Глава 14. ДАР СЕГОДНЯШНЕЙ НОЧИ


Видимо, братья решили заночевать в городе. Такая возможность существовала, и Анни принимала ее во внимание, хотя и желала, чтобы они вернулись побыстрее. Нет, она не боялась, несмотря на то, что они оставляли ее одну дома нечасто. Тримальхиарская ярмарка случалась дважды в год, пропустить ее не хотел ни один из них, вот все и укатили, повезли на продажу мед и овощи, оставив ее приглядывать за домом и скотиной.

Бояться в этих светлых лесах было, в сущности, нечего, сколько она себя помнила, никогда здесь не водилось никакой злобной нечисти, и о том, что в мире бывают злодейства, Анни знала лишь понаслышке. Их тихого, затерянного в лесу хутора касались лишь насущные заботы. Все братья были старше ее, матери давно уже с ними не было, и для мужчин своей семьи она все еще оставалась любимой малышкой. Они никогда не вели разговоров о ее замужестве, им, как подозревала сама Анни, дикой казалась сама мысль остаться без нее… без плодов труда ее быстрых на работу рук. И хотя временами, в минуты отдыха, усевшись у огня с какой-нибудь штопкой или вязанием, она погружалась в сладкие мечты о собственной сказке, все же на самом деле она знала слишком мало людей, чтобы желаемое стало явью.

В этот вечер все обычные дела переделались как-то особенно быстро, в теплой печи томился ужин на семерых мужчин, на тот случай, если бы они все же решили вернуться сегодня, и только что-то непредвиденное задержало их в пути. В чепце и длинной рубахе, уже готовая ко сну, она засиделась с вязанием у лампы и слышала, как за окном поднялся ветер, как забарабанили по добротной кровле крупные капли, как градины застучали в окно. Большой рыжий кот поднял сонную морду, послушал погоду и не пошел, как делал это обычно, на ночную охоту. Анни покачала головой в ответ на свои же думы. Непогодь разразилась страшная. Нет, скорее всего, они остались в городе вкусить ярмарочных торжеств и всяких развлечений, доступных мужчинам с деньгами, о коих она сама имела весьма смутное представление.

Поднявшись со своего уютного кресла, где могла бы провести, ничего не меняя, всю оставшуюся жизнь, она мимоходом погладила кота и, взяв лампу, направилась к спальне. Ждать дальше, по-видимому, не имело смысла.

Ее остановил грохот, услышав который она сперва с перепугу подумала, что сорвало жестяной лист кровли с амбара, а потом сообразила, что это чей-то нетерпеливый кулак молотит в ворота. О! Они все же приехали! Они все же поспешили домой, к ней, несмотря на то, что им пришлось провести в дороге изрядную часть ночи и вдоволь натерпеться от непогоды. Она набросила на голову плащ, сунула босые ноги в чуни, распахнула дверь, так что и от ворот видны были свет и уют домашнего очага, и, пригибаясь под жестоким ливнем, кинулась через двор, оступаясь в пузырящиеся лужи.

С трудом одолев тяжелый воротный брус, она, налегая всем телом, оттянула назад одну из створок… и в замешательстве замерла на месте, забыв про дождь.

За воротами не было вереницы пустых возов, воловьи пары не мычали нетерпеливо, слыша манящий запах родного стойла, и братья на семь голосов не торопили ее.

Там был чужой человек, застигнутый ночью и непогодой. Всадник. Бока коня глянцево блестели от сбегающих по ним струй дождя, мокрые волосы человека облепляли его лоб и худые щеки, и, кажется, он давно уж не морщился от текущей за ворот воды. У Анни, не знающей зла, тем не менее при виде незнакомца в памяти шевельнулись страшные сказки, и если не ужас, то нерешительность оцепенили ее. Ну надо же, именно тогда, когда мужчин нет дома! Он мог оказаться кем угодно, этот одинокий путник.

— Твоему мужчине стоило бы самому открывать ворота в такую ночь, хозяйка, — бросил путник, смерив ее беглым взглядом. Куда больше его голодного внимания привлек очаг за ее спиной. — Мало ли кто шляется такими ночами…

— Никого нет, — прошептала она, безотчетно загораживая собой ворота, двор, дом.

Он посмотрел на нее чуть дольше, и голос его, когда он заговорил вновь, был мягче.

