Кыш-Пыш и армия Вия

Глава шестая Госпожа Темрява и ее племянница

Аккуратные ровные буквы на бронзовой табличке у двери гласили

"Госпожа Немезида Аидовна Темрява."

Молодой человек в потертом, старательно вычищенном мундире, некогда голубоватого цвета как у всех служащих жандармского управления, нерешительно мялся на крыльце перед парадной дверью. Звали его Никифор Муромец и он занимал должность помощника следователя по особо важным и колдовским делам при Жандармском управлении. Никифор несколько раз набирался уже решимости позвонить в самый обыкновенный дверной колокольчик, совсем необыкновенного дома и никак не мог этого сделать. Вот и сейчас, он уже почти поднес руку к колокольчику и снова, опустил ее, так и не позвонив.

Никифора одолевали сильные сомнения.

Могу ли я приходить сюда с официальным визитом так рано? Только недавно, сверхточный французский "Борель" на колокольне Успенского собор отбил десять часов утра. А что если госпожа ведьма изволит в это время еще почивать?

В левом кармане у него лежал большой коричневый конверт с круглой гербовой печатью. Этот пакет ему велено было передать из рук в руки (подумать только кому) самой госпоже Ведьме с Лысой горы! Никифор несколько раз доставал и прятал конверт обратно в карман, не зная как поступить. Подсунуть конверт под дверь и поскорее убраться восвояси или лучше все же набраться смелости и войти в дом?

В такой нерешительности он, наверное, простоял бы на пороге еще не меньше четверти часа и подсунув конверт под дверь, ушел, если бы дверь сама не отворилась перед ним, как бы приглашая его войти.

Поборов в себе сильное желание бросить пакет на пороге и тут же постыдно ретироваться, Никифор, на всякий случай, зажмурился и переступил порог дома. Ничего страшного с ним не произошло. То есть, конечно, дверь за его спиной тут же с грохотом захлопнулась, и на ней одновременно защелкнулись два засова. Но Никифор даже не вздрогнул — удивляться волшебству в доме у ведьмы было, попросту, глупо. Собираясь сюда с поручением, он прихватил с собой из управления амулет, защищающий от сглаза — высушенную кроличью лапку с привязанными к ней перьями и теперь, чувствовал себя под защитой невидимых сил.

Интересно, где же сама госпожа ведьма и захочет ли она принять из его рук послание? Подобные размышления помогали ему отгонять всяческие страхи. В обычной прихожей, с вешалкой в углу и подставкой для зонтиков, бояться было нечего. Зонтика у Никифора с собой не было, потому что на улице стояла по летнему солнечная погода, а вот, на вешалку в углу он повесил свою служебную фуражку. Тоже голубую, с серебряной эмблемой жандармской службы, под которой красовалась надпись на латыни — особая гордость Глеба Порфирыча — "Aliis inserviendo consumor" (Служа другим, расточаю себя). Никифору, показалось, что вешалка попыталась увернуться от фуражки, столь бесцеремонно накинутой на нее.

Дальше, на стене в прихожей оказалось зеркало, в тяжелой старинной оправе. Как ни странно, зеркало ничего не отражало, поэтому Никифор не сразу и заметил его. Обычно, все зеркала вели себя с ним менее застенчиво, показывая донельзя карикатурную копию младшего служащего жандармского сыска. Взять, хотя бы, его кучерявую шевлюру? Где это видано, чтобы у служащего Жандармского управления были такие волосы — бесцветно-русые, да еще и закрученные словно спиральки? Поэтому свою форменную фуражку он снимал очень нехотя. А что это за розовые уши? Разве у строгого служителя закона могут быть розовые уши, торчащие по сторонам как лопухи? Недалее, как на прошлой недели, Никифор зашел в одну лавку, торговавшую сомнительными волшебными зельями и эликсирами, и купил там себе одну мазь (что, кстати, строго воспрещалась всевозможными правилами и инструкциями, относительно того, как должен вести себя служащий Жандармского управления). Продавец в лавке, довольно странный субъект похожий на какого-то орка или гоблина, поклялся, что мазь поможет Никифору избавиться от лопоухости. Но его уши упорно продолжали торчать в разные стороны, даже через неделю, а сослуживцы брезгливо стали зажимать носы от неприятного запаха, который имела проклятая мазь. Помучавшись с неделю, он выбросил чудодейственную мазь на помойку. Между прочим, за нее было уплачено, чуть ли, не половина его ежемесячного жалования.

