Офис был маленький, регистрационная стойка блокировала проход туда, где, скорей всего, находились личные помещения Фаулеров. Когда я пересекла порог, зазвонил мягкий колокольчик.
— Сейчас иду, — крикнул кто-то. Звучало похоже на Энн.
Я подошла к стойке и посмотрела направо. Через приоткрытую дверь был виден кусочек больничной кровати. Слышалось бормотанье голосов, но не было видно ни души. Я слышала звук спускаемой в туалете воды, трубы громко гудели. Вскоре запахло освежителем воздуха, невозможно сладким. Ничто в природе никогда так не пахнет.
Прошло несколько минут. Сесть было не на что, так что я стояла, где была, поворачиваясь, чтобы осмотреть узкую комнату. Ковровое покрытие было золотистого цвета, стены отделаны деревом. Изображение осенних берез, с огненно-оранжевыми и желтыми листьями,
висело над кофейным столиком. На столике лежали буклеты, рекламирующие местные достопримечательности и заведения. Я просмотрела их, взяла брошюрку Эвкалиптовых горячих минеральных источников, которые я проезжала по дороге. Рекламировались грязевые и минеральные ванны и комнаты по «разумным» ценам, что бы это ни значило.
— Джин Тимберлейк работала там после уроков, — сказала Энн за моей спиной. Она стояла в дверях, в темно-синих слаксах и белой шелковой рубашке, и казалась более спокойной, чем в компании своего отца. Она привела в порядок волосы, и они падали свободными волнами на плечи, отвлекая внимание от немного скошенного подбородка.
Я положила брошюру на место.
— Что она там делала?
— Убирала, неполный день. У нас она тоже работала, пару дней в неделю.
— Вы ее хорошо знали?
— Достаточно хорошо. Они с Бэйли начали встречаться, когда ему было двадцать. Она училась в девятом классе. — У Энн были карие глаза и бесстрастная манера держаться.
— Немножко молода для него, нет?
Она мимолетно улыбнулась — Четырнадцать.
Какие-либо еще комментарии были прерваны голосом из соседней комнаты.
— Энн, там кто-то есть? Ты сказала, что сейчас вернешься. Что происходит?
— Вы захотите познакомиться с мамой, — пробормотала Энн тоном, который вызывал сомнения. Она подняла часть стойки, и я прошла.
— Как ваш отец?
— Не очень хорошо. Вчера был для него тяжелый день. Он встал утром, но быстро устал, и я посоветовала ему лечь.
— Вам скучать не приходится.
Она послала мне болезненную улыбку. — Мне пришлось уйти в бессрочный отпуск по семейным обстоятельствам.
— С какой работы?
— Ведущий консультант в школе. Кто знает, когда смогу вернуться.
Я позволила ей показать дорогу в гостиную, где миссис Фаулер сидела в большой больничной кровати. Она была седовласая и крупная, темные глаза увеличены толстыми очками в массивной пластмассовой оправе.
На ней была больничная ночная рубашка, которая завязывается на спине. Вдоль ободка на шее отпечатано ОКРУЖНАЯ БОЛЬНИЦА САН ЛУИС ОБИСПО.
Меня поразило, что она предпочла такое одеяние, когда могла бы надеть собственную пижаму или ночную рубашку и халат. Возможно, болезнь как театр.
Ее ноги лежали поверх одеяла, похожие на говяжьи ляжки, еще не очищенные от жира.
Коротенькие и толстые ступни были босы, пальцы покрыты серыми точками.
Я подошла к кровати, протягивая руку. — Здравствуйте, как поживаете? Я — Кинси Миллоун.
Мы пожали друг другу руки, если это можно так назвать. Ее пальцы были такие же холодные и резиновые, как вареные ригатони.
— Ваш муж упоминал, что вы неважно себя чувствуете, — начала я.
Она приложила носовой платок ко рту и залилась слезами.
— Ах, Кенни, извините, я не могу сдержаться. Во мне просто все перевернулось, когда появился Бэйли. Мы думали, что он умер, и вот он возвращается. Я была больна все эти годы, но сейчас стало еще хуже.
— Понимаю, как вы переживаете. Кинси.
— Что?
— Меня зовут Кинси, это мамина девичья фамилия. Мне показалось, что вы сказали «Кенни» и не была уверена, что вы расслышали правильно.
— О Боже, извините. Я почти оглохла и зрением тоже похвастаться не могу. Энни, милая, принеси стул. Не понимаю, куда делись твои манеры. — Она потянулась за бумажной салфеткой и шумно высморкалась.
— Ничего. Я сейчас ехала из Санта-Терезы, так что постоять даже приятно.
