Куда глядят глаза василиска

Глава 9. БУНТ ЕДИНОРОГОВ

И еще год прошел для принца Черного трона в неизбежных повседневных хлопотах. По возвращении в Черный Замок он обнаружил там свою потрепанную, вынужденную отступить армию под жестким присмотром Удылгуба, метившего, как подозревал Рэй, на высокое место, с явной неохотой уступленное законному владельцу. К удовольствию принца гоблин оказался жив: метко пущенный эльфийской рукою сюрикен вонзился одним из своих лучей ему в глаз, но мозга не задел: шип звездочки был слишком короток для внушительной емкости гоблинского черепа, отнюдь не до отказа заполненного серым веществом. Удылгуб вырвал сюрикен долой, и теперь его и без того жуткую физиономию украшал чудовищный шрам, при виде которого становилось тошно даже такому бывалому вояке, как Рэй: еще бы, с равной вероятностью это мог быть его глаз. Он настойчиво порекомендовал заместителю носить повязку хотя бы в домашней обстановке.

Они не упрекнули его в поражении. Биты они бывали частенько, и не привыкли винить начальство, хотя сам Рэй в подобной ситуации молчать бы не стал. Видевшие его в бою преисполнились глубокого почтительного восхищения и пошли бы теперь за ним, не рассуждая, куда угодно, в чем и состоит главное достоинство безмозглых народов. Но Рэю несвойственны были бесплодные сокрушения: он имел то, что имел, и намеревался использовать это с максимальным эффектом. Он поручил Удылгубу контроль за воинскими тренировками, связался с Крамаром насчет нового военного заказа, предложив тому для пущей эффективности перебраться в обширные рудники, кузницы и прочие мастерские под Горой, на что гном с восторгом согласился. Рэй давно мечтал вдохнуть жизнь во все эти титанические сооружения.

Эльфы, выставившие против него сборную армию трех свободных народов, заставили его задуматься о формировании собственных наемных отрядов. Не без оснований он полагал, что найдется немало сорвиголов, желающих сражаться за звонкую монету, и, как показало дальнейшее, не ошибся в своих ожиданиях, тем паче, что он слыл щедрым Хозяином.

Он отправил несколько экспедиций в горы для поимки каменных троллей, новых, способных заменить подразделение, полностью потерянное им в памятной стычке, первую из них сопроводив лично и получив немалое удовольствие от сопутствующих походу опасных приключений. Около десятка отловленных особей были посажены в клетки в подземельях Замка, и Рэй посвящал некоторое время обучению их боевым искусствам. Но не армейские и не хозяйственные заботы занимали основную часть его времени. Он проанализировал свое поражение, сделав вывод, что проиграл в Могуществе. Могущество, следовательно, в схватке с Амальриком следовало упрятать подальше. Распределив обязанности между приближенными и дав понять, что за их исполнение намерен спрашивать строго, Рэй сел к палантиру, заботливо помещенному в предназначенный для церемоний тронный зал.

Могущество не дается глупцам. Сперва хрустальный шар отказывался повиноваться ему, показывая лишь невинные сценки городской и сельской жизни. Все действительно важное казалось ему затянутым непреодолимой пеленой чужого колдовства, маскирующего зоны жизненных интересов в той или иной степени способных чародеев Волшебной Страны. Но чем больше времени он проводил наедине со своей норовистой игрушкой, тем больше они привыкали к характеру друг друга, и вскоре Рэю стало казаться, что будь артефакт с самого начала послушен его воле, он быстро бы ему наскучил. Примитивные люди тоже ему не нравились. Мало-помалу он учился задавать наводящие или обводящие вопросы, лишь косвенно относящиеся к волнующим его вещам, и достиг немалых успехов в извлечении на первый взгляд надежно спрятанных секретов. Так, например, увидев в таверне весело пирующих торговцев фуражом, он догадывался, что они заключили выгодную сделку. Поиски фуража приводили его в город, где объявилось множество лошадей, испытывавших потребность в корме. Множество лошадей, в свою очередь, подразумевало армию, после чего оставалось ненавязчиво узнать, кто правит городом, и исходя из этого выяснить, какая тут готовится авантюра, в то время как придворный чародей оставался в счастливом неведении о том, что нашелся хитрец, обведший его вокруг пальца и приподнявший завесу тайны, заведомо рассчитанной на попытку проникновения «в лоб». От развития своих аналитических способностей Рэй приходил в восторг. Сеансы с палантиром напоминали ему игру в шахматы на нескольких досках, а маленькие победы вдохновляли сражаться за информацию со все большим упорством.

