La famiglia

Часть 10

У него нет метки на груди. Ну и вообще нет. Нигде. Если только он не прячет её под плавками. Но у альф метка всегда на груди. Ну… ОБЫЧНО она на груди. Я загуглил. И этот реестр по поиску истинных загуглил. Там тоже у всех альф метки на груди. Не то чтобы я сильно на их ковры заглядывался, просто было интересно посмотреть у кого что. Ведь это у нас с Джейком такая маленькая симпатичная корона, а у остальных по-любому дичь всякая. Вот, допустим, самой упоротой родимой меткой, которую я нашёл, была какашка. Вот прям да. Вот прям та самая. А была она на жопе у какого-то омежки. Так что считаю, мне крупно повезло. Остались у меня там, правда, следы от тату, но это ничего. Зато у меня корона, а не какашка.

Так вот, у Гамби ни короны, ни какашки, ни даже родинок больше миллиметра в диаметре не наблюдается. Только неожиданные веснушки по плечам, и то едва заметные.

Я, было, даже задумался, а точно ли он альфа, но потом вспомнил свой первый раз под мужиком (вот под этим красавчиком, который сейчас светит своими непомеченными сиськами), и как увеличивался прямо во мне узел, и отмёл эту мысль. Говнюк Ганби по-любому альфа. Я-то чую его запах, когда он не заливается духами. Не так сильно, как я чую Джейка, конечно, но всё же. Если тайком подойти поближе и поглубже занюхнуть, то отличие от простых людей налицо.

Каким образом я узнал такие интимные подробности? Всё довольно просто. Нужно было всего-то оказаться с Ганби на одном пляже.

Как я оказался с Ганби на одном пляже — уже совсем другой вопрос.

В общем, оказалось, что на семейную тусу приедут все, и приедут эти все именно к нам домой. Ну, то есть к Джейку и Мэган домой. Ну и ко мне соответственно, потому что я, вроде как, теперь тоже… тут живу.

Так вот, я разнообразил свой круг знакомств следующими лицами.

Во-первых. Сара Коннор. Вообще-то она нихрена не Коннор, а вполне себе Трейси, но выглядит так, словно сейчас возьмёт автомат и вмажет по чьей-нибудь невыразительной робо-роже, а потом перелезет через забор и вытащит пальцами пулю из плеча.

Сара «Коннор» Трейси оказывается матерью Говнюка Ганби, и ей, на удивление, совсем мало лет. Как мне шепнула Мэган перед встречей (не по доброте душевной, разумеется, а чтобы я её не позорил), Сара родила им внука ещё будучи школьницей от плохиша с труднопроизносимой фамилией, о котором они всуе не говорят.

К Саре «Коннор» прилагается серенький Гэри, бухгалтер и брюзга, но вообще-то ничего такой (опять же, со слов Мэган). Кажется, Гэри был её мужчиной уже много лет, однако так и не добился официального статуса, потому что вольная художница Сара была против брака, но, мне кажется, она просто не хочет делиться папиным наследством с каким-то там всего-лишь-бухгалтером-из-среднего-класса. Зачем он ей тогда нужен? Ну, я видел, как сильно у него плавки топорщатся во всех нужных местах.

Во-вторых. Джин и Мия. Точнее Су Джин и Мия. Мия — вторая дочь Джейка, но похожа она на весёлую и улыбчивую версию Мэган. А Су Джин — её китайский мужик. Или японский. Хуй его знает, но глаза у него злые и узкие, а ещё он, походу, какой-то там якудза, потому что когда мы все идём купаться, и этот скромняга снимает рубашку, я вижу у него на спине и груди татуировки с какими-то карпами и драконами и прочей этой вьетнамской хернёй.

Джейк Су Джина, кажется, обожает. Они постоянно разговаривают о каком-то господине Квоне, какой-то алмазной пыли и каких-то бабочках. Чуваки на своей волне, короче.

Так вот, Су Джин, как я понял, второй муж Мии, потому что с ними приходит «в-третьих» — и это красивая, абсолютно европеоидного вида девчушка лет шестнадцати (ну принято у них в семье рожать рано, ну что поделать), и чутка округлый животик Мии — явно дань уже именно Су Джину. Знаю я этих тайцев, вечно им собственных детей подавай, на чужих даже не взглянут.

