Куда глядят глаза василиска

Глава 12. НОЧЬ, ЗВЕНЯЩАЯ ТОРЖЕСТВОМ

— То, о чем вы просили, принц, изготовлено нами.

Они были вдвоем в одной из подземных мастерских Черного Замка, Крамар и Рэй. В ожидании визита принца сюда подручные гнома убрали из помещения все не относящиеся к делу детали, и сейчас оно выглядело пустым и гулким. Низкий широкий рабочий стол, нескончаемо длясь, уходил во тьму, и был виден лишь один его торец, тот, на котором, окруженный торжественным караулом четырех зажженных свечей, стоял большой продолговатый ларец черного дерева.

— Я могу посмотреть?

— Разумеется.

Рэй поднял крышку ларца и некоторое время любовался четырьмя аккуратно разложенными на алом бархате, попарно симметричными игрушками. Потом осторожно взял одну из ее вдавленного гнезда. Окрашенная в цвет глубокой ночи, она поглотила свет свечей и камина, не откликнувшись на них ни единым бликом. Рэй кивнул: он сам поставил это непременным условием.

Она была выполнена в форме и на основе перчатки, но на первой фаланге ее пальцев, с тыльной стороны, крепились вытянутые вперед стальные когти, прямые вначале и резко изогнутые к заостренным концам. Благодаря гибким сочленениям и тому, что ладонь перчатки была сделана из мягкой ткани, в этом снаряжении можно было выполнять те же обычные функции, что и в обычной кожаной перчатке.

Рэй надел перчатку с когтями на правую руку. Внутри она также оказалась выстлана мягкой материей и весила не больше, чем обычный тяжелый нож. Улыбнувшись, Рэй подцепил одним из когтей левую перчатку, выудил ее из ларца и снарядил ею свою левую руку, скользнувшую внутрь, как змея в нору. Требовалась некоторая практика, но он уже чувствовал, что благодаря искусству гномов способен будет выполнять в них даже работу, требующую некоторой филигранности. Он снял перчатки с чувством легкого сожаления временного расставания с волшебным артефактом и потянулся за второй парой, представлявшей собою кожаные сандалии, украшенные такими же когтями.

По знаку Крамара вынырнувший из тьмы подручный мигом подставил принцу низенький табурет. Рэй сел и стянул ботфорт. Вообще-то, не царское это дело — разуваться самому, но Рэй так и не привык к мысли, что можно позволить кому-то из этих прикоснуться к себе.

Зашнуровав сандалии, он встал и прошелся по полу. Мягкая кожа подошвы откликалась на каждую неровность, но металл не издал ни звука, и походка была бесшумной, как у кота. Когти чуть приподнимались над полом, сжимаясь лишь тогда, когда он переносил вес на носки, и это было правильно. Они отзывались на малейшее напряжение мельчайшей из мышц, даже на подергивание кожей, на мурашки. Крамар превосходно знал человеческую анатомию.

— Насколько я понимаю, — заметил гном, глядя на своего работодателя без всякого подобострастия, — это не столько оружие, сколько орудие? Хотя, разумеется, этим можно и убить.

— Легче, чем тебе кажется, — заметил принц, щелкая когтями левой ноги. — Но ты прав, это орудие, предназначенное для совершенно особенного случая.

* * *

Принц оставил Удылгубу, никогда не блиставшему собственной сообразительностью, но бывшему превосходным заместителем, несколько распоряжений, воспринятых недоуменно, но, тем не менее, безоговорочно принятых к исполнению и касавшихся торжеств, коими следовало встретить возвращение Рэя.

Те, кто видел его отбытие, еще долго потом обменивались предположениями, почему и куда он ушел пешком, оставив Расти в конюшне и не взяв с собою никакого оружия, а только скромный мешок на плече. Он нарушил традицию, отправляясь на свой подвиг не на рассвете, а хмурым вечером пасмурного дня, но, помимо всего прочего, нарушение традиций входило в его имидж.

Углубившись в свой мертвый или, точнее, коматозный лес, Рэй распаковал вышеупомянутый мешок и принялся за дело. Сперва он достал маленькую металлическую безделушку, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении свистком на длинной тонкой цепочке. Осторожный Рэй пользовался им крайне редко, но сегодняшний случай того стоил. Он приложил свисток к губам, приготовился к всегдашним неприятным ощущениям, неизменно возникавшим при вызове дракона, зажмурился и свистнул. Как обычно, заложило уши и перехватило дух. В ожидании дракона Рэй произвел серию на первый взгляд непонятных действий.

