«Илюшка смеется» и другие комедии

А в т о р. В конце мая — начале июня на Кубани буйно цветет акация. Представьте себе: в весеннюю теплынь, в пчелиный гуд и птичий щебет зеленые деревья стоят будто под снегом! Красиво. Очень. Но, дорогие товарищи, кому-кому, а кубанским студентам это ни в мае, ни в июне, ей-богу, ни к чему. Ну посудите сами: весенняя сессия, что называется, полная мобилизация всех духовных и физических сил, а тут у тебя перед глазами и под самым твоим носом нежнейший цвет, сладчайший аромат, а вслед за ними — мысли всякие, не имеющие никакого отношения, скажем, к такому предмету, как сопромат. Однако это было, есть и будет впредь, и давайте оставим бесплодные разговоры и лучше посмотрим, послушаем и попытаемся разобраться в том, что произошло однажды в одном из кубанских вузов в то самое время, когда на Кубани буйно цвела акация…

Назовем этот вуз сугубо условно МХИ — механико-химический институт. В нем два факультета. На одном преимущественно ребята изучают самые разные машины и механизмы, на другом преимущественно девчата занимаются химией — органической, неорганической, аналитической, физической, коллоидной и прочей… Перечень действующих в спектакле лиц опустим. Из текста пьесы должно быть ясно, как зовут того или иного героя, сколько ему лет и так далее. Вот эти веселые молодые люди, что проходят перед занавесом, — И л ь я Ш а т и л о в, С е р г е й Н и к и ф о р о в, Б о р и с П р и щ е п и н, Г р и ш а Е л и н, К о с т я Х о м е н к о, А н ю т а Ц в е т к о в а, Р а и с а К о в р и г и н а, С в е т а Ж у р о в а, студенты и студентки. Вот этот пожилой и суровый на вид человек — П а в е л П е т р о в и ч С у х а р е в, директор института. Это К л а в д и я В а с и л ь е в н а — его секретарша, Д м и т р и й Г р и г о р ь е в и ч К о м а р о в с к и й — доцент, К с е н и я Б о р и с о в н а — его домработница, т е т я М о т я — дежурный швейцар в студенческом общежитии — и м и л и ц и о н е р в городском парке культуры и отдыха… Все! Смотрим и слушаем.

КОМЕДИЯ НАЧИНАЕТСЯ…

Комната в студенческом общежитии на втором или третьем этаже; через дверь на балкон и два окна по его сторонам видны верхушки деревьев и крыши соседних зданий. В комнате пять кроватей под серыми одеялами, один большой общий стол (и обеденный, и для занятий), пять табуретов, несколько тумбочек. На стенах какие-то чертежи и таблицы, плакаты с надписями: «Не кури, дурак, помрешь и так!» и «Выражения допускаются только технические». Справа дверь в коридор и на лестницу. Внизу, за окнами, слышны голоса и смех прохожих, звонки велосипедов, сигналы автомашин.

А в т о р (показывая на сцену). Здесь все очень просто, правда? Гораздо проще, чем бывает потом, когда ты уже не студент, а инженер, педагог или врач, когда у тебя не стипендия, а зарплата, не койка в общежитии, а целая комната или даже квартира. А вот поди ж ты, помнишь все это долгие годы, и кажется, что такого, например, замечательного одеяла — не очень красивого, не очень мягкого и даже не очень теплого, но все равно замечательного — у тебя больше не было. Почему так, а? Может быть, потому, что это было в невозвратную пору твоей молодости?.. Впрочем, мы отвлеклись. Это не годится… На сцене пока что трое — С е р г е й, К о с т я и Б о р и с. Где находятся и что делают остальные, мы узнаем из дальнейшего, а эти, как видите, уткнулись носами в книжки и тетрадки и сидят зубрят. А на улице весна, тепло. Внизу, слышите, что творится? А акация, акация!..

Б о р и с (с упоением тянет носом). Пахнет как, а?!

К о с т я (делает то же самое, но несколько иначе). Действительно! Черт-те что! Прямо убивал бы на месте!

С е р г е й. Чего вы?

Б о р и с. Да пахнет, говорю…

К о с т я. А ты что, не слышишь? Опять девчата с первого этажа яичницу с салом жарят!

Б о р и с. Что?.. Я про акацию.

К о с т я. А я про яичницу!

С е р г е й. И оба дураки: принюхиваетесь к чему не надо.

Б о р и с (после паузы). Помню, в детстве мы, станичные ребята, цвет акации… ну кашку самую!.. вроде лакомства ели. Она вкусная, сладкая.

С е р г е й. Вот схватишь завтра тройку по теории машин и механизмов, снимут тебя со стипендии, и снова перейдешь на эту самую кашку.

Б о р и с. А ты знаешь, Серега, очень даже может быть. Я эту проклятую теорию машин и механизмов, ТММ, так для себя на сей раз и расшифровываю: «Тут… моя… могила»!

С е р г е й. Вот-вот. Ну хватит трепаться…

К о с т я (мечтательно). Кашка… Гречневая с маслом. Пшенная с жиром на сковородке. Тыквенная с молоком…

С е р г е й. Хватит, говорю!..

А в т о р. Да, вы можете спросить, в чем дело? Все трое как будто студенты одного курса, а Сергей и выглядит постарше и покрикивает на товарищей. А он действительно старше, в вуз пришел из армии, отслужив свой срок. Простите, стучат…

Р а и с а (за дверью). Кто-нибудь дома есть?

Б о р и с. Опять Раиса.

К о с т я. В четвертый раз уже сегодня.

С е р г е й. Да! Входи!

Входит Р а и с а.

Р а и с а. Это я. У нас там просто невозможно. Все время разговоры всякие. Про весну, цветы, любовь… Терпеть ненавижу девчонок за это.

С е р г е й. Знаем, знаем. Садись и…

Р а и с а. Откуда знаете?

Б о р и с. Из популярной серии «Жизнь замечательных людей»!

С е р г е й (с угрозой). Борис!..