В общем в целом, я ожидал, что будет хуже. Конечно, в меня бы не стали бросаться помидорами и громкими словами, но начать внаглую игнорить вполне могли и были бы в своём праве. Ещё бы, ведь какой-то смазливый мальчик просто пришёл и подвинул их Хюррем Султан в очереди на Сулеймана. Ну или как там её мужика звали. Но, вопреки моим худшим ожиданиям, меня приняли хоть и без радостного радушия, но всё же вполне себе сносно. Были косые взгляды (от Сары Коннор и её бухгалтера) и неудобные вопросы (от моей — о, Господи, прости, смех-то какой — приёмной внучки). Но Сара «Коннор» — просто жёсткая тётка, её бухгалтер Гэри, кажется, и сам, судя по виду, был бы не прочь мне присунуть и оттого мучился, а Джулия (мой третий пункт списка новых знакомств) просто ещё слишком юна, чтобы обрести присущую взрослым людям тактичность.

Её отчим и мать вообще, вроде как, были слишком сильно увлечены друг другом, чтобы париться из-за неформальной семейной жизни дедули. Су Джин — знаю я этих казахов — слишком патриархален, чтобы вообще заметить, что что-то не так, а Мия — слишком лучистая и добрая, чтобы не желать всем подряд счастья. Странно они, короче, выглядят вместе.

Ну так вот. Мне выпадает отличная возможность лицезреть весь прайд без штанов, и на Грёбаном Ганби нет ни единого следа метки. Я знаю, меня это ебать не должно, но почему-то ебёт.

— Слушай, а чего это у твоего кузена нет метки? — заговорщически наклоняюсь к Джулии, развалившей по шезлонгу симпатичные загорелые ножки.

Она смотрит, высоко приподняв уложенные гелем брови.

— Так его не метили.

— Да я не о том!

— А о чём?

Мы с Джулией, как самые младшие и самые бесправные члены прайда, тусуемся вместе. А ещё мне кажется, что она притворяется перед прохожими, что я — её парень, потому что постоянно подсаживается поближе и кладёт локоток мне на плечо, как только кто-нибудь на нас смотрит. Школьницы, что сейчас, что в моё время — удивительные создания. И непонятные.

— Я не о той метке, когда кусают, а о той, которая самая появляется. Родинка типа…

— А-а-а… — Джулия шумно тянет коктейль через трубочку. — У Вико была такая штука, когда он был ребёнком, но потом пропала.

— Это как? — Я спешно отворачиваюсь, потому что Ганби, кажется, заметив, что мы его обсуждаем, окинул меня пристальным взглядом.

Джулия пожала плечами.

— Тебе, наверное, лучше знать. Но вообще, если твой истинный умирает, то и метка уходит. Так нам на половом воспитании рассказывали. Ты что, прогуливал?

— У нас не было полового воспитания… — бурчу я, поглядывая на Джейка, мило беседующего со своим бурятом.

Джулия осмотрела меня с ног до головы.

— А зря.

— Слушай, а Джин… он же китаец?

Девушка цокнула языком и закатила глаза.

— Ты, видимо, совсем в школе не учился… Джин кореец.

— И как я не догадался…

Джулия в принципе ничего такая девчонка, хоть и типичный подросток. Сквозь всё её бахвальство и бестактность проглядывают острые кошачьи коготки юной манипуляторши, большое любопытство к неизвестному, а главное — с ней можно поболтать про косметику.

Когда я ушёл в моделинг, а было это шесть лет назад, мои интересы довольно сильно подвинулись в сторону всех этих женских штучек. Не ну а что? Мне просто было любопытно. Когда тебе на лицо и на волосы выливают тонну всякой фигни, а ты вынужден терпеливо сидеть, поворачивать то голову, то плечи, то, мать их за ногу, глаза, чтобы тебе там межресничку прокрасили, и всё это действо в лучшем случае на двадцать минут, а случалось и на несколько часов, если нужен был особо мощный грим и причёска. В это время ничего не остаётся, кроме как болтать с мастером, который тебя окучивает. А мастер и о типе кожи расскажет, и чем мазаться от прыщей посоветует, и про секущиеся кончики намекнёт… и ты уже сам не замечаешь, как из дворового пацана с превратился в самого настоящего метросексуала, у которого уходовый набор круче и лучше маминого, волосы уложены, как из салона, и межресничка прокрашена что надо, чтобы взгляд стрелял прям по сердечкам зардевшихся одноклассниц… А обсуждать всё это с ними как-то не по-пацански, если уж на то пошло. Поймает кто за разговором с главной красоткой Джессикой о консилерах, и всё — прощай нагретое местечко самого популярного парня после Дэна — капитана футбольной команды.

