?

– Видала, какая погодка-то? – шагавшая впереди женщина перехватила сноп сухих веточек и травы и поёжилась. – Надо будет скотину попрятать всю – того и гляди, буря начнётся.

Её спутница замедлилась и уставилась вверх.

– И правда, небосвод весь затянуло… – пробормотала она. – Я ещё не всё с грядок собрала, думала, время есть... вот как пить дать, заморозит он землю.

Лоренц замер. Женщины продолжили ворчать на погоду и ушли вперёд – видимо, срочно освобождать свои грядки. Земля, встретившись с небом, родила всё сущее… ну конечно! Он усиленно поковылял вперёд, к управе. Но где встречаются небеса с землёю, если не на горизонте? Он увидел во дворе Марту и чуть поморщился – беседовать о земном не хотелось; страстно желалось поскорей всё решить, и разжечь пламя, и получить людей с лагеря, и встретить, наконец, опасность лицом к лицу! Из управы начали выходить люди, просидевшие ночь в подвале – недовольные, не выспавшиеся, кто-то уже начал кашлять от холода темницы. Марту обступили бывшие пленники, и она едва успевала от них отмахиваться.

– Какой-то добряк вызвал моих ребят, чтоб посмотреть вашего болезного, – она отбилась всё-таки от толпы и засеменила за недовольным Лоренцем. – Да кто его разберёт, что он с ними сделает! Пошла, вот, сама. Я, Ваше Сиятельство, хотела ещё передать вам…

– Вы не вовремя, – коротко ответил тот. Знахарка вздохнула.

– Прошу прощения, господин. Я заходила с утра, но вас не было. Держите, – она протянула ему вчерашний кинжал. – Юлек должен был вам доложить.

– Да… – Лоренц забрал оружие. – И сам убийца уже признался. Почти сразу, как я передал нож. Спасибо за вашу работу.

Марта покачала головой и направилась в сторону лестниц в подвалы. На стуле у прохода лежали вещи Жана-Мара: те самые сапоги, по которым его забрали в камеру, затейливо сплетённый красный шнурок и блестящий новенький ключ с отломанной головкой. Горизонт… Лоренц потёр глаза и устало опустился на кресло. Как развести огонь на горизонте? Может, нужно дойти так далеко, как видно с деревни? Сейчас, по зиме, ой как не хотелось бы выходить за ограду. Фратейцы к холодам не привыкшие, сказал сегодня Филипп. Куда придут? Откуда придут?.. он покрутил в руках кинжал. Воспоминания о песчаном скакуне и окровавленной сабле больше не приходили; теперь образы были куда страшнее, с чахлым цветком в разломанной груди и немигающими серыми глазами. Вздрогнув, Лоренц опустил взгляд на выгравированный на рукояти холм со звездой.

Где небеса встретятся с землёю. Родила всё сущее. Что вообще Мар делал на заднем дворе храма?

– Там были следы костров, – прошептал он, чувствуя, как сердце его наполняется тревогой и страхом. – Холм и солнце… земля и небосвод…

Руки его задрожали. Какое удивительное безрассудство – давать знак иноверцам у стен храма!.. как легко было думать о встрече раньше, и как тяжело стало сейчас от мысли, что действительно придётся туда идти. Но что, что он сделает? Разве его не прикончат прямо там, увидав не того человека по знаку?

– Ваше Сиятельство? – со второго этажа спустился Юлек. – Принёс вам, вот… подумал, что может быть нужно, нда… – он протянул ему маленькую серебряную пряжку. – Вы же с ним хорошо сдружились, – тихо добавил он. – Как уедете, вспоминайте, пожалуйста, его в молитвах.

Лоренц поднял на него взгляд. Лицо старосты было жалобным и каким-то смирившимся.

– Спасибо, – прошептал Лоренц. – Всенепременно, – он сжал пряжку в кулаке. – Вы можете помочь.

Юлек хлопнул глазами.

– Как, господин? Вам же Мар вчера ничего, вроде, не сказал? Или нашли-таки? – ахнул он.

Сиятельство покачал головой.

– Мне нужны люди. Много. Офицер, который приезжал сегодня с фуражом, пообещал нам пятьдесят человек с лагеря. Они перейдут под ваше командование вместе с караульными. А перед тем мне нужны все свободные постовые. Отдадите приказ?