А в т о р. По поводу Раисы тоже, пожалуй, надо сказать несколько слов. После школы год или два работала где-то на строительстве. Почему-то решила: поскольку она «рабочий класс», то… Ну вы сами видите: одета чуть ли не в спецовку, курит!.. В общем, конечно, это не та героиня, какая нужна в современной молодежной пьесе, но, во-первых, что поделаешь, куда ее денешь, если она учится в этом институте и живет в этом общежитии, а во-вторых… та героиня еще будет.

К о с т я (отодвигает учебник в сторону). Про цветы и любовь, говоришь, девчата болтают?

Р а и с а. С утра до ночи: отчего да почему и какая она бывает.

К о с т я. Как это — какая?

Р а и с а. А вот так… (Загибает пальцы.) С первого взгляда — раз, после продолжительного знакомства — два, взаимная, неразделенная — четыре, платоническая, нежная, страстная — семь, мимолетная, на расстоянии, до гробовой доски — десять, любовь-дружба, любовь-привычка, любовь-ненависть — тринадцать… В общем и целом в нашей комнате насчитали двадцать два вида, а в соседней — двадцать четыре.

Б о р и с. С первого взгляда — ересь. Не бывает.

Р а и с а. Еще как, брат, бывает! Как молния или ток высокого напряжения. Ударит, обожжет тебя сразу всю, до самых пяток — и хоть стой, хоть падай… (Запнулась.) Что? Что такое?.. Вы здесь тоже глупостями занимаетесь?

С е р г е й. В чем дело?

К о с т я. Да вот Раиса…

Б о р и с. Про любовь с первого взгляда…

С е р г е й. Хватит! Заниматься!..

А в т о р. И все снова углубились в учебники и конспекты. Во всяком случае, сделали вид…

Р а и с а (оглядывает комнату). А где остальные ваши?

С е р г е й. Тебя кто именно интересует?

Р а и с а. Никто именно меня не интересует!

С е р г е й. А чего кричишь?.. Григорий сопромат пересдает. У него тройка, а нужна, сама знаешь, как минимум четверка — на хлеб, на стипендию.

Р а и с а. У Гриши опять тройка по сопромату? Как же это? Другим помогает, шпаргалки строчит…

С е р г е й. Вот за эти самые шпаргалки Сухарь на него и взъелся. «Раз так, говорит, вы должны знать предмет не хуже меня». И режет! А Гришке стипендия во как нужна! Сколько можно вагоны да баржи разгружать?! А Илья на спортплощадке, наверное. Ему что! Сдал все досрочно — теперь гуляй.

Б о р и с. Анюту под ручку — и в парк или на Старую Кубань, на лодочку…

Р а и с а (с иронией). Это еще как сказать! Сегодня зашел ваш Илюшка за Анютой, а ей что-то нездоровится, голова у нее болит. А только он из комнаты, она за утюг и давай новую блузку наглаживать. «Ты куда?» — спрашиваю. «На свиданье», — говорит. «На какое, с кем?» — «На обыкновенное, с Комаровским!»

Б о р и с. С каким Комаровским? Уж не с нашим ли? Вот номер!

К о с т я. Не может быть.

Р а и с а. Все на свете может быть! Он за нею с прошлого года приволакивается.

С е р г е й. Доцент Комаровский?

Р а и с а. Да, да, доцент Комаровский Дмитрий Григорьевич!

С е р г е й. Ну и ну…

А в т о р. А чего они удивляются! В любом вузе вполне возможна такая история…

Б о р и с. Подожди. А как же Илья?

Р а и с а. Гимнаст первого разряда ваш Илья, только и всего. Анюта его вот так — за нос водит, а он… пентюх!..

Б о р и с. У них же как раз она… эта самая… любовь!

Р а и с а. Подумаешь! Ее двадцать четыре вида бывает, в том числе и… более выгодная.

С е р г е й. Что ты мелешь?!

А в т о р. В самом деле, это уж слишком… Что происходит с Раисой? Почему она так?

Р а и с а. А вы не прикидывайтесь такими уж идеалистами! Студент Шатилов что получает? Стипендию. А доцент Комаровский? Зарплату, ставку, оклад! Илюшка может пригласить разве что в киоск с газированной водой, а Дмитрий Григорьевич…

С е р г е й. Знаешь что, Ковригина… Сказал бы я тебе слово… круглое.

Р а и с а. Можешь!

С е р г е й. В том-то и дело, что не могу: правила внутреннего распорядка не позволяют.

Б о р и с. А ты, Серега, выйди на балкон — и с балкона… по правилам наружного распорядка!

Р а и с а. Можете говорить что угодно, а только сидит сейчас Анюта в парке, в ресторане «Огонек», пьет вино кагор, закусывает этими, как их… анчоусами или ананасами, что ли, и наплевать ей с высокого дерева на вашего Илью и на всех вас. Ой!..

А в т о р. О! Что это она? Что с нею?!

Р а и с а (шлепает себя по губам). Н-на! Н-на! Н-на!..

С е р г е й. Ты что, спятила?

Р а и с а (таскает себя за челку). Вот тебе, вот!.. Не завидуй! Не ходи и не сплетничай! Не занимайся глупостями, а учись!

А в т о р. А-а, так сказать, самокритика с самовзысканием.

С е р г е й. Хватит! Прекрати этот шахсей-вахсей и катись отсюда, не мешай заниматься!

Р а и с а. Все. Больше не буду. А ты тоже на меня не кричи.

Б о р и с. Тихо! Слушайте…

За окнами, внизу, под гитару кто-то поет:

С е р г е й. Этого еще недоставало! К черту-дьяволу! Борис, задраивай окна и двери.

На сцене настоящий аврал. Ребята выполняют распоряжение Сергея, затем все снова усаживаются за стол.

Входит Г р и ш а.

Григорий! Где ты был до самой ночи?!

Г р и ш а (бросает на одну из коек тетрадь, очевидно с конспектами). Так… По улицам…

С е р г е й. Пересдал?

Г р и ш а. Да, конечно…

С е р г е й. На хлеб пересдал?!

Б о р и с и К о с т я. Ур-ра!

Г р и ш а (машет рукой). Нет, ребята… Опять тройка.

С е р г е й. Что-о?.. Фу ты, будь она трижды проклята!

А в т о р. Да-а, положение у парня… Опять на полгода без стипендии.

