— Лёва! — крикнул Драгунов старшине. — Сообщи в дежурку, что у нас труп сгоревший. То бишь, с признаками насильственной смерти, получается. Пусть пришлют судмеда срочно и прокурорского поднимут.
— Есть! — откликнулся милиционер и живо полез в бобик, к рации.
— Как они смотрели? — шипел Витя, косясь на патрульных. — Труп не увидели! Милиционеры называется!
Драгунов ещё поворчал, заглянул в машину, покривился на обугленного покойника и снова уткнулся в траву.
— Что ты там нашел? — спросил я.
Уж больно заинтересованно он там копался, явно не просто несуществующие следы выискивал.
— Осколки… Закругленные такие, будто от пробирки. Хотя нет… стенки тонкие и хрупкие. Скорее, это от шприца или чего-то подобного. Только вот рисок мерных я не вижу. Если это шприц, то странный.
— Пальчики получится снять? — спросил я с надеждой, хотя сам уже видел, что это дохлый номер.
— Нет, — подтвердил мои догадки криминалист. — Слишком мелкие, чтобы сносный фрагмент следа вместить.
— А если их вместе сложить? Целое по частям? Так и след можно собрать? Нет?
— Не получится, шприц раскрошили. Раздавили, будто специально каблуком вмяли. Но я, конечно, все соберу и изыму, как полагается.
— Нужно химическую экспертизу назначить по нему, — не унимался я. — Ведь шприц в лесу — это очень странно. Готов поспорить, что это привет от Сухого. И на осколках могут быть следы того самого неизвестного яда. Вы, кстати, там поосторожнее с осколками.
— В трупах его никак не идентифицировали, яд этот, — возразил Витя. — Думаю, что и здесь ничего не найдут.
— Одно дело в крови и тканях искать, а тут он в чистом виде, — не сдавался я. — Может, получится…
В нашем деле, если не упорствовать и не надеяться, что всё рано или поздно срастётся, редко когда далеко уедешь.
— Смотри, — Витя жестом позвал меня, предлагая сесть на корточки рядом с ним, поближе к земле, где он перебирал пинцетом осколки. — Вот, видишь… Эти стеклышки закопченные.
— Вижу, и что?
— А то, что они горели.
— До машины далеко, — я оглядел местность. — Ещё один пожар? Нигде следов возгорания рядом с осколками не видно.
— Согласен, — кивнул Драгунов. — А это значит — что?
Долго тут думать было нечего.
— Что шприц полили горючкой и подожгли отдельно.
— Скорее всего… А потом швырнули в сторону и растоптали. Так что никаких следов веществ мы там не найдем. Они от температуры уже — того.
Он поводил пальцами в воздухе, изображая дымок от испаряющегося яда.
— Жаль…
Витя собрал осколки в бумажный пакетик, который умело свернул из листа серой писчей бумаги. Сверток он подписал, заклеил и налепил поверх шва отрезок бумажки с оттиском УВД-шной печати. Проставил номерки «1» и «2» в месте, где должны расписаться на печати понятые.
Все это он провернул ловко, быстро — и ещё до приезда следака, хотя по УПК все должно было бы происходить параллельно с заполнением протокола осмотра места происшествия и, конечно же, в присутствии понятых. Но Витя старый и опытный криминалист. Ему все следаки доверяли и верили на слово. Если он говорил вписать в протокол какой-либо объект, то никто не спрашивал, зачем и почему. Вписывали и изымали без разговоров все то, на что указывал майор Драгунов.
Через минут сорок подъехала машина с прокурорским и с судмедэкспертом. Обоих я уже знал. Следаком оказался тот самый молодой и хлыщеватый старлей (по-прокурорски — юрист второго класса) с которым мы встретились не так давно в злополучном 205-м номере гостиницы при осмотре трупа Серого (в миру — гражданина Сергиенко). Фамилия у следака была Часовщиков, так к нему старшина обратился.
А от бюро СМЭ прибыл Пяткин Феликс Васильевич собственной персоной. Все в тех же нелепых очках с толстенными линзами, что держались на носу разве что каким-то чудом. Намечающиеся усики делали его похожим на студента, а не на работника судебно-медицинской экспертизы. Сходства добавляли сутулость и отсутствующий и одновременно пытливый взгляд голодного до знаний человека.