Ну а сейчас-то уже всё равно, что обо мне подумают. Точнее не всё равно, а просто случилось уже всё самое худшее, и ничего тут не попишешь. И можно спокойно обсуждать с приёмной внучкой новые бальзамы для жирных волос.

Пока мы возимся на пляже, часть прайда уже исчезает в доме, и мы с Джулией решаем тоже мотнуть с солнца подальше. Мне загорать нет смысла, у меня съёмки, а Джулия недавно прочитала статью про рак кожи и теперь загорает только какими-то там циклами.

— А я? Думаешь, я могла бы стать моделью? — спрашивает она с горящими глазами, пока мы поднимаемся к жилым комнатам, чтобы поиграть у меня в ужастик на приставке.

Я осматриваю её аппетитные формы в кислотно-зелёном бикини, и думаю, как бы так поаккуратнее сказать правду, чтобы она не заставила меня вести её на кастинг и при этом не обиделась.

— Ну… для плюс-сайза тебе нужно набрать ещё фунтов тридцать. А чтобы в попасть в обычный моделинг, нужно сбросить пятнадцать.

— Так много. — Уголки губ Джулии опускаются вниз.

— Да оно тебе надо? — фыркаю я, вставляя диск с игрой. — Как твой новый дедушка авторитетно заявляю, что всё это не так круто как кажется.

Джулия смеётся в кулак.

— ОМГ, это такой кринж…

— Чего?..

— Забей, Лиам. А почему моделинг — это не круто?

Я сую ей свою футболку, чтобы не светила мне тут формами (я же не железный, ну), а затем одеваюсь сам, впихиваю ей в руки джойстик и ставлю салатницу с карамельным попкорном между нами.

— Потому что тебя все используют, как вещь, даже если далеко продвинешься. Даже актёрам живётся лучше… О, я за маньяка играю!

— Ну бли-и-ин, — расстроилась Джулия. — Я тоже за маньяка хотела!

— Отсо… э-э-э… перебьёшься!

— Ой, пфр, я знаю, что ты хотел сказать! Грубиян! — «Внучка» хохотнула.

Я закатил глаза.

— А с актёрами что не так? — спросила она, листая внешность своему персонажу.

— Всё так. — Я сунул себе в рот целую горсть попкорна. — У актёров на съёмках есть покушать, им больше платят, к ним относятся более… уважительно.

— А к моделям плохо относятся?

— Можно и так сказать…

— Зачем ты тогда этим занимаешься?

— Ну… возможно, это вообще единственное, в чём я хорош. Да и выручка, знаешь ли, лучше чем, если бы я пошёл за стойкой кофе варить.

— А чего ты в колледж не пошёл?

Ну посмотрите на неё, сама тактичность!

— Эй, мажорка, не всем родители на учёбу бюджет закладывают!

— Ну так теперь это ведь не проблема.

Джулия смотрит на меня своими большими, серыми глазками в рамочке острых чёрных ресниц так, словно это я здесь хожу в старшую школу, а она вполне себе взрослая и умудрённая жизнью.

И ведь действительно. Девчонка шарит. Ма и па как-то не озаботились на тему моего обучения в колледже. Они, конечно, исправились на близнецах, начав копить им невероятные суммы (на Гарвард, не меньше), но я уже как-то был в пролёте. Уж не знаю отчего.

Ну и не то чтобы прямо сильно хотелось корпеть над учебниками. Не думаю, что это моё. В школе я был всегда «удовлетворителен», иногда «хорош», а в редких случаях (касавшихся в основном курсов художеств и парочки общественных наук) — «отличен». Какой мне колледж? Да и зачем, если Стэн пропихивает меня в кино? Там уж я точно пригожусь с моим-то лицом, а не за неудобной партой с конспектом в руках.

Мы с Джулией разыгрываем пару игр, причём оба раза мне выпадает быть маньяком, и оба раза я отлавливаю и её и всех остальных неудачников, имеющих смелость подключиться к серверу со мной в роли огромного уродливого мужика с бензопилой.