— Кинси — следователь, которого папа нанял вчера.
— Я знаю, — сказала миссис Фаулер. Она начала теребить свое покрывало, раздраженная темой, не имеющей отношения к ней.
— Я надеялась привести себя в порядок, но Энн говорит, что она занята. Я ненавижу с ней спорить больше, чем нужно, но некоторые вещи я не могу делать сама из-за моего ужасного артрита. И теперь посмотрите, на кого я похожа. Меня зовут Ори, сокращенное от Орибелл.
Вы, наверное, думаете: «Ну и видок у нее!»
— Вовсе нет. Вы выглядите нормально. -
Я говорю неправду все время. Один лишний раз никому не повредит.
— Я — диабетик, — сказала Ори, как будто я спрашивала. — Всю жизнь была и вот чем это закончилось. У меня онемение конечностей, проблемы с почками, больные ноги и теперь, к тому же, развился артрит.
Она протянула мне руку для изучения. Я ожидала увидеть суставы, распухшие как у профессионального боксера, но, по-моему, они выглядели нормально.
— Очень жаль слышать это. Вам, должно быть, тяжело.
— Я подумала и решила, что не буду больше жаловаться. Если я кого-то и презираю, то людей, которые не могут принять свой жребий.
— Мама, ты, кажется, просила чаю. А вы, Кинси, выпьете чашечку?
— Пока не хочу, спасибо.
— И мне не надо, — сказала Ори. — Я уже расхотела, но ты можешь приготовить для себя.
— Я поставлю воду. — Энн вышла из комнаты. Я стояла там, желая сделать то же самое.
Квартира во многом походила на офис: золотистое ковровое покрытие, раннеамериканская мебель. Картина, изображающая Иисуса, висела на стене в ногах кровати. Его ладони раскрыты, глаза подняты к небесам — нарисовано, без сомнения, сообразно вкусам Ори.
Она проследила мой взгляд.
— Это картину подарил мне Бэйли. Вот таким он был мальчиком.
— Очень мило, — ответила я и решила порасспросить ее, пока возможно. — Как он оказался замешанным в дело об убийстве?
— Ну, это не его вина. Он попал в дурную компанию. Он не очень хорошо учился, и после окончания школы не мог найти работу. А потом он связался с Тэпом Грэнджером. Я это ненавидела с той минуты, как он попался мне на глаза, они вдвоем пропадали допоздна и попадали в неприятные истории. У Ройса были приступы.
— Бэйли тогда встречался с Джин Тимберлейк?
— Думаю, что да, — ответила Ори, очевидно не очень хорошо помня детали после прошедших лет.
— Она была милая девочка, несмотря на то, что все говорили о ее матери.
Зазвонил телефон, и она потянулась к прикроватному столику за трубкой.
— Мотель. Угу, правильно. Этот месяц, или следующий? Минутку, я проверю.
Она подвинула к себе журнал бронирования номеров, взяла заложенный в него карандаш. Я смотрела, как она перевернула страницу на март, внимательно вглядываясь в написанное. Ее тон, когда она обсуждала бизнес, был полностью деловым. Пропадала вся немощь, которой была отмечена ее обычная речь. Она лизнула кончик карандаша и сделала пометку, обсуждая ширину кроватей.
Я воспользовалась случаем и отправилась на поиски Энн. Дверь в задней стене вела в коридор с комнатами, расходящимися в обе стороны от центрального коридора. Справа была лестница, ведущая на верхний этаж. Я услышала звук льющейся воды, а затем легкое постукивание чайника на огне, из кухни, слева от меня.
Было трудно представить себе общий план этажа, и я предположила, что квартира была выкроена из нескольких комнат мотеля посредством выкидывания внутренних стен.
То, что получилось, было просторным, но сляпанным на скорую руку и напоминало лабиринт. Я заглянула в комнату на другой стороне коридора. Столовая с ванной. Проход в кухню был через что-то вроде алькова, где вешают одежду. Я остановилась в дверях.
Энн расставляла чашки и блюдца на алюминиевом подносе.
— Вам помочь?
Она покачала головой. — Посмотрите квартиру, если хотите. Папа сам ее построил, когда они с мамой поженились.
— Хорошая.
— Ну, сейчас уже нет, но для них это было идеальным. Мама еще не дала вам ключ? Вы, может быть, хотите занести свои вещи. Думаю, она поселила вас в двадцать вторую комнату, наверху. Она с видом на океан и маленькой кухонькой.
— Спасибо. Это замечательно. Сейчас занесу вещи. Я надеюсь сегодня поговорить с адвокатом.