Вот только Хайпур ему ни с какой стороны не поддавался. Пока. Священный город Белого трона скрывался под такими напластованиями охранных заклинаний, что к нему никак не удавалось пробиться даже косвенно. В равнодушное лицо своего палантира Рэй пренебрежительно заявил, что Белому трону следовало бы поберечь свои силы для доброй драки, а не отсиживаться в тайном Убежище, что, по его мнению, считалось недостойным поведением, но, тем не менее, вынужден был признать, что Хайпур ему пока не по зубам. Может быть потом, когда он заставит их порастрясти запасы Могущества в войне, Белому трону придется снять часть сил с маскировки тайного города. Пока же он старательно заполнял на своей карте белые пятна эльфийских замков и троп. Как уже упоминалось, Рэй умел вкладывать все силы и всю душу в то, что непосредственно его интересовало.

Он дал эльфам понять, что ему многое известно, организовав несколько налетов на их укрепления, прежде считавшиеся тайными, и с удовлетворением отметил, что растревожил их, заставив непрестанно ждать нападения и без толку буравить оком ночь. Он использовал теперь их собственную тактику: малочисленные летучие отряды невесть откуда сваливались на голову Доброго Народа и, учинив опустошение в рядах, исчезали прежде, чем те успевали организовать эффективную оборону. Но он еще не накопил сил для настоящей войны, а потому текущее положение почиталось хотя и напряженным, но вполне мирным.

К его немалому изумлению Тримальхиар открылся ему без всякого труда. Он просто захотел увидеть его, и тот возник в палантире со всеми своими с детства памятными улочками, башнями и лицами. Там текла все та же насыщенная заботами мирного строительства жизнь. Он увидел лица Артура и Сэсс, и раздраженно оборвал сеанс. Тримальхиар намеренно демонстрировал свой нейтралитет, но Рэй-то знал, что во время войны нейтралитет не является самой надежной защитой. Пусть холодная, война все-таки идет. Сэсс, разумеется, не волшебница, ей в одиночку не поставить заслон враждебной магии. Принцессе Джейн следовало бы позаботиться о ней, а не сидеть в своей Белой норе.

Он погасил палантир, вышел из зала и велел оседлать для себя Расти. Раздражение от беспомощности близких людей требовало выхода, и он внезапно решил съездить в Тримальхиар и предупредить Артура. Научить, если понадобится. Пусть поставит блокаду. Хоть плохонькую… хотя он очень сомневался насчет того, что Артур способен хоть что-то сделать спустя рукава. Мальчишка — Могущественный. Мало ли, какие силы вмешаются в войну, и Рэй не хотел допустить, чтобы Артур стал их заложником. Даже если нейтралитет Тримальхиара способен дать какую-то защиту, проба сил ему не помешает.

По его приказу подъемный мост был опущен, Расти прогрохотал по нему подковами, окутанная дымами своих подземных заводов Гора осталась позади, и принц углубился в лес, торопясь миновать его окоченевший покой. Он недолюбливал эту мерзкую знобкую стынь, среди которой ему приходилось жить, и полагал, что, имея эту погоду раз в году, в ней можно отыскать своеобразное очарование, но жить так постоянно… Бр-р! Еще одна весомая причина для вражды с Белым троном.

Как только он миновал просеку, по которой ранее проходила граница, сразу стало заметно теплее, он расслабился и чуть-чуть утишил аллюр коня. Пробивавшееся сквозь высокие кроны солнце касалось его обветренных щек, как чьи-то ласковые пальцы. Вообще, немного устав от общества нелюдей, он рад был поездить здесь в одиночку, никак не проявляя ни силы, ни Могущества.