Во-первых, он разделся, оставшись в черной набедренной повязке. Было очень холодно, но он собирался вскорости покинуть эти гиблые места. Потом, достав из мешка баночку, принялся методично натирать черной краской лицо и тело, стараясь не оставить белым ни одного участка кожи. Он торопился. Его время было рассчитано до минуты.

Затем он обул ноги в сандалии с когтями, а глаза, сверкавшие в преддверии авантюры тем льдистым холодным блеском, что его подданные из гоблинов прозвали «взглядом василиска», скрыл за хитрым оптическим прибором, преподнесенным ему Крамаром в благодарность за крупный заказ. Штука эта была сделана не нынешним, и даже не предыдущим поколением гномов, и почиталась волшебной даже в их среде. Помимо скрадывания блеска глаз, она давала чудесную возможность видеть в темноте. Конечно, требовалась некоторая тренировка, потому что в этих темных окулярах все выглядело немного не так: ночь становилась серой, а очертания предметов и тварей были видимы за счет излучаемого ими тепла. Другой такой не было во всей Волшебной Стране, так говорил Крамар, а его слову в подобных вопросах Рэй привык доверять.

Она возникла бесшумно, спустившись с темнеющего неба. Рэй вышел к ней, раздвинув прежде скрывавшие его кусты.

— Здравствуй, Радуга, — сказал он. — Надеюсь, не оторвал тебя от важных дел?

— Здравствуй, волшебник, — отозвалась она. — Рада вновь увидеть тебя и оказаться полезной, тем более, что мои услуги требуются столь нечасто. Речь идет о чем-то крайне важном для тебя?

— О своем замысле я расскажу тебе в полете, Радуга, — ответил ей Рэй, взбираясь на драконью шею. — Пока же поспешим. Злу надлежит творить свои дела после полуночи, но до рассвета.

Потом, когда Радуга, бесшумно взмахивая широкими перепончатыми крыльями, неслась сквозь наступившую безлунную ночь на запад, сливаясь с тучами, которые ветер гнал в том же направлении, Рэй сверху рассматривал огни своих лагерей, повторяющие очертания знакомых ему укреплений, и с удовольствием вспоминал потраченные на все это силы.

Он многое успел, несмотря на то, что параллельно в его жизни существовало увлечение, съедавшее уйму времени. Он хорошо относился к Солли и не хотел бы потерять ее, но его чувства к ней надежно удерживались в определенных для них рамках, и в этом плане он не собирался ничего менять. Она была лучшей его забавой, пришедшейся весьма кстати, но, расставаясь с ней, он решительно выбрасывал ее из головы и сердца, вновь с азартом берясь за дело своей жизни. Словом, это было пресловутое разграничение Сейчас от Всегда.

Ограниченный с запада влиянием Совета, он расширял свою империю на север, юг и восток, присоединяя и поглощая царства, ставя под свои знамена их полки, привязываясь к их базам и накладывая хозяйскую руку на их полезные ископаемые. Пожалуй, уже сейчас он контролировал большую территорию, чем весь Светлый Совет. И, занимаясь всеми этими делами, он обнаружил одну весьма обрадовавшую его вещь: пока у него было золото, он мог содержать воюющую и побеждающую армию, пока же он побеждал, его казна росла за счет грабежей и контрибуций. Получался круг, гарантировавший его неуязвимость, извечное превосходство в средствах Зла над Добром, и он ликовал, оглядывая из поднебесья подвластные ему просторы.

Дракониха опустилась на поляну в сумрачном настороженном лесу, бесшумно, как падающий с дерева лист. Рэй соскользнул с ее спины. Он недаром выбрал эту безлунную ночь с полным туч небом.

— Ты меня видишь? — спросил он.

— Не вижу, — отозвалась та, поводя головой во все стороны. — Но я ощущаю твое присутствие.

Итак, пришло время блокады. Рэй хорошо и глубоко продышался и принялся за дело. Ему предстояло полностью подавить собственную весьма мощную энергетику, погрузить в анабиоз свое недюжинное «я». Дракониха внимательно наблюдала за всеми его упражнениями.

— Сейчас на твоем месте полная пустота, — сказала, наконец, она. — Но так не бывает. Ты насторожил бы даже меня, а не только чуткого к малейшим перепадам энергии эльфа. Ты выделяешься на фоне ночи пятном абсолютной пустоты.

— Это была только ковка, — со смешком произнес из тьмы голос Рэя. — Чеканка начнется сейчас.