Г р и ш а (после паузы). Ничего, Серега. Все будет в порядке… Завтра же утром соберу спокойненько свое барахлишко, выйду на железнодорожный узел и с первым попутным товарняком домой. В самом деле, почему это я обязательно должен себе башку ломать, учиться? А если я не хочу? Хотел, а теперь вот взял да и раздумал, расхотел.

С е р г е й. Сядь. Выпей воды, что ли…

Г р и ш а. Что?.. Зачем? Боишься, что я, как какая-нибудь слабонервная маменькина дочка, сейчас тут вам — ах, ах! — истерику закачу? Не бойся, обойдется без истерики.

С е р г е й. Ну и ладно, если так. Только я думаю: два года проучиться, а с третьего долой — жалко все-таки.

Г р и ш а. Чего жалко? Времени, что ли? Так оно ведь даром не прошло. Я по крайней мере убедился, что Королева из меня не выйдет: данных нет. А еще о чем жалеть? Об общежитии, этой вот комнате, этой койке? Или, может, скажете, о вас, свидетелях моих героических усилий пробиться в науку? Ха!.. Ха-ха!..

А в т о р. Вот вам и без истерики…

Т е т я М о т я (без стука открывает дверь). Скоро двенадцать, ребята. Запираю парадное. У вас все дома?

А в т о р. Это тетя Мотя, швейцар. Большой педант на маленьком посту.

С е р г е й. Все, Матрена Андреевна, все.

Т е т я М о т я. Илюши Шатилова на месте не вижу.

Б о р и с. Илюша вышел… (Подходит и шепчет ей что-то на ухо.)

Т е т я М о т я. Не врешь?

Б о р и с. Матильда Андриановна, что вы?!

Т е т я М о т я. Смотри… А то ведь я, ежели осерчаю, и на него рапорт коменданту подам, что он к сроку домой не является, и на тебя, что ты нахально врешь дежурному швейцару при исполнении обязанностей.

Б о р и с. Гм!.. Ну мимоходом загляните, проверьте.

Т е т я М о т я. Вот еще, выдумал! Стану я в эти места заглядывать!.. (Смотрит на Раису.) Скоро двенадцать. Все, которые сознательные, из гостей по домам расходятся.

Р а и с а. Сейчас иду…

А в т о р. «Иду», а не идет. А-а, медлит, наверное, из-за Гриши. Ей жаль его, она хочет что-нибудь ему сказать. Что-нибудь такое… теплое.

Р а и с а. Слушай, Елин! Только не распускай нюни, пожалуйста. Терпеть ненавижу! А еще комсомолец! (Уходит.)

А в т о р. Ничего себе, сказала теплое, пригрела. Не пригрела, а огрела!

Т е т я М о т я (пропустив Раису). А что здесь у вас? Повздорил кто с кем, что ли? (Не дождавшись ответа, закрывает дверь.)

Г р и ш а (после паузы). Конечно, жалко, ребята… Жалко и больно. Так больно, что и слов таких нет, чтобы высказать…

С е р г е й. Ладно, оставим пока… Вот еще Илья придет. Может, он что-либо подскажет.

Б о р и с. И где только он шляется по ночам, герой-любовник?!

С е р г е й. К черту-дьяволу! Завтра экзамены!

Б о р и с. Все, Серега, молчу. Как рыба, которая в рот воды набрала…

Свет гаснет.

А в т о р. Как сказала тетя Мотя, к этому времени «все, которые сознательные, из гостей по домам расходятся». Пора, наверное, и нам. Однако по домам ли? А может, прогуляемся по городу и заглянем в парк? Не знаю, как вас, а меня заинтересовало, правда ли все то, что наболтала ребятам Раиса: пошла ли на свидание с доцентом Комаровским ветреная и коварная Анюта (кстати, она и есть героиня пьесы), догадывается ли об измене доверчивый Илья, где он? Итак, в парк… Ой-ой-ой! Смотрите! Здесь, как в детективном фильме, кто-то кого-то выслеживает, преследует, кто-то что-то теряет, а кто-то что-то находит…

Один за другим по сцене крадутся И л ь я, м и л и ц и о н е р и… Р а и с а.

М и л и ц и о н е р (поднимает бумажку, оброненную Ильей, разворачивает, читает). «Эх ты… пентюх! Иди в парк. Там твоя распрекрасная Анюта с Комаровским… от головной боли… анчоусы с ананасами трескает»… (Пожимает плечами, идет дальше.)

А в т о р. Гм… Такую записку могла настрочить только Раиса. Тогда парень, которого мы только что видели, — Илья. Ни дать ни взять — современный Отелло! О, и сама Раиса уже здесь! Вот кутерьма!.. Однако, товарищи, шутки в сторону: в ресторан «Огонек» направляются доцент Комаровский и Анюта. Конечно, мы с вами знаем участников развертывающейся сцены, все они люди культурные, интеллигентные, но… чего не бывает даже в интеллигентной среде!

Входят А н ю т а и К о м а р о в с к и й. В руках у нее букет цветов, он с фотоаппаратом.

А н ю т а. Дмитрий Григорьевич, меня все зовут Анютой…

К о м а р о в с к и й. А я буду иначе — Анной. Хорошо? Между прочим, когда я узнал ваше имя, я записал в своем дневнике:

А н ю т а. Хорошие стихи. Остроумные. Мне нравятся.

К о м а р о в с к и й. То ли еще будет! Я посвящу вам целую поэму… Еще один снимок, вот здесь, на этом фоне.

А н ю т а. Здесь же совсем темно, ничего не получится. Разве только один силуэт.

К о м а р о в с к и й. Но это же будет ваш силуэт!

А н ю т а (весело смеется). Ой, какой вы…

К о м а р о в с к и й. Какой?

А н ю т а. Дарите цветы, пишете стихи, говорите вот так…

К о м а р о в с к и й. Это хорошо или плохо?

А н ю т а. Не знаю… Во всяком случае, интересно, не скучно.

А в т о р. Слыхали? В этой фразе — вся Анюта. Она еще не знает, что хорошо, что плохо, но уже…

К о м а р о в с к и й. То ли еще будет, Анна, то ли еще будет! Я напишу большую научную работу, ее напечатают, и… мы с вами уедем отсюда в Москву!