– Так точно, – кивнул он. – Куда отправить?

Лоренц взглянул снова в окно. При взгляде на амбар у него появилась мысль, что, вероятно, сможет ему помочь.

– К Юсу, – тихо ответил он. – Я тоже подойду. Ступайте.

Юлек вздохнул, поклонился и отправился наружу – ловить караульных. Лоренц отправился за ним на улицу. Он попробовал пройти без трости – хромота стала ощутимей, но идти он, на удивление, всё же смог. Уж если он на встречу с фратейцем придёт с костылём, это точно вызовет ненужные вопросы… позади из управы раздалось знакомое цоканье языком – это, верно, Марта уже вышла с подвалов и недовольна.

– Вы позволите?.. – она подошла чуть ближе. Лоренц покачал головой. – Я его осмотрела, и…

– Позже, – отрезал он. – Если не умирает, то ничего срочного нет.

– Грозится покончить с собой, – грустно ответила знахарка. – Говорит, что переродится и отомстит нам в следующей жизни.

– Вот как, – усмехнулся он, не снижая скорости шага. – Передай ему, что никто не проведёт по нему службу, и он будет навечно упокоен меж небом и землёй. Передай, не бойся. Скажи ему, что мы всё знаем.

Недоверчиво нахмурившись, Марта пробормотала извинения и побрела назад. Лоренц было успокоился от понимания, что Мар не сможет исполнить свою угрозу, как вздрогнул и зашептал молитву, прижав пальцы к переносице. Как он мог поверить, что южные боги действительно могут иметь силу?! Как мог воспринять угрозу новой жизни, как должное?!.. Обрадовался, что не проведут службу… надо было радоваться, что Мар заблуждается и будет вечно за ересь мучиться на небесной дыбе под взглядами покойных стражей!..

– Я поклялся отстроить тебе моленную, – горячо прошептал он в ладонь, – и я сделаю это, сделаю, не обманываю! Не гневайся на меня, прошу! Я исправлю, я всё исправлю! Всё, что в моих силах, ежели то в твоей воле, – по щеке вновь покатилась слеза. Где твоё мужество, хотел было он спросить у себя, с которым ты пускался в богопротивные беседы со своими учителями? Как только прошло лёгкое время, ты сразу уверовал без сомнений?..

Хоть на этот раз амбар был закрыт. Владельца тоже видно не было – верно, сидит дома по такому-то холоду. Идти было тяжело, больная нога то и дело поскальзывалась на снежной крупе. Только увидав наконец тот самый сарай, Лоренц опёрся на стену и тяжело задышал. Как бы не слечь снова после таких походов… дверь была услужливо прислонена к стене, а внутри вовсю гулял ветер. Воровато оглядевшись, будто кто-то посмел бы обвинить его в краже, юноша зашёл внутрь и направился к кровати. Дёрнулся было к комоду с той самой книгой, но вовремя остановил руку, снова зашептав слова извинений. Глубоко вздохнув, Лоренц сунулся под матрас и вынул оттуда тот самый ком одежды с закрытым лицом. Пальцы коснулись бутылки с мерзким запахом; он обхватил стекло, но, подумав, оставил её на месте. Странно будет задавать вопросы; Мар ведь прекрасно знал, зачем она нужна.

Постовые снаружи уже его ждали. Кто-то явно нервничал, переминался с ноги на ногу и теребил клинок на поясе; другие стояли нарочито уверенно и посмеивались над младшими. Когда Лоренц встал перед ними, опираясь на стену и держа в руке тряпичный ком, они замолчали. Юноша прокашлялся и прикрыл глаза.

– Сегодня, пожалуй, день, которого вы вряд ли ждали, отправляясь на службу в стражники, – начал он. – Есть шансы, что мы выйдем сегодня на тех, кто нападал на деревенских. И мне потребуется ваша помощь. Промедление и ожидание легиона может привести к новым смертям среди мирных.

Караульные зашептались. Лоренц ударил по стене; шёпот мгновенно стих.

– Я понял, что за знак показывал им Мар, – продолжил он уже увереннее: мужчины слушали его внимательно и почтительно. – Не могу обещать, что всё выйдет удачно. Но, если они всё же придут… сначала я должен буду с ними поговорить. Один.

– А мы? – недоверчиво спросил постовой с первого ряда. Юноша, помедлив, вздохнул.