— Послушай, хозяйка, — сказал он, — я не хочу тебя пугать. Дождь застал меня в дороге, и когда я увидел здесь дом, я почти не поверил себе. Я устал и промок до нитки. Я прошу только приюта на эту ночь. Я не причиню тебе никакого зла, но если ты боишься и не веришь мне — а я не могу тебя за это осудить — то можешь не пускать меня в дом. Мне бы только поставить коня под крышу, а сам я и в сенном сарае переночевать могу.

— Зачем же в сарае? — голос ее был по-прежнему чуточку сиплым, то ли от дождя, то ли от растерянности, и она посторонилась, давая ему дорогу.

Она ждала, пока он расседлывал коня под навесом и протирал его клоком сухого сена. Ей понравилось, как он заботится о животном, и как отзывается на заботу уставший конь. Ей нравились люди, которые не только требовали от животных службы, но и были готовы дать что-то взамен.

Потом он пошел следом за ней к дому, по дорожке, скрытой лужами дождевой воды. Оказавшись в горнице, он стянул с себя мокрый плащ и кожаную куртку, набрякшую влагой. Анни торопливо пристроила все это у жаркого бока печи, а путник рухнул на табурет у камина, ссутулив плечи и уронив голову на грудь. Поза глубокой релаксации. Он и в самом деле чудовищно устал.

Он протянул руки к самому огню, так, что алые языки его почти лизали тонкие смуглые пальцы. Он блаженно щурился от тепла, поражая ее, тихую, незаметную свидетельницу, невиданным, нездешним хищным разрезом зеленых глаз и счастливым выражением измученного лица. Сам полупритухший уже огонь рванулся из подернутых пеплом углей к протянутым к нему рукам, словно меж ними двумя существовало тайное родство. Ее охватила странная жуть — без страха, как будто свершилось нечто давно ожидаемое.

Он был не такой, как все. Она таких раньше не видывала. Он говорил с ней мягко, но чувствовалось, что привык приказывать, и за его широкими плечами тянулся невидимый шлейф зловещих приключений. Настоящий рыцарь. Настоящий герой.

И еще он был красив. Так красив, что как только свет отнял у тьмы его лицо, у Анни перехватило дух. Она попыталась разобраться, из каких основных частей соткана эта красота: из грации ли скупых движений, из королевской ли осанки, из строгой ли определенности худого лица, отражавшего тени сильных страстей, или же главным здесь был связавший все это воедино пламенный дух… Неважно, что именно. И все-таки на этом челе была какая-то хмарь… какая-то тень, заставившая ее заподозрить на нем проклятие. Лет тридцать, на первый взгляд. Хотя, если приглядеться, можно дать меньше: усталость и думы не молодят.

Машинально накрывая на стол, она продолжала думать о нем, и о том, как бы поудобнее порасспросить о его сказке. Помимо восхищения он пробудил в ней и жгучее любопытство.

— Право же, — сказал он за ее спиной, — в этом нет необходимости. Ты и так дала мне кров на ночь. Своих ждала?

— Ты — гость, — возразила Анни. — Я должна тебя накормить. Что же касается моих… — Она отбросила волосы за спину и улыбнулась. — Я о них позаботилась, а они обо мне — нет. Так что если кто останется голоден — не моя вина. И не твоя.

Он засмеялся и, позволив себя уговорить, сел к столу. Анни села напротив и, подперев щеку рукой, смотрела на него, пока он ел. Какие манеры! Перед нею был не просто рыцарь, уставший с дороги, замерзший, отчаявшийся в достижении какой-то цели и голодный, как дикий зверь. Это был настоящий принц, как будто та ее единственная сказка, устав ждать, пока сама Анни стронется с места, сама пришла на ее порог, и теперь девушка думала, что оно и не могло произойти иначе.

— У вас большое хозяйство, — заметил гость, покончив с едой.

— Чем вы тут живете?

— Мы — бортники, — ответила Анни. — Наш мед на тримальхиарской ярмарке ценится не ниже эльфийского, а Добрый Народ, ты сам знаешь, понимает толк в медах. Ну, у нас есть еще кое-какая скотина, я сыры ставлю. Еще огород, но это больше для себя. Мы не пашем под пшеницу: она требует больших порубок, а Лесной Царь нам этого не позволит.