То, что он делал теперь, требовало уже не только волшебных, но и поэтических способностей. Его подруга умела становиться невидимой при свете дня. Он этого не мог, но у него была ночь. Когда дневные силы ополчились против него, именно ночь протянула ему руку и, усыновив, позволила выжить среди голодной нечисти в холодном предзимнем лесу. Он был воспитан ею, и все ее приметы и уловки стали его неотъемлемой частью. Дракониха следила за превращением принца из космического «ничто» в ночь Волшебной Страны с истинным упоением. Сначала из пустоты донеслось эхо случайной цикады, потом ее чувствительный нос опахнуло ветром из-под крыла хищной птицы, и тут же раздался предсмертный крик настигнутого ею кролика. Токи воздуха струились сейчас сквозь ту дыру в ночи, маскируя ее легкой вуалью своего дыхания, и слышался запах сырой земли. Не довольствуясь цветом ночи, Рэй насытил свой камуфляж ее звуками, запахами и прикосновениями.

— Ты еще здесь, — спросила Радуга, — или уже ушел?

Лес не ответил ей. Она свернулась кольцом, укрыв нос — единственное уязвимое место — хвостом, покрытым чешуей из циркония, и со всех сторон превратившись в неприступную крепость, и стала ждать его возвращения.

То, что раньше было Рэем, принцем Черного трона, а теперь стало лишь частью ночи, около получаса шло, пробираясь меж кустов и деревьев к известной ему цели. Он давно придумал этот план, но никому не доверял настолько, чтобы им поделиться. Даже Крамар не знал точно, для чего предназначены его изделия.

Замерев в тени кустов и добавив к своему новому имиджу смутное перешептывание их листьев и качание ветвей, он пропустил мимо себя монотонно шагавшую эльфийскую стражу и скользнул к выросшей прямо над ним отвесной стене меж двумя следующими друг за другом патрулями, добавив к себе еще и стылое дыхание древнего камня.

В течение всего года перед этим он наносил эльфам не очень упорные, но весьма болезненные удары в тактике «бей — беги», всяческим образом заставляя их проявлять активную деятельность. Чем больше они шевелились, тем доступнее становились наблюдению в палантир, да и обычному шпионажу. Теперь Рэй знал очень многое. В частности, он знал, что сегодня будет эта башня и вот это окно в какой-нибудь сотне футов над его головой.

Патруль миновал его, приняв, должно быть, за сгусток тени у подножия массивного контрфорса. Рэй поднял вверх руки, кончиками чувствительных пальцев нащупывая мельчайшие трещины шва кладки, куда предстояло войти когтям перчаток. Они впились в стену, и Рэй подтянул гибкое сильное тело вверх, прижимаясь к камню обнаженной чувствительной кожей так плотно, как только мог. И это был первый шаг на пути вверх.

* * *

Амальрик очнулся, как от удара локтем, и лежал без сна, вслушиваясь в звуки ночи и шаги патруля под дверью. Он ждал. Ждал уже несколько лет, и после неудачи с деревенским охотником его ожидание достигло высшей степени нетерпения. Принц должен ответить ударом на удар. Амальрик мог ожидать от этого сообразительного выскочки любой чертовщины помимо прямых военных действий.

Ночь кругом ничуть не отличалась от тысяч предыдущих ночей, что он так же проводил без сна. Он бы хотел заснуть, день его выдался напряженным, он устал, и от головной боли ломило виски. С невеселой усмешкой Регент подумал, что Черный принц был бы доволен, если бы узнал, во что превратил его жизнь. Не раз и не два его искушала мысль удалиться в Хайпур и остаться там, вдали от повседневной суеты, не считая его одинаковых лет. Это был бы достойный конец богатой карьеры, но поступить так сейчас означало проявить постыдную трусость, покрыть позором доселе славное имя, перечеркнуть свое достойное прошлое и навеки потерять лицо. Вряд ли бессмертные подданные способны забыть о слабости своего вождя.

И все-таки что-то не так было в этой ночи. Все те же привычные звуки касались его слуха, и он знал, что никто не способен пробраться мимо его патрулей и, паче того, взлететь незамеченным настолько высоко, чтобы достигнуть его окна: ни дракон, ни нетопырь и никакая другая нечисть. Разве что сама ночь, вливавшаяся через его распахнутые ввиду духоты створки и мешающаяся с прозрачными, колышущимися занавесками. Но было в ней и что-то… не соответствующее… Какой-то отзвук сильного чувства, которое ему вот-вот удастся определить.