– Вы должны будете стоять недалеко, так, чтоб вас никто не заметил. Чтоб по моему знаку сразу же прибыть на место. У меня не будет с собой оружия, кроме кинжала, что я забрал у Мара. Не медлите, прошу вас.

– Куда? – коротко спросил самый старший на вид с первого ряда. Лоренц сжал одежду.

– К храму, – велел он. – Я могу отстать. Мне ещё тяжело ходить. Идите к храму и останьтесь в его дворе. Вперёд.

Стоя на месте, он наблюдал строевой шаг постовых, и сердце его уходило в пятки с каждым ударом сапог о дорогу. Не слишком ли заигрался я в командира, тяжело подумалось ему; а если и здесь нас всех тоже подстерегает опасность? С чего я вообще взял, что там будет всего пара-тройка людей?.. с тяжёлой душой Сиятельство наконец направился вслед за караулом. Однако, если получится помочь деревне, то, верно, это дело будет засчитано куда выше, чем ведение войск. Каждый шаг ноги отдавал болью в бедре и спине, без трости было мучительно тяжело. Куда я иду, Всесветный, скажи мне – на подвиг, достойный тех самых сказок для сестёр, или на смерть от неверных? Лоренц опустил руку в складки карманов на поясе и нащупал что-то; вынув руку, он с изумлением узнал платок Катарины, который так и носил с тех пор с собой.

– Я вернусь, – рассеянно повторил он, поцеловав ткань. – Обязательно вернусь.

Бледные щёки, заплаканные веснушки. Он пытался вспомнить образ, но память перескакивала со спадающей на пол потрёпанной льняной сорочки на дорогое кружево и сдержанную улыбку. За что, за что они так похожи! Аннет уже, верно, вышла замуж. Должна была. Вряд ли решилась его ослушаться. Ладони его вспотели. Кто-то другой теперь снимает эту сорочку, и гладит её растрёпанные локоны, и целует перед сном. Я вернусь… зачем же передала своё послание через кузнеца? Зачем, зачем решила мучить его? Сможет ли Катарина простить его за все эти мысли?..

Люди вокруг уважительно расступались перед шагающими впереди караульными, провожая сочувственным взглядом хромающего за ними Лоренца. Башня храма маячила впереди всё ближе; вот уже по правую руку видно те заброшенные шатры и прилавки. Сердце уже так привычно защемило. Стоило всего лишь один раз свернуть раньше. А если бы он действительно дошёл бы до конюшен вчера? Не знал бы ни про Фрола, ни про Мара… может быть, всё-таки есть божья воля на то, чтоб он смог всё разрешить?..

– Где нам лучше разместиться, ВашСиятельство? – это был знакомый уже патрульный, который ловил вчера свиней по главной дороге. Лоренц огляделся.

– Я буду на заднем дворе. Не могу сказать, куда они придут – сюда же или в овраг. В прошлый раз, когда на них наткнулся мой оруженосец, они встретились прямо у храма, – горько произнёс он, – и никто, никто не заметил!

Старший чуть кашлянул.

– Мы можем остаться здесь, со стороны дороги. Если Ваше Сиятельство будет рядом, так услышим. Если пойдёте вниз, то будет дежурить человек на дворе. Вам чем помочь, может?

– Да… да, – прошептал Лоренц, вглядываясь в овраг позади храма. – Мне нужно дерево. И горящая свеча после.

Для костра он выбрал один из тех следов, что уже был на пожухлой траве. Караульные приволокли ему охапку хвороста с храмового сарая – даже, пожалуй, многовато для одного опознавательного огня. Поднеся к нему пламя свечи, Лоренц отрешённо глядел, как занимаются тонкие ветки. Придут ли они днём? Как долго надо будет ждать?.. опомнившись, он развернул тряпки из дома Мара. Они неприятно пахли затхлым сараем и чужим потом; раздеваться он не рискнул, и надел чужую рубаху прямо поверх своей. Ткань, свешивающаяся с капюшона, скрывала всё лицо, кроме глаз.

– Эй, ребзя, тут… а, это вы, ВашСиятельство, – нервно выдохнул старший, заглянувший на задний двор. – Перепугали совсем. Мы на месте, ждём знака. Ежели будете в овраге, поднимите левую руку, она-де вроде здоровая у вас. Мы увидим и придём.