А н ю т а (снова весело смеется). Не слишком ли вы торопитесь с нашим отъездом, Дмитрий Григорьевич? Вы говорите так, будто все уже решено и подписано!

К о м а р о в с к и й. Я верю в это, Анна. Не сейчас, так через год, два, три, через пятилетку вы мне скажете «да», и мы будем вместе.

А н ю т а (посерьезнев). Вы могли бы ждать так долго?

К о м а р о в с к и й. Вас — да. Всю жизнь!

А н ю т а. Вы действительно не такой, как другие.

А в т о р. Не знаю, как в институте, у себя на кафедре, а здесь, в парке, доцент Комаровский просто лев! Цветы, стихи, готовность ждать всю жизнь! Ой, кажется, бедному Илье Шатилову придется туго.

А н ю т а. Вы хотели сфотографировать меня еще вот здесь, на этом фоне. Что, если я встану так?

К о м а р о в с к и й. Очень хорошо. Только смотрите вон туда, на «Огонек». Так… Благодарю вас.

А н ю т а (по-прежнему весело). Вы так ловко делаете вот это (прищелкивает языком), что мне тоже захотелось научиться фотографировать.

К о м а р о в с к и й. Этот аппарат — ваш.

А н ю т а. Дмитрий Григорьевич! Да ну что вы! Ни в коем случае!

К о м а р о в с к и й. Но почему же, Анна?

А н ю т а. Потому… Потому что… Да ведь я же знаю, как увлекаетесь фотографией вы сами и как вам нравится этот аппарат.

К о м а р о в с к и й. О!.. Тогда мы решаем иначе: приобретается другой, точно такой же. Хорошо? Хорошо, Анна?

А н ю т а (уклоняясь от ответа). Ой, уже поздно, пора домой, Дмитрий Григорьевич.

К о м а р о в с к и й. Что вы, Анна?! (Показывает в сторону ресторана.) Мы же условились поужинать.

А н ю т а (неуверенно). Н-не знаю… Тетя Мотя уже, наверное, закрыла дверь…

Входит И л ь я и останавливается на расстоянии.

И л ь я. Анюта! Можно тебя на минуту?

А н ю т а (вздрагивает от неожиданности). Ой!..

К о м а р о в с к и й (пытается сгладить ситуацию шуткой). Анюта — минута… Не один я слагаю в вашу честь стихи!

А н ю т а (ей не до шуток). Дмитрий Григорьевич, как быть? Это студент нашего института…

К о м а р о в с к и й. Илья Шатилов, знаю.

А н ю т а. Он… Как бы это вам сказать…

К о м а р о в с к и й. Ваш хороший знакомый, тоже знаю. Ну что же… давайте пригласим с собой и его?

А н ю т а. Нет-нет! Что вы!

К о м а р о в с к и й. Тогда я отойду, а вы поговорите с ним. Так или иначе, Анна, рано или поздно, а вам придется говорить с ним, сказать ему… Я возвращусь через пять минут. (Уходит.)

А в т о р. Так. Кажется, начинается…

И л ь я (подходит ближе). Анюта!..

А н ю т а (обезоруживающе просто). Да, Илюша?..

А в т о р. Ну?.. Что это?.. Похоже, что ему вдруг нечего ей сказать?.. Ему, заранее приготовившему столько гневных обвинений, беспощадных доказательств ее вины, неопровержимых улик, горьких упреков, язвительных вопросов, убийственных реплик!.. Прошу прощения, товарищи, за то, что ввел вас в заблуждение: никакой этот Илья не Отелло, ничего похожего.

И л ь я. Анюта, почему ты здесь?.. С ним, с Комаровский?

А н ю т а (пожимает плечами). Совершенно случайно, Илюша. Ты знаешь, мне нездоровилось. Но наши девчата все-таки подняли меня с постели и потащили сюда, в парк. А Дмитрий Григорьевич подошел к нам уже здесь и…

И л ь я. Кроме тебя, никого из ваших девчат в парке нет. Никто из них и не приходил сюда сегодня вечером. Ты обманула меня. У тебя не болела голова, ты просто хотела от меня отделаться, чтобы… чтобы быть сегодня с ним!

А н ю т а (снова пожимает плечами). Ты можешь, конечно, вообразить себе что угодно, но…

И л ь я. Ты все врешь! Я видел! Там, в аллее, он целовал тебе руку!

А в т о р. А он все-таки Отелло!

А н ю т а. Ах вот что, ты подглядывал! И подслушивал! Или не удалось? Так я тебе сама скажу: Дмитрий Григорьевич просит, чтобы я согласилась выйти за него замуж. А я сказала, что еще подумаю.

И л ь я. Анюта!

А н ю т а. Что — Анюта? Не могу же я так вот, сразу, сказать ему «нет». Возьмет и зарежет… на экзамене. Или ты советуешь мне сказать, что я согласна?

И л ь я. Анюта! Ты говоришь так, будто я это не я, а совсем посторонний тебе человек, будто между нами никогда и ничего не было.

А н ю т а (оглядывается по сторонам). Илюша, о чем ты?.. А что между нами было?

И л ь я. Будто мы с тобой и не встречались в этом же парке… не мечтали быть всегда вместе… закончить институт, поехать куда-нибудь на Дальний Восток, вместе работать!

А н ю т а (усмехается). Встречались, мечтали закончить, поехать, работать… Но и только! И ты, пожалуйста, не болтай лишнего.

И л ь я. Ты отрекаешься? От всего отрекаешься?!

А в т о р. Вот когда его, кажется, забрало по-настоящему!

А н ю т а (с досадой). Опять о том же! Как будто есть от чего отрекаться.

И л ь я. Есть!.. Или скажешь, будто мы и не говорили друг другу, что любим, и не клялись любить всегда? Неужели ты забыла? Так вот сразу?!

А н ю т а. Я ничего не забыла, Илюша. Но это случилось с нами, когда мы только-только встали из-за школьных парт. С тех пор мы стали взрослее и серьезнее и смотрим, должны по крайней мере смотреть, на все это уже несколько иначе.

