Курсант: Назад в СССР 13

Глава 21

Рыхлый снова застонал. Вот ублюдок! Спалил контору! Я же приказал ему молчать, пока разматываю на показания его главаря.

Пока Филин десять минут назад ковырял саперной лопаткой землю, я незаметно донёс парочку важных сообщений до его сотоварища. Сначала пригрозил пистолетом, ткнул в пузо стволом для убедительности, а потом пообещал жизнь, конечно, не просто так — в обмен на небольшой спектакль с его стороны. Он должен был сыграть роль убиенного, когда я его скину в могилу и выпущу, якобы по нему, парочку пуль. Коротко, но доходчиво объяснил, что стрелять буду мимо, но для убедительности — рядом с его телом. Уговаривать не пришлось. Он скоро согласился, ведь в противном случае мне пришлось бы его пристрелить на самом деле. Так я ему сказал.

И вот сейчас этот боров не смог сдерживать боль в простреленной ноге и выдал меня в самый неподходящий момент своими стенаниями. Как раз когда Филин поплыл и стал давать нужные показания.

— Он, что?.. — растерянно и одновременно обрадованно пробормотал Филин. — Живой?..

Каратист сглотнул с некоторым облегчением.

— Живучий, зараза, — хмыкнул я с деланным недовольством. — Но это ненадолго. Три пули в нем сидят, четвертую еще в башку надо.

— Не надо! — взмолился Филин. — Я все расскажу! Ты его отпусти только! Прошу!

Не успел ещё расслабиться парняга — это мне на руку.

— Печёшься за него, — прищурился я, пытаясь понять причину такого поведения Филина, отморозкам обычно своих бросить — как окурок выкинуть, а этот прямо держится за толстяка, будто мамка за ребятенка. — Это хорошо… От тебя сейчас зависит, будете ли вы оба жить или пойдете на корм червям. Не зря же ты могилку копал.

— Я не знаю, как он нас нашел, — торопливо стал говорить Филин, будто спешил куда-то. — Кощей этот, или, как ты говоришь, Сухой, явно не местный. Пацаны его раньше не видели. Никто не видел. Стало быть, приехал он сюда не просто так, а Гоша Индия ему прямо позарез нужен. За ним он прибыл и не уедет, пока не найдет его…

— Зачем? — резанул я его вопросом.

— Не знаю! Хоть… — он замялся, не стал говорить «хоть убей», потому что в нашей доверительной беседе это перестало быть метафорой, — не знаю! Может, Кощей враг его давнишний? А может, нанятый кем-то. Только человек он страшный — это сразу было видно… Пристрелит и глазом не моргнет, — он посмотрел куда-то в сторону, будто от одного воспоминания его не на шутку пробрало, и добавил. — Не как ты с нами разговариваешь, беседуешь. Тот живодер, по нему сразу видно…

Да уж, киллер и бандюган из меня так себе. Добрый больно.

— А ты прямо в живодерах разбираешься? — скептически хмыкнул я.

— Поверь мне, Андрей… я много людей видел. Этот самый худший из всех. Маленько я в жизни разбираюсь.

— К чёрту твои познания. Как вы с ним держите связь?

— Никак… Он сказал, что сам на нас выйдет. В спортзал наведается… Это всё.

— Так. Что вы собирались делать со мной? Зачем в ресторане ты оставил мне послание? Явно не потому, что соскучился.

Филин вздохнул, как двоечник у доски.

— Да всё просто. Думали, ты приедешь к спортзалу, увидишь, что никого в подвале нет и помчишься к Гоше докладывать. Мол, с каратистами какие-то непонятки, на связь позвали и пропали. А мы тем временем должны были за тобой проследить и узнать, где прячется этот чертов Гоша. Будь он неладен! Все из-за него это… Эх! Кто же знал!

Рассказывать всё это про себя ему не нравилось. Сам понимал, как это выглядело — на серьёзное дело не способны, так и порученное провалили.

— Узнать, где прячется Гоша? Ха! — презрительно хмыкнул я, доигрывая свою партию. — Борзые вы сявки — самого Гошу Индия вчетвером и с одним обрезом собрались брать!

— Мы проследить хотели… — тяжело выдохнул каратист, явно пряча ложь (будь их воля, они бы не задумываясь пристрелили бы и Гошу, и меня заодно, но не вышло).

— А если бы я вас не привел к Гоше? С чего вы взяли, что я к нему сразу помчусь?