— Андрей Григорьевич, — радостно поднял руку Феликс и помахал на расстоянии. — Здравствуйте!
— Привет! — я подошел вплотную и поручкался. — Мы с тобой на «ты», забыл разве?
Следак тоже меня узнал, но лишь скривил губы в мою сторону вместо приветствия. Сходу погрузился в разговор с Драгуновым (что, где, как и почему), делая вид, что не замечает моего присутствия.
— Вы, то есть ты, тоже участвуешь в расследовании? — спросил Феликс. — Уже второй раз на осмотре встречаемся.
— Я как водитель, — кивнул я на мерс, — Драгунова привез. А ты давай, по полной отработай место происшествия. Это очень важное дело, вон, смотри, как следак хмурится и репу чешет.
— Часовщиков-то? Евгений Юрьевич? Да он всегда такой, недовольный и весь из себя. Важность показывает. Говорят, он старшего следователя получить хочет шибко, вот и лезет из кожи вон.
— У тебя-то как дела? — увел я разговор от Часовщикова. — Покойники больше не подмигивают?
— Смеешься? — уголки губ Феликса опустились в грустную подкову. — А я, между прочим, реально видел, как Серый, то есть Сергиенко, глаза открыл тогда в морге… Ничего мне не почудилось, вы же с Мытько сами видели потом, как у него рука вниз скользнула, а должна была застыть от трупного окоченения.
— Тепло было, — хмыкнул я. — Вот и не застыла.
— От тепла это не зависит… Это посмертные химические процессы в тканях заставляют твердеть мышцы трупа. Ладно… Не веришь, не надо…
— Да верю, верю, — поспешил кивнуть я. — Учитывая, что тут такая чертовщина творится…
— Какая чертовщина? — насупился Феликс. — Всему есть научное объяснение. Я так считаю…
— Я про смерть Серого и Боцмана. Так и не установили, что за яд их убил? Хроматограф-то новый не помог, из области не звонили?
— Не помог, — вздохнул парень. — Повторные исследования ничего не дали.
— Вот ты говоришь, что всему есть научное объяснение, а как же Сергиенко? Объясни научно, почему он, вскрытый, со вспоротым брюхом и распиленной черепушкой — глаза мог открыть? А?..
— Я работаю над этим, — тихо кипятился Пяткин. — Теории разные прорабатываю. Пока объяснений нет, но они будут…
— Показалось тебе просто, — пожал я плечами. — Вот и все объяснение…
— Не показалось… Я видел! Как сейчас тебя вижу.
— Ладно, иди, труп осматривай. Вернее, то, что от него осталось. Вон Часовщиков тебе уже машет…
Следак махал с достоинством и с ленцой одновременно. Будто барин подзывал холопа, а я снова задумался о зомби. Нет… Не бывает их. Всему должно быть научное объяснение. Ведь так?..
— Артемий оказался не при делах, — рассказывал я Гоше, сидя на диванчике и попивая чай в его подземном убежище. — Свадебный гуляка, профессиональный любитель халявы, представь себе. А вот Сухого так и не нашли… я там каратистов местных еще по нему озадачил, пока молчат.
— Может, размер вознаграждения им поднять? — предложил Гоша, зажевывая карамельку и прихлебывая чай.
Его не удивило, что я в той секции действовал от его имени — скорее, позабавило. Тем более, что эти ушлые ребята действительно могли вывести на какой-то след.
— Неделю ждем, потом поднимем, если что. Немного только, чтобы слишком не проявлять свой интерес.
— А что за труп сгоревший, говоришь? В «тройке» угнанной…
— В том-то и дело, что личность не установлена. Да там и устанавливать не по чему.
Я поморщился и махнул рукой, а про себя подумал, очень жаль, что ДНК экспертизы еще нет у нас.
— Может, это Сухого грохнули? — с надеждой поинтересовался Гоша. — Сам говоришь, что Артемий видел, как он на этой машине уезжал от «Октября», а потом ее сгоревшей нашли.
— Хотелось бы верить, что это он, — задумчиво пробормотал я. — Там еще рядом шприц медицинский раздавленный нашли. На Сухого, вроде, все это указывает. Вот только…
— Что?