— Кажется, папа назначил для вас встречу с ним на час сорок пять. Он, наверное, захочет пойти с вами, если будет чувствовать себя получше. Он любит руководить. Надеюсь, это ничего.
— Вообще-то, нет. Я бы хотела пойти одна. Ваши родители выгораживают Бэйли, и мне не хотелось бы отвлекаться на это, когда я пытаюсь понять суть дела.
— Да, хорошо. Я вас понимаю. Попробую отговорить папу.
Вода заклокотала на дне чайника. Энн достала чайные пакетики из красно-белой металлической банки. Кухня была старомодной. Линолеум в бежевую и зеленую клетку походил на вид с воздуха на поля с сеном и люцерной. Газовая плита белая, с хромовой отделкой. Мелкая раковина из белого фаянса, поддерживаемая двумя толстыми ножками.
Маленький холодильник с округлыми краями и пожелтевший от времени, наверное, с морозилкой величиной с хлебницу.
Чайник засвистел. Энн выключила газ и налила кипяток в белый чайничек.
— Какой вы любите?
— Обычный.
Я последовала за Энн обратно в гостиную, где Ори пыталась встать с кровати. Она уже спустила ноги, рубашка задралась, обнажив морщинистую белизну ее ляжек.
— Мама, что ты делаешь?
— Мне опять нужно на горшок, а тебя не было так долго, что я не могла ждать.
— Почему ты меня не позвала? Ты знаешь, что тебе нельзя вставать без помощи. Честное слово!
Энн поставила поднос и устремилась на помощь матери. Ори тяжело встала, широкие колени задрожали, приняв ее вес. Двое неуклюже проследовали в соседнюю комнату.
— Я могу пока достать вещи из машины.
— Да, давайте. Мы недолго.
Океанский бриз был холодным, но вышло солнце. Я прищурилась, оглядывая город, где поток пешеходов увеличился с приближением полудня.
Две молодые мамаши перешли через дорогу вялой походкой, а собака бежала за ними, с пластмассовой тарелкой в зубах.
Февраль — не туристический сезон, и пляж был пустынным. Единственные звуки — шум прибоя и высокое, тонкое завыванье маленького самолета над головой.
Я забрала свой вещевой мешок и пишущую машинку и вернулась. Когда я достигла гостиной, Энн помогала Ори лечь в кровать. Я ждала, когда они меня заметят.
— Мне пора обедать, — капризно сказала Ори.
— Хорошо, мама. Давай сделаем тест. Мы должны были сделать его давным-давно.
— Я с этим шутить не хочу! Я не настолько себя хорошо чувствую.
Я видела как Энн сдерживается, чтобы не реагировать на тон матери. Она закрыла глаза.
— У тебя сильный стресс. Доктор Ортего хочет, чтобы ты была очень осторожна, пока он не увидит тебя в следующий раз.
— Мне он этого не говорил.
— Это потому, что ты с ним не разговариваешь.
— Ну, я не люблю мексиканцев.
— Он не мексиканец, он испанец.
— Я все равно не понимаю ни слова из того, что он говорит. Почему у меня нет нормального доктора, который говорит по-английски?
— Я сейчас вами займусь, Кинси, — пробормотала Энн, увидев меня. — Дайте мне сначала разобраться с мамой.
— Я могу отнести вещи наверх, если вы мне скажете, куда.
Произошел краткий территориальный диспут, когда они спорили, куда меня поместить.
В то же время Энн достала ватные шарики, спирт и какие-то полоски для тестов, запечатанные в бумажный пакет.
Я поневоле смотрела, как Энн протерла матери подушечку пальца и проколола ее ланцетом. Меня просто перекосило от отвращения. Я передвинулась к книжному шкафу, симулируя интерес к названиям на полках. Куча вдохновляющего чтения и конденсированная версия книг Леона Уриса. Я вытащила первую попавшуюся книгу и стала перелистывать, блокируя сцену за спиной.
Я выждала приличное время, поставила книгу на место и осторожно повернулась. Энн, видимо, считала результаты теста с дисплея у кровати и наполняла шприц из маленького пузырька с бледной, молочной жидкостью, как я предположила, инсулином.
Я занялась изучением стеклянного пресс-папье, со святым семейством в крутящемся облаке снега. Младенец Иисус был не больше канцелярской скрепки. Боже, я такая трусиха, когда речь заходит об уколах.
По шуршащим звукам сзади, я поняла, что они закончили. Энн сломала иглу одноразового шприца и выбросила в помойное ведро. Она навела порядок на прикроватном столике, и мы отправились к стойке, за ключом от моей комнаты. Ори уже звала ее с каким-то требованием.