В конце концов, я оставляю Джулию, чтобы сделать нам кофе. Пусть пока попытает счастья без меня в игре. Это, наверное, второе, в чём я хорош. В видеоиграх. Но то навык довольно бесполезный.

Уже почти вечер, и кухня залита оранжеватым закатным светом, который так обожают фотографы. Я знаю, почему. Перед закатом вся жизнь, словно под фильтром из какого-нибудь крутого спагетти-вестерна. Всё кажется если не лучше, то романтичнее, как минимум.

Я вынимаю из шкафа все банки с кофе, нюхаю по очереди и выбираю, как обычно, самый терпкий сорт.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивают красивым, холодным голосом.

Я крупно вздрагиваю, как пойманная в кладовке мышь, а затем вспоминаю, что у меня столько же прав находится здесь, сколько и у него.

— Кофе, — бросаю, не оборачиваясь, и лезу искать нужную турку, а достав, вспоминаю, что я и отвечать не обязан. — Это ты что тут делаешь? — шиплю, спохватившись, всё же выглядывая из-за плеча.

Ганби стоит, изящно опираясь задом о стойку, уже вполне, хоть и легко, одетый. Блестит в закатных лучах золотая серёжка. Он смотрит на меня утомлённым, неотрывным взглядом.

«Сейчас доебется», — думаю я.

— Где Джулс? — спрашивает он вместо ответа.

— У меня, — ворчу, ставя турку на плиту.

— И чем же вы там так заняты?

Я закатываю глаза.

— А это твоё дело?

— Вообще-то, да.

«Ва-абьсета, дя», — передразниваю в мыслях, но на деле даже губ не размыкаю. Пошёл он в жопу, чего ему надо?

— Для холодного кофе лучше взять другой сорт, — говорит он, спустя несколько неловких мгновений повисшего гирей молчания. Неужели не мировую пошёл, псина блондинистая?

— Сам разберусь!

Я слышу тягостный вздох, а затем меня решительно отодвигают от плиты. Сука, мать его, Ганби выбирает другую банку и сыплет в турку не пять ложек, а все восемь.

— Эй! — я пытаюсь встрять в процесс, но говнюк довольно решительно и умело блокирует мои поползновения. И выражение лица у него в этот момент такое спокойное, но словно бы ему приходится сдерживаться, чтобы не показать лишних эмоций.

— Так чем вы с Джулией заняты, Лиам? — И голос строгого папочки включил, бог ты мой… от Джейка наслушался что ли?

Я какое-то время думаю, отвечать мне вообще или же просто молча пойти наверх и придумывать оправдания, почему я без напитков для госпожи.

— В «Dead by daylight» играем, — бурчу я, наблюдая из-за его плеча процесс создания какого-то, блять, кулинарного шедевра, а не просто айс-кофе.

Ганби не отвечает, пока турка не начинает булькать.

— Ну, значит, сыграем втроём.

Я чуть не захлёбываюсь от такой наглости.

— У меня нет третьего джойстика. — Вру, конечно, но какого чёрта?!

Ганби, разливающий чёрную гущу по бокалам (по трём бокалам!), оборачивается ко мне с такой, сука, выразительной ухмылкой, что я просто захлопываю рот. Я не знаю, что было в этой полуулыбке-полуоскале, но мне на это ответить как-то нечего. Он этим выражением лица словно одновременно высказал и всё, что обо мне думает, и сколько раз меня на хую вертел, и вообще… что он всё на свете понимает.

Я понуро иду за бодрым и решительным Ганби наверх, но помогать с напитками отказываюсь. Пусть сам тащит.

— Куда дальше? — спрашивает он, когда мы преодолеваем лестницу. Точно. Он же не вкурсе, в какой из комнат меня поселили.

Я вздыхаю.

— Мне что, вообще никак от тебя не отвязаться?

Ганби тихо смеётся. Он вообще сильно изменился с того раза, как Джейк застал нас дерущимися на полу. По крайней мере, в поведении. Словно задумал что-то коварное. А может быть, просто преисполнился дзеном. Сучий потрох.

Отсмеявшись, он пристально посмотрел мне в глаза.

— Если уж ты присосался к члену моего деда, то и со мной общаться придётся.

С мгновение я хлопал ресницами, пытаясь осмыслить происходящие с этим гондоном метаморфозы, а он стоял и смотрел на меня с лучезарной улыбочкой на губах. Закипать я начал, как древний бабушкин чайник.