А эти нос и губы? Они слишком толстые и слишком широкие. Исправить положение могла бы только борода, скрывающая все эти недостатки или хотя бы пышные кавалерийские усы. Но, где же их было взять? Никак не хотели расти. А те несколько жалких волосков, что в беспорядке произрастали на его лице то тут, то там только добавляли нелепости его внешнему виду.

Да, и еще… Никифор вспомнил про свои очки, снял их с носа и протер. Одно стекло было разделено пополам трещиной. В этих очках он выглядел, в точности, как школяр старших классов, но ничего не мог с собой поделать. Пытаясь обходиться без них, он натыкался на все, что попадалось ему на пути.

Никифор водрузил очки на прежнее место и снова, заглянул в зеркало, желая удостовериться, что там ничего нет. Каково же было его удивление, когда в зеркале он обнаружил кое-что или вернее, кое-кого. Нет, то, что отражалось в зеркале, по-прежнему не было его отражением. В этом он был уверен полностью. Но тогда, кто же это был? Призрак, видение из прошлого, прекрасный принц, навеки заточенный злой колдуньей в зеркало? Последнее, к описанию отражавшегося в зеркале прекрасного юноши, подходило более всего. Ростом незнакомец был таким, как и Никифор, но на этом, пожалуй, их сходство и заканчивалось. В остальном прекрасный принц являл само совершенство. У него были длинный, пшеничные волосы, приятный золотистый загар на лице, уши совсем не торчали в разные стороны, нос и губы тоньше и аристократичней, а подбородок крепче и мужественней. Стоило принцу улыбнуться, как его белозубая улыбка просто ослепляла.

Даже, одет он был во что-то из позапрошлого века — шляпа с пером, шелковая рубашка с кружевным воротником, богато украшенный короткий камзол, бархатные штаны и высокие ботфорты с блестящими пряжками. Завязанный на груди плащ. Не хватало только шпаги и напудренного парика. Сказочный принц беспокойно теребил в руках большую кожаную перчатку. Он, то собирался ее надеть, то передумывал и осматривал ее со всех сторон, точно надеялся разглядеть в старой печатке что-то особенное.

Никифор только подивился такому видению. В его представлении призраки или принцы, заточенные в зеркалах, должны были вести себя совсем иным способом — жутко стонать или хотя бы безутешно рыдать. А этого красавца в зеркале, только и интересовала, какая-то старая перчатка. Никифор решил подождать, возможно, потом он увидит что-то более интересное. Но его подглядыванию неожиданно положили конец.

— Вы так и будете стоять здесь и разглядывая зеркало или может быть, все таки пройдете в гостиную и представитесь как положено.

В прихожую заглянула молодая барышня, стройная, зеленоглазая как кошка, с чуть вздернутым милым носиком и роскошными огненно-рыжими локонами. Одета она была в простое белое платье с алыми на рукавах и талии лентами, которое все же необыкновенно шло ей к лицу. Барышня была примерно одних лет с Никифором и смотрела на него с едва заметным раздражением.

— Прошу прощения, я вошел без звонка. Дверь открылась, и я решил… — попытался объяснить Никифор, все еще смущаясь из-за того, что его застали за подглядыванием в зеркало.

— И правильно решили. Пройдемте сюда, — настояла на своем огненноволосая барышня.

Никифор так и не смог определить для себя, кем именно, являлась молодая особа в этом странном доме — служанкой, помошницей или может быть самой хозяйкой дома.

Перед тем как пройти в гостиную, молодой человек еще раз машинально посмотрел в зеркало и увидел там огненноволосую, смотрящую влюбленным взглядом на принца. Чудеса, да и только. Хорошо, что кроличья лапка в кармане мундира придавала немного уверенности.

Гостиная была обставлена как и любая другая в городе, никаких тебе метел, котлов и жабьих лапок, развешанных под потолком. Зато здесь находились пианино, круглый стол, кушетка, несколько кресел, сервант с французским сервизом. Сюда же, со второго этажа, спускалась лестница с резными перилами. Пол устилал мягкий ковер, ступая по которому, ноги по щиколотку утопали в какой-то странной, желтоватой ворсе. Когда Никифор имел неосторожность наступить на край ковра каблуком, тот жалобно пропищал.

