«И если должен пасть в бою я,
Мои братья, что сражаются вместе со мной,
Возьмут мою лошадь, доспех и оружие,
Расскажут моей семье, как я погиб.
Ну а пока я силён — я буду сражаться за правду,
И все, кто стоит на пути — умрут от моего клинка.»
— «Воины мира».
Мы выбрались втроём. Дезертировали? Нет. Сбежали от неминуемой смерти. В тот самый момент, когда к лагерю подошла гаэльская пехота, чтобы добить оставшихся и праздновать победу над армией Кигана ап Конайлли, так глупо проворонившей собственную гибель.
Я был растерян и подавлен. Честно говоря, я не знал, что делать дальше. Без армии, без крова, без союзников, в чужой стране на краю мира. Брианна ап Аргайл выглядела уставшей и измученной, но старалась держать себя с достоинством, присущим королевскому роду. А вот её верный спутник, Осви ап Глаин, был ранен в живот, и я видел, что он не жилец. Он выглядел паршиво: бледный, с сухими растрескавшимися губами, с кровавыми прожилками на глазах. Его наспех сделанная повязка постоянно мокла и скверно пахла, и он сам понимал, что смерть на подходе. Осви пока держался в седле, но я видел, каких неимоверных усилий ему это стоило.
Лошадей мы поймали недалеко от лагеря, не своих, конечно. Мне достался вороной мерин с белым пятном на лбу, причём чужое седло нещадно мозолило задницу. Я назвал коня Ветерком, но ему было без разницы, и он не отзывался на новое имя.
Мы отправились на запад. Я сперва предложил догонять короля, чтоб присоединиться к нему, но Брианна была непреклонна. В конце концов, я уступил, понимая, что без её опыта мне не выжить здесь поздней осенью. На все мои вопросы по поводу нашего пункта назначения она отвечала крайне расплывчато, и я решил, будь что будет. Мне хотелось ей доверять, хоть я и не привык подчиняться женщине.
Слава Господу, что мерзкая промозглая сырая погода сменилась на чуть менее мерзкую. Сильный ветер дул, не прекращая, но хотя бы солнце больше не скрывалось за пеленой тумана или дождя.
Мы шли до тех пор, пока Осви не начинал падать из седла. Нас некоторое время преследовали всадники Гибрухта, но они лишь пару раз показались на вершине холма вдалеке, а потом отстали. Без Осви мы бы двигались гораздо быстрее, но я чувствовал, что бросать его будет неправильно. Но с каждым днём ему становилось всё хуже и хуже. Да и нам с Брианной ночёвки под открытым небом и скудный паёк из сухарей и вяленой говядины здоровья не добавляли.
На третий день после нашего бегства Осви заявил, что больше не может идти с нами.
— Я умираю, — сказал он.
Мы остановились у небольшого ручья, что нёс свои воды куда-то на запад. Пологий глинистый берег зарос низкими ивами, с которых уже облетела листва, и мы спустились к воде, чтобы напоить лошадей и наполнить бурдюки.
Осви сел на холодную влажную землю рядом с ивой и прислонился к стволу. Он смотрел на бегущий ручей сквозь полуприкрытые ресницы. Брианна села на корточки рядом с ним и взяла его за руку. Я стоял чуть поодаль, обтирая своего мерина пучком сухой травы.
— Госпожа, — попытался улыбнуться воин, но лицо исказила гримаса боли.
— Молчи, Осви, — сказала она.
Я заметил в её глазах отблески слёз. Гаэл левой рукой прикоснулся к ране, поморщился, посмотрел на пальцы. На пальцах была кровь, рана снова открылась.
— Расскажи моей семье, как я сражался за тебя, госпожа, — попросил Осви. — Расскажи, как я умер.
— Хорошо, Осви, я расскажу им, — пообещала Брианна.
Гаэл втянул холодный воздух через сжатые зубы и шумно выдохнул. Лицо его приобрело землистый оттенок, он дрожал от лихорадки. Я отчётливо понял, что лучше уж погибнуть в бою, чем умирать вот так — долго и мучительно. Нет, я не боялся смерти как таковой, и Осви тоже не боялся. Куда страшнее прослыть трусом, например.
Брианна сидела молча возле него и держала его за руку. Слёзы покатились по её щекам, оставляя светлые дорожки.
— Южанин, — произнёс Осви. — Подойди.
Я похлопал мерина по лоснящейся шее и подошёл к умирающему. Почему-то он избегал называть меня по имени. Я подошёл к нему с левой стороны, с правой сидела Брианна. Я опустился на одно колено.
— Это достойная смерть, — сказал я.
— Заткнись и слушай, — оборвал он меня.
Я кивнул. Последняя воля умирающего священна у всех народов. Гаэл некоторое время собирался с мыслями, я терпеливо ждал.
— Кровь этой девушки — кровь первых королей севера. Не дай самозванцам заполучить её.
Брианна устало посмотрела на него.
— Осви, — перебила она. — Сейчас не время для твоих сказок. Прошу, перестань.
Но Осви не слушал.
— Клянись, — прошипел он, хватая меня за предплечье и сжимая с неожиданной для умирающего силой.
Я прикрыл глаза. Ещё одна клятва, что будет держать меня здесь, на севере, вдали от дома. Но и отказать я не мог.
— Клянусь, я сделаю всё, чтобы Брианна ап Аргайл не досталась самозванцам, — сказал я то, что он хотел услышать.
— Ни Гибрухту, ни его сыну, ни Кигану, — Осви всё ещё крепко держал меня.
— Никому из них, — пообещал я.
Гаэл кивнул и прикрыл глаза. Он ослабил хватку, и я медленно высвободил руку. Отпечатки его пальцев всё ещё горели на коже.
— Но тогда я должен знать, — сказал я. — Киган говорил про проклятие и ведьмовство. Это правда?
Осви усмехнулся и поморщился от накатившей боли.
— Ложь от первого до последнего слова. Грязные сплетни.
Я вздохнул. Ещё несколько дней назад я советовал королю взять её в жёны, а теперь даю клятву умирающему, что не допущу такого исхода.
— Я клянусь тебе, Осви ап Глаин. И пусть Господь будет свидетелем, что я не нарушу этой клятвы, — проговорил я от чистого сердца.
Он взглянул мне в глаза и по его лицу пробежала тень улыбки. Здесь я хотел бы сказать, что он умер, но это не так. Жизнь — это не красивая сказка, где все живут долго и счастливо, а уходят легко. Он умирал ещё несколько часов, то приходя в сознание, то снова впадая в беспамятство, и всё это время Брианна просидела рядом с ним, держа его за руку.
Я же в это время обустраивал лагерь для ночлега, разводил костёр, готовил ужин из остатков провизии.
Через какое-то время, ближе к вечеру, я услышал, как Брианна заплакала вслух, и понял, что это всё. Я подошёл к ним, молча постоял рядом. И так же молча пошёл копать могилу для Осви.
Мы похоронили его под ивами, по традициям гаэлов, с оружием и в доспехах, а над могилой сложили небольшой холмик из камней. Осви ап Глаин не был первым человеком, которого я хоронил, и знал я его совсем немного, но почему-то именно этот момент врезался в мою память вместе со словами клятвы, что я дал ему.