Лоренц кивнул. У костра было тепло, снежинки на сухой траве быстро растаяли, и замёрзшие пальцы отогрелись у языков пламени. Он то и дело поглядывал в овраг, в ту сторону, где был костёр, и муравейник, и тело с объеденным лицом. Сердце билось быстро-быстро, руки дрожали всё сильнее. Он ведь никогда людям в глаза не лгал; получится ли обмануть чужака и выведать их цели? Лишь заметив наконец движение над небольшим холмом в степи, Лоренц наконец почувствовал какое-то оцепенение. Пальцы прекратили трястись, и сердце словно остановилось.

Я не могу остаться здесь, сказал он себе. Не могу подвергать опасности деревенских. Я должен спуститься.

Без трости путь вниз по склону занял куда больше времени. К моменту, когда юноша ступил на твёрдую землю, фигура в коричневой рубахе подошла уже к тому самому муравейнику. Лицо показалось Лоренцу знакомым; он вспомнил, что, кажется, именно его видел тогда ночью с Маром.

Чужак негромко рассмеялся и спросил что-то на своём языке. Лоренц только покачал головой.

– Не запомнить, дурак? – с таким же хрипловатым говором спросил тот. – Много времени уже пройти. Почему хромать?

– Ногу намедни свернул, – неуверенно ответил Лоренц. Говорить, как простолюдин, было непривычно. Он пытался вспомнить голос Мара; кажется, чуть ниже и отрывистей. Или он только в камере так говорил?..

Чужак кивнул.

– Никто не видеть? Зачем звать? Уже всё кончиться?

– Да, кончилось, – юноша запоздало сообразил, что вопрос был про ту мерзко пахнущую жижу в бутылке.

– Хорошо, – улыбнулся фратеец. У него лицо было открыто. Лоренц неуверенно заглянул ему в глаза. Нет, не белые, тёмные, как и выбившиеся из-под платка на голове волосы. – Старательный. Затея сработать, ключ у тебя?

– Ключ?.. – юноша подошёл чуть ближе, со всех сил стараясь не хромать. Заметен ли он будет с храмового двора?..

– Амбарный, дурак, – чужак сплюнул. – Ты говорить, что стало сложно пройти внутрь. Хотеть беспорядок, чтоб украсть и сделать себе. Всё получаться?

Лоренц замер. Так вот что он лил в степи!.. так это Мар выкрал ключ у Юлека, а не уронила невнимательная Анешка!.. и именно его принесли с личными вещами…

– Да, получилось, – осторожно ответил он. – У меня.

– Хорошо, – чужак снова улыбнулся и сунул руку в сумку, висящую у него на поясе. – Когда приехать в следующий раз за хлебом? Успеть? – он протянул Лоренцу такую же бутыль, заполненную до верху плохо размешанной грязного цвета жидкостью.

– Приезжали сегодня, – юноша взял колбу и осторожно поместил её в карманы. – Забрали две телеги. Скоро должны с деревень новый подвести.

– Только вояки? – нахмурился смуглый. – Купцы нет? Ладно… постараться. Нам чистого зерна не надо.

«Чистого зерна?» – вздрогнул Лоренц. – «Пройти внутрь амбара… когда приедут в следующий раз… неужели он делал что-то с хлебом? Неужели вот эту самую бутыль… и на него?»

– Так купцы ведь к вам потом едут, – осторожно спросил он. – Зачем их ждать?

– Дурак, – повторил фратеец, поёжившись от мокрого ветра. – Наши купцы принести деньги в казну. А больной хлеб дать право стоять по эта сторона. Поторопиться. Зима идти, скоро мочь выехать за едой.

– Дать право стоять по эта сторона, значит.

Лоренц прищурился и медленно поднял левую руку.

– Так это из-за вас, тварей, опять началась война, – размеренно сказал он он. – Вы своих детей не жалели, чтоб можно было против нас пойти? А как же святость младенцев, почитание первородной женской силы?

Фратеец отшатнулся.

– Ты не Мар! – воскликнул он и выхватил саблю, висящую на поясе. – Почему прийти?!

– С тобой, паскудой, встретиться, – прорычал юноша, бросил заполненную ядом бутылку к его ногам и схватил правой рукой рукоять чужого кинжала. Отскочив от пролитой на землю жидкости из бутылки, смуглый обошёл муравейник с другой стороны, целя саблей Лоренцу в переносицу.