— Это было бы слишком просто… Тебе не кажется?
— Ну да… Двоих моих людей, падла, так лихо убрал, меня чуть через дверь не замочил, а сам потом сгорел благополучно. Не вяжется как-то, да… Тогда кто там, в машине, мертвый может быть?
— Ума не приложу. Судмедэксперты определили, что это мужчина, группа крови четвертая. Самое интересное, что по милицейским сводкам никого подходящего из без вести пропавших на роль сгоревшего нет.
— Тоже, получается, залетный? Приезжий, то есть?
— Понятия не имею. Местные работают. Возбудили дело по факту убийства.
— Знаю, как они работают, — поворчал Гоша. — Ни в жизнь не раскроют, если это гастролеры.
— Ну так… Практики у них нет, такие дела раскрывать…
— Слушай, Курсант. Позови своих. Горохова, Каткова. Заберите у них дела. Сколько можно-то?
— Я пока так понаблюдаю… С боку припеку. Мне так сподручнее, со стороны смотреть, а дальше видно будет.
— Видно ему будет, — продолжал ворчать Гоша. — Чего ждать-то? Когда меня грохнут?
Надо же, даже Индия занервничал, а то всё храбрился, будто неуязвимый.
— А ты сиди и не высовывайся, — хмыкнул я. — И тогда никто тебя в бункере не достанет. Ни черт, ни дьявол, ни Сухой.
— Да задолбался я тут, как мышь в норе, прятаться! Веришь, нет, Курсант? Я в ресторан хочу! Музыку живую послушать, официантку за зад ущипнуть. Виски в одного пить — уже мочи нет!
Я ухмыльнулся. Нет, старый друг не сдавал своих позиций.
— Терпи, друг, а виски и со мной можно употреблять. Вдвоем — уже компания.
— Ты же не пьешь среди бела дня? — вскинул на меня бровь Гоша.
— Да ладно, чего уж теперь? Наливай. Ради друга можно и днем…
Вернулся я домой уже под вечер, после посиделок с Гошей — немного подшофе.
Позвонил в дверь, но никто не открыл. Светы нет? Почему? Может, в магазин ушла? Хотя время уже не магазинное, в СССР торговые точки, в основном, максимум до семи работали.
Порылся в карманах, поискал ключ. В скважину попал не с первого раза, опять на площадке лампочка перегорела, а подъездное оконце, больше похожее на кусок старой слюды, пропускало мало света.
Наконец, отпер дверь, вошел внутрь. Тишина, темнота. Жены явно нет дома, с Настей пошли, наверное, погулять.
Стал разуваться, и тут мое внимание привлекли мужские туфли. Чужие и на размер больше моих. Опа… У нас гости? Но почему тогда мне никто не открыл и почему так темно в квартире? Нигде не горит свет.
На всякий случай я вытащил пистолет, снял с предохранителя. Кто тут кого поджидает? А ну, выходи из тьмы, гадина…
Прошел на кухню — никого. Заглянул в зал — тоже пусто… Спальня прикрыта. Судя по полоске света под дверью, там явно кто-то есть. Толкнул дверь, выставляя ствол.
Картина маслом! Возле кровати небольшой диванчик. На нем с невинными глазами, как школьники, руки на коленках, сидят Настя и… Артемий. Мать честная! Этот-то откуда взялся?
— Молодежь! — воскликнул я, убирая пистолет. — Я не понял, а чего это мы тут делаем? В моей, то есть в родительской, спальне. А?..
— Ой, Андрюш! Прости, пожалуйста! — вспорхнула Настя с диванчика. — Артемий на чай зашел. В гости…
— В спальню на чай⁈ — сверлил я девушку недовольным взглядом.
— Мы чай попили и пошли музыку слушать, — хлопала она глазенками. — Магнитофона же на кухне нет, — кивнула она на стереосистему отца, которая тут стояла уже давно.
— Да? А почему музыки тогда я не слышу?
— Так мы… кассету перематываем, — виновато промямлил Артемий. — Привет, Андрей! С работы?