— Что ты сказал, обмуд…

— Эй! Вот ты где! — Из двери моей комнаты высунулась блондинистая головка Джулии. Увидев кузена, она радостно взвизгнула: — О, Вик! Заходи! — Вы на неё посмотрите! Как будто это её комната!

Оскал Говнюка Ганби стал ещё шире. Он всунул мне, ошалело застывшему с выражением охреневания на лице, поднос с кофе, опасно качнувшимся, одарил ухмылкой, ничего хорошего не предвещавшей и наклонился так, чтобы только я мог слышать его вонючий голос и видеть его вонючее лицо.

— Не отставай, профурсетка. — Блеснул ряд белоснежных зубов, а затем меня, возмущённо задохнувшегося воздухом, обдало альфячьим запашком: этот придурок так и не был в душе с самого пляжа.

Я скрипнул зубами и пошёл следом. Дверь мне, разумеется, никто не придержал.

Мы играли втроём, присобачив лишний монитор, ещё с час. Джулия перекидывалась с кузеном шуточками, а я тупо втыкал в экран, стараясь унизить их обоих в игре как можно жёстче.

— Ну Лиам и разошёлся, — хохотнула Джулия, когда я разрезал её бензопилой напополам на первой же минуте игры, и закинула в рот попкорна на целый кулак. Моделью она быть хочет, посмотрите на неё! А ты знаешь, что тебе придётся отказаться от всего, что ты так сильно любишь?!

Ганби ткнул её локтем в плечо и что-то тихо шепнул так, чтобы я не расслышал. Морда у него при этом была преехиднейшая. Они захихикали, как два школьника в столовой при виде всеобщего изгоя. И ладно, Джулия! Она ведь и правда школьница! Но этот?! Он меня лет на десять старше! У него же даже седой волосок на виске торчит! Думал, если ты блондин, никто и не заметит? Ха! Наивный!

Я набычился, продолжая убивать бедных людишек с особой жестокостью.

— Ну-ну, Лиам, не куксись, — смеётся эта сволочь, дружески похлопывая меня по плечу. Светлые глаза смотрят на меня уж слишком пристально. — Мы ведь шутим. Верно, Джулс?

— Да, Лиам, не обижайся, — шепелявит поганка сквозь полный рот попкорна. — Когда уже я буду маньяком?!

— Чтобы стать хорошим маньяком, нужно думать, как маньяк, — бурчу я, отбирая у неё миску с попкорном. Потом заканчиваю игру и запиваю вкус кофем Викторова приготовления. Кофе и вправду вышел преотлично. — Хорошо получилось, — говорю ему, поглядывая исподлобья. Закидываю удочку или типа того. Надо же как-то налаживать отношения с, прости Господи, внучком. Сколько нам ещё сотрудничать? Всю жизнь?

— Обращайся. — Уголок губ едва заметно ползёт вверх. Не то чтобы я планировал его веселить, этого уёбка, что называет меня женщиной лёгкого поведения. Даже не мужчиной лёгкого поведения! Это я бы ещё стерпел! Но нужно как-то топить лёд, в конце концов. Джейк прав. Как бы я его ни ненавидел, мне нужно привыкать, что с этой минуты нам придётся много времени проводить рядом. Семья, блин. Которую не выбирают.

Мы играем так, пока не садится солнце, и Джулии наконец-то выдаётся побыть маньяком. Мне приходится кооперироваться с Ганби, несмотря на то, что маньяк слабенький.

— Куда прёшься, идиот! — шиплю я. — Чини генератор, пока она не видит!

— Сам чини, если жизнь не дорога! — шипит в ответ Ганби.

Так, в сопровождении шипения двух змей и зевков Джулии, проходит игра. В конце она заявляет, что ей нужно ответить «Багу» и уходит на кровать. Ганби, разумеется, хмурится и спрашивает, что за Баг. Джулия, разумеется, закатывает глаза и отвечает, что это её двадцатипятилетний приятель-байкер. Ганби, разумеется, выговаривает ей, какая она ещё маленькая и глупая. А я, разумеется, спешу передислоцироваться в ванную комнату, потому что не собираюсь участвовать в этом диалоге даже в качестве слушателя.