Лес впереди редел, за ним вставала светлая стена дня, золотой просвет, рябящий от бешенства неширокой бурной речушки. Рэй выехал на берег и пустил Расти вдоль него шагом, неспешно продвигаясь в поисках удобного брода.

Вверх по реке шел нерестовый ход лосося. С остервенением безумцев крупные рыбы, коими кишела река, неслись против неистового течения, молниеносными радугами выгибаясь над порогами, преодолеваемыми снизу вверх, и солнечные лучи, отраженные от воды и многократно усиленные зеркальной рыбьей чешуей, слепили Рэя так, будто здесь творилась какая-то магия. Рыбы были неостановимы в своем стремлении продолжить род. Рэй спрыгнул наземь. У его ног лился сплошной поток живого серебра, от которого над рекой вставало зарево многих тысяч радуг.

— Привет, Рэй! — сказали из-за реки, и этот негромкий голос достиг его слуха, как если бы тот не был полон грохота и плеска. От очень немногих на всем белом свете он мог ожидать этих простых дружелюбных слов.

Она возникла, как всегда, из дрожащего горячего воздуха, из радуги, стоящей над порогами речушки. Рыжая Королева сидела на валуне, по-мальчишески расставив колени и упершись в них локтями. Ее лицо было покрыто брызгами воды и веснушек, капли искрились в волосах чистыми бриллиантами, расплываясь темными пятнами на подоле ее невообразимого платья из чего-то струящегося и вьющегося. Босые ступни, наивно выглядывавшие из-под подола, упирались в мокрую шкуру камня. Королева, сурово сведя брови, пристально рассматривала бешено несущуюся мимо нее, бьющуюся на мелководье рыбу.

— Многие из них погибнут, — сказала она. — Ну что за страсть?

Тримальхиар выскочил у Рэя из головы. Королева встала и сделала несколько шажков к воде, закусив губу и нерешительно разглядывая здоровенных, ничего вокруг себя не видящих рыбин, каждая из которых легко сбила бы ее с ног.

— Давай, я к тебе перейду! — крикнул Рэй.

Она помотала гривой рыжих кудрей.

— Нет, мне надо к тебе! У тебя есть веревка?

Но Рэй, опасаясь за нее, поспешил спрыгнуть в воду и побрел к ней, борясь со сбивающим с ног течением, и где ногами, а где Могуществом распихивая мельтешащих кругом рыб. Брызги густой росой усеяли его ресницы, он почти вслепую добрался до Королевы, протянувшей ему с берега руку, вытер лицо, ухватил ее поперек талии, как кошку, и отправился в обратный путь. Ярящаяся вода доходила ему до колен. Когда он достиг берега, Королева выскользнула из его рук, как лосось, и снова обернулась к реке, пользуясь возможностью рассмотреть ее теперь с этой точки. Казалось, ход рыбы каким-то образом зачаровал ее.

— Многие из них погибнут, — повторила она, не глядя на собеседника. — Они выбрасываются на мели, бьются в конвульсиях, раздирая себе бока и живот об острые камни. Кто угодно может поймать их теперь голыми руками, тогда как всего этого кошмара они могли бы, по здравом рассуждении, избежать. Но они не хотят. И так из года в год. Что за безумие овладевает ими?

— А почему тебе надо было именно сюда? — поинтересовался отдышавшийся Рэй.

Она сделала небрежный жест в сторону, словно отмахнулась от чего-то, словно отдернула завесу, и в берегу, среди нагромождения валунов открылся до того зачарованный зев грота. Ледяные влажные пальцы вцепились в его руку, и Солли потянула его за собой.

Пол грота был выровнен и усыпан мелкой светлой галькой, среди которой, если потрудиться, можно было найти сердолик. Сквозь неплотно сдвинутые глыбы проникало достаточно света, и Рэй помедлил, прежде чем войти под казавшийся столь ненадежным свод. Королева усмехнулась его нерешительности, но это вышло у нее немного натянуто.