— Мы — это кто? Сколько в семье мужиков?

— Семеро, — гордо сказала девушка. Гость кивнул, будто бы припоминая такую сказку про сестру и семерых братьев.

В свою очередь Анни выжидательно посмотрела на него.

— А ты? — спросила она. — Нет, ты не подумай, я твоих тайн не выведываю. Просто, у нас бывает так мало новых людей…

Он кивнул, глядя на нее, уютную, мягкую, обведенную по контуру золотым светом своего очага, с таким чистым и доверчивым взглядом.

— Я ищу город, — сказал он. — Тайный город, где скрыт смысл моей жизни. Слыхал, что даже эльфы в массе своей ничего о нем не знают. Он где-то здесь, поблизости, я чувствую. Научился чувствовать за многие месяцы, пока ношусь по свету, как безумец. Но он скрыт под такой толщей колдовских наваждений, сбивающих со следа и отводящих взгляд… Иной раз кажется, что вот теперь-то ниточка распуталась, а через минуту упираешься лбом в самый жалкий трухлявый пень.

Она задумалась, ее глаза затуманили думы о дальних путях и чужих, стороною проходящих сказках. Она мечтала лишь о принце, что однажды войдет в ее дом, а люди, оказывается, ищут смысл жизни.

— И в чем же смысл твоей жизни, рыцарь?

— Я должен выследить и убить одну тварь, — честно сказал тот.

Брови Анни недоуменно поднялись.

— Выследить, убить… А потом?

Он пожал плечами.

— Я не знаю. Правда, не знаю. Несколько раз я почти держал его в руках, но или случай, или предательство всегда вставали на дороге. И приключение мое оказалось длиннее и куда тяжелее, чем представлялось вначале. Ах, хозяйка, сколько болот я исползал на брюхе, сколько раз дрался не на жизнь, а на смерть, вымокал и мерз. И вот теперь, — он обвел глазами горницу, и ее взгляд послушно описал тот же круг, — здесь, в тепле. Больше всего на свете я люблю тепло.

Она при той круговой оглядке увидела жаркую печь, где стояла еда, сонного кота, заботливо вышитые рушники и занавески, прялку в углу и ткацкий стан с неоконченной работой. А его занесло сюда из сказки, где мечи, сокровища и драконы. Где главною доблестью почитается отвага, а не терпение. И еще она поймала себя на том, что напряженно вслушивается, не возвращаются ли по темени и непогоде ее родные. Вслушивается и боится услышать стук в ворота и знакомые, торопящие ее голоса. Потому что эта встреча была, как пламя свечи, что прикрывают ладонью в ветренный день. И если она не убережет это пламя, это мгновение, если оно потухнет сейчас, то это будет, как если бы она сама открыла двери и позволила своей сказке уйти в бушующую ночь.

Ее рука, лежащая на столе, дрогнула и двинулась к его руке. Оба заметили этот жест, и Анни робко отдернула руку… но овладела собой, и хотя опустила глаза под заинтересованным взглядом на данный момент одинокого мужчины, но обе руки — его и ее — остались лежать рядом на вышитой крестом льняной скатерти. Пока он не пошевелился и не накрыл своею ладонью ее маленькую руку, так что она почувствовала мозоли от меча и поводьев. Горница вокруг завертелась, как колесо прялки, и дыхание Анни пресеклось.

— Я ведь не останусь, — услышала она.

И согласно кивнула.

Конечно. Он из другой сказки, из той, где пламя и ветра. Он воин, а не охотник, бортник или землепашец. И с собою он ее не возьмет, потому что пути, которыми он ходит — не для женщин. А женщина должна быть подарком, а не обузой. Может быть, в его сказке даже есть героиня. Неважно. Просто ей повезло, что братьев сегодня не оказалось дома. И теплилась надежда, что когда-нибудь он еще проедет этими местами.