Когда я возвращаюсь со свободным мочевым пузырём и распаренными в душе порами (да, я знаю, что невежливо так надолго оставлять гостей, но какого чёрта? ругаться тоже невежливо!), то обнаруживаю Джулию сопящей на кровати и пускающей слюни на мою подушку, а Ганби хмуро уткнувшимся в телефон.

— Ты какого хрена ещё здесь? — спрашиваю уже даже не гневно, а вполне себе равнодушно, елозя маленьким полотенчиком по мокрым волосам.

Вместо ответа этот пижон, развалившийся на моём диване, словно он у себя в кабинете на миллионном этаже, выгибает свою дурацкую золотистую бровь и выдаёт уж совсем невообразимое:

— Какого хрена ты моей сестре голову морочишь, шлюшонок?

— Че… чего, блять? — ору громким шёпотом и злобно срываю полотенце с головы. — У тебя совсем кукуха потекла?!

— А от кого бы она ещё нахваталась этого дерьма?!

— Да я… да я… — Я с пару секунд тупо хватаю ртом воздух. — Да я её полдня знаю, ты! Дубина!

— Тебе хватит и полчаса, золушка, — выплёвывает Ганби, скаля зубы. — Весь день отлипнуть от неё не мог. Что ты там ей наговорил? Уже рассказал, как здорово сосать за деньги?

Я сжал челюсти так крепко, что, кажется, заскрипели зубы. С мгновение смотрел на этого ублюдка, развалившегося в моей комнате, как будто он тут главный, а затем медленно подошёл и грубо ухватил за ворот рубашки. Заскрипела ткань, покатилась по полу маленькая пуговица, но я и внимания на то не обратил. Сверлил, едва сдерживая кровавую дымку, голубые, почти ангельского цвета глаза напротив. А Ганби и не пытался сопротивляться. Знает, кто тут сильнее, ушлёпок. Но он ошибается. Его альфа-бицепсы тут ему не помогут, пока для Джейка я — нечто особенное и любимое. И это уже не изменится, я понимаю это. Понимает и он. Не может не понимать.

Я чувствую, как кривятся губы в некрасивом оскале, а сердце зло колотится о грудную клетку.

— Ещё раз посмеешь назвать меня подобным образом, — шиплю ему прямо в лицо, жёстко сминая в руке прочную ткань рубашки, — и, клянусь богом, я…

На красивом лице, тронутом загаром, что находится на расстоянии ладони от моего, расцветает лёгкая усмешка.

— И что, Лиам? — спрашивает он шёпотом и почти ласково. — Что ты мне сделаешь?

Снова чувствую скрежет зубов, и слова вылетают прежде, чем я успеваю хотя бы осознать, что говорю:

— Я отрежу тебе твои бесполезные яйца, ублюдок…

Не знаю, насколько глупо это звучало в тот момент. Сомневаюсь, что я бы реально отрезал ушлёпку хоть что-либо, но, видимо, именно в тот момент я мог бы.

На лице Габни не отразилось испуга, не отразилось и веселья. Только нечто потаённое, яркое, рвущееся наружу и очень отчаянно-злое.

Поцелуй я ощутил через короткий миг после того, как крепкие пальцы ухватили меня за затылок, вплетаясь во влажные волосы. Пахло древесным одеколоном. Язык, оказавшийся очень нежным на ощупь, страстно толкался внутрь, словно в отчаянии пытался забрать как можно больше, вобрать все доступные ощущения.

Все мысли вылетели из моей головы. Я и до этого был так зол, что не мог размышлять трезво, а сейчас… Сейчас меня повалили сверху на крепкое, дурманно пахнущее тело, и руки на талии, то крепко прижимали, то скользили по спине в каком-то беспорядочном стремлении. Я ощутил, как взрывается в голове удовольствие и слепота. Я захотел, тёрся и постанывал в твёрдые губы, что целовали так исступлённо, сжимал ткань на плечах… а потом словно выстрелом прогремело сомнение.

Наверное, это была самая благородная мысль за всю мою жизнь. Я не хотел предавать Джейка.

Я резко встал, скидывая с себя чужие руки, и просто вышел из собственной комнаты, пока задыхающийся от желания Виктор не успел догнать или что-нибудь сказать мне вслед. Отчасти мне было даже жалко его. Отчасти я понимал его. Оттого и не зарядил коленом туда, где всё было таким заманчиво твёрдым.