Филин опустил глаза в землю, так и замер, стоя на коленях, подбирая слова, но я облегчил ему задачу, сам ответил на свой же вопрос:

— Тогда вы бы меня схватили и привезли к Сухому… Хотя нет, погоди… Он же с вами не на связи. Вы бы меня схватили и просто держали в спортзале до его появления. Так? Вижу, что так, в глаза мне смотри! По зенкам твоим бесстыжим вижу, что прав! Тогда у меня вопрос — к чему такие сложности? Почему сразу было меня не схватить, когда я в первый раз к вам пришел на тренировку под видом новичка-новобранца? Зачем было выманивать меня посланием через ресторан и потом следить?

— Не все из моей братвы при делах… — грустно и нехотя пробормотал Филин. — Не все из пацанов в курсе нашей договоренности с Сухим.

— Ага… Ненадежные, значит? Ясненько… Поэтому вы меня хотели взять, так сказать, своим особым узким кругом. Только ни хрена у вас не вышло… Не по зубам груздок, не лезет в кузовок. Да?

— Я все рассказал, Андрей, — глаза Филина смотрели просяще, будто у святого мученика, но я знал, что это лишь притворство, дай ему волю — он вонзит мне в сердце мою же саперную лопатку, что валяется возле ямы. — Отпусти нас с братом… Ты обещал.

— С братом? — вскинул я брови. — Рыхлый — твой брат? Ха! Теперь ясно…

Тот лишь беззвучно кивнул в ответ, а я стал размышлять, что мне делать с этими гавриками. Безусловно, в спортзале надо выставлять засаду на Сухого, а если я их отпущу, то они найдут способ его предупредить. Нет, нет. Отпускать мне их никак нельзя… Может, связать и к Гоше в бункер? Секунды тикали, я размышлял. Вот подарочек я ему подкину. Представляю его глаза. Нет, не пойдет… Камеры с решетками в бункере нет, а Филин — лось здоровый, не дай бог, освободится и… Даже думать не хочу. Здоровый больно. Здоровый… И тут в голову, наконец, пришла отличная мысль. Если Рыхлый брат Филина, и тот готов на все ради него, даже не сбежал, когда была возможность, значит — это надо непременно использовать.

— Короче, слушай меня сюда… — я приставил к виску Филина пистолет и подвел его к краю ямы, где «загорал» Рыхлый. Толстяк молчал, лишь хлопал на нас глазами, боясь издавать звуки. — Смотри! Видишь? Твой брат жив, в нем одна пуля, в ноге… Я его заберу. Пулю вытащу, перебинтую. Он отдохнет у меня в надежном месте и будет залогом твоего правильного поведения. Сечёшь? Будешь делать все, что я скажу. Иначе… — я посильнее надавил на пистолет, уперев дуло в висок врага. — Он лишится сначала ноги, а потом и головы… Понятно объясняю?

— Понял, понял, — сглотнул Филин, сдерживая радость по поводу того, что брательник его не окочурился и даже может спастись. — Что я должен буду делать?

— Вот это другой разговор… Слушай и запоминай…

— Не было печали! Купила баба порося! — возмущенно размахивал руками Гоша, вышагивая по бетонному полу бункера и косясь в ту сторону, где лежал наш «порося».

— Слушай, — миролюбиво говорил я. — Он, конечно, похож на борова, но тебя сильно не стеснит. Опасности ноль, у него, вон, копыто с пулей. Если что, пристрели его. Если уж совсем невтерпеж будет и в напряг.

Я кивнул на связанного, сидящего в углу грустной кучей Рыхлого.

— Так, может, его сразу того… грохнуть? — Гоша с ловкостью Клинта Иствуда в секунду извлек откуда-то из недр своей одежды черный «Вальтер».

Щелк! — сухо лязгнул затвор, а Рыхлый истерично замычал и замотал башкой, мол, не убивайте. Членораздельные слова не шли ему на язык, то ли от страха, то ли как говорить забыл.

— Да погоди ты… — убрал я Гошину руку со стволом, решительно отведя ее в сторону от «борова». — Пусть пока поживет малясь. Пристрелить всегда успеется. Я его брательнику обещал, что с ним ничего не случится, если он нам должным образом помогать будет. И его на одно важное дельце зарядил. Ты же хочешь поймать Сухого?