* * *


Рэй был истово, молитвенно благодарен ей за то, что она оказалась здесь, и за то, что она была именно такой. Ни с кем он ее не сравнивал, никого она ему не заменяла и ни о ком, кроме нее, он не думал. Сегодня, будучи из-за холода, голода, сырости и отчаяния почти на грани срыва, он так нуждался в том, чтобы кто-то обнял его. Он понял ее взгляд задолго до того, как она сама решилась сделать то первое движение навстречу. Женщины любили его, он был избалован вниманием, и, возможно, случись все по-другому, она напоролась бы в ответ на раздражение и злую насмешку. Но теперь, лежа рядом с ней, такой теплой и мягкой, счастливой от того, что ему хорошо с ней, в тесноте и уюте ее крохотной комнатки, он думал о том, что просто чудесно — знать, что в этом мире что-то есть и для тебя. Если бы он выбирал для себя сам, он, наверное, выбрал бы кого-нибудь вроде нее. Она была красивая, но почему-то это оказалось несущественно. Робкий слабый свет обвел ее золотым контуром, и была она трепещущей, ласковой и покорной, и дала ему ощущение полного, безграничного если не счастья, то покоя. Он уже и не представлял в точности, где кончается эта юная женщина, и начинается просто притягательная сила этого дома, этой большой печи и вкусной еды. Никогда и ни с кем прежде он не был так близок к словам любви. «Я хочу, — прошептала она во тьме, — чтобы завтра ты проснулся поздно.» Он засмеялся в ответ и удивился сам, таким счастливым показался ему этот смех. «А как же семь братьев, коих принесет наступающий день? Ведь их естественной реакцией будет прикончить субъекта, обнаруженного в постели сестры?» «Я не позволю!» — шутливо возмутилась она, а он не стал говорить, что при всем их желании даже семеро увальней не управятся с ним одним, а вот сам он, прорываясь на волю, способен наделать бед. Не сказал, потому что случалось уже с ним нечто подобное, и ей совершенно незачем было об этом знать. И, обнимая ее, он позволил себе забыться крепко, без сновидений, не обычным своим волчьим сном вполглаза, а нормальным спокойным сном усталого человека. Все, бывшее до этого мгновения, и все, что будет с ним после, вновь приобретет значимость лишь утром, а сейчас он в полной мере пользовался даром сегодняшней ночи.


* * *


Утром она встала до света, скотина и хозяйство требовали ее заботы, а Рэя разбудил поток косых солнечных лучей, хлынувший в узкое окошко горницы, прорубленное в неохватных бревнах, из которых был сложен этот дом. Дождь остался во вчера, и о нем напоминало лишь сверкание яркой свежей листвы. Он неторопливо, смакуя каждое мгновение, поднялся, натянул брюки и сапоги, вышел во двор и умылся до пояса холодной водой из бочки, стоявшей под дождевым стоком. Смыл отчаяние и усталость. Взглянул из-под руки на солнце. Вероятно, скоро вернутся хозяева, и ему нужно убираться подобру-поздорову, если он не хочет осложнений. Но уходить не простившись, не поблагодарив, не взглянув на нее при свете дня, не хотелось.

Впрочем, она уже шла навстречу, опустив глаза, но улыбаясь лукаво и неся в фартуке к завтраку дары своего огорода. Прямые волосы цвета не то солнца, не то спелой ржи лежали на ее плечах и спине, как плащ, сотканный из золота, и Рэй чуть было не дал себе обещание непременно проехать этими местами еще раз, но одумался. В такой сказке, как его собственная, было бы крайне неразумно что-то загадывать наперед.

Он встретил ее на тропе, они поцеловались, обнялись и так пошли в дом.

А когда вошли, Анни, опешив, застыла с полуоткрытым ртом, а Рэй вполголоса беспомощно выругался. Он-то прекрасно понимал, кого принесла нелегкая, раз горница преобразилась, залитая слепящим рыже-зеленым сиянием.

Солли материализовалась из света сидящей боком на краешке стола. Носочком одной ножки, обутой в туфельку на невообразимой длины каблуке, она упиралась в пол, другая дотуда не доставала и интенсивно болталась в воздухе. На этот раз взбалмошная Королева была одета в причудливое платье, состоявшее, казалось, из одних только фейерических оборок желтого, оранжевого и красного цветов. Длинные широкие рукава в форме баллонов, тесно облегающий лиф и бесчисленное количество юбок сплошь покрывали оборки, придавая Королеве Соль вид смешной экзотической птицы. Вид у нее был взбешенный и почему-то немного вульгарный: Рэй не сразу заметил, что Солли накрашена.

— Наконец-то! — воскликнула она. — Все в сборе, и можно приступать к выяснению отношений. Ты знаешь, малютка, кто перед тобой?