Когда я выбегал из комнаты, заметил, что дверь была приоткрыта. Мне показалось странным, что ни я, ни Джулия, ни Ганби не додумались её закрыть, но я не обратил на это особого внимания. Мне нужно было чего-нибудь выпить, чего-нибудь покурить, а потом просто прийти к Джейку и лечь с ним спать. Мне не хватало его запаха весь день.

— Я думал, ты уже спишь. — Подхожу к Джейку со спины и обнимаю за плечи. После того, как я выпил ромашкового чаю на кухне, потупил в окно в курильной и более-менее привёл свои мысли в порядок, я направился к нам в спальню, но Джейка там не обнаружил. Я уже выучил, что если Джейк дома и не спит, то он, вероятнее всего, в кабинете или в библиотеке, поэтому после недолгих поисков обнаружил его в последней.

Казалось бы, что он просто расслабленно читает, если бы не неестественно прямая спина и несколько отсутствующий взгляд. На лицо, чуть раскрасневшееся от дня на солнце, падали светлые блики от лампы. Глаза его казались совсем бесцветными из-за золотящихся под лампой ресниц.

Джейк держал книгу на вытянутой руке, но при моём появлении прикрыл, даже не запомнив страницу, и бережно отложил на стол. «Жизнь», — прочитал я, равнодушно скользнув по обложке взглядом. На моих ладонях мягко сжалась тёплая рука. Джейк склонил голову, соприкасаясь с моей макушкой, медленно втянул запах с волос. Шумно выдохнул.

Он звучал устало и выглядел устало, и я просто прижался сзади, и сам успокаиваясь запахом истинного.

— Пойдём в постель? — спрашиваю тихо, наверняка щекоча дыханием шею. Очень вкусную шею.

Целую её, втягиваю кожу очень нежно. Джейк не любит, когда целуют грубо. Не то чтобы меня это останавливало. Просто сейчас мне хочется именно так: медленно, ласково, сонно. А зацеловывая восхитительно пахнущую шею, понимаю, что снова завёлся. Длинные пальцы в волосах совсем не помогают расслабиться.

— Я всё думаю, — пространно произносит Джейк, принимая мои нехитрые ласки.

— О чём? — спрашиваю шёпотом, едва отрываясь от горячей кожи, чтобы вновь приникнуть к ней губами. Уже с полноценным засосом. Большим пальцем скольжу к узору своей метки на его плече. Джейк мелко вздрагивает от этого прикосновения.

— О том, для чего всё это.

— Что именно?

— Истинность.

Я зависаю на короткий миг.

— А ты не думай, — тихо смеюсь. — Пойдём. Пожа-алуйста, Джейк.

Я беру его за руку, и Джейк поддаётся. Мы молча идём в спальню, и я всё оглядываюсь на него, словно он может куда-то деться. Улыбаюсь ему ласково всю дорогу до нашей комнаты, а внутри уже прислоняю к стене и начинаю судорожно лапать и стаскивать с него сорочку.

— Ну? Что не так? — хмурюсь, стараясь поймать его волну. Раньше же получалось. Мы ведь почти единое целое. Может быть, он слишком устал за сегодня? Видимо, так. — Ты не хочешь? — Отстраняюсь и заглядываю в красивые глаза.

Его губы, дрогнув, искажаются чуть кривоватой усмешкой.

— Всё в порядке, малыш. — Он гладит меня по щеке, и от этого нехитрого прикосновения почти уносит. — Я схожу в душ, взбодрюсь немного.

Демонстративно вздыхаю и надуваю губы.

— А если я усну тут, пока ты бодришься?

Джейк издаёт тихий смешок.

— Тогда я тебя разбужу, — отвечает низко. — Не переживай.

Я чувствую, как по спине пробегают мурашки. Он не шутит. Вижу в его глазах, что не шутит. Просто возьмёт и вставит мне во сне. Я облизываю губы.

— Хорошо, — шепчу на грани слышимости, отпуская его.

Сомневаюсь, что засну теперь. Буду слишком много думать о пробуждении. Поэтому немного привожу себя в порядок, складываю вещи, как хороший мальчик, по полочкам в гардеробной, потом не могу не зависнуть у длинного ящика с часиками. У меня есть свои, в моём стиле, которые я ношу, но именно Джейковы часы считаю лучшими, хотя некоторые из них даже дешевле. Касаюсь одних из них. Очень лаконичные, строгие, немного громоздкие, но в меру. Стрелки такого загадочного оттенка, не чёрного, но и не синего, а такого глубокого, как космос на картинках.