Он рывком сел, отбросив одеяла. Он определил. Ночь звенела, грохотала торжеством. Или это страх бушевал в его височных венах? Извечное чувство беспомощности в темноте?

— Кто здесь? — спросил он.

И тогда ночь обвилась вокруг него, и у нее оказались мускулистые руки, твердые и горячие, как железо, зажавшие ему рот и не позволившие поднять тревогу. Он не успел ни о чем подумать, как в его рот был вбит вонючий неудобный кляп, придавивший язык; руки, да и весь он сам, оказались спеленуты тонкой и крепкой веревкой, а на голову нахлобучен пыльный джутовый мешок. Потом мешок перевернули, так что полоненный Регент оказался в нем вниз головой, встряхнули, так что он провалился туда целиком, и вскинули на плечо, ловко пристроив в веревочной петле.

Затем последовал краткий миг падения в пустоту: Амальрик догадался, что то был молниеносный спуск по какой-то веревке, и подумал, что похитивший его человек — если это был человек — должно быть, ободрал себе ладони. С распяленным кляпом ртом он мысленно молил о помощи, и был почти уверен, что сумел смутить разум ближайших стражей, но догадался и о том, что тревогу поднимут слишком поздно, и что похититель, если перед ним возникнет угроза потерять пленника, одним легким движением просто свернет ему шею. Он пытался найти в нем хотя бы слабый пульс Могущества, чтобы использовать в качестве своего шанса чужую энергию, но с этой точки зрения все было пусто.

Потом было стремительное движение через кусты, в течение нескольких минут Регента немилосердно трясло и било о спину похитителя: он решил все же, что это — человек, а потом густой низкий голос, сопровождаемый опахнувшим Регента жаром, произнес:

— Тебе все же удалось это, волшебник?

Так говорить мог только дракон, но от голоса отвечавшего Амальрика пробил озноб.

— Да, он попался, и теперь я не дам ему ни одного шанса.

Он слышал его лишь однажды, но считается умным помнить голоса смертельных врагов. Он действительно не получит шанса к спасению.

— Позади погоня, — заметил дракон.

Мешок втащили на чешуйчатую шею.

— Взлетай, — отдал команду похититель, воздух вокруг сдвинулся, загудел, и звуки погони разом отдалились, сменившись голосами высотных ветров.

— Ты хорошо рассчитал, волшебник, — сказал дракон. — К рассвету будем у твоего Замка.

* * *

Когда Регента вытряхнули из мешка, он пребольно ударился о землю и, лежа лицом вниз, некоторое время приходил в себя. Чьи-то неласковые руки развязали веревки и выдернули из его рта кляп. Значит, уверены, что он никуда не денется. Собрав те силы, что откликнулись на его призыв, и сочтя себя в состоянии даже перед лицом лютой казни сохранить эльфийское достоинство, Амальрик оперся ладонями оземь и приподнял голову.

То, что он увидел вокруг себя, глубоко ошеломило его. Он лежал посреди Поляны Источника, у самого ключа. А вокруг, как когда-то, много лет назад, выстроился парад Темных Сил.

Они стояли полегионно, начищенные до последнего коготка, вооруженные до зубов и облаченные в новехонькие гномские доспехи. Лес копий и нагинат рос над их рядами, и сильный северо-восточный ветер гнал по небу клочки туч, рвал черные и красные бунчуки, знамена и прочие знаки отличия легионов. Когда-то, стоя здесь, он сам наблюдал за поединком в утреннем небе, рассуждая вслух о том, что гибель обоих противников будет для эльфов наилучшим вариантом. Потом на этом же самом месте он утратил Королеву Сэсс. Теперь он сам был гвоздем развлекательной программы. Очень трудно сохранять достоинство, когда твои мышцы не служат тебе, и ты лежишь перед всем этим парадом, прикрытый лишь ночной сорочкой, из-под клочьев которой выглядывает тщедушное тело. Однако он нашел в себе силы скривить рот: ради расправы над ним здесь, насколько хватает глаз, выстроен весь местный гарнизон, и развернуты все знамена. Высших почестей Черный трон не смог бы ему оказать.

Разбросанные тут и там, дымились костры. Дрова были влажными, и черные клубы, тяжело стелясь по земле, стекали вниз по склону. Тошнотворно пахло жженой костью. Над каждым из костров слабо булькал огромный закопченый котел, а возле стояли по два мерзко ухмылявшихся тролля в шипастых шкурах. Один подбрасывал дрова, а другой в монотонном ритме бил в большой гулкий барабан, и удары плыли над поляной, подобные клубам черного дыма. Амальрик отключил свое воображение, зная, что эта штука способна превратить в хнычущее ничтожество даже самого бравого храбреца.

