Куда глядят глаза василиска

Глава 1. ПРИНЦ ПРИХОДИТ В СПЯЩИЙ ЗАМОК

Остаток ночи он пpоспал, заpывшись в мягкую, теплую листву, и когда тьма в положенное ей время убралась прочь, подкравшийся день высветил его лицо — лицо молодого человека лет двадцати с небольшим, с чертами крупными, но тонкими, с профилем, словно предназначенным для монеты. Черные прямые волосы вороньим крылом осеняли его загорелый лоб, и спал он так безмятежно, будто не знал, в каких краях оказался. Или же считал, что это его должно бояться.

Когда рассеянный свет пасмурного утра коснулся лица путника, он разом открыл глаза и сел, выдав в себе воина, привыкшего просыпаться мгновенно. И глаза вполне соответствовали его повадке: они были зелеными, испещренными золотисто-коричневыми крапинками, с тем твердым миндалевидным разрезом, что из всех живущих на земле тварей встречается лишь у больших кошек. Обладатель таких глаз никогда не отведет их в смущении в сторону и не опустит перед лицом большей силы. Он и не собирался этого делать. Напротив, он пришел сюда, в этот зловещий лес, запретный для любого смертного или волшебного существа, заповедник и последний оплот злобной нечисти, чтобы заявить свои права на один из двух тронов, один из двух полюсов Волшебной Страны, и сразиться с любым, кто попытается их оспорить.

На груди юноша носил нож, спрятанный в видавшие виды ножны, подвешенные на кожаном шнурке, а за спиной — слабоизогнутый меч типа нодати с удлиненной рукоятью, приспособленной для хвата обеими руками, но достаточно легкий, чтобы в случае нужды орудовать им одной рукой. Гаpда меча образовывалась раскинутыми крыльями позолоченной чайки, косившей со своего места круглым равнодушным взглядом. Юноша носил имя, подобное смертельному выпаду. Его звали Рэй, и он считал себя принцем Черного трона.

Юноша вынул из-за пазухи пару шпор, завернутых в мягкую тряпку, чтобы не выдали его пограничной страже нечаянным звоном, и привинтил их к сапогам. Шпоры выдали в нем человека, привыкшего пользоваться ездовыми животными, но поблизости не было ни одной твари, на которую он мог бы рассчитывать. Перекусив содержимым скромного узелка, претендент поднялся с земли, поправил меч так, чтобы в случае нужды вытянуть его чуть уловимым движением, и бодро зашагал по пустому зябкому лесу. Последний раз он был здесь десять лет назад.

Из этих десяти семь он провел в ином мире, где нет Могущества, а осталось только жалкое его наследие — суеверие. Этот мир и смешные обоснования претензий на власть происхождением или богатством научили его высокомерию. Он обучался там в Школе Меча, но постиг за эти годы не только благородное кендо. Он был жаден до всего, что люди изобрели, чтобы лишать друг друга жизни. Так, имея в руках нагинату или лунный нож, он выстаивал против шестерых курсантов, вооруженных мечами, он в совершенстве овладел шуанфу — искусством боя на парных топорах, стрелял из большого лука не хуже эльфа, а в метании стрелки и сюрикена — метательной звездочки с острыми шипами — в Школе ему не было равных. Он мог использовать в качестве оружия любой предмет, а если бы ситуация оказалась бедна на них — его руки, ноги и зубы стали бы сеять смерть. Но он имел нечто большее. Он обладал Могуществом, и лишь равный мог бы ему противостоять. Он знал, что его назовут Злом, но не придавал этому значения. Куда важнее казалось то, чтобы в нем признали Силу. В отношении Власти и Могущества он отнюдь не был невинен. Он жаждал их, но не ради них самих. Это было лишь то, что принесло бы ему желаемую добычу: жизнь одного волшебного существа, эльфа Амальрика, Регента своей несовершеннолетней Королевы, члена Светлого Совета, защищенного всеми их армиями и всем Могуществом Белого Трона. Четырнадцать лет он лелеял эту месть, каждый раз по-иному воплощая ее в своих фантазиях, и вот теперь пришла пора сделать первые реальные шаги по этой дороге. Если для этого нужно взойти на Черный трон, он сделает это без трепета, тем более, что именно к этой роли готовила его Дракониха, Золотая Чиа.