Провожу пальцем, огибая стекло. Что бы ни случилось… эти часы будут мои. Как память.

Я вздрагиваю, заслышав щелчок двери. Как долго я гипнотизировал ящик с часами?

— Опять за своё? — подхрипловато спрашивает Джейк, обнимая меня со спины. Кажется, после душа настроение у него получше стало.

— Это твои любимые, — говорю я, очерчивая ногтем через стекло космическую стрелку, что только что сдвинулась на одну минуту. — Оставишь их мне?

Джейк молчит лишь пару мгновений.

— Оставлю, — шепчет мне в висок. — Кому, если не тебе. Только обещай выгуливать их. Хотя бы иногда.

— Обещаю.

Джейк награждает меня поцелуем в шею, а затем мягко надавливает на поясницу.

— Обопрись о комод.

Я подчиняюсь в дрожащем предвкушении. Он трахнет меня над этими часами. А потом — когда-нибудь — они станут моими.

Джейк неспешно раздевает меня, не давая сменить позы, а потом встаёт на колени и лижет, раскрыв ягодицы руками, а я громко всхлипывают. Я обожаю, когда он так делает. От секса я обычно теряю голову, минет — это прекрасно, но дарит слишком однозначные ощущения, а это… когда его язык во мне, я словно становлюсь одним огромным комком нервов. Это невыносимо. Он знает это, как знаю и я, что ему нравится доводить меня до состояния, когда перестаёшь контролировать себя. Но всё это очевидно. Это можно понять и без нашей связи. А если говорить о неочевидном… то я знаю, что он задумал что-то особенное. Что-то, что заставит меня выйти за грань. И это точно не просто римминг, как бы я не скулил, и какие бы слова не срывались с моего языка во время того, как его язык ласкает меня, расслабленного и раскрытого, по кругу изнутри.

Я тяжело дышу, когда он отрывается от меня с влажным звуком. Входа касается мягкая головка. Я очень хорошо изучил её нежную текстуру, как ртом, так и задницей. У тела омеги есть свои недостатки. И свои преимущества. И это одно из них: чувствовать все очень остро.

Джейк чуть приваливается сзади, придерживая за живот, и медленно двигается, будто бы медитативно. Я сжимаю руки в кулаки, потому что под ладонями нет ни простыней, ни спины Джейка, которую можно хватать и царапать.

— Малыш… — шепчет он мне в шею, мерно раскачиваясь внутри. Он не надел презерватив, а значит, сегодня мне не светит узел. Это немного расстраивает. С другой стороны… ну не забеременею же я с одного раза? Тем более не в овуляцию? Тем более от мужчины в возрасте? — Только попроси.

Я вздрагиваю в его руках. Губы касаются моего плеча.

— Пожалуйста, кончи в меня, — шепчу. — Наполни меня, прошу. Джейк…

Джейк не отвечает. Я чувствую, как тучи сгущаются где-то над головой, я словно знаю что-то, но пока не могу понять… я плавлюсь в руках своего альфы, постанывая и с предвкушением ожидая узел. Я ещё никогда не был в настоящей сцепке. Должно быть, это восхитительно.

Когда подходит момент, Джейк проталкивается глубже, и стенки начинает приятно покалывать и распирать от узла. От выделяемого секрета странные мелкие судороги по всему телу.

— Боже, Джейк…

— Нравится, малыш?

— Нравится…

Джейк в очередной раз приникает губами к дельтовидной мышце плеча, и я внезапно замираю, понимая, что значили те тучи вокруг — злость, тщательно скрываемую от собственного истинного, расчёт, холодный и безжалостный, и что значат губы на моём плече.

— Это была твоя последняя ошибка, мой мальчик, — говорит Джейк мне в шею. Выстреливает неожиданный оргазм, расходятся круги перед глазами, и я не сразу понимаю, отчего они, и отчего это болезненно-прекрасное состояние, на миг выпадаю из реальности, а потом она обрушивается на меня, словно лавина. И боль от прокушенной мышцы, и слезы ярости, и мерзкое теперь удовольствие, незакономерное, нежеланное, выбивающее остатки самоуважения.

Ублюдок.