— Ты обещал? Кому? Тому, кто на меня охоту открыл⁈ — Гоша снова ткнул в воздухе стволом на Рыхлого. — Суки! Слушай, у меня идея почище. А давай его грохнем, а его брательнику ничего не скажем. А? Пускай думает, что этот живой, и нам помогает. И нам возни меньше, и пухлый мучиться не будет. Весь пол мне кровью залил, выть ещё будет тут. Сволочь!

— Ну сам смотри, как знаешь, — я незаметно подмигнул другу. — Хошь, пристрели его. Только когда я уйду. Не люблю, знаешь ли, громкие звуки в закрытом помещении. У меня слух нежный. Как у скрипача.

— Посмотрим, — кивнул Гоша. — Если будет докучать, точно прикончу. А что с ногой его делать? Загниет ведь…

Бум! Бум! Бум! — раздался сверху стук. Долбили по железным воротам гаража над бункером.

— Помогите! Я тут! — вдруг заорал Рыхлый.

Вот тварь! И голос прорезался, и слова ему вспомнились.

— Заткнись! — Гоша пнул его в бок, Рыхлый свернулся калачиком и заскулил. — Тебя все равно не слышно. Звукоизоляция здесь — будь здоров.

— Но мы же слышим, как молотят по воротине, — недоуменно вскинул я бровь. Хотелось убедиться, что вопли Рыхлого точно не поднимут тут на уши всех — мало ли, собака с хозяином на пробежку пойдёт.

— Так то другое, — заверил Индия. — Это не звук, а резонанс. По стенкам передаются колебания, вот мы их и слышим. А блажить отсюда бесполезно. Проверял — глухо, как в колодце.

— Пойду, открою, — удовлетворено кивнул я и полез наверх, к люку. — Закройся пока.

— Не буду закрываться! — Гоша подошел к лестнице и приготовил «Вальтер». — Тебя прикрою. Тут постою.

— Ну как знаешь, — кивнул я, уже выбираясь на поверхность гаража.

— У, су-ука! — Гоша за моей спиной погрозил кулаком каратисту. — Только пикни! Сразу пристрелю…

Тот раболепно закивал, соглашаясь на молчание и уже понимая, что его реально первым пустят в расход, если на горизонте появится чужак.

Пряча собственный пистолет за спиной, я отпер задвижку гаражных ворот, откинул железную калитку и воскликнул:

— Привет! Ты как раз вовремя. Заходи. Инструменты взял?

— А как же, — улыбнулся Мытько, показывая в руке медицинский чемоданчик. — Все с собой… Только с анестезией напряг.

— Ничего, без анестезии перебьется. Главное, пулю извлеки. Сможешь?

— Обижаешь, Андрей Григорьевич, — губы Мытько вытянулись в ниточку. — Как-никак я в прошлом заведующий городского хирургического отделения.

— Отлично, — я запер за гостем дверь. — Нам туда, — кивнул я на люк в полу. — Пуля в ноге, хотелось бы, чтобы пациент выжил. Ну, если не получится, то плакать точно не будем.

— Бандит?

— Он самый. Гошу выслеживал…

— Выживет, — заверил Мытько. — Если потеря крови не критичная.

— Да вроде пурхается, и жгут накладывали, как могли. Сейчас сам увидишь, спускайся, я за тобой.

— Ага, только маску надену, не хочу перед бандюганом лицом светить, — сказал Мытько, доставая марлевую повязку.

— Алло, — набрав номер, проговорил я в трубку.

— Андрей Григорьевич, — раздался в ответ голос КГБ-шного полковника Черененко. — Рад слышать. Ты в отпуску? В Москве тебя не видно, а обещал в гости зайти.

— Ага, я всё в Новоульяновске. На больничном, — ответил я.

— О как! Что случилось? Извини, что на свадьбу не вырвался. Все дела-дела… Как самочувствие?

— Не беспокойтесь, Алексей Владимирович, ничего серьезного. Так, немного простыл. Горло першит, нос заложен… Кхе-кхе! — я покашлял. — В общем, ерунда сезонная.

— Понял.

И я понял, что полковник догадался, что я не могу говорить ему всю правду по телефону. Ведь звонил я с обычного домашнего, заказав переговоры с Москвой. Специально покашлял делано, показывая, что со здоровьем у меня полный порядок. Кашель — не кашель. Да и нос заложенный явно был не забит, судя по моему чистому голосу. И горло не саднит и не хрипит — в трубке это слышно. Полковник умный, догадался, что я здоров и таким образом «шкерюсь» на больничном. Он понимал, что просто так я такими ходами не пользуюсь, а значит, дело важное и серьезное.