— Не бойся. Тут такое колдовство, что и каменный тролль не сдвинет с места ни камешка.

— Хочешь мне о чем-то рассказать?

Она шевельнула уголком рта, что должно было обозначать улыбку.

— Ты пытаешься забыть, — сказала она. — Но ты помнишь. Мне пятнадцать лет, Рэй, и я хочу, чтобы это произошло сегодня.

Тупым Рэя еще никто не называл. Она не соблазняла, она требовала, глядя в упор серыми глазами, огромными на худеньком лице, на первый взгляд прозрачными, но потом, при пристальном рассмотрении, затягивавшимися туманом недоступных грез. Она вела себя не так, как полагалось бы насмерть влюбленной девице, и это сбивало его с толку. Будь на ее месте любая другая, он, ни минуты не медля, ляпнул бы что-нибудь вроде: «В другой раз, крошка», или же, если предложение его устраивало: «Ну что ж, пара часов у меня есть». Он привык внушать безумную страсть и, сказать по-правде, испытывал к сей ипостаси человеческих чувств весьма мало уважения. Привык уводить самую красивую гризетку в компании, но те были и постарше, и поопытнее, и ему с ними было попроще. Но это была Солли, которую он знал с детства, и которую никогда не знал, потому что никто не может с уверенностью сказать, будто знает Королеву эльфов. Меньше всего на свете он хотел потерять ее доверие и дружбу. А он их, несомненно, потеряет, если поведет себя неправильно. Она спасла ему жизнь и имела право требовать награды по своему вкусу. И ей, разумеется, было наплевать, что он не привык расплачиваться подобным образом. Да она ведь и не награды требовала. По чести, разве не предупреждала она его о своем выборе еще пять лет назад? Разве не посчитал он тогда ее слова за детскую блажь? Разве тогда попытался выбить дурь из этой взбалмошной головки? Нет, пустил все на самотек, предоставив ей возможность лелеять мечты… да и вообще считать, что все будет так, как ей того хочется. Так что винить, кроме себя, некого.

Она выпустила его руку и, отвернувшись, пошла вглубь грота, где громоздилось ложе из любовно собранных кувшинок и лилий, достаточно широкое для двоих.

— Ты волен, разумеется, уйти, — сказала она. — Я, наверное, дура. Мне почему-то и в голову не приходило, что я могу оказаться нежеланной.

Да нет же, она была очень хорошенькой девочкой. Девушкой. В южных, например, странах, где ему доводилось служить, особу ее возраста давно объявили бы старой девой. Дело-то совсем не в том. Пусть свидетельствуют все любящие подсматривать и подслушивать духи земли и неба, сейчас он думал только о ней. О том, что, в итоге, будет для нее лучше. Что, черт возьми, с нею будет, если он сейчас оттолкнет ее? Даже самый положительный герой выглядел бы сущим дураком в этой ситуации. Он знал, что существует и такой сорт благородства, когда из соображений высшей чести отказывают девушкам, молящим о любви. В гробу он такое благородство видел! Под этой маской таится лишь боязнь личной несвободы. Что за черт! Кому, как не ему, знать, что Солли всегда сама решает за себя.

— Я не уверен, — сказал он, — что ты сама этого хочешь.

Она повернулась к нему с рукой, поднятой к горлу, и он мимолетно заметил оставленные на запястье отпечатки зубов. И устыдился, что вынудил ее саму говорить все это.

— Я хочу, — тихо сказала она. — Поверь, я могла бы играть на твоих чувствах, как на арфе, то повергая тебя в беспросветное отчаяние, то одною лишь улыбкой вздымая на вершины восторга. Я все это умею, ведь Королева эльфов — это дух любви. Подобное умение — первое, чем я овладела в своей свободной жизни. Я могла бы сию же секунду швырнуть тебя к своим ногам, и ты молил бы об одном лишь взгляде. Но я не хочу проделывать все это с тобою, Рэй. Мы оба заслуживаем честной игры.