Через поляну к нему шел принц. Пешком и не при параде, и Амальрик подумал, что он очень отличается от предыдущего. Этот не гоняется за показухой. Этот — не ничтожество. И этот с ним покончит.

В обычной своей кожаной куртке с пришнурованными рукавами, в черных брюках и высоких ботфортах, Рэй сделал лишь одну уступку параду: его худые щеки перечеркнул двойной — алый и черный — зигзаг молнии, давний ритуальный знак Темных. Он выглядел старше своих двадцати семи. Плечи укутывал теплый широкий плащ, и ветер то обвивал им фигуру принца, словно траурной погребальной пеленой, то вздымал его вверх, то хлопал им, точно парусом, и был Рэй как обугленная ветвь, окутанная курящимся дымом. Амальрикова смерть смотрела ледяными глазами. Он обдумал и вынес приговор, который будет хладнокровно и даже без ненависти исполнен. Смешно ненавидеть того, кто лежит у твоих ног.

— Ты можешь встать, если хочешь, — сказал Рэй, останавливаясь над Амальриком. — Можешь лежать, это несущественно. Я перебрал много вариантов мести, выдумывал и отвергал множество изощреннейших пыток. Отвергал потому, что всего казалось мало. Я остановился на приемлемом и, как мне кажется, справедливом варианте. Я тебя освобожу. Сейчас ты встанешь и пойдешь, куда захочешь. Так, как ты есть. Я даже дам тебе нож. Ты сможешь бродить по лесу или же спрятаться в каком-либо закоулке Замка или его подземелий. Ты можешь выследить, убить и съесть любого из моих подданных, кто будет настолько неосторожен, но и им, не обессудь, будет предоставлено то же право. В этом месте правота на стороне силы. Выйти за пределы моего леса ты не сможешь.

— И где же здесь справедливость? — насмешливо спросил эльф.

— Я не предлагаю тебе ничего такого, чего не пережил бы сам.

— Но здесь холодно… а я не одет.

Принц пожал плечами.

— Я был бы рад изменить это обстоятельство.

Он бросил эльфу нож, воткнувшийся в землю рядом с рукой.

— Итак, до захода солнца у тебя есть фора. Ты пойдешь, и никто не имеет права преследовать тебя. Но после наступления темноты начнется игра. И я посмотрю, сколько ты сумеешь продержаться.

Амальрик поднялся, его рука сомкнулась на ноже, и он чуточку помедлил, раздумывая, не попытаться ли лишить мир этого Зла, метнув оружие тому в глотку, но передумал, так как принц явно этого ждал и имел наготове какую-то пакость.

Эльф повернулся к нему спиной и побрел вдоль строя к маячившей впереди роще, столь далекой, что она казалась миражом, занесенным оптической причудой откуда-то из другой сказки. И за его спиной строй взорвался улюлюканьем и свистом. Никто, правда, не осмелился тронуть его, но это был только вопрос времени. И лишь один голос не участвовал в травле. Смерть с глазами василиска в этот миг была нема.

* * *

Рэй, не сводя глаз с удаляющейся спины эльфа, беседовал вполголоса с неприметным бородавчатым лешим, опиравшимся при ходьбе оземь длинными руками, отчего костяшки его пальцев были украшены чудовищными мозолями.

— Твои готовы?

— Как обычно, мой принц.

— Не вздумайте на самом деле причинить ему вред. Только пугать. Но уж это ты, я надеюсь, выполнишь художественно.

Леший ухмыльнулся, показав гнилые желтые клыки.

— Я рад стараться и без приказа, принц. Но этого мы прогоним по всей программе. Но почему, принц, вы хотите оставить его в живых?

— Ожидание смерти — хуже смерти, — поговоркою ответил Рэй, и леший радостно кивнул. — Я хочу… — Рэй попытался усмехнуться, но глаза его подвели. — Он сделает это сам, потому что ожидание будет невыносимым.

Это ожидание. Ему хотелось поставить перед Амальриком зеркало, которое отразит на него самого грехи его жизни, совершенные «на благо» избранного народа. Голодная нечисть в выстывшем лесу — это за него самого. И ожидание смерти вместо смерти — это за Сэсс, которая была для него как… ну, настоящей-то матери у него не было никогда. Да и смешно было бы так думать о той, кто старше на восемь лет.