— Ходят тут всякие, да еще обуви грязной не сымают.

Никифор, крайне, удивился подобному возмущению.

Зато барышня наступала на ковер совершенно спокойно и при этом, он не проявлял никаких признаков недовольства.

— Что понадобилось Жандармскому управлению в этом доме? Не уже ли господа сыщики разучились сами находить преступников и сажать их за решетку? Вы, ведь, из жандармского, не так ли? — спросила барышня весьма холодно, занимая место возле стола.

Никифор невольно сглотнул про себя.

Неужели, это и есть, настоящая, госпожа ведьма? Вот, уж никогда бы не подумал, что она такая молодая и… привлекательная особа?!

— Не сочиняйте всякий вздор, никакая я не ведьма. Я только учусь этому ремеслу и надеюсь, что у меня хватит терпения выучиться до конца. — закончив свою непродолжительную тираду, "Привлекательная особа" страдальчески подвела глаза к потолку.

Никифор ошарашено посмотрел на нее сквозь очки.

— Вы умеете читать мысли?

— Опять вздор, вас, что же совсем ничему не учат на вашей службе. Для чтения мыслей мне, как минимум, нужен хрустальный шар и локон ваших волос. А то, о чем вы думаете, я преспокойно, могу прочесть на вашем лице.

Он, сначала, смущено побледнел, потом на его щеках проступили красные пятна. Никифор готов был впасть в панику. Может она и впрямь, умеет читать по лицу?

— Вы, наконец, расскажете, с чем вы там пришли? — сказала девушка довольно нетерпеливо.

Никифор спешно порылся в карманах мундира и извлек оттуда слегка примятый коричневый конверт.

— Вот, письмо для госпожи Ведьме с Лысой горы.

— Это все? — спросила девушка, брезгливо глядя на письмо, как будто ей предлагали жабу.

Никифор неуверенно кивнул.

— Да.

— Хорошо, в таком случае оставьте его и уходите.

— Я не могу. Пакет велено передать из рук в руки…

— Послушайте, господин как вас там..? — девушка сердито изогнула бархатную бровь дугой.

— Помощник следователя по необъяснимым и колдовским делам, Никифор Муромец. — представился молодой человек.

— Так вот, господин помощник следователя, — продолжила она. — госпожа Ведьма сама решает с кем ей встречаться, а с кем нет.

— И я уже решила.

Молодые люди повернули головы в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. На ступенях стояла пожилая дама аристократической наружности.

— Лисачка, будь добра, принеси нам кофе. Не можем же мы, проявлять к господину жандарму подобное неуважение — даже не угостить его кофеем, — сказала пожилая дама, спускаясь в гостиную и попутно изучая Никифора сквозь изящное пенсне, подвешенное на цепочке.

— Если вам будет угодно, можете передать письмо мне лично, молодой человек.

Девушка, которую, оказывается, звали Лисачкой (что за странное имя?) на минутку исчезла из гостиной и тут же вернулась уже с разогретым кофейником в руках. Из серванта она выставила на стол французский сервиз. Затем разлила кофе на три персоны. Судя по приятному аромату, тут же распространившемуся по гостиной, кофе в чашках мог быть только свежесваренный и только изысканного сорта арабика.

Когда же она успела заварить его, удивился про себя Никифор?

Расставляя чашки на столе, Лисачка обратилась к пожилой даме:

— Тетя, простите, что мы разбудили вас, вы, наверное, устали после ночи…

— Пустяки, — отрезала пожилая дама. — Я приняла восстанавливающий силы настой и чувствую себя великолепно.

На ее лице все же присутствовали некоторые следы усталости.

Сомнений не оставалось, перед Никифором стояла настоящая ведьма с Лысой горы. Он уставился на нее, рассматривая, может быть, чересчур пристально. У пожилой дамы были гордый прямой профиль, властные складки в углах рта, строгая осанка. И если у Лисачки глаза, казалось, светились изнутри, поминутно обжигая, то у ее тетушки они были тусклые, без определенного цвета и выражения.

— Молодой человек, перестаньте смотреть на меня как на экспонат из музея и дайте сюда ваше письмо, — сказала госпожа ведьма, протягивая руку, украшенную несколькими тяжелыми перстнями.