— Солли, после этого мы перестанем быть друзьями.

У нее вырвался недоверчивый нервный смешок.

— Ты уже перебрал все предлоги, чтобы смыться? Разумеется, между нами нет и не может быть никаких обязательств, стоит хотя бы вспомнить, кто — ты, и кто — я. Я буду с тобой до тех пор, пока сама не захочу иного. Если ты считаешь меня привлекательной, конечно. Если же ты отпихнешь меня, я, найду кого-нибудь еще, но вот тогда-то мы точно перестанем быть друзьями.

Она язвила, но тут попала в точку. Он, оказывается, не желал, чтобы на его месте, здесь, оказался кто-нибудь другой. Может быть, именно поэтому он не отказался от навязываемой ему роли еще тогда, пять лет назад. И уйти было нельзя. Он в любом случае отвечал за все, что здесь произойдет.

Она вздрогнула и словно окостенела, когда он положил ладони на ее тоненькие плечи. Когда он касался губами ее волос, он ощущал, что она напряжена и натянута, и, сказать по-правде, не испытывал никакого желания, а только возникшие неизвестно откуда неловкость и вину, и чувствовал себя изрядной свиньей.

— Вероятно, приписываемое мне негодяйство сильно преувеличено, Солли. Я так не могу. Ты же совсем не отзываешься.

Она вертким ужиком развернулась в его руках, подставив душистые полураскрытые губы. Обстановку немного разрядило то, что целоваться ей, по-видимому, нравилось. Он надеялся зацеловать ее до головокружения, до стона, и она в упоении откидывала голову, позволяя ему ласкать губами голубые жилки ее шеи, но ниже все шло прахом. Стоило ему коснуться ее обвитого шелками тела, как под его руками зарождался мелкий озноб, сбивавший его с толку. Солли не могла расслабиться. Она стискивала зубы, даже до крови закусила губу, пытаясь побороть эту позорную дрожь, но все было напрасно. Рэй разозлился. Кой черт! Это женское дело — понимать и приспосабливаться к мужчинам, с которыми им хочется быть. Ему бы и в страшном сне не приснилось, что он должен понимать какую-то женщину. Честно говоря, он бы с большим удовольствием смылся, но, представив себя в образе гнусного типа, отвергающего девушку на том лишь основании, что она впервые в жизни недостаточно раскованна в постели, отказался от этой соблазнительной мысли. В самом деле, он мог наградить ее комплексом неполноценности на всю жизнь. Видимо, она тоже боялась, что ему надоест все это, что он уйдет, потому что, захлестнув руки на его шее, сквозь зубовную дробь чуть слышным шепотом умоляла его не останавливаться. Потом она вырывалась и кричала от боли, но Рэй не был сторонником постепенного отрубания собачьего хвоста, а когда все закончилось, вздохнул с явным облегчением. Никогда раньше занятия любовью не отнимали у него столько сил. Ни о каком наслаждении, естественно, не могло быть и речи. Солли съежилась рядом, подтянув коленки к груди и спрятав в ладонях пылающее от стыда и мокрое от слез лицо.

— Ну хоть один из нас получил от всего этого удовольствие? — спросила она, не отрывая ладоней от лица.

Рэй хмыкнул.

— Да, — признал он, — лишать невинности Королеву эльфов — занятие не для слабонервных. Может, ты и могла бы играть на моих чувствах, как на арфе, но вот насчет физиологии эльфы тебя слабовато поднатаскали. Черт, неужели никто не предупредил, что в первый раз бывает больно?

Все будет нормально, если сейчас он заставит ее улыбнуться. Он потянул ее за руку, ту, что с родинками, пытаясь открыть зареванное личико, но руку у него с немалым раздражением выдернули.

— Ты здесь ни при чем, — заявил измененный слезами голос. — Это я сама во всем виновата. Я не ожидала, что все это будет именно так… И никому не доставит удовольствия. Ты-то как раз вел себя в высшей степени порядочно. Никаких претензий у меня к тебе нет. Одни сплошные благодарности.