Если «малютка» Анни, бывшая, кстати, и постарше, и покрупнее Королевы, и не знала, то догадаться не составило труда. Ошеломленная, она прошептала ее титул.

— Хвала духам! А то я опасалась, что мой приятель теперь предпочитает бессловесных! Тебя что, с детства не научили чужого не трогать?

Ее кулачки были крепко сжаты, и пахло нешуточным скандалом, но Рэй по одной причине не мог вмешаться: ему внезапно стало смешно, и он прилагал все усилия, чтобы удержаться от хохота, что несказанно оскорбило бы обеих его дам. Похоже, он мог сердиться на нее только заочно. Ему о многом пришлось напомнить себе, прежде чем он сумел достойно вступить в разговор и подоспеть на помощь практически сметенной шквалом яростных нападок Анни.

— Ты еще смеешь показываться мне на глаза?

Солли вздернула подбородок. Кроха, она заполняла своим Королевским Величеством всю горницу и ухитрялась смотреть на него сверху вниз. Этого ее феномена он никогда не мог понять.

— Не ослышалась? Я — смею? Ты, видно, забыл, кто я! Или меня тебе настолько мало, что ты валяешься с первой встречной девкой?

Анни молча переводила взгляд с одного из своих гостей на другого. Ее угораздило встать на пути Королевы эльфов. Вчерашнюю, ее бы это повергло в трепет, но сегодня все было по-иному. Их сказки она не знала, но почувствовала, что они в жестокой ссоре, и что мужчина, из-за которого идет свара, симпатизирует скорее ей, нежели рыжей Королеве. Но самое главное: воспоминание о том, что сегодняшней ночью он был с ней счастлив, давало ей все права играть и драться за него на равных… а может быть, и с некоторым перевесом.

— Не вмешивайся, пожалуйста, — попросила она не на шутку удивившегося Рэя, и обернулась к противнице, весь свой пыл обрушившей на изменника и совершенно не принимавшей ее в расчет, словно достаточно было одного королевского явления, чтобы Анни, устыдившись собственного ничтожества, смиренно отошла в сторонку. — Боюсь, Королева, тебе придется уйти ни с чем.

— Неужели? — Солли великолепно прищурилась. — И какою же силой обладаешь ты, милашка? Может быть, ты великая и могущественная — спаси нас духи от такого добра — волшебница, госпожа Инкогнито? О Рэй! Разве мало на свете принцесс? Твой выбор меня оскорбляет! Ну же, леди Неполноценность?

— Власть у меня небольшая, — ровным голосом, не обращая внимания на провокации, отвечала Анни. — Но я слыхала, что и тебе можно противостоять, жестокая Королева.

— И что же имеется в твоем арсенале?

— Всего лишь настоящая любовь, Королева.

Королева расхохоталась, словно рассыпала по комнате хрустальные шарики.

— И ты полагаешь, что все это у тебя есть?

Безыскусная хуторянка не отвела взгляда, потому что уловила в смехе Королевы натяжку.

— За себя я могу отвечать.

Если даже Рэй не чувствовал того же, что она, то его обращенный к ней взгляд был как от души протянутая в благодарность рука, и Анни уверилась, что против Королевы можно стоять. А та, утратив издевательский вид, вдруг поглядела на нее серьезным взглядом маленькой девочки.

— А ведь я шутя могу сжить тебя со свету, — задумчиво протянула она. — А ты не боишься. Знаю. Сама дралась бы за него так же. Знаешь, хуторянка, не буду я с тобой ссориться. Не потому, что ты меня напугала. Просто, стоит же чего-то доброго женская солидарность. Но знаешь, мне все же хотелось бы убедиться в том, что ты знаешь, кого выбрала в свои герои. Знаешь ли, с кем спала сегодняшней ночью? Ведь мой друг… — она коснулась плеча Рэя и не удержала усмешки, выдавшей как ее намерения, так и последующие жестокие слова.

— Молчи! — невольно вскрикнул он.