Но с первых лет жизни он осознал, что Могущество не дается глупцам, а потому не спешил. Он вернулся в Волшебную Страну три года назад, но, здраво оценивая свое невежество, не стал заявлять о себе сразу. Вместо этого он отправился искать ума по дворам мелких царьков, правивших своими уделами с доступным им разумением и зачастую не подозревавших об истинных Владыках, о том, что сами они — всего лишь железные стружки, попавшие в поле действия огромного магнита, чьими полюсами являются Белый и Черный троны. Он был вольным солдатом, наемником, ландскнехтом, кондотьером. Где бы он ни появился, кому бы ни предлагал на время — всегда очень короткое — свой меч, всюду за ним следовало жадное, часто завистливое восхищение. Среди живущих героев ему не было равных во владении мечом. Его быстро повышали, и он научился командовать, полагая, что именно для этого был рожден. Когда он покидал службу, его старались удержать любой ценой. Ему предлагали огромные деньги, высокие должности, армии, которым позавидовали бы Цезарь и Александр. Все это не могло перевесить его прихоти. Денег он не ценил, а предлагаемую власть считал всего лишь самообманом, ведь перед ним маячил Черный трон. Он уходил смеясь, а когда кто-то бывал настолько неразумен, что пытался удержать его силой — оставлял за собой, прорываясь на волю, ручьи крови и безутешных вдов. Он не смаковал чужую смерть и не пьянел от крови, но в случае нужды применял оружие не задумываясь. Он не признавал на себе никаких пут и ни на кого не глядел задрав голову. Вы платите — я сражаюсь. Полный паритет. У него было много приятелей, но друзей — никогда. Дружба подразумевает доверие, а он не желал доверять кому бы то ни было свое Могущество. То же и с женщинами. Живо откликаясь на женскую красоту, он, тем не менее, никогда не увязал настолько, чтобы возникла серьезная угроза его свободе. Он был необыкновенно красив, как, кстати, все Черные Владыки, и умел пользоваться своим обаянием, но начисто был лишен какого бы то ни было самолюбования. Если бы его лицо обезобразил какой-нибудь чудовищный шрам, это не стало бы для него трагедией. Ему было бы все равно, лишь бы глаза продолжали видеть. Ему не отказывали, и удержать его не могли. Лишь раза два за три года он со смехом вспоминал слова десятилетней Королевы эльфов о том, что она выбрала его для себя, но избегал развлекать этой шуткой приятелей. И вот теперь, спустя три года, он решил, что время пришло, обманул эльфийскую стражу и проник в земли, которые считал своей вотчиной. Пришло время Могущества.

* * *

— Здесь кто-то прошел! — заявил старший караула эльфов, стоя посреди пограничной поляны и оглядывая столпившихся вокруг него стражей. Он не смел смотреть на них обвиняюще, ведь и сам он прошедшей ночью веселился вместе с ними у костра, но именно ему предстояло докладывать Регенту Амальрику о нарушении неприкосновенности границы. Желваки играли на его лице, странно и болезненно напоминавшем лицо измученного ребенка.

— Он был неотличим от ночи, — робко сказал кто-то.

— Если он сумел пройти, значит, он действительно опасен, — рассудил начальник стражи и в сердцах пнул ближайший куст, осыпавшийся в ответ на этот удар дождем мелких красных листочков. — Давно надо было срубить всю эту поросль на приграничной полосе!