И л ь я. Я смотрю по-прежнему!.. Анюта, послушай… Это ты пошутила, правда? Ни о чем Комаровский тебя не просил… Вы с девчатами встретили его в парке случайно… Нет, ты все это врешь! Ты всегда мне врала, притворялась… Притворялась хорошей… А на самом деле ты… подлая! И я ненавижу тебя! Я даже могу тебя… ударить!

А в т о р. Ну и ну!..

А н ю т а. Что-о?! Слушай, Шатилов! А ведь ты, насколько мне помнится, комсомолец, студент, культурный человек.

И л ь я. Не знаю, какой я, а ты… подлая. Подлая!.. (Идет прочь.)

А н ю т а (делает движение бежать за ним). Илюша!..

А в т о р. Ага, спохватилась! Думать надо было, что и как говоришь, как поступаешь. Ну, а если уж зовешь, хочешь, чтобы вернулся, так зови громче, кричи и действительно беги за ним!

К о м а р о в с к и й (возвращается). Анна, вы уже закончили приятную беседу?

А н ю т а. Да, уже…

К о м а р о в с к и й. Вы расстроены?

А н ю т а. Да нет, ничего… Пошли.

К о м а р о в с к и й. Домой?

А н ю т а. Нет! В ресторан, ужинать. Как вы предлагали, с вином и с музыкой.

К о м а р о в с к и й. Анна, милая! Уже все готово. Я заказал столик. Нас ждет розовый мускат «Массандра»!

А н ю т а. А что это такое?

К о м а р о в с к и й. О! Это великолепное крымское вино.

А н ю т а. Вот видите, а я до сих пор и не знала…

Оба уходят.

А в т о р. Вот так оно и бывает. И, к сожалению, довольно часто. Одна перелукавит, другой перегрубит… Да, товарищи, случай с Ильей и Анютой — просто наглядный урок всем молодым, так сказать, начинающим влюбленным…

На сцену возвращается И л ь я.

Вот, пожалуйста… И этот теперь наверняка кается и готов звать Анюту, да поздно.

Илья смотрит по сторонам, пытается заглянуть на веранду ресторана. Становится на скамью. Вздрагивает оттого, что вдруг там увидел, сжимает кулаки, поднимает их над головой и потрясает ими, затем, будто нокаутированный, валится на скамью.

Как переживает парень, а! И главное — под музыку из того же ресторана! А что это у него в руках, что он схватил и держит? Фотоаппарат Комаровского! Как он к нему попал?!

Входит м и л и ц и о н е р, обнаруживает Илью.

М и л и ц и о н е р. Эй, гражданин! Тут спать не полагается.

И л ь я (поднимается, садится). Я не сплю.

М и л и ц и о н е р. А что… вам нехорошо, что ли?

И л ь я. Очень!..

М и л и ц и о н е р. Тошнит?

И л ь я. Хуже!..

М и л и ц и о н е р. Тогда вот что… Можно вызвать машину и свезти вас куда надо. Протрезвитесь, придете в норму под наблюдением квалифицированных специалистов — и домой.

И л ь я. Не надо. Я и без специалистов…

М и л и ц и о н е р (приглядывается к нему). А ты что, парень, студент, может?.. Тогда, конечно, это дорогое удовольствие, не для вашего брата. (Садится рядом, закуривает.) Хочешь?

И л ь я (берет у него сигарету). Спасибо…

Из-за дерева выглядывает и снова прячется Р а и с а.

М и л и ц и о н е р. А ты какой конкретно студент будешь — медик или еще какой?

И л ь я. Я из механико-химического.

М и л и ц и о н е р. А-а, знаю… И что же, у вас там большую стипендию дают, что ли?

И л ь я. Как и в других вузах.

М и л и ц и о н е р. Ну, этого не может быть… На какие же наличные ты это самое… пьянствуешь?

И л ь я. Я не пьянствую.

М и л и ц и о н е р. А с чего же тебя тошнит?

И л ь я. Эх, дядя!.. Разве все расскажешь…

М и л и ц и о н е р (достает из кармана гимнастерки записку Раисы). Уж не с того ли, что твоя, как ее… Анюта с этим, как его… Комарьковским, что ли… шуры-амуры завела?

И л ь я (вздрагивает, как от удара). А вы думаете, это легко, да? Ведь два года мы с нею всегда везде и всюду вместе: в кино, в этом парке или на Старой Кубани. Она любила вечером, при луне, на лодке кататься. Я гребу, а она на корме сидит. Перегнется, свесится с лодки и на ходу белые лилии вот на таких длинных стеблях из воды вытаскивает. Потом сделает из них венок вроде короны и наденет себе на голову. И капли воды при луне, как алмазы, у нее в волосах блестят. А она ну как русалка, смеется, смеется, смеется!..

М и л и ц и о н е р (сочувственно). Да, братишка, конечно… Но ничего не попишешь, не ты первый и не ты последний. Это у них, у русалок, порядок такой: с одним посмеялась — подавай ей другого.

И л ь я (вдруг что-то сообразил). Подождите… А откуда вы знаете?..

М и л и ц и о н е р. Про русалок? Н-ну! Насмотрелся, дорогой, вот здесь, на своем посту.

И л ь я. Откуда вы знаете про Анюту?

М и л и ц и о н е р. Про Анюту?.. Милиция, парень, она такая, она все знает, только, может, не сразу скажет. (Отдает ему записку.) На вот, держи, да больше не теряй.

И л ь я (машинально кладет фотоаппарат рядом на скамью, берет записку, смотрит). Будь она проклята! (Комкает записку и бросает ее на землю.)

М и л и ц и о н е р (достает свисток, свистит). Парень!..

И л ь я. Извиняюсь… (Поднимает записку и сует ее в карман, затем машинально снова берет в руки аппарат Комаровского.)

М и л и ц и о н е р (снова сочувственно). Кто же он такой, как его… Комарьковский? Небось твой же друг и приятель, тоже студент?

И л ь я. Нет. Доцент… Ну, в общем, преподаватель.

М и л и ц и о н е р. Доцент?.. Так это же почти что профессор!

И л ь я (показывает). Вон они сидят в ресторане, на веранде, за третьим столиком справа.