– Как понять? – прохрипел он, не переставая обходить соперника кругом. – Мар рассказать?

– Нет, – прошептал Лоренц. – Я прочитал вашу мерзкую книгу. Я всё понял сам. Где остальные? Я видел ещё одного. Слепца. Где он?

– Нельзя поминать его, – прошипел южанин. – Или он прийти, прийти за тобой! Дымом заклубиться, ветром примчаться! Не поминать жреца!

– Так у вас здесь не простые люди, а? – Сиятельство отступил на пару шагов. Ну где же, где же караульные, когда они так нужны! – А кто ещё? Неужели с повеления властей пошли на такое?

– Не повеление, но добрая воля, – рыкнул фратеец. Он подбирался всё ближе, опасное острие маячило уже в какой-то сажени от глаз Лоренца. – Кто ты? Где Мар?

Лоренц умиротворённо улыбнулся, увидав наконец спускающихся по склону людей, и сделал ещё один шаг назад

– Мар в темнице управы, – ответил юноша. – Он не сдал вас. Но сказал достаточно, чтоб я понял, что нужно искать. Мару порвали руки на дыбе. Мар больше сюда не придёт, – он вновь улыбнулся и сжал рукоять кинжала. – И ты тоже, – шёпотом добавил он.

Чужак обернулся на нарастающий шум позади, рявкнул что-то на своём лающем наречии и, махнув саблей, бросился в степь.

– Держите его! – крикнул Лоренц, срывая с себя пропахшие тряпки. Раздался топот десятков ног, мимо промчалась не меньше дюжины караульных. Лишь бы хватило им сил одолеть всех, кто прятался за тем холмом! Он спешил вперёд, ковылял своей негнущейся ногой, спотыкался о камни, но оставался далеко позади. Раздались крики, свои и чужие, проклятья и удары, звон лезвий и истеричный смех. Лоренц закрыл ладонями лицо и увидал в темноте кровавое лезвие сабли в Кипрейке. Если хоть кто-то из караульных будет отравлен… нет, нет, бог на их стороне, они смогут его одолеть! Так не хватало под рукой этой надоевшей уже трости. Он ковылял вперёд, слёзы текли по его щекам, нога почти уже не сгибалась. Раздался незнакомый голос на чужом наречии, удары, хрипы и падение.

– Не убивайте!.. – едва успел воскликнуть Лоренц, падая на ладони. Какая же холодная земля. – Он нам нужен живой!

Снова свист воздуха, снова звон и пинок. Возня далеко вдали приближалась к нему. Ударов больше не было.

Сверху опустилась ладонь.

– Позвольте помочь, ВашСиятельство.

Чьи-то сильные руки неуклюже, но осторожно подняли его на ноги и чуть встряхнули. Смуглый чужак в коричневой рубахе был связан, его держали четверо караульных. На ногах были глубокие порезы, он еле стоял. Вывести из строя. Ударить по ногам или руке, в которой держит оружие… а постовые не так просты, как кажутся на первый взгляд. Лоренц отдышался. Ему было бы стыдно за падение, если б он не выбросил трость только сегодня днём.

– Был второй? – прохрипел он, отряхивая поцарапанные ладони. – Я слышал…

– Был, сущий мальчишка, да нет больше, – хмуро отозвался один из мужчин. – Я на возраст не смотрю, если на меня с оружием идут.

– Грешники, – прошипел фратеец, дёрнувшись из чужих рук, – нельзя детей трогать, небеса не велеть!

Один из держащих его мужиков коротко ударил его по пояснице.

– А у нас не велено ножи в руки брать, если ты малолетка, – бросил он, снова заломив его запястье.

Лоренц почувствовал, как ослабли его колени. Казалось, ещё мгновение – и он рухнет прямо здесь, на замёрзшую пожухлую траву.

– Осмотрите мертвеца, – тихо велел он, – вещи несите в управу. Этого… – он скривился, – в подвалы по соседству с Маром. Нужно с ним поговорить.

– Грешники, – повторил тот и плюнул на землю.

– И ты, – Лоренц махнул в сторону самого молодого постового, – помоги мне дойти.