Никифор слегка замялся и робко посмотрел на нее.

— Простите, надо полагать, вы и есть — госпожа Ведьма-с-Лысой горы?

— Последнее время, что-то слишком часто стали вспоминать мое старое прозвище, — заметила она вслух, прежде чем ответить — Я Немезида Аидовна Темрява. Кажется, именно это имя указано на вашем конверте?

Никифор, отвел взгляд и без лишних вопросов отдал письмо.

Немезида Аидовна взяла его, но не стала тут же распечатывать. Закрыв глаза она замерла на пару минут, держа письмо на вытянутой руке перед собой. Никифор вопросительно покосился в сторону Лисачки, но та молчала, сосредоточенно помешивала кофе. Подумав, что так и надо он тоже решил подождать — чего, не зная и сам.

Вскоре Немезида Аидовна снова ожила. Она подошла к старомодному серебряному подсвечнику на три свечи. В следующий момент произошло то, чего Никифор Муромец ожидал меньше всего. Немезида Аидовна поднесла руку с конвертом к горящей свечи. На глазах у изумленного Никифора доставленное им из Управления письмо превратилось в кучку пепла, так и не удосужившись быть распечатанным. Никифор открыл рот, чтобы выразить было протест, но Немезида Аидовна опередила его.

— Можете передать в свое управление, что письмо вами доставлено.

— Но вы так и не прочитали его?

— С чего вы взяли? — удивилась в ответ госпожа ведьма.

— Вы сожгли письмо, даже, не прочитав его.

— С чего вы взяли, что я сожгла письмо, не прочитав его? Я, просто, не стала распечатывать его.

— Ах, тетушка, их совершенно ничему такому не учат на службе, — вмешалась в разговор Лисачка.

— Понятно — протянула госпожа ведьма, то ли с сожалением, то ли с негодованием. Она посмотрела на Никифора и четко произнесла:

— В этом письме ваш начальник Глеб Порфирьевич Дознанский нижайше просил меня принять участие в поиске пропавшего на днях в лесу под Харьковом ребенка, а также в возможной поимке чудовища похитившего его.

Так случилось, что Никифор был прекрасно осведомлен о содержании письма. Таинственное исчезновение ребенка не могло оставить общественность города равнодушным. Харьковские газеты наперебой писали истории о "звере-людоеде, дерзко похитившем ребенка, средь бела дня, прямо, на глазах у его убитых горем родителей". Заголовки пестрили упоминаниями про волков-оборотней, упырей и вурдалаков, вспоминали, даже, Жеводанское чудовище. Начальнику губернской жандармерии все эти домыслы очень не нравились и он поручил расследование единственному, в их департаменте, специалисту по делам связанным с загадочным и необъяснимым — Глебу Порфирьевичу Дознанскому. Недельное расследование и опрос родителей ребенка не сдвинул дело с мертвой точки, а между тем подогретая слухами общественность уже собиралась "искоренить зло в зародыше" — совершить облаву на близлежащие леса, дабы изловить чудовищного зверя. Городскую полицию, а заодно и тайный сыск завалили анонимными сообщениями от добропорядочных горожан, в которых они подозревали других добропорядочных горожан в том, что те являются оборотнями, вампирами или же вурдалаками. Как ни странно часть этих сообщений была не далека от истины, но Глеб Порфирьевич давно уже опросил всю местную нечисть, и те в один голос твердили, что похищение ребенка не их лап дело. Оставалось одна надежда на помощь некогда могущественной колдуньи, главным образом давно отошедшей от дел. Поэтому Никифор Муромец и находился в доме номер тринадцать в переулке Богдана Чернокнижника. Но он не понимал, как ведьма могла узнать о содержимом письма, не открывая его?

— Обычное чтение через препятствие первого уровня, — нехотя, пояснила Лисачка. — Даже я, при желании, могла бы прочесть ваше письмо, причем, не вынимая из вашего кармана.