Он не хуже прочих знал, что они собирались рубить поросль СЕГОДНЯ. Неприятности обладают пакостным свойством случаться неожиданно. На взгляд человека ночная тень не оставила следов. Ни сломанной ветки, ни примятой травы, ни отпечатков сапог на мягких участках земли, но сейчас эльфы чуяли: здесь кто-то прошел. Хоть они и не обладали нюхом диких зверей, но они ощущали своим вечно голодным, жадным до чужой энергии сознанием слабо пульсирующую ниточку Силы. И легкую тень, окрасившую дотоле безупречный день. Ниточка следа на глазах тончала, частью растворяясь, частью впитываясь в землю.

К чести эльфов, никто из них даже не заикнулся о том, что происшедшее можно было бы утаить от Регента. Бессмертный народ, они прожили немалые сотни лет и накопили большой опыт по части сказочных законов. Тайное непременно выплывет наружу, и тогда, поступившие во вред своему народу, они будут достойны смерти. Как ужасает мысль о смерти существо, для которого она не есть неизбежная расплата за жизнь.

— Мы пойдем за ним, — как будто про себя сказал старший, — пока след еще виден. Я не говорю, что нам непременно придется убить его, но субъект, нарушивший границу, должен быть схвачен, его личность и цели — выяснены, и он всенепременно должен быть завернут назад. Но, повторяю, если он здесь сумел проскользнуть незамеченным, значит, он опасен.

Он не стал говорить, что явственно чует здесь Тьму.

Эльфы разобрали свое вооружение, состоявшее, главным образом, из луков, стрел и кинжалов, и тесной кучкой, легкой трусцой пустились по следу, углубляясь в мертвый лес, таивший в себе Зло и угрозу. Они десять раз подумали бы, прежде чем по своей воле углубляться в его чащу столь малочисленным отрядом, но сейчас им приходилось ликвидировать пагубные последствия собственной небрежности. В рукаве каждого было по шесть метательных стрелок, поясные пряжки представляли собой замаскированные сюрикены. Эльфы слишком малорослы и слабы, чтобы равным оружием противостоять могучему меченосцу, а потому, уступая в силе, стараются извлечь максимальную пользу из искусности и проворства. И все же Зло в этих краях не появлялось столь давно, что в глубине души каждый из них искренне надеялся: тревога вскоре просто и забавно разъяснится.

* * *

Рэй шагал по своим вымершим угодьям. Четырнадцать лет назад, после того памятного поединка, когда был убит Райан, последний принц Черного трона, и восторжествовали Светлые Силы, эльфы под руководством пресловутого Амальрика залили окрестности ядовитым раствором, а Совет установил здесь мертвящую погоду предзимья, постоянный законсервированный заморозок, от которого он пытался спастись быстрой ходьбой. Здесь не чувствовалось ни малейшего проявления жизни. Даже гниение — органический процесс, а стало быть, проявление жизни — было слабым, заторможенным, и опавшие четырнадцать лет назад листья сохраняли свою парадную окраску. Вокруг мертвого леса эльфы соорудили санитарные кордоны, и перебили всех, кто пытался бегством спастись из этих гиблых краев. Загнанная в резервацию злобная нечисть, лишенная своего принца, нашла себе последний приют в Черном замке. Любитель извращенных красот, вероятно, нашел бы здесь чем полюбоваться, но Рэй был не из таких. Его интересовало дело, и он гордился тем, что все вещи стремился называть своими именами. Его дом был разорен, те, к кому он привык, умерли от отравы или, теряя рассудок, утрачивали вместе с ним и свои естественные формы. Ни к кому в отдельности из необъятной толпы нечисти он не испытывал особенно теплых чувств, будучи, как кот, привязан к месту и общей их совокупности, ничуть не обманываясь ни насчет них, ни насчет себя. Единственный среди них человек, он ухитрился прожить среди вечно голодной, едва обладавшей слабыми проблесками разума стаи четыре года, не отнявших у него здоровья, но отравивших его душу дикой неизбывной ненавистью, направленной на одну-единственную личность — на Регента Амальрика, по приказу которого был разорен его дом. Ненависть и страстное желание мстить давали одичавшему мальчишке силы, а охота на все редеющую в этих местах дичь, на вымирающих помаленьку животных — пищу. Пытаясь выжить среди нечисти и зверей, он сам понемногу становился зверем и нечистью, а их считал своим ослабевшим израненным войском, способным растерзать своего полководца, если он даст хоть малейшую слабину.