— Что звоню-то, Алексей Владимирович — помощь нужна ваша. Тут у нас дела странные, как в сказке «Спящая красавица». Где принцесса яблочком отравилась. Помните? Только никто не может понять, что это за яблочко такое.

— Я понял, — проговорил Черненко. — Читал докладную записку по яблочку. Действительно все странно… А что экспертиза?

— А ничего. Ни город, ни область результатов не дали. Самый новый хроматограф в беспомощности расписался.

— Понял… проверю по своим каналам, что можно сделать.

— Сдается мне, что яблочко не простое, а золотое.

Под словом «золотое» Черненко без труда угадал слово «секретное». Едва слышно хмыкнул.

— Очень может быть. Но об этом потом. Я перезвоню и сообщу, где мы можем поговорить.

Неужели Черненко задумал самолично наведаться в Новоульяновск? По телефону я не стал уточнять, это уже лишнее, раз он прямо не сказал. Но насчет яда он явно меня прекрасно понял. Если природу этой отравы не могла установить ни одна экспертиза, значит, такого яда либо не существует, либо он совсем не в ходу и новый. Возможно, некая секретная разработка спецслужб. Наших? Буржуйских? Фиг знает, но если бы наших, то Черненко наверняка бы уже владел какой-никакой информацией — и если бы не сказал прямо, то намекнул бы об этом. А тут полный глушняк. Что ж… подождем полковника.

А пока дел невпроворот. Чую, кольцо опасности сжимается. Надеюсь, не на моем горле.

Причудливый и мелодичный, совсем не дребезжащий по-советски звук дверного звонка потревожил хозяина роскошной квартиры.

— Кого там еще нелегкая принесла? — пробормотал Емельян Владленович и, шлепая тапочками, сшитыми из лоскутов дорогой замши, побрел отпирать дверь, но прежде заглянул в глазок и спросил: — Кто там?

— Я от Поликарпа Самуиловича, — донесся из-за двери приятный женский голос, а за глазком маячила точеная фигурка.

Голос настолько мелодичный, словно журчание горного ручейка, так впечатлил хозяина квартиры, что Красноборов довольно крякнул и даже не стал продолжать пялиться в глазок, а поторопился открыть дверь, чтобы воочию увидеть обладательницу такого восхитительного, на его взгляд, голоса. Она должна быть прекрасна, как сама Афродита, — размышлял толстяк. Не может посредственность обладать таким голосом. Она должна быть само чудо.

Его желание впустить гостью усиливалось и тем, что она произнесла заветную кодовую фразу: «От Поликарпа Самуиловича». Это означает, что дама пришла по делу и вовсе не ошиблась дверью. Так хочется иметь дела с красивыми и молодыми клиентками. А не с отморозками и не с бандюгами, которые в последнее время приходили к Красноборову все чаще и чаще. То оружие прикупить, то ювелирку паленую сдать. Такова жизнь скупщика. Толстяк даже вздохнул. Приходится общаться с разным отребьем. Ему! Потомственному интеллигенту и утонченному душой человеку.

— Здравствуйте! — открыв дверь, Емельян Владленович расплылся в широкой, до самых заплывших жирком ушей, улыбке.

Дама, что стояла перед ним в изящном коротеньком платьице и приталенном таком же коротеньком плаще, выгодно оголявшем бронзу колготок на стройных ножках, оказалась еще прекраснее, чем он ожидал увидеть. Под шелковым халатом Емельяна Владленовича даже что-то встрепенулось. Наверное, сердце, подумал он.

— Немедленно проходите! — воскликнул престарелый ловелас, пятясь и чуть ли не рассыпаясь в поклонах. — Чаю? Кофе? Или вина. У меня есть прекрасная бутылочка урожая семьдесят второго.

— Добрый день, Емельян Владленович, — лучезарно улыбнулась девушка. — Я к вам по делу.

— О! Мама мия! Какой мёд моим ушам! — снова всплеснул пухлыми ручками Красноборов. — Слышать из этих прекрасных губ свое имя. Вы знаете мое имя! Очень польщен! О делах потом поговорим, сначала прошу к столу… Могу я узнать, как вас зовут, прекрасная незнакомка?

Незнакомка сверкнула зубками-жемчужинками.