Никифор чувствовал себя как школьник на первом экзамене. Он и раньше, в управлении, имел дело с разного рода волшебством, но в этом доме, волшебство, похоже, было нормой. Глеба Порфирьевича подобные штучки очень бы заинтересовали, а вот, Никифор имел от рождения иной склад ума. Волшебство был не его конек. Когда он учился в технологическом институте, то любимым его предметом была механика и общая теорией воздухоплаванья. В управление городской жандармерии он попал, почти, случайно. Глеб Порфирьевич был старинным другом его отца и в память о прежней дружбе, решил помочь молодому человеку устроиться на службу. Отец к тому времени давно скончался и Никифор, чтобы не влачить полуголодное существование с радостью взялся за первую предложенную работу. В управлении он к этому дню проработал уже три года и все же не терял надежды когда-нибудь заняться в жизни любимым делом — проектированием воздушных летательных аппаратов.

— Бедный, молодой человек, он совершенно ничего не понимает в магии, хотя встречается с ее проявлениями каждый день. Я всегда говорила, что увлечение современной молодежью наукой не приведет к добру, — сокрушенно покачала головой Немезида Аидовна.

Никифору захотелось возразить ей, что так называемое "увлечение современной молодежи наукой" на самом деле прогресс, а вот всякие там магические фокусы и чудодейственные эликсиры не более чем пережитки прошлого. Но он не рискнул заявить подобное в присутствии столь грозной особы.

— Простите, но что мне передать Глебу Порфирычу?

— Передайте ему, что я займусь этим делом как только у меня появиться свободное время.

Давая понять, что на этом их встреча закончена Немезида Аидовна направилась к лестнице на второй этаж, а Никифор сердито подумал ей вслед.

"Представляет из себя невесть что. Зря только время потратил. Можно подумать, к ней каждый день из Жандармского управления на поклон ходят."

Немезида Аидовна тут же остановилась, как будто подуманное о ней Никифором, могло прозвучать вслух. Молодому человеку захотелось провалиться на месте или как можно быстрее, сбежать из дома. Ведьма медленно развернулась к нему, но вместо гневных слов он услышал:

— Вам не нравиться кофе приготовленное Лисачкой?

Никифор смутился. Он совсем позабыл о кофе и чтобы не обидеть привлекательную Лисачку, взял миниатюрную чашечку со стола. Кофе здесь было ровно на два глотка, не больше. Зато аромат стоял чудесный.

Немезида Аидовна и Лисачка выжидающе смотрели на него. У Никифора сложилось смутное подозрение, что они чего-то ждут. Он попытался натянуто улыбнуться, что у него вышло не очень убедительно. Никифор подумал, что находиться в доме у ведьмы, а следовательно даже чашка кофе может таить здесь неизвестную опасность. В голове моментально всплыло по-отечески суровое лицо Глеба Порфирьевича и одно из его малопонятных выражений на латыни "Timeo Danaos et dona ferentes" (бойтесь данайцев, дары приносящих)

Вся надежда оставалась на кроличью лапку в кармане, которая по-прежнему была с ним.

— Пейте, чего же вы ждете? — строгим тоном воспитательницы потребовала ведьма.

Никифор зажмурился и сделал глоток из фарфоровой чашечки. На вкус кофе оказалось немного крепковатый и с перцем. На языке ощущалось слабое жжение. Никифор неудачно поперхнулся, закашлял, расплескивая остатки кофе себе на мундир. Жжение перекинулось с языка на горло и дышать сразу же стало невыносимо.

— Дабы вы молодой человек впредь не думал о магии и колдовстве как о пережитках прошлого я продемонстрирую вам действие одного магического приема.

Голос ведьмы донесся до воспаленного сознания Никифора сквозь удушающую пелену. В голове у него будто одновременно взорвались тысячи фонтанов разноцветных брызг. Он утратил чувство равновесие, перед глазами на мгновение мелькнуло насмешливое и высокомерное лицо Лисачки.

— Когда вы еще только пришли в мой дом, я думала, что не стану вмешиваться в дела города. Ведь, пропавший ребенок в конце концов забота властей. Город давно научился жить и обходиться без Ведьмы с Лысой горы. Теперь я уверенна в обратном. Я помогу вам отыскать ребенка, но не так как вы думаете…

"Боже мой, кажется, я отравлен, но зачем?", все, что успел подумать Никифор перед тем мир, а вместе с ним и гостиная в доме номер тринадцать по улице Богдана Чернокнижника куда-то исчезли.

Очнулся он, только на улице, стоя возле кирпичной стены какого-то дома и держась за нее обоими руками. Мимо, по Кузинской, спешили горожане, обходя его стороной как пьяного. Перед глазами у Никифора все еще плавали цветные круги. Дом госпожи ведьмы находился в целом квартале отсюда между Лудниковской и Куриловской.