М и л и ц и о н е р. За третьим?.. Это который лысый, что ли? А она — которая молоденькая, совсем как девчонка?! Да что же это, граждане хорошие? Почти что профессор у студента подружку отнимает! В ресторан ее увел и вином поит! Ах ты… Гм… Слушай, дорогой. А что же ты сидишь и смотришь? Да я бы на твоем месте… Гм!.. Вот что… Ты, братишка, смотри мне, не того — не вздумай даже, чтобы им, окаянным, чем-либо вечер подпортить, какую-либо неприятность учинить. Нельзя. Не разрешается… Другие бы, конечно, по несознательности, не посмотрели бы на это, то есть на то, что официально нельзя, не разрешается, но ты не смей. Мало ли что другие! Они тебе не пример. Другие, вполне может быть, этому черту лысому на тарелку с шашлыком… дохлую галку бросили бы — она, кстати, вон там, за тем кустом, валяется — да еще сказали бы, что это она сама: на лету, мол, скоропостижно скончалась и упала! Ну так мало ли что другие, говорю. Понял? Нет, ты понял, спрашиваю?

И л ь я (машет рукой). Понял…

М и л и ц и о н е р. Ну то-то… Я пошел. Мне на одном месте не полагается. А ты, значит, того… не смей! (Уходит.)

Илья снова становится на скамью и смотрит в сторону веранды ресторана. В ярости замахивается и только сейчас обнаруживает, что держит в руке фотоаппарат Комаровского. Делает движение ударить им о скамью, разбить вдребезги. Однако удерживается и отбрасывает фотоаппарат в кусты. Уходит. Тогда на сцене появляется Р а и с а. Оглядывается, бежит за куст, на который показывал Илье милиционер, и тащит оттуда за хвост дохлую галку. Подкрадывается ближе к веранде ресторана и, изловчившись, бросает галку туда. На веранде переполох. Раиса убегает. На шум и крики не спеша возвращается м и л и ц и о н е р. Поднимает с земли какую-то палочку, зачем-то ковыряет ею в своем свистке, затем дует в него. Ничего не получается, сигнала нет. Вбегают К о м а р о в с к и й и А н ю т а.

К о м а р о в с к и й. Товарищ милиционер! Что же вы стоите? Извините меня, но это… это уже равносильно попустительству, поощрению хулиганства!

М и л и ц и о н е р. Что-о? Что такое?! (Свистит, сразу у него и свисток заработал.) Пройдемте, гражданин.

К о м а р о в с к и й. Куда?

М и л и ц и о н е р. В дежурную комнату.

К о м а р о в с к и й. Зачем?

М и л и ц и о н е р. Для составления протокола на предмет взыскания с вас штрафа.

К о м а р о в с к и й. Штрафа? С меня? За что?!

М и л и ц и о н е р. За нанесение оскорбления на посту.

К о м а р о в с к и й. Вы с ума сошли!

М и л и ц и о н е р. А-а, ты так?.. Давай не будем, гражданин, и лучше пройдем добровольно. И теперь уже в отделение… (Еще свистит.)

Свет гаснет.

А в т о р. Пока в парке симпатичный дядя милиционер препирается с доцентом Комаровский, я предлагаю снова побывать в общежитии у студентов и понаблюдать за тем же Ильей. Как бы этот парень не наделал каких-либо глупостей… Ночь. И все, конечно, спят. Только Ильи по-прежнему нет на месте. Где он бродит, бедняга?.. Хороши июньские ночи на Кубани — ясные, звездные. Только уж больно коротки. Кажется, вот только-только улеглись ребята, а уже светает…

К о с т я (что-то бормочет во сне, вскрикивает и стонет). Ой!..

Б о р и с (приподнимается на своей койке). Костя… Перевернись на другой бок… Слышишь?

К о с т я. Что?.. Чего?.. Зачем?

Б о р и с. Затем, что опять не своим голосом орешь.

К о с т я. А-а… Это сон мне такой приснился. Будто иду по лесу. А навстречу медведь. Вот такой! Я — на него…

Б о р и с. Ты на него? Или он на тебя? Разница все-таки.

К о с т я. Я. Вскочил верхом и вот так его — за уши.

Б о р и с. Если не он на тебя, а ты на него, так чего же орать, не понимаю.

К о с т я. Так это же не я орал, а он, медведь, с перепугу.

Б о р и с. Ах он, медведь! Тогда другое дело…

С е р г е й (садится на своей койке). А, чтоб вас черти-дьяволы побрали! Когда же вы угомонитесь, сами спать будете и другим дадите?!

Б о р и с. А при чем тут множественное число? Я спал и ничего знать не знаю. Это вон Костя с медведем связался. Как маленький, вскочил на него верхом и ну пятками по ребрам колотить! Несчастное животное ревет, а он его пятками по ребрам…

С е р г е й (делает угрожающее движение). Вот я тебя сейчас ботинком!

Б о р и с. Все!.. (Укрывается с головой одеялом, но через секунду снова приподнимается.) Ребята, слышите? Кто-то по трубе наверх карабкается. Не иначе — Илюшка. Давайте будто мы подумали, что к нам кто-то чужой, ну вор-домушник лезет. Вот смеху будет!.. (Вскакивает с койки, становится у двери на балкон, поднимает над головой подушку для неожиданного удара, ждет.)

И л ь я (появляется в окне, а не на балконе, перебирается через подоконник, подходит к Борису и трогает его сзади за плечо). Ты чего?

Б о р и с (по-настоящему испуганно). Ой! Кто это? Ребята!..

С е р г е й (снова садится на койке). Опять?!

И л ь я (недоуменно). Чего вы? Это я, Илья…

Где-то внизу, на лестнице, затем выше, в коридоре, слышны встревоженные голоса, топот ног. Кто-то громко стучит в дверь.

Т е т я М о т я. Ребята! А ну отворите живее!

С е р г е й. Кто там? Что такое?

Т е т я М о т я. Я, Шумкина. Отворите!

К о с т я. Кажется, влипли мы с этим… верхолазом.

С е р г е й. Только без паники… Илья, под одеяло, быстро. Борис, вступай в переговоры не торопясь…

Б о р и с. Есть в переговоры… Матильда Андриановна, это вы? А я вас сразу и не узнал по голосу. Богатая будете. Наверняка в следующем тираже по денежно-вещевой лотерее «Волгу» выиграете.