— Сам Рэй, принц Черного трона, — торжествующе закончила она, добившись эффектной немой сцены. Исступленно молящий об отрицании взгляд испуганных глаз Анни метнулся к Рэю, но тот упорно рассматривал свои сапоги. Впервые в жизни ему хотелось, чтобы это было не так. Королева наслаждалась выигрышем. Медленно-медленно поднесла Анни руку ко рту и впилась зубами в запястье, тщась физической болью заглушить боль душевную. А потом, не в силах видеть больше их обоих, кинулась из горницы вон, по дорожке к воротам, за ворота и в лес, спеша убежать от того, что жестоко рвало ей сердце.

Солли подошла к распахнутой двери и, скрестив на груди руки, проводила беглянку равнодушным взглядом.

— Многие вещи сильнее любви, — сказала она ей вслед. — И предрассудок — одна из них.

— Не знал, что в тебе столько жестокости.

— Теперь будешь знать. Ты и впрямь спятил, если решил, что я тебя выпущу. — Она скривилась. — По крайней мере мог бы подыскать что-нибудь поинтереснее. Никогда не связалась бы с тобой, если бы знала, что в твоем вкусе телки. Ты что, дружок, мимо одинокой женщины проехать не можешь? Или это был миг слабости?

— Солли, не ты ли говорила, что у нас нет друг перед другом обязательств?

— Но это касалось МЕНЯ! — вскричала вне себя Королева. — Это у МЕНЯ ни по имиджу, ни по званию не может быть ни перед кем обязательств! А между тем я, как последняя дура, верна тебе битых три года! Завтра же предложу себя первому попавшемуся герою, а ты, дружок, поучись держать в узде своего коня!

На этих словах лопнуло все невеликое, доступное пониманию Рэя терпение. Она довела его до той точки, когда он готов был любой ценой попытаться пресечь этот поток оскорблений. Сшибая на своем пути табуретки, тигр бросился на Солли, схватил ее за ворот, единственным небрежным движением до пояса разодрал все эти оборки, грубо и больно швырнул ее, не успевшую ни воспротивиться, ни закричать и никак иначе принять меры к своей защите, на лавку, взбил ей юбки, скомкал ее, подмяв под себя… И в тот же миг в его обнаженное плечо с завидным хладнокровием впились зубы и ногти. Боль привела его в чувство, и он выпустил ее. Перепуганная и полурастерзанная, с размазанной косметикой, нервно запахивая на груди обрывки разноцветной ткани, Солли метнулась в дальний угол и сжалась там, как зайчонок, пытаясь унять зубовную дробь и следя за обидчиком затравленным взглядом. Рэй отодвинулся от нее настолько, насколько позволяло помещение, и отвернулся. Сказать по правде, ему было стыдно. Плечо кровоточило. И, черт возьми, он опять оказался виноват.

— Я могла бы, между прочим, и в лицо тебе вцепиться, — сказала она из своего убежища, осмелившись подать голос, когда убедилась, что второй попытки нападения не будет.

— Ты могла бы кусаться, сколько угодно, если бы я не захотел сам, я бы тебя не выпустил.

Вдруг, бросив взгляд в окно, Рэй начал лихорадочно собираться. Солли, осмелев, выбралась из своего угла.

— Лучше поторопиться убраться отсюда, — объяснил Рэй, — до приезда хозяев. Мы с тобой и так тут натворили дел. Добром нас здесь не вспомнят.

— Тебе привыкать, что ли? Я возьму твой плащ, не могу же я так ехать.

Они поспешно покинули кров, бывший столь гостеприимным. Рэй отвязал Расти и взлетел в седло.

— Где твоя кобылица?

Солли состроила гримасу.

— У моей кобылицы — жеребенок! Привязывать надо было к разным деревьям!

Рэй прыснул и хлопнул Расти по ушам. Затем, привычно нагнувшись с седла, он посадил Королеву перед собой, и оба они покинули многострадальный хутор. Пар был выпущен, и они снова заключили хрупкий мир.

— Ты следишь за мною, что ли, рыжая Королева?

— Да, — просто призналась Солли, испытанным способом — послюнявив палец — приводя в порядок макияж. — Мне доносят о твоих похождениях. А кроме того, я тебя чувствую.

— Ну тогда непонятно, — рассудил Рэй, — с чего ты так взбеленилась. Я и раньше иногда кое с кем встречался.

— Не одно и то же, — хмуро пояснила она. — Я же говорю, я тебя чувствую. Те твои интрижки даже изменами назвать нельзя. Потянуло тебя, Рэй, к этой хуторяночке, не отпирайся. У тебя с нею было так, как и со мною-то никогда не было. Ты же со мною был потому, что я забавная, верно? А с нею потому, что впервые нуждался в том тепле, что может дать женщина.