Ничего себе магический прием, такое впечатление, что меня, просто, огрели по голове чем-то тяжелым.

Никифор ощупал себя, все ли на нем цело и сразу же сильно расстроился. Так и есть, форменная фуражка с кокардой осталась висеть в прихожей у ведьмы. Жалко, конечно, что потерял казенное имущество, но возвращать за ней Никифор не согласился бы, ни за какие коврижки. Вместо этого, он полез в карман проверить на месте ли охранный амулет. Засушенная кроличья лапка, с привязными к ней перьями, лежала на месте.

"Возможно, благодаря этому амулету, я все еще жив!?", с облегчением подумал Никифор. "Письмо я доставил, а значит и долг свой выполнил. Теперь, можно возвращаться на службу. Обязательно скажу Глебу Порфирычу, чтобы в следующий раз кого-нибудь другого, с посланием к ведьме посылал."

С трудом оторвавшись от стены, Никифор отправился вниз по Кузинской. Земля все еще плыла перед ним и норовила вырваться из-под ног. Не успел он сделать и двух шагов как едва не угодил под копыта тяжеловоза, тянущего свой груз в гору. На Никифора посыпалась отборная брань, он отскочил в сторону и только по счастливой случайности избежал копыт двигавшегося навстречу конного экипажа. Покинув проезжую часть, он присел на обочине, тяжело дыша и вытирая со лба пот. Вслед ему, доносилась ругань и возмущенные выкрики возниц:

— Сумасшедший!

— Гляди куда прешь, пьянь!

— Еще день на дворе, а он уже набрался!

— Хоть бы службы своей постыдился.

Прохожие удивленно оглядываться на молодого человека в голубом мундире и с перекошенными очками на лице. Чтобы больше не привлекать к себе внимание, Никифор отдышался и нырнул в проходящий поток людей, пытаясь затеряться среди них. Но и здесь он натыкался на каждого встречного и даже умудрился наступить на ногу какому-то важному господину с выпирающим брюшком, прогуливающемуся рука об руку со своей дамой. Рассыпая на ходу извинения Никифор, наконец, сообразил, в чем дело. Он сорвал с лица очки и обнаружил, что видит без них гораздо лучше.

— Что за наваждение?

Он не мог поверить в это. Раньше Никифор был не в состоянии отличить забор от лица первой красавицы, будь он без очков, а теперь, легко мог читать вывески на противоположной стороне Кузинской. Он принялся убеждать себя, что это какой-то дурной сон или просто, розыгрыш.

"Я был в доме у Ведьмы с Лысой горы и она околдовала меня. Я и сейчас сплю, и в этом сне, мне кажется, что я хорошо вижу без очков. Нужно немедленно проснуться, чтобы избавиться от наваждения."

Никифор в ужасе застыл, когда увидел у себя на груди пятно, от пролитого им в гостях кофе. Неужели сон может быть таким реальным?

Чтобы хоть как-то подтвердить свою теорию и немедленно проснуться, он ущипнул себя пять раз подряд. Это не помогло. Тогда на Чеботорской, он ухватился за первого попавшегося прохожего и потребовал:

— Ущипните меня, прошу вас. Мне это очень надо.

Долговязый мужчина в полосатом пиджаке и с докторской бородкой клинышком поспешил обойти его стороной. Следующей была толстощекая дама с веером. В ответ на просьбу Никифора она тонко хихикнула и кокетливо прикрылась веером.

— И за какое место тебя ущипнуть, Красавчик?

Никифор бегом бросился к Пискуновской леваде, где через набережную видно уже было здание Губернского жандармского управление. Добежав на одном дыхании и даже не запыхавшись, Никифор столкнулся в воротах с каким-то грузным господином с тростью и схватив его за рукав тут же попросил:

— Умоляю, вас, скажите мне, что это сон и я, сейчас же, проснусь.

— Единственное место, где вы можете проснуться так это в околотке у городового, молодой человек. В вашем возрасте я бы не советовал вам так кутить. Да еще и на службе. — мужчина с тростью и с пышными бакенбардами неодобрительно осмотрел его перепачканный кофеем мундир, потом высвободил рукав и пошел своей дорогой.