Т е т я М о т я. Отворяй!

Б о р и с. А что случилось? У нас пожар, да? Откуда начался? Девчата на первом этаже целы?

Т е т я М о т я. Отворяй, а то я про тебя первого коменданту отрапортую!

Б о р и с. Матильда Андриановна! Открыть я вам могу немедленно. Но вы как-никак дама, а мы тут все как раз без галстуков.

Т е т я М о т я. Какая я тебе дама? Я дежурный швейцар при исполнении обязанностей!

Б о р и с (убедившись в том, что Сергей и Костя раздели, разули и уложили Илью под одеяло). Ну если так, тогда пожалуйста… (Открывает дверь.) Прошу вас.

Входит т е т я М о т я.

Т е т я М о т я (сразу подходит к койке Ильи). Давно дома?

Б о р и с. Кто? Илья? Да он ведь у нас всегда с вечера, вместе с комендантскими курами, спать укладывается. И спит так, что хоть из пушки прямой наводкой ему в ухо стреляй.

Т е т я М о т я. Рассказывай сказки! Я же знаю: в двенадцать его на месте не было.

Б о р и с. Выходит, Матильда Андриановна, выходит. Раза два или даже три за ночь. Не верите? Спросите у него сами… Илья! Эй, Илюшка!.. Ну вот видите: бревно бревном — ничего не слышит. Однако сейчас мы с вами его все-таки разбудим. Вставим в ноздрю кусок фотопленки и подожжем…

С е р г е й. Матрена Андреевна! А что такое, что за тревога, зачем вы к нам перед рассветом?

Т е т я М о т я. «Что такое, что такое»… Кто-то сейчас по трубе не то на ваш этаж, не то еще выше забрался! Вот что такое…

Б о р и с. По трубе? Снизу, к нам? Не может быть. Собака разве…

Т е т я М о т я. Да ну тебя! Скажешь тоже…

Б о р и с. Ну кошка. Кошки, знаете, какие отчаянные. Они даже на крыши забираются, да.

С е р г е й. Вы сами видели?

Т е т я М о т я. Девчата с первого этажа сказали.

Б о р и с. Бред!.. Начитались в старых книжках, как когда-то кавалеры к дамам по веревочным лестницам на балконы лазали, и вот пожалуйста — бредят. В наше время, Матильда Андриановна, мы, советские студенты, комсомольцы, этими глупостями не занимаемся. Мы воздвигаем этажи, а не лазаем по этажам, вот! Ну так что, зажигать фотопленку?

Т е т я М о т я. Какую такую пленку? И что ты ко мне с нею пристал?

Б о р и с. Ту самую, что я Илюшке в ноздрю вставил.

Т е т я М о т я. Да ну тебя!.. (Уходит.)

К о с т я. Фу, пронесло.

Б о р и с. А как же ты думал? Что нам, в первый раз?

С е р г е й. Ну, спать, ребята, спать.

Б о р и с (Илье). Эй ты, герой-любовник! Хоть бы спасибо сказал верным друзьям за выручку. Впрочем, что спасибо! Будем лучше считать, что за тобой не менее благородный и великодушный поступок.

С е р г е й. Ты перестанешь когда-нибудь или нет?!

Б о р и с (с притворным испугом). А? Все, Серега, все! (Подпрыгивает на месте и головой вниз ныряет под одеяло.)

А в т о р. В комнате, что перед нами, и во всем общежитии снова тихо. Однако надолго ли… На востоке в синем небе загорелась заря. На белую стену студенческого жилья будто плеснули красными чернилами. Чернила растеклись, стали розовыми, потом оранжевыми, золотистыми. А вот на стене уже запрыгал первый солнечный лучик — зайчик.

Б о р и с (приподнимается). Дорогие сожители! А ведь уже утро. Костя… Костя, слышишь?.. (Декламирует.)

К о с т я (сквозь сон). Отстань… Ну чего ты ко мне?.. Я же тебя не трогаю.

Б о р и с. Забыл, что ли? Во время сессии всем вставать вместе с солнцем! (Поднимается на койке во весь рост, заворачивается в простыню, взъерошивает себе волосы и орет.) «Я тот, которому внимала ты в полуночной тишине»!..

С е р г е й (просыпается). Борис! Дьявол!..

Б о р и с. Ага, значит, я похоже пою, да?

С е р г е й. Ну, я предупреждал… (Замахивается на него ботинком.)

Б о р и с. Отставить, Серега: солнце!..

С е р г е й (не находя слов, чтобы возразить, сквозь зубы втягивает в себя воздух и… командует). Подъем!..

Все, кроме Ильи, встают, выходят умываться, возвращаются, делают физзарядку. Гриша вытаскивает из-под койки чемодан, укладывает в него свои вещи.

С е р г е й. Григорий, ты что? Зачем это?

Г р и ш а. Как сказал — домой.

С е р г е й. Так… Все еще дуришь, значит. Илья!..

И л ь я (садится на койке). Что такое?

С е р г е й. Слыхал? Григорий по сопромату и на пересдаче тройку схватил. Опять без стипендии, значит, остался. И вот, видишь, домой собирается.

И л ь я. За продуктами?

С е р г е й. За какими продуктами?! Тебе что, твоя Анюта уже совсем мозги набок свихнула?

И л ь я (вдруг вскипев). Оставь Анюту! Не трогай!.. (Утихает, но говорит с болью.) При чем тут Анюта?.. Чего ты?.. О чем?..

С е р г е й (безнадежно машет рукой и снова обращается к Грише). Григорий, оставь это. Да что тебе на этот раз вожжа под хвост попала? Ведь было уже так. И тебе твоя группа помогала. И теперь ребята не откажут…

Г р и ш а. Было. Хватит… Сколько можно? Думаешь, это легко, когда знаешь, что ребята от своих стипендий отрывают?

С е р г е й. Все?

Г р и ш а. Все.

