«4.2. Коли душегуб во грехе своём признался, или двумя свидетелями из свободных сословий уличён был, казнить его надобно смертной казнью через повешение, а имущество его семье убитого отдать, а ежели нет таковой, то в казну.»
Хижину, само собой, обшарили сверху донизу. У Снегиря в заначке оказалось несколько серебряных монет, которые мы с Киганом поделили поровну, сапоги, портки и рубахи, иногда со следами запёкшейся крови, несколько топоров, ещё один лук, пара копий и кинжал, с которого ободрали драгоценные камни.
Мы переоделись в чистое, а старую, рабскую одежду бросили в печь. Я смотрел, как языки пламени пожирают наши лохмотья, и, наверное, только теперь осознал, что свободен. Мы набили брюхо жареной олениной, которую Снегирь готовил для себя, и выпили пиво, которое Снегирь держал для себя.
— Грабь награбленное, — сказал Киган, поднимая очередной кубок.
Он вооружился топором и кинжалом, переоделся в самые богатые одежды из тех, что мы отыскали, расчесал волосы и бороду, и теперь куда больше походил на короля, чем раньше.
Я же наоборот, оделся скромно, но удобно, кое-как подстриг отросшие за время рабства волосы, сбрил жидкую бородку, глядя в своё отражение в бочке воды, но не узнавал себя прежнего в отражении. Жизнь в плену изменила меня, но я не понимал, как и насколько сильно. Внешне я почти не поменялся, только похудел и осунулся, но что-то появилось в моих глазах. Жёсткость? Уверенность? Злоба? Я не знал.
В тот же вечер я озаботился изготовлением ножен для меча, мне надоело носить его обнажённым, рискуя порезать кого-нибудь или порезаться самому. В конце концов, если бы у меня были ножны, пастух остался бы жив, а чувство вины не отпускало меня до сих пор. Я нашёл во дворе две подходящие досочки, кожу, шнурки и нитки, топором сделал в дощечках углубления аккурат по форме клинка, скрепил их между собой, а сверху обернул в кожу. Получилось неказисто, но вполне надёжно. Меч входил в ножны крайне неохотно, но выскакивал мгновенно, и меня это устраивало.
Побитого Снегиря обыскали, затащили в дом и на всякий случай связали. Очнулся он только ближе к ночи, и вид имел действительно устрашающий — запёкшаяся кровь на распухшем лице выглядела так, будто он только что пожирал свежие трупы.
— Воды… — прохрипел он, затравленно озираясь.
Мы как раз сели ужинать, когда он проснулся.
— Обойдёшься, — ответил Киган, ковыряясь в зубах после сытного ужина.
Снегирь обиженно замолчал в своём углу.
— Значит так, как там тебя, — продолжил король. — Есть у меня пара вопросов. Будешь отвечать хорошо — останешься жить. Не понравятся мне твои ответы — будешь умирать. Долго. Понял меня?
Разбойник часто закивал, бормоча, что он всё понял, и убивать его не надо. Я уставился в кружку с пивом и старался на него не смотреть.
— Далеко ли отсюда Форт Туид? — повторил Киган свой вопрос, оставшийся без ответа.
— Полдня пути, на восток, — быстро ответил Снегирь.
— А не хочешь ли ты нас обмануть? Что-то мне твой ответ не нравится, — король повернулся к пленнику и вытащил кинжал из-за пояса.
— На восток, клянусь! Вдоль ручья, потом его перейти и вдоль реки по течению, там дорога есть! — выпалил разбойник, явно предчувствуя беду.
Киган задумался, поигрывая кинжалом в руках. Я сидел за столом, не глядя на них, и вертел в руках опустевшую кружку.
— Хорошо, — протянул гаэл. — Я тебе верю.
Снегирь чуть расслабился.
— За кого ты нас принял? — внезапно спросил Киган, приставляя нож к горлу пленника.
Разбойник попытался отодвинуться, но лишь загнал себя в угол.
— За своих дружков? Или тебе показалось, что мы законники? — Киган почти кричал, нависая над ним.
— Законники, — прохрипел Снегирь. Нож чуть отодвинулся от его глотки.
— Ну ты и придурок, — произнёс я. — В лохмотьях, грязные, с одним мечом на двоих, превосходные из нас законники. Лучшие из лучших.
Киган рассмеялся, но кинжал не убрал.
— И что же ты натворил, Уолтер из Форт Туида? Украл чей-то сладкий рулет? Изнасиловал козу?
— Человека убил, — хмуро ответил Снегирь. — А потом ещё двоих.
— Нехорошо, — произнёс Киган. — Знаешь, что у нас в стране с убийцами делают?
— Вешают.
— У вас — вешают. А у нас в стране убийцам принято головы рубить. Ближайший родственник убитого. Сын. Или брат. Топором, прямо по шее. Кровища бежит, хлещет. А потом так и хоронят, без головы, — медленно сказал Киган, убирая кинжал за пояс. — Мне кажется, справедливо.
— Ну нет, когда вешают, убийца мучится дольше, — возразил я. — Бывает, что под себя ссытся прямо в петле, минут по десять дёргаются.
— Да? — заинтересовался Киган. — А я и не знал. Как нам с тобой, убийцей, поступить? Голову отрубить или повесить?
Снегирь смотрел на нас круглыми от ужаса глазами, не в силах произнести ни слова.
— Пощадите, прошу, — промямлил он наконец.
Мне пришла в голову идея, за которую мне до сих пор иногда стыдно. Я встал и подошёл к Кигану, на пару слов.
— Отведём в Форт Туид, пусть возьмёт на себя пастуха, — прошептал я, и Киган широко улыбнулся. Снегирь, и без того бледный, позеленел от страха.
Король ласково похлопал его по щеке.
— Ты невероятно везучий сукин сын, Уолтер из Форт Туида! — воскликнул он. — Мой друг говорит мне оставить тебя в живых, а я ценю его мнение.
Снегирь просветлел лицом и бросился мне в ноги, восхваляя моё великодушие, но я с омерзением оттолкнул его обратно в угол.
— Поживёшь ещё, да, — Киган почесал бороду. — Прогуляешься с нами. Проведёшь к Форт Туиду — останешься жить.
Гаэл умолчал о том, что проживёт разбойник лишь до того момента, как мы сдадим его городской страже, и вся разница будет лишь в том, кто его повесит. А правосудие в этих полудиких краях всегда было скорым на расправу, что к югу от границы, что к северу.
Солнце спустилось за горизонт, и мы решили заночевать там же, в хижине, а поутру, вместе с рассветом, выступить в путь.
Я растянулся на лавке, подставив один бок тёплому очагу, Киган занял другую лавку, а бандит так и остался сидеть в холодном углу. Он жаловался, что от верёвок у него руки посинели, но Киган быстро взглянул, заключил, что он врёт, и дал ему подзатыльника.
— Будешь хитрить — отрежу палец, — сказал Киган будничным тоном, и я не сомневался — отрежет.
Сейчас про Кигана ап Конайлли ходит множество легенд и слухов, мол, каким он был могучим королём, добрым и справедливым, но я-то знаю — он был безжалостным и жестоким ублюдком.
На рассвете мы подчистую выгребли запасы из разбойничьей хижины и выдвинулись на восток, к городу, что вырос из обыкновенной пограничной крепости. Снегирь шёл впереди, указывая путь, а мы шли следом, внимательно следя, чтобы он не завёл нас в болото или непроходимую чащу. Хотя это было всего лишь предосторожностью — к полудню разбойник вывел нас именно туда, куда нужно. Впереди возвышались стены Форт Туида.