Никифор был потрясен, этого человека он хорошо знал. Ведь, это был сам господин следователь по необъяснимым и колдовским делам Глеб Порфирьевич Дознанский. Шеф смотрел на Никифора как на впервые увиденного.

— Глеб Порфирыч, вы не узнаете меня? — он догнал следователя.

Глеб Порфирьевич на минуту задержал проницательный взгляд на лице молодого человека.

Сейчас узнает, мелькнуло радостно в голове у Никифора.

— Что-то в вашем облике сдается мне знакомым, молодой человек. Судя по испорченному мундиру, вы служите у нас в Управлении. А фуражку дома забыли или в кабаке. Наверное, вы новенький, не так ли? Но это не дает вам никакого права вести себя столь безобразно и приставать с глупыми шутками.

Сказав это, Глеб Порфирьевич прошел мимо, сердито размахивая тростью на ходу, а Никифор остался стоять на месте не в силах поверить в случившееся. Дело, конечно, было не в очках. Ведь, не мог же шеф принять его за незнакомца только потому, что Никифор снял очки. Объяснение было другим и напрашивалось само собой.

С его внешностью что-то случилось и это не сон. Вряд ли, в его сон мог попасть Глеб Порфирьевич. Быть может, ведьма превратила его в урода? Нужно обо всем рассказать в Жандармерии. Но кто узнает его, если даже Глеб Порфирьевич принял Никифора за другого?

Он принялся судорожно ощупывать свое лицо и через некоторое время с ужасом обнаружил, что оно действительно стало другим. Хуже или лучше, он не мог сказать точно, но что другим это точно.

Рядом прошли две молодые гимназистки и покосились на Никифора, остановившегося прямо, у входа в жандармерию и щупающего как слепой свое лицо. Девушки мило улыбнулись ему и о чем-то зашептались друг другу. Раньше такого с Никифором никогда не бывало. Представительницы противоположного пола всегда обходили его стороной. Возможно, его просто с кем-то перепутали. Никифор не знал как ему вести себя и отчаянно покраснел.

"С моим лицом явно что-то не так. Я должен срочно увидеть себя в зеркало."

Бой часов на колокольне покровского собора сообщил, что уже шесть вечера.

Как? Уже вечер? Никифор давно уже должен быть на службе. Теперь, понятно почему он встретил Глеба Порфирьевича уходящего из Управления домой.

С трудом понимая, что с ним происходит, Никифор свернул к женской гимназии и вышел на улицу Клочковскую. Здесь было много мелких магазинчиков, в стеклянных витринах которых выставлены были модные дамские шляпки и дорогие мужские костюмы. Никифор сразу же заспешил к одной из витрин, чтобы взглянуть на свое полупризрачное отражение. Остановившись перед ней, он почувствовал как екнуло его сердце. Со стеклянной витрины на него смотрел сказочный принц, тот самый которого он видел в зеркале, в доме у госпожи ведьмы, только одет принц был в старый мундир, принадлежавший некогда прежнему Никифору.

— Я заколдован! — сказал он вслух и грохнулся в обморок, прямо, перед витриной модного магазина.

Недописанные странички одного дневника.

15 июня…

"Я заколдован. Самым жестоким и бессердечным образом из всех возможных. И в это трудно поверить мне, человеку в сердце далекому от волшебства настолько насколько это вообще возможно. Даже свою службу в жандармском управлении я намеревался начать вовсе не с отдела Необъяснимых и колдовских явлений. Меня привлекало утонченное совершенство механизмов, их простота и гениальность. Наш век технического прогресс я назвал бы венцом человечества. Магия, колдовство, чародейство все это должно исчезнуть как дурной сон с приходом нового времени. Наука подобно восходящему солнцу, своими лучами рассеивает мглу прежних заблуждений.

И снова, я сбиваюсь с мысли. Я пишу так, потому что крайне взволнован событиями, перевернувшими все мои представления о магии и даже, я могу заявить об этом с полным правом, изменившими меня.

До недавнего времени, моя служба в отделе Необъяснимых и колдовских явлений не казалась мне слишком обременительной. В основном, все, чем я занимался — это старательно заполнял анкеты и от души веселился, записанным в них небылицам про вампиров, оборотней и прочую нечисть. Мой шеф — Глеб Порфирьевич Дознанский, не плохой человек, хотя порой и очень требовательный. Но на государственной службе иначе и нельзя.