Так оно, наверное, и произошло бы однажды, если бы случайная встреча не задала его судьбе решительно новое направление. Благодаря этой встрече он получил возможность стать сильнее, чем был, встретил нескольких людей, к которым испытывал теплые чувства, но непререкаемым авторитетом у него пользовался лишь один. По иронии судьбы этот один и был принцем Белого трона, Александром Клайгелем, чья победа в поединке с Райаном позволила эльфам сделать то, что они сделали. Клайгель выхватил его буквально из зубов каменных троллей, и, понимая, кто такой этот мальчишка, и чем рискует он сам, вопреки доводам всех умных советчиков на свете ввел его в свой город, в свою семью. Рэю тогда было тринадцать, а самому Клайгелю… Путник даже остановился и присвистнул, только сейчас произведя расчет. Самому Клайгелю было столько же, сколько ему сейчас. Двадцать три. Этот человек был абсолютно другим, он никогда не был понятен до самого донышка, но одно было очевидно: ему можно было доверить собственную жизнь и — одному в целом свете — позволить в чем-то переубедить себя. Эта семья вжилась в его душу, а десятилетняя Соль Клайгель три года назад заявила свои права на его свободу. Без сомнения, этим не стоило забивать себе голову, идя навстречу своей истинной грозовой судьбе, но он не отказался бы в свободную минутку поболтать с ней. В общем, он видел в ней все ту же потешную малявку, какую впервые встретил десять лет назад, всегда говорившую «взрослые» вещи и иногда завиравшуюся до невозможности. Десять лет разницы. Малявка. Фальшивая Королева эльфов, сотворенная его собственной безжалостной рукой по ее отчаянной просьбе. По правде сказать, тогда он был вовсе не уверен, что дело выгорит, но счастливым образом все утряслось. Была спасена жизнь Саскии Клайгель, матери Солли, была спасена от распада семья принца, была предотвращена казавшаяся неизбежной война с эльфами. Но Клайгели потеряли дочь, сбежавшую к эльфам и упивавшуюся новообретенной властью. Леди Клайгель возненавидела Рэя, лишившего ее дочери, и дальнейшее пребывание мальчика в Тримальхиаре, Белом городе, стало невозможным. Но вопреки всем голосам протеста принц Белого трона не собирался пускать судьбу своего главнейшего потенциального противника на самотек. Он понимал, что Рэй еще недостаточно силен, чтобы выжить в Черном замке, а потому переправил его в другой мир, в местечко под названием Бычий Брод, в Школу Меча, на попечение своего лучшего друга Барнби Готорна, не обладавшего ни малейшими признаками Могущества, а лишь букетом отнюдь не часто встречаемых вместе человеческих достоинств. Этот человек был вторым и последним из тех, кого высокомерный Рэй считал равными себе. Рэй уважал его и принял все, чему тот смог научить его. Рыцарь Готорн подарил ему свой меч, свою Чайку, словно передал ему свое право на несовершенный подвиг. Рэю приглянулся тот мир, он мог бы в нем добиться большего, не имея такого сдерживающего ограничителя как Светлый Совет, но он знал, что хочет делать, и эту дверь закрыл за собой наглухо. Он принадлежал Волшебной Стране.