Она вывернулась из-под покрывала, схватила с пола платье и метнулась прочь из грота. Волосы скрывали ее до колен.

— Ты куда? Постой!

— Не вздумай за мною гнаться, я все равно сделаюсь невидимой. И пойми, пожалуйста, мне совсем не хочется тебя видеть. Ох, Рэй, мы действительно перестали быть друзьями.

* * *

Продолжая всхлипывать, она брела, спотыкаясь о корни деревьев. Слезы застилали ей глаза, и она несколько раз пребольно уколола ногу, чего не случалось с ней с раннего детства. Разумеется, он сердится на нее! Хорошо, конечно, что он ничего не сказал, но он наверняка думает, что она сама не знает, чего хочет. И самое позорное в том, что это правда. Все вышло совсем не так, как ей обещали сладкозвучные эльфийские песни, это оказались совершенно разные вещи: мечтать о любви, как о достойнейшей из всех возможных игр, чувствовать ее и на самом деле ею заниматься. Все было так… больно и грязно! Она казалась себе куклой, которую изломали и выбросили в лес. Слезы то утихали, то вскипали с новой силой, и самое обидное было в том, что она ни с кем не могла поделиться своим горем. Ни один эльф не только не поймет ее, но искренне осудит, а из людей единственным, с кем она могла поговорить, до сих пор оставался Рэй. Она никогда, никогда больше не захочет даже увидеть его. Хорошо, если бы его где-нибудь убили, чтобы никто никогда не узнал! Тут она разрыдалась еще пуще, потому что однажды его уже чуть не убили. Единственное, чего ей сейчас хотелось, так это добраться до дворца, вымыться, забраться в постель и никого не видеть. Дня два. Или три. Три дня не есть, а только спать.

Она собрала вокруг себя клочки магии и кликнула единорога. Любого, кто окажется ближе, хотя знала их по именам и могла, когда хотела, позвать какого-то определенного, того, с кем ей хотелось пообщаться: единороги тоже различались характерами. Но сейчас ей нужно было одно: побыстрее выбраться из мрачного леса.

Единорог возник среди деревьев, пушистый и мягкий, призрачный, как сказка. Солли поманила его, он вытянул шею и пошевелил ноздрями. Переступил крошечными раздвоенными копытцами и остался на месте.

— Ну же! — теряя терпение, крикнула Королева. — Иди же ко мне! Ты что, не узнал меня?

— Тебя и вправду трудно узнать, Королева, — сказал единорог. — Я никогда прежде не видел, чтобы ты плакала.

— Я и не плакала прежде. Отвези меня домой.

Единорог в нерешительности мялся на месте.

— Боюсь, — наконец сказал он, — я не смогу этого сделать.

— Ну если ты так занят, — съязвила Королева, — то иди и позови кого-нибудь другого, и я ему окажу эту честь.

Единорог потупился.

— Ты не будешь больше ездить на единорогах, Королева. Ты изменилась. Как бы тебе объяснить? Ты теперь невкусно пахнешь. Ты была с мужчиной?

— Да! — яростно крикнула Солли. — Да, да и да! Ну и чего же стоит ваша преданность, скоты? Надвигается ночь, мне больно и плохо, я несчастна и хочу домой! И ты не можешь отвернуть в сторону свой паршивый нос, чтобы хотя бы в последний раз помочь мне?

— Извини, Королева, — прошелестел удаляющийся голос. — Мы так придуманы.

И он сгинул, исчез в темных, смутно колышащихся кустах, предоставив Королеву надвигающейся ночи.

* * *

Ее доставил домой случайный эльфийский патруль, и встретивший ее Амальрик, разумеется, понял, что единороги предали ее. /Правда, справедливости ради следует отметить, что сами-то единороги полагали, будто это Королева их предала, променяв чистую радость духовного общения с ними на минуту животного удовольствия./ Регент помог своей Королеве выбраться из паланкина, не говоря ни слова упрека, проводил ее до комнаты и тихим голосом отдал распоряжения прислуге. Вокруг измученной Солли поднялась суета, служанки раздели ее, вымыли и уложили в постель. Ей принесли обильный ужин, но она отказалась от него и отвернулась лицом к стене. Прислуга удалилась, оставив зажженным ночник, и Солли всю ночь провела без сна, наблюдая пляшущие по резному деревянному потолку тени.