Я говорю о своей службе в Управлении в прошедшем времени, так как не считаю, что смогу в скором времени вернуться туда. Меня там более никто не узнает! Да что в Управлении, меня с трудом пускают даже в мою нынешнюю квартиру и то, лишь потому, что я говорю, будто прихожу проведать своего тяжело заболевшего сослуживца — Никифора Муромца! Моя домоуправительница, госпожа Спицына — старая грымза, всегда при моем появлении состраивающая кислую мину и смотревшая на меня над очками, теперь, улыбается мне — новому во весь свой беззубый рот. И все это из-за моего проклятья. Уж и не знаю, за что ведьма наложила на меня столь изощренные чары. Теперь, всякий раз, перед тем как заглянуть в зеркало, я крепко зажмуриваюсь, готовясь к встречи с совершенно незнакомым мне человеком. Он совсем не похож на меня прежнего. Я бы даже сказал, что тот, кого я вижу в зеркале, это полная моя противоположность. Он сказочный принц. Только в сказках, обычно, принцев превращают в уродов и они мучаются, желая вернуть свой прежний облик. В моем случае, все наоборот. Мне достаточно улыбнуться на улице и взоры всех женщин вокруг становятся прикованными к моей улыбкой. И это только самое малое, из постигших меня изменений.

Да, чуть не забыл, я пишу безо всяких очков. Настоящее чудо, скажет любой и ошибется. Каким жестоким кажется мне это чудо, когда я вспоминаю, что причина всего — случайная встреча с ведьмой. Я не расстаюсь с мыслью, что однажды снова могу проснуться собой прежним. Малопривлекательным помощником следователя, носящим очки с толстыми линзами и переживающим из-за оттопыренных ушей, но зато, тихо ведущим свое размеренное существование.

Тот, кем я стал, вовсе не такой тихоня. Изменился не только мой внешний вид, я чувствую, что постепенно становлюсь другим и изнутри. Это то и пугает меня. Что мне делать? Ведь, я совершенно не знаю, как должен себя вести, теперь? Порой, я настолько впадаю в отчаянье, что готов умолять на коленях, чтобы мне вернули мой прежний облик и мою прежнюю жизнь. Еще неделю назад, если бы мне предложили, я отдал бы все, чтобы стать таким как сейчас, а получив это, мечтаю о себе прежнем.

Человеческая натура так переменчива, так двойственна. Тот незнакомец, передо мной в зеркале, кто он? Смогу ли когда-нибудь свыкнусь с ним? Или все это только наваждение, которому суждено со временем растаять?

В течение нескольких дней, которые я не был на службе и якобы болел, я наблюдал за домом номер тринадцать на улице Богдана Чернокнижника. Госпожа Ведьма ни разу еще не выходила и не входила в свой дом. Может быть, она пользуется исключительно метлой как и должны все ведьмы? За покупками на базар ходит молодая привлекательная особа, которую я про себя именую либо Племянницей, либо более нежно Лисачкой. Во время моего визита в их дом, она дважды назвала ведьму "тетушкой", а значит, вполне, может быть ее племянницей.

Я во что бы то ни стало, хочу снова повидать госпожу ведьму и заставить ее дать мне полное объяснение. Только, где и как мне ее подкараулить? Не стану же я вламываться в их дом снова. Хватит с меня и одного визита. А то, неровен час, превратят еще в какую-нибудь лягушку, тогда уж точно пиши — пропало.

Завтра же отправлюсь за Племянницей на рынок, когда она пойдет за покупками. Может быть, удастся выяснить что-нибудь интересное, а заодно узнаю, что она приносит, каждый день, домой в плотно закрытой корзинке.

А сейчас отправлюсь прогуляться по ночному городу. В своей прошлой жизни я всегда ложись спать очень рано и так же рано вставал. Сейчас все мои привычки поменялись. Спать мне больше не хочется до самого утра, зато днем меня постоянно клонит в сон. Ночами мне нравиться бродить по спящему городу и чувствовать, как все мои ощущения обострены до предела. Я начинаю улавливать в себе неведомые доселе чувства и ощущения. Как будто внутри меня открылся чудесный источник, познать который мне еще только суждено. И я уже знаю, что этот источник называется волшебством.