Самого Клайгеля уже три года не было в живых. Он поднял свой город из праха, но был призван Люитеном, Хозяином своей сказки, тем, что придумал все сущее, надсмотрщиком стаи серых лебедей, ангелов, что играют за команду Добра. Клайгель просто оседлал дракона и растворился вместе с ним в безоблачном утреннем небе. В Тримальхиаре остались его леди, окостеневшая в своем горе, но столь же прекрасная, как в двадцать лет, не снявшая, как он слышал, траура и по сей день, и его маленький сын, следующий в очереди на Белый трон после правившей в данный момент леди Джейн. Это было уже серьезнее, чем взбалмошная Королева эльфов. Принц, растущий в исключительно женском обществе в заповеднике Тримальхиара рисковал без вмешательства Рэя стать на шахматной доске Люитена слоном белой диагонали. Рэй не собирался увиливать. Бунт Клайгеля против властной руки Создателя был обречен, сам Рэй считал себя героем другой сказки, но у юного Артура могло бы получиться что-то интересное. Это дело было вторым по важности. Он помнил неистовое негодование Александра Клайгеля, обреченного быть положительным героем, и уважал его духовное завещание.

А если леди Клайгель не пустит его в Тримальхиар? Он засмеялся и перепрыгнул через узловатую корягу, присыпанную осенним многоцветьем. У него были все основания считать ее одним из своих основных недоброжелателей. Он лишил ее дочери, а то, что при этом он спас ей жизнь, было не в счет. Одно было здесь неколебимо — его старая клятва, произнесенная сердцем и хранимая в его самом заветном углу: никогда не поднимать руки на самого Клайгеля, на его женщину, на его дочь… И на его сына, который не был еще рожден, когда произносилась эта клятва.

Рэй глубоко вдохнул и остановился. Он не слышал вокруг себя голосов жизни, но он не чуял и тлетворного духа отравы. Морозным воздухом дышалось легко, разгорались от холода щеки. Это открытие так обрадовало его, что он сам себе показался смешным. Истребив в этих краях жизнь, яд и сам себя изжил, разложился за четырнадцать лет, испарился под редким солнышком, был вымыт холодными осенними дождями. Перед лицом его возрождающей деятельности лес был чист.

Окрыленный, Рэй пустился в дальнейший путь.

Рощи все чаще сменялись просторными полянами, поросшими жухлой травой, и лишь на одной из них, той, где бил Источник Жизни, — тоже бывший, кстати, продуктом деятельности четы Клайгелей, — ярко выделялось ее изумрудное пятно. Рэй ухмыльнулся: крайне полезно иметь в своих владениях и полностью контролировать ключ живой воды. Прекрасное средство от разного рода колотых, рубленых, дробленых и прочих травм. А на душевные ему было наплевать, он считал себя неуязвимым для оружия, их наносящего.

Замок возник перед ним внезапно, как вершина огромной горы, чье подножие густо заросло непролазным колючим кустарником-мутантом. Он один, казалось, бурно процветал в этих забытых благодатью местах и щетинился трехдюймовыми шипами, объединенными, как у барбариса, в гребни по три и по пять. Да и широкие кожистые листья тоже были по краю весьма недвусмысленно усажены зубчиками. Перед этой грозной преградой претендент вынужден был остановиться.

Жадным взглядом Рэй рассматривал громоздящуюся за колючим живым забором черную скалу пикообразной формы, уходящую вершиной — собственно дворцом — в низкое небо. Внизу, в недрах горы, буквально под его ногами во многие ярусы располагался город: заводы, рудники, шахты, оружейни, кузни, бараки рабов. Все опустевшее, мертвое, холодное, пришедшее в запустение. Спящее. Четырнадцать лет… Четыре первых года он, будучи человеком, имевшим способность делиться своей энергией, подкачивал всю местную нечисть и за это едва не поплатился: каменные тролли чуть было не сожрали его, когда он лежал без сил, и если бы не Клайгель… Он встряхнул головой. В сущности, чего еще от них, родненьких, было ждать? Право силы! Когда же он исчез, вместе с ним исчезла и энергетическая подпитка, и все оставшиеся в живых впали в бессрочную спячку. Лишь щедрая подачка могла поднять на ноги весь этот коматозный замок, но сейчас Рэй не собирался повторять детские ошибки.