— Ах, как заговорила моя малявка!

— Вот-вот. Малявка. Ты смотришь на меня, восемнадцатилетнюю, а видишь девочку трех лет, которую не принимаешь всерьез.

— А ты хочешь, чтобы тебя принимали всерьез?

Ее головка склонилась к нему на плечо, то самое, укушенное.

— Какого черта, Рэй, ты начал изменять мне раньше, чем я — тебе?

Рэй встряхнул ее.

— Солли, по-моему, ты опять болтаешь для отвода глаз. Лучше признайся, что попросту влюблена в меня до сумасшествия.

Она длительно усмехнулась и, не ответив, увела взгляд вглубь леса.

— Эта девица, — сказала она потом, — вполне могла бы забеременеть. И меня это бесит. Ей твой ребенок не доставил бы никакой радости. Ты знаешь, что Королева эльфов не может иметь детей? А мне хочется. Ну надо же, моя лошадь может, а я — нет!

Рэй сокрушенно помотал головой. Кому лучше него было знать о ее завиральных идеях. И о том, насколько бесполезно с ними бороться. Лучше бы он давеча согласился, чтобы она выкрасила волосы в зеленый цвет. Сама — дитя, а твердит о детях.

— И вот поглядела я, Рэй, и поняла, что человек ты, в сущности, домашний, и рано или поздно кто-нибудь теплый и мягкий запросто тебя сведет. Детей тебе нарожает, а я останусь со своею властью.

И все же лучший способ сразиться с самой завиральной идеей — это поддаться ей. Или хотя бы сделать вид.

— Послушай! — «осенило» Рэя. — Но ты же — фальшивая Королева! Так какого черта ты хнычешь? Давай попробуем.

Она покосилась на него недоверчивым глазом.

— А чем мы три года занимались?

— Но ты же раньше даже не думала об этом, увлеченная своею властью. Сама говорила, будто твою магию невозможно объяснить. Может быть, одно твое осознание Твоего Величества действовало до сих пор как заправское средство контрацепции? Ты же сама твердишь, будто бы твоему «хочу» нет преград.

Королева прикусила пальчик.

— Это все треп, — задумчиво сказала она. — Но не бессмысленный. Забавная у нас с тобой получается перспектива: ты ищещь Хайпур, а я пытаюсь забеременеть. Шансов в этих делах что у тебя, что у меня — ноль целых, ноль десятых. Однако нужно же людям чем-то заниматься.

— Знаешь, — проникновенно признался Рэй, — я очень надеюсь, что когда найду священный город, пройду его насквозь, отыщу твоего Регента и возьму его за глотку, ты будешь на большом сроке и не полезешь его вызволять.

— Я не могла его бросить, — запротестовала Соль. — Я — его Королева.

— Фальшивая Королева, — проворковал Рэй за ее ушком. — Теперь повторяй, пока не войдет в саму кровь: «Фальшивая Королева». Ведь ты же хочешь иметь все, не платя ни за что?

— Хочу и буду, — машинально ответила она, тая от прикосновения его губ к своей шее и слегка шлепая его по руке, нашарившей в разрыве платья упругую теплую мышцу. — Ты мне платье порвал!

— Оно дурацкое!

— Ситуация тоже была дурацкая. Ох, Рэй… я тебя таким не знала.

— Сам себя таким не знал, — хмуро ответил он и отстранился, но его рука была поймана и насильно, впрочем, без особого сопротивления с его стороны, водворена туда, где, по мнению Солли, ей следовало пребывать.

— Ну, — сказала она, — ты говорил, я разная? Тысяча женщин за моим лицом? Тебе нравятся хорошие, мягкие, добрые, теплые… положительные? Хочешь, буду такой?

— Ты? — громко удивился он, спрыгивая наземь и принимая ее с седла. — Нет, Солли, ты такой не будешь. Хвала духам! Жадная, коварная, себялюбивая, бессердечная! Какая женщина! Обожаю твои острые коленки!

И когда их лица были уже совсем близко, Солли показала ему язык и залихватски подмигнула:

— А ведь ты бы с нею соскучился!


Загрузка...