— Я в Москве работаю… Здесь на больничном, — пробурчал я. — И как больному, мне нужен покой. Всё! По домам давайте. Вернее, — я ткнул пальцем в бухгалтера. — Ты домой, а ты… А с тобой… — перевел я взгляд и палец на Настю. — А с тобой потом поговорим, когда Света вернется. Кстати, товарищи меломаны, а где Света?
— Так она у подруги, — пожала плечами Настя.
— У какой еще подруги? — снова впился я взглядом в девушку. — Нет у нее здесь подруг.
— Ну, не знаю… — туманно ответила Настя. — А где ей еще быть, конечно, у подруги. В такой-то час…
— Ну, я пошел? — Артемий переминался с ноги на ногу, но уже в верном направлении, повернувшись в сторону коридора.
— Стоять! — ткнул я в него пальцем. — На кухню, оба! Шагом марш!
Настя и Котлов послушно побрели на кухню, чуть опустив головы, видно, ждали, что я их отчитывать буду. Но отчитывать я их не стал, дело молодое. А сразу предъявил претензию.
— Куда Свету дели? Рассказывайте…
— Да никуда мы ее не девали, — щебетала Настя, сжав кулачки на груди. — Она сама ушла…
— Ушла до того, как к тебе хаха… То есть Артемий пришел? Или после?
— До! — одновременно кивнула «молодежь».
— И ничего не сказала? — этот вопрос я адресовал уже лишь Насте.
— Нет, вот потому-то я и подумала, что к подруге пошла.
— В общем, так… — глаза мои сузились, я посмотрел грозно на Артемия, но тот пялился то на холодильник, то на плиту, то в окно, но только не на меня. — Никто никуда не уходит. Сидим и ждем Свету. И молитесь, чтобы она пришла, я за нее с вас по полной спрошу…
— Да ты что, Андрей? — охнул Артемий. — Думаешь, это мы ее спровадили? Специально…
— Ничего не думаю, сидим и пьем чай, как и собирались. Ясно?
— Ясно, — снова кивнули они одновременно.
— Отлично! Только не вижу кипящего чайника, — хмыкнул я.
— Так мы оба тут в гостях, — развел руками бухгалтер. — Неудобно как-то хозяйничать…
— Ну-ну… а в спальне без хозяев, значит, удобно находиться? Ставь чайник, говорю!
— Конечно, конечно, — засуетился пузан. Подхватил алюминиевую посудину со свистком на носике, набрал из-под крана воды и поставил на газовую плиту.
— Спички на холодильнике, — сказал я.
— Да у меня есть зажигалочка, к ней привык, — проговорил Артемий и достал из кармана широкого пиджака золотистую зажигалку, явно импортного производства, необычной цилиндрической формы. Ловко зажег конфорку и сел на табурет рядом с Настей.
— Настя, — проговорил я. — Сходи, пожалуйста, в зале цветочки полей.
— Прямо сейчас? — недоуменно нахмурилась девушка.
— Потом опять забудем. Засохнут. Лучше сейчас, пока помню. Света все время про них забывает, да и я тоже…
— Ну ладно, — девушка встала и взяла с подоконника пластмассовую лейку, в которой уже отстоялась вода. — Только вы без меня чай не пейте…
— Договорились.
Настя вышла из кухни, а я впился взглядом исподлобья в гостя:
— Тебе чего надо, Тёма?
— Так ты это… Самое… Сам меня позвал чай пить, — втянул голову в плечи бухгалтер.
— Я не про сейчас, я про вообще… Какого рожна ты здесь делаешь? Только не говори, что на чай пришел и музыку слушать.
— Так в гости заскочил.
— Так я тебя не звал, — в тон ему, издевательски ответил я.
— Так я к Настёнке.
— Чего так? Самоваров больше других не нашёл? Или не пускают тебя на свадьбы? Просекли твою схему…
— Да как-то не ходил я больше… Надоело.
— С чего это вдруг? — наш разговор напоминал допрос.
— Сам не пойму, Андрей… Слышь? Как вот тогда с Настей… Это самое… Ну… на втором этаже «Волны».
— Да понял я, и что?
— Ну и все… Как отрезало. От других отрезало.
— Мне-то только не звезди, — процедил я. — Скажи еще, что влюбился, донжуан в полосочку.
— А может, и влюбился! — с некоторым вызовом проговорил Артемий, даже на табурете заерзал. — Законом не запрещено!