Сначала нужно пройти. Позабавив воображение картиной распятого на шипах собственного изуродованного трупа, Рэй приступил к делу. Мечом тут можно было бы махать неделю, и это не было бы рациональным подходом. Он положил ладонь на нож, висевший на его груди. Тепло побежало от пальцев к сердцу. Затем он обнажил его зазубренное лезвие, откованное в форме березового листа. Им можно было убить, но обычно Рэй пользовался им для другой цели.

Он сосредоточился, и через несколько секунд ток тепла приобрел иное направление. Теперь он устремился от сердца в пальцы, через них — в нож. Лист был для Рэя необходимым посредником для явления Могущества. Лезвие раскалилось добела, затем от него оторвалась шаровая молния, которая, подчиняясь воле волшебника, поплыла в сторону зарослей и вонзилась в них.

Колючки вспыхнули, как пропитанные маслом. Ветви почернели, скукожились, огонь разбежался в стороны, кольцом охватывая Замок, истребил всю доступную ему пищу и зачах, как неразумный тиран. Попирая ботфортами горячий ковер жирного пепла, Рэй прошел к вратам Замка.

Они покосились, левая створка висела на одной петле. Решетка, ощетинившаяся пиками, была поднята и, вероятно, приржавела. Никаких признаков опередивших его претендентов. Спящей Красавицей этого Замка была власть.

Рэй вызвал еще одну порцию энергии, но теперь уже не в виде сгустка огня. Невидимая волна, от которой лишь чуть дрожал воздух, втянулась в ворота, и он почти явственно ощущал, как она начала затапливать уровни и этажи Замка и города, пробуждая тех, кто был здесь еще жив.

Самые мелкие оказались самыми проворными. Нерешительно выглядывая из створок ворот, они поодиночке и кучками высыпали на приворотную поляну, держась в разумном отдалении от гостя, бывшего достаточно дерзким, чтобы разбудить Замок. Их даже злобной-то нечистью можно было назвать с большой натяжкой: эти крохи никому, кроме разве что совсем мелких народцев вроде цветочных эльфов, не могли причинить вреда, и раньше Рэй считал их дармоедами. Прыгучие, летучие, одни не очень привлекательные, а другие уж совсем страшненькие, они годились разве что детишек пугать. Он поймал себя на некоторой нежности к ним.

Потом поперли зубастые покрупнее размером, в шишковатой броне, со свисающими до земли клыками, тяжело, неуклюже ворочаясь, еще Клайгелем помятые. Для того, чтобы эти махины могли сражаться, им надо бы дать побольше, чем эта скупая порция, похожая скорее на запах пищи, чем на что-то существенное. Но… попозже. Собака должна запомнить того, кто ее кормит. И осознать, что кормежка может и прекратиться.

В воротах возникла суматоха. Один из монстров, трехголовый и шестилапый, застрял меж приоткрытыми створками, и Рэй терпеливо ждал, пока любопытные, коим он мешал пройти, выпихнут его наружу пинками в соответствующую случаю кормовую часть тела. Наконец их совместные усилия увенчались успехом, створки подались, и монстр занял подобающее своему весу — в прямом и переносном смысле — место в первых рядах. Рэй молчал, выдерживая эффектную паузу и не желая распыляться перед мелочью.

Наконец поток прибывающих иссяк. Самые нахальные из мелких карабкались на плечи и головы крупных, те лениво смахивали их, почти никогда не попадая, а когда попадали, поляну оглашал истошный визг. Зрелище было живописным, Рэй от таких даже отвык. Настоящий портрет большой семьи. Он усилием воли подавил усмешку. Никогда не был мастером произносить зажигательные речи, ему всегда проще было продемонстрировать силу, чем распространяться о ней.