* * *

Она не выходила из комнаты семь дней, и за все семь дней не произнесла ни звука. Опытная прислуга с полувзгляда угадывала ее настроения и старалась не попадаться ей на глаза. А на восьмой день Амальрику доложили, что Королева исчезла.

Наученный горьким опытом исчезновений предыдущей Королевы — Сэсс — Регент, проклиная миропорядок, обрекавший его возиться с девчонками, разослал во все концы поисковые группы, вернувшиеся ни с чем. Королева накрыла себя пеленой Иллюзии и стала невидима даже для глаз бдительнейшего из подданных.

* * *

Между тем, она ушла совсем недалеко, лишь настолько, насколько ей позволили ее босые ножки, инстинктивно выбирая наиболее безлюдные /или безэльфьи/ места. У нее кружилась голова, и она ни разу в жизни так отчаянно не трусила. Она села на землю, обхватив колени руками. Немного подождала, а потом, собрав вокруг себя кокон своей ничем не объяснимой магии, тихо и робко позвала. Треск сучьев и птичьи голоса понесли ее зов адресату. Потом стала терпеливо ждать. Нет, на сей раз не единорога.

Дробный топот копыт достиг ее слуха быстрее, чем она ожидала. Она встала и обхватила руками березку, не в силах заставить себя сбросить спасительное покрывало Иллюзии, как была не в силах оторваться от дерева, дававшего ей опору, и сердце трепыхалось в ней, как бабочка.

Всадник летел по лесу, не разбирая дороги, его нес горячий тонконогий вороной конь, чьи неподстриженные грива и хвост мешались с ветром. Плащ всадника полоскался за его спиной, а следом поспешал заводной конь, оседланный и взнузданный, его поводья всадник держал намотанными на кулак левой руки. Он был один, несмотря на то, что забрался глубоко в эльфийские края, и ежесекундно рисковал жизнью. А она? Разве она не будет рисковать, снимая покров невидимости?

Осаженный вороной конь присел на задние ноги и затанцевал на месте. Всадник беспокойно озирался, а у Солли не было сил оторваться от спасительного ствола березки.

— Солли! — позвал он. — Рыжая Королева! Ты здесь.

Это было сказано утвердительно, и Солли, вздохнув так, будто шла на эшафот, сняла завесу.

Он увидел ее сразу, даже еще до того, как ее силуэт обрисовался в дрожащем нагретом воздухе, спешился, но, вопреки ее опасениям, не кинулся к ней, а замер между своими лошадьми.

— Ты звала? — спросил он. — Или я ошибся?

Она кивнула, настороженная, как лань.

— Послушай, Солли, — он не сводил с нее столь же настороженных глаз, — я слыхал сплетни, что распускает твой Регент. Будто бы то, что между нами было, случилось… против твоей воли. Ты на самом деле так думаешь?

— Мерзавец, — прошептала она.

Рэй усмехнулся одними губами.

— Даже если это обо мне… Ты убежала столь поспешно, и я подумал, что у тебя, наверное, возникли проблемы с единорогами.

Он хлопнул по крупу другую лошадь, не Расти, подтолкнув ее к рыжей Королеве.

— Она твоя. Я специально выбрал белую, чтобы тебе легче было к ней привыкнуть.

Белая кобылица медленно двинулась через разделяющее их пространство. Королева Соль оттолкнула от себя березку. А потом все вдруг сорвалось с места. Рэй обхватил это бросившееся в его объятия, повисшее у него на шее, кудрявое, смеющееся сквозь слезы и шмыгающее носом существо.

— Попробуем еще раз? — предложил он. — Не торопясь?

Она скроила рожицу, опустив вниз уголки губ.

— С ума сойти, — сказала она басом. — Мой мужчина!