Путь обратно занял куда больше времени. Толпа пошла в обход храма, чтоб не подниматься по склону оврага. Чужаку стоило отдать должное – он держался достойно, с прямой спиной, не снижая шаг и не выпрашивая пощады. Только тихо шипел на каждое упоминание своего мёртвого спутника. По правую руку сначала выросли стены сараев на склоне, затем появился хлипкий забор, едва держащийся на осыпавшейся с холма земле. Когда овраг сравнялся наконец со степью, выросла серьёзная ограда каменной кладки.

– А ну открывайте! – постовые заколотили в ворота. – Сиятельство с важным гостем пришёл!

– Какое, к лешему, сиятель… а, это вы, – смотровое окошко захлопнулось, раздался скрип вала, и ворота тяжело открылись. – С оврага, что ли? Вы ж, вроде, не выходили с конниками-то?

– С дороги ушёл, – велел самый рослый караульный, отодвигая стражника от ворот, – не видишь что ль, не одни идём.

Постовые зашумели. Южанин продолжал тихо что-то бормотать и поджимать губы на каждый недовольный взгляд Лоренца. Паренёк, который вёл Сиятельство под руку, только плевался и бормотал проклятья, ловя взор чужака.

У входа в темницы с обратной стороны управы была только Анешка, которая, чуть всхлипывая, сметала остатки осыпавшихся листьев с дороги. Увидав смуглого пленника, она охнула, коснулась переносицы и тихонько зашептала слова молитвы. А ведь Юлек прав был, подумалось вдруг Лоренцу, что до прибытия раненых с лагеря они жили куда спокойней. Не знали, правда, что происходит вокруг; но ни стычек с чужаками, ни допросов, ни обысков домов не было.

– Давай, проходи, – охранник толкнул гордо шедшего фратейца коленом в спину, – не на что тут глазеть. Пшёл, пшёл, говорю! Знаю, что по-нашему разумеешь.

Тот только снова прошипел что-то в ответ, словно змея, и шагнул на тёмную лестницу. Камеры были почти свободные: сидели несколько недовольных со вчерашних обысков, которые вздумали подраться с караулом, да какой-то молодой парень с испачканным лицом – воришка, похоже. В самой дальней комнатушке был Мар, но до него дойти не удалось.

– Куда его, Ваше Сиятельство? – обернулся к Лоренцу первый в цепочке. – Вы вроде его к пекарю велели?

– Нет… нет, – рассеянно ответил юноша, оглядываясь по сторонам. – Давайте-ка его в ту камеру, где вчера беседовали с Маром. А то ведь не заговорит иначе.

– Что ты с ним сделать? – прохрипел фратеец. – Он жить?

Сиятельство покачал головой.

– Боюсь, вопросы здесь задаёшь не ты. Вяжите его, – голос его был на удивление равнодушным. – Ты хорошо показал себя по пути. Может быть, расскажешь всё сам?

– Вы грешны, грешны! – не унимался чужак, пока на его запястьях закрывали кандалы. – Ничего, ничего не сказать вам, пока вы не покаяться!

– Как ты можешь говорить о покаянии, – прошипел Лоренц, вставая над дыбой, – если сам признал, что вы травили своих сирот! Разве кто-то был за то наказан? Что твои святые небеса говорят на такое?!

Цепи вокруг лодыжек замкнулись. Караульный, что вчера стоял в этой же камере, скучающе посмотрел на Сиятельство.

– Начинаем, господин?

– Остальные путь выйдут вон, – велел Лоренц. – Это вам не представление. Давайте, идите, шевелитесь!

Народ, зашумев, пошёл прочь. Кто-то пытался остаться около решёток, но его снесла толпа, шагающая на улицу. Лоренц отошёл к стене и отвернулся.

– Чего ты хотеть знать, имперец? – прохрипел южанин. – Я знать, что это.

– За что вы убили младшего старосту? – прошептал юноша, сжав до боли кулаки. – Почему не пощадили? Он ведь тоже ребёнок!..

– Мы его не трогать.

– Лжёшь, – уже так привычно и спокойно отозвался Лоренц.

– Мы не мочь его убить, – возразил чужак. – Мы не трогать ребёнка и женщин. Ты сказать, что читать. Что знать. Зачем спрашивать, если сам знать?

Юноша медленно вздохнул.

– Потому что здесь убивали и женщин, и детей. Потому что ты сказал, что вы травили своих сирот ради повода перейти мост. Потому что я не верю, что вы честно следуете своим заветам. Давайте начнём, пожалуй. Я спрошу снова. За что вы убили младшего старосту?