— Я буду вами править, — сказал он веско. — Можете звать меня принцем. Будете слушаться — буду кормить.

И замолчал, позволяя им осознать сказанное. Спросонья их интеллект не был очень уж живым. Где-то кто-то кому-то приложил тяжелой лапой, кто-то тонко проблеял: «А че он сказал?», на него шикнули, тишину разорвал короткий визг, и все снова замерло. Они жадно ожидали продолжения. В этот миг из ворот вывалился здоровенный, пьяно шатавшийся тролль. Небо было сумрачным, а потому случайный солнечный луч не грозил превратить его в глыбу полевого шпата.

— Это че? — хрипло поинтересовался он. — Это хто? Вы все — че?

— Принц! Это принц! Он говорит, что принц! — разом защебетали над его огромными, поросшими зеленым мохом ушами летуны. Он отмахнулся каменной, по-видимому, приросшей к его рукам дубиной.

— Какой-такой принц? На кой ляд он нам сдался? Столько лет жили сами по себе… Да я сам себе принц! Эй, парень, ты сдурел, что ли? У меня в это время завтрак!

У этого обормота десять лет не было завтрака, но, проснувшись, он об этом не помнил. Что ж, для сильного впечатления одного придется убить. Рэй коснулся рукояти Листа, но, усмехнувшись, убрал с нее руку. На сей раз обойдемся без Могущества. В схватке с этим его можно и сэкономить. Он вынул меч из ножен и положил на траву позади себя. Толпа ахнула. Он шагнул навстречу накатывавшему на него противнику, сжимая и разжимая всего лишь одни голые руки.

Если бы тролль мог выпрямиться, он дотянул бы до десяти футов, но он был безнадежно горбат. Шипастая каменная дубина обрушивалась на траву, выворачивая пласты земли. Рэй был против него словно ласточка против индюка. Тролль и его дубина заслонили небо, чудовищное орудие начало опускаться, Рэй откинулся назад, как будто падая, и делая при этом переворот с опорой на правую пружинящую руку. Его ноги взметнулись вверх, тело изогнулось, оставляя смертоносную дубину проносящейся с левого бока, а сверкающая острая шпора в высшей точке описываемой дуги безошибочно обнаружила сонную артерию там, где ей положено быть согласно анатомии всех живущих тварей.

Переворот закончился приземлением на обе ноги при удачном избежании фонтана зеленоватой вонючей холодной крови. Зрители ахнули. Рэй едва взглянул в их сторону. Со стороны то, что было всего лишь техникой тренированого тела, и впрямь казалось волшебством.

— Кто-нибудь еще сомневается в моем праве на власть? — буднично спросил он.

— Не я! И не я! И не мы!..

Что ж, при помощи Могущества он и впрямь шутя мог перебить их всех.

Он вошел в ворота.

В Замке кто-то говорил, гулко и монотонно. Нечисть оживилась и заоглядывалась в явном недоумении: остаться ли им с новым Хозяином или же бежать в большой зал слушать голос давно сгинувшей Драконихи, Золотой Чиа, пробужденной к жизни Могуществом пришельца. Сопровождаемый ими всеми, Рэй спустился в зал, обнесенный по стенам четырьмя рядами решетчатых металлических галерей. Он уже не помнил, сколько раз он заставлял Дракониху говорить во время Ритуалов кормления. Ее голос, возносящий хвалу праву силы, был непременным атрибутом всего их существования вплоть до сегодняшнего дня. Звонко шагая по отполированному каменному полу, Рэй пересек огромный зал, подошел к мерцающей разноцветными огнями стене и выдернул вилку из розетки. Голос смолк на полуслове. Нечисть разинула пасти в вопле немого изумления. Убийство тролля померкло. Только Хозяин мог заставить замолчать саму Золотую Чиа.

— Отныне, — сказал Рэй, — говорить здесь буду я.