Куликовские притчи

ГРАМОТЕЙ ФИЛЬКА

В давние времена жил на Куликовом поле один грамотей — Филька Крючок. Странно, конечно, но я уверен, что видел его в детстве собственными глазами и даже разговаривал с ним. Он еще загадывал мне загадку:

— Мал малышок, а мудрые пути людям кажет.

Отгадал ли я эту загадку уже тогда или позже — не помню. Но зато хорошо помню внешность этого человека. Все у него было крючком: и нос, и спина, и пальцы на руках. Даже носы у дырявых сапог крючком. К верхней пуговице обтрепанного плаща его был привязан холстинный мешочек размером с рукавицу, в котором хранились школьная чернильница-непроливайка и деревянная ручка с пером «рондо».

— Откуда же ты его помнишь? — удивилась мама, когда мы недавно разговорились с ней о старинном житье-бытье. — Ведь Филька Крючок жил, когда тебя еще и на свете не было, а я была совсем маленькой девочкой. Все правильно ты про него рассказываешь, только в холстинном мешочке носил он не чернильницу, а пузырек, и писал не ручкой, а настоящим гусиным пером. Он еще про это перо загадку загадывал: «Мал малышок, а мудрые пути людям кажет».

Но почему же я уверен, что сам видел старинного грамотея? Не бессмертный же он, этот легендарный Филька! А мама между тем продолжала рассказывать:

— Как-то проезжал через Куликово поле поэт Жуковский, воспитатель царского сына. И сломалось у его кареты колесо. Пока мужики ремонтировали карету, Жуковский зашел в крайнюю избу отдохнуть. А там мальчишка сидит на лавке, лубочные картинки рассматривает. «Грамоте разумеешь, отрок?» — спрашивает Жуковский. «Не…» — «А хочешь научиться?» — «Да…»

Показал поэт мальчишке буквы. А тот до того памятливый оказался, что пока мужики колесо отремонтировали, Филька уже все буквы знал и даже писал понемногу. Жуковский очень удивился способностям мальчугана, а мужики — способностям Жуковского. «Надо же, — говорили они, — в один присест огольца грамоте обучил. Вот что значит умный человек».

Поэт уехал, а мужики все дивились. И потом, если нужно было написать письмо в город или жалобу в суд, люди шли к Фильке, с гордостью показывали его бумагу: «Филькина грамота!»

Даже самый древний старик по прозвищу Живая Память, которого все в округе считали вещим колдуном, признал Фильку равным себе, хотя сам-то был неграмотным. Правда, признавать-то он его признавал, но и своего достоинства не терял. «По старой памяти, что по грамоте», — говаривал он мужикам. И те согласно кивали головами: ведь старик помнил буквально все, что знали наши деды и прадеды. Когда же он умер, за советом стали ходить к Фильке. Только что он мог посоветовать? Ведь жизни-то малый не знал! И мужики, выслушав его, делали все по своему разумению, но уважали все так же.

«Грамота не соха», — быстро сообразил Филька. За его письма несли ему люди и яйца, и мед, и сапоги дарили с одеждой. И зажил Филька припеваючи.

А вскоре совсем барином стал: помещик, которому принадлежала деревня, укатил жить в Петербург, а Фильке назначил жалованье и сделал его своим управляющим. Малый купил узорный жилет, отпустил усы и развернулся в полную силу. Уже не советовал он, а учил мужиков, как надо жить, писал и вывешивал на пожарную доску свои грамоты рядом с царскими указами. Хорошо, что мужики не умели читать. Как-то собрались они у пожарной доски, разбирают по слогам Филькины советы-поучения:

«Каша с маслом не в пример вкуснее каши без масла».

«Сапоги дольше не протрутся, если их реже надевать».

«Подними, что найдешь: в хозяйстве пригодится и крысиный хвостик».

«В кафтане без рукавов холоднее, чем в кафтане с рукавами, но зато он дешевле…»

«Маленькая рыбка лучше большого таракана…»

Читают мужики, чешут в затылках да посмеиваются потихоньку. Вроде представления скоморохов выходило: вся деревня собиралась у пожарной доски.

Неизвестно, сколько еще мудрил бы так Филька. Но тут в его судьбе все пошло наперекосяк. Помещик в Петербурге проигрался в карты, имение продал, и Филька из барского дома снова перешел в мужицкую избу. Так и жил он — ни пава ни ворона. И барином не стал, и к крестьянскому труду не привык. От былой его славы остался только пузырек с чернилами да гусиное перо.

А мужики хоть и посмеивались над ним, но все-таки жалели. И если нужно было написать деловую бумагу или важное письмо, шли к Фильке, давали ему возможность заработать. Да и почерк его нравился мужикам — заковыристый, с замысловатыми крючками и завитушками. Так и коротал Филька свой век.

— Да, — заключила мама свой рассказ, — каким грамотеем ни будь, а умнее народа не станешь…

А я теперь все больше склоняюсь к мысли, что Филька с его грамотой — досужий вымысел наших мужиков. Придумали они его для ребятишек — на забаву и в поучение. И так убедительно рассказывают, будто видели того Фильку собственными глазами.