– Мы не трогать ребёнка! – успел крикнуть он перед тем, как знакомо и мерзко заскрипели ручки валов. – Мы не мочь… – простонал он от боли, – не мочь!..

– Что вам сделала девка с мельницы? – так же равнодушно продолжил Лоренц, не поворачиваясь к дыбе. – Мне сказали, что её тело нашли в подвале с крысами. Что вы отрезали ей язык, чтоб она не могла попросить помощи.

– Мы не трогать женщину! – заскулил он, – не трогать, не трогать! Женщины быть святы, женское тело быть свято, нельзя трогать женщину! Прекратить это!

Лоренц промолчал. Если вчера скрип дыбы и мягкий треск разрывавшегося мяса будил в нём тошноту, то всё, чего он хотел сейчас – чтоб этот лгун молчал на все вопросы, караульный крутил вал, и фратеец был разорван на сотню частей. И его останки будут есть крысы, и их закопают в рогозе у болота, и сердце его скормят воронам и засыплют сухими цветами.

– Мы не мочь, не мочь, клясться тебе! – пленный сорвался на хриплый отчаянный крик. – Кляться, пожалуйста! Мы нападать на мужчин, на ваших мужчин, признать это! Но мы не мочь!..

– Поклянись небом, – спокойно ответил Лоренц. – Землёй поклянись. Поклянись, что не переродиться тебе после кончины, если сейчас ты говоришь неправду. Матерью родной поклянись.

Караульный остановился.

– Клясться! – прошептал фратеец, переводя дух. – Вечно мне быть не упокоенным и не возрождённым, если врать сейчас! Мы не трогать детей и девушек!

– А Мар? – Сиятельство почувствовал, как у него задрожали пальцы. – Он ведь не сразу верил в то же. Может ли он?..

Позади раздался смешок. Лоренц обернулся; распростёртый на дыбе южанин, широко улыбаясь, качал головой. Щёки его были бледны – насколько могла побледнеть смуглая кожа.

– Нет… Мар отчаянный человек. Мар верный последователь, – прошептал он. – Он бороться с ересью, как наши жрецы. Он доказать свою верность своими поступками. Он не мочь.

– Как наши жрецы, говоришь… – задумчиво пробормотал юноша. – Так где, говоришь, слепец?

Пленник широко раскрыл глаза в ужасе.

– Не поминать, не поминать жреца! Он прийти, прийти к тебе, сжечь всё, принести в жертву свои и чужие! Не поминать!

Лоренц покачал головой.

– Если ты его так боишься, то зачем взял с собою?

Фратеец дёрнулся было, но постовой дёрнул вал, и он, обессилев от боли в руках, повис на верёвках.

– Не его я бояться, – прошептал он, – а сил, что стоять за ним. Нельзя гневить его. Клясться, клясться тебе в этом. Он верен, верен силам. Он тоже не мочь вредить детям. Верен.

Сиятельство устало потёр лицо ладонями. В глазах пленника не было страха или злобы, пока он говорил про своего спутника. А эту отчаянную страсть, что светилась в его взоре, Лоренц видел только на проповедях господина Юлиса да в редких разговорах солдат.

– …я верю тебе, – наконец сказал он. – Но мне нужно узнать ещё кое-что. Где все остальные? Вас ведь не двое здесь.

– Я не говорить грешникам, – плюнул южанин.

– Жаль, – прошептал Лоренц. – Приступайте, пожалуйста.

Раздался знакомый тяжёлый скрип. Чужак заскулил.

– А теперь? Теперь скажешь? – Лоренц подошёл чуть ближе. – Мы никуда не торопимся. Всё самое плохое уже случилось, – горько добавил он. – И с тобой мы проведём столько времени, сколько будет нужно.

– Не говорить, не говорить грешникам! – сорванным голосом крикнул пленник. – Делать с телом, что хотеть, всё равно я…

Сиятельство вздохнул.

– Знаешь, после чего перестал перечить Мар? Ему напомнили, что по нему никто не отслужит погребальные обряды. И его душа – как вы говорите? – навечно упокоится меж небом и землёй. И не будет новой жизни, и не продолжит он своё дело. Как понимаешь, с тобой будет то же самое.

– Грешники… – слабо прошептал фратеец. – Ты знать, знать всё? Ты ведь тоже верить?

– Я не… – Лоренц осёкся, поймав на себе взгляд караульного. – Мы веруем во Всесветного. Он во мне, в тебе, в этом зале, – заученно прошептал он. – И это вы грешники, если не признаёте его власть. Никто не может родиться снова после смерти. Я попаду в его владения, и буду вечность жить в военном лагере со своей любимой. А ты, – он коснулся вала, – будешь в столетней агонии на небесной виселице за ересь. Так что освободи себя от греха, ответь нам на все наши вопросы, и сможешь искупить всё, что натворил. Мы уже справились с еретиками в нашем государстве. Справимся и с вашими.

– Никогда, – прошептал чужак, – никогда…

– Продолжайте, – негромко велел Лоренц. Постовой с тоскливым лицом потянул за рукоять и негромко кашлянул в кулак.

– В домах, в домах! – хрипло закричал смуглый. – За домами по сторону сердца! Степь… холм за домом с живыми мертвецами!..

По сторону сердца?.. по левую руку от входа… живые мертвецы… оспенные кварталы!

– Сколько вас? – властно спросил юноша. – Не считая тебя и убитого.

– Четыре… четыре, – слабо прошептал южанин. – Четыре в холмах за домами в степи.

– Хорошо… – Лоренц жестом показал караульному, чтоб тот отошёл. – Я рад, что мы нашли общий язык. Отвечай правду, и тебя и пальцем не тронут больше. Та жидкость в бутылках, которую вы передавали Мару – что это? Что он делал с хлебом?

Фратеец чуть усмехнулся. На бледном лице с кровавыми глазами его улыбка выглядела чуждой и страшной.

– Это боль, – прошептал он. – Чистая боль человеческая. Ты же сказать, что мы травить сирот. Ты же всё понимать. Мы не знать, куда пойдёт ваше зерно. Нам жаль их. Это для вас, всё для вас. Мар давно стараться. И не только он. Отчаянный человек… – он закашлял. – Так часто… когда привезти ещё зерна с деревень? Первое чистое быть.

– Боль человеческая… – растерянно повторил Лоренц едва слышно. Первое чистое… вспышками появились в его голове новенький ключ, и удивлённый Юс с открытым амбаром, и пожар в конюшнях. Я поджёг, я выпустил скотину. Не скажу, зачем. Печать или деньги… забрали две телеги… он замер.

– Оставьте его, – прошептал юноша. – Не снимайте, оставьте одного и дежурьте у входа. Я должен идти. Должен, должен успеть!.. – он подорвался к выходу так быстро, как только могла шагать его больная нога. Дверь в решётке, поворот в коридоры, мерные капли с потолка и подмороженные лужи на полу. Ох, лишь бы не упасть! Выбежав с лестницы наверх, Лоренц остановился отдышаться и огляделся. До конюшен он не дойдёт… по улице шагал один из постовых, который остался без дела.

– Эй! – крикнул Лоренц, хромая к нему. – Мне нужна лошадь, сие же мгновение! – рявкнул он. – Бегом!

Караульный скептично посмотрел на его ногу.

– Вы уверены, ВашСиятельство? – осторожно спросил он. – Сможете усидеть?

– Я тебе что сказал?! – прорычал тот, схватив его за грудь, – я тебя воспитывать просил?! Приведи мне лошадь! Я должен успеть… – он обессиленно отпустил постового.

Стражник покачал головой и припустил по дороге вглубь деревни. Лоренцдаже ещё не отдышался, как к нему бодрой рысью уже скакала осёдланная лошадь. В сердце так знакомо защемило.

– Откройте ворота… – слабо пробормотал он, перекидывая через седло больную ногу. – Откройте! – прикрикнул юноша, сжав в кулаках поводья. Раздался знакомый скрип петель, и из голой степи на дорогу ворвался резкий сухой воздух. Зажмурив от мороза мигом заслезившиеся глаза, Лоренц пришпорил кобылу и помчался вперёд. И холодный зимний ветер, и лёгкость лошадиного бега, и платок с вепрем, и пустая склянка. В голове смешалось всё, что увидал за последние два дня, и единственное, на что он ещё смел надеяться – что получится нагнать фураж до того, как отравленный хлеб выгрузят в лагере.