С е р г е й. Ну и можешь… Катись! На все четыре стороны! Но только когда будешь уходить, оглянись и прислушайся: мы вот четверо и твоя группа тоже соберемся все вместе и хором гаркнем тебе вдогонку: сукин ты сын, Гришка Един! Дезертир и предатель! Выходит, зря, впустую, даром тратили мы на тебя наше товарищество, нашу дружбу!

Г р и ш а (взволнованно). Серега!..

С е р г е й. Что — Серега? Скатертью дорога!

Р а и с а (стучит в дверь и заглядывает в комнату). Встали уже, нет?.. Почему молчите? Что здесь у вас?

С е р г е й. А тебе что опять здесь надо?

Р а и с а (входит). Конспекты свои я у вас вчера забыла.

К о с т я. Вот они… (Передает ей несколько тетрадей.)

Р а и с а. Спасибо… (Смотрит на Гришу, на его чемодан.) А у нас, между прочим, тоже история. Анюта дома не ночевала. А сейчас от доцента Комаровского домработница за ее вещами пришла: Анюта за него замуж выходит.

И л ь я (снова вскипает). Не смей! Не смей про Анюту! Ты это выдумала. Это неправда! Этого не может быть!..

Р а и с а. Спустись к нам, сам посмотри. Да я еще в жизни своей никому не врала!

И л ь я (после паузы). Гриша, слушай… Вместе поедем! И куда-нибудь подальше…

С е р г е й. Глупее ничего не мог придумать?

И л ь я. Что?.. Да, не то. Гриша, слушай… Тебе не надо ехать. Тебя никто не обманул, не посмеялся над тобой, не плюнул тебе в лицо… Я брошу все и уйду, уеду! А ты останешься.

С е р г е й. Что же от этого изменится? Чем Гришке легче станет от того, что ты уйдешь?

И л ь я (что-то задумал). А я не просто уйду, я ему… стипендию оставлю!

К о с т я. Стипендия, Илюша, так просто не передается.

И л ь я. А я и не говорю, что передам, — оставлю! Сразу на полгода, до следующей сессии.

С е р г е й. Хватит трепаться, пора делом заниматься.

И л ь я. Гриша, не уходи. Подожди меня, слышишь? Мне только к парку сбегать. У меня там… тетка живет. У нее мои вещи сохраняются. Подожди, я быстро! (Убегает.)

А в т о р. Что Илья задумал? Судя по всему, это пока что непонятно не только нам с вами…

С е р г е й. Какая тетка?! Борис? Костя?

К о с т я. Я не знаю.

Б о р и с. Мы не знаем.

Р а и с а. Да выдумывает он все это, никого у него нет! (Быстро выходит на балкон.)

А в т о р. А она чего мечется, спрашивается?!

С в е т а (стучит в дверь и входит с целым ворохом каких-то писем и открыток в руках). С добрым утром. А Илюши Шатилова нет?

Б о р и с. С добрым утром… А ты его на лестнице не встретила? К тетеньке побежал. У него тетенька тут поблизости в киоске натуральными соками торгует. А зачем тебе Илюшка, когда я здесь?

С в е т а. Нужен… Вот, передайте ему это.

Б о р и с. А что это?

С в е т а. Да там Анюта за своими вещами прислала. Мы собрали все и отдали. А это — письма и фотографии Илюши… Проголосовали и решили: не отдавать.

С е р г е й. И правильно решили. Молодцы.

С в е т а. Сорок четыре письма и шесть фотографий.

Б о р и с. Письма примем без счета, а фотографии на всякий случай пересчитаем. Одна… две… пять… А где же шестая?

С в е т а. Как — где? Гм… Не знаю.

Б о р и с. Ой, Светка, лукавишь! Решила на память зажилить… Да вон же она у тебя в учебнике политэкономии, вон краешек виднеется!

С в е т а (испуганно). Боря, не трогай! Не трогай, слышишь?!

Б о р и с (отнимает у нее учебник). Ага!..

С в е т а (со слезами в голосе). Не смей смотреть, не смей!..

Б о р и с. Ну да, как же! А за что боролись?! (Раскрывает учебник, вынимает из него фотографию, смотрит и, будто онемев, опускается на первый попавшийся табурет.)

С в е т а. Дурак!.. Дурак!.. (Убегает, плача злыми слезами.)

К о с т я. Что там такое?.. (Подходит к ошеломленному Борису, берет у него из рук фотографию.) Вот так номер! Серега, смотри… Это же наш Борька Прищепка собственной персоной!

С е р г е й (смотрит). Действительно…

Входит т е т я М о т я.

Т е т я М о т я. Здравствуйте, ребята, еще раз. Кажется, кому-то из вашей комнаты сегодня дрова для титана колоть?

К о с т я. В прошлый раз колол я, сегодня очередь Шатилова.

С е р г е й. Борис, пойди ты. А в следующий раз Илья вместо тебя пойдет. Борис, слышишь? Борис!

Б о р и с (только сейчас приходит в себя). Что? А-а, иду. Иду, иду! Матильда Андриановна!..

Т е т я М о т я. Чего тебе?

Б о р и с. Душечка!.. (Чмокает ее в щеку и убегает.)

Т е т я М о т я. Что это он? Вроде как контуженый!.. (Тоже уходит.)

Быстро входит И л ь я.

И л ь я. Гриша еще не ушел?.. Гриша! Вот, возьми… (Кладет на стол что-то, наспех завернутое в газету.)

С е р г е й (берет сверток, разворачивает). Что это?.. Фотоаппарат «Зенит-пять»!.. Совсем новый, что ли?..

И л ь я. Продашь и будешь жить и учиться до следующей сессии.

Г р и ш а. Илюша, что ты!.. Не надо.

И л ь я. Возьми! Все равно он у меня так, зря… у тетки лежал. Потом когда-нибудь купишь и отдашь. Возьми!

Г р и ш а (у него не хватает слов). Ну ладно… Ну спасибо… Ну не знаю даже, как сказать!..

С е р г е й. Подожди, Илья… У какой тетки?! И вообще — откуда у тебя такая вещь?

И л ь я. Что?.. Тетка как тетка. Ну не родная, а двоюродная, а может, даже троюродная. А эту вещь… мне подарили.

С е р г е й. Кто?

И л ь я. Дядька. Этой самой тетки муж.

Входит Р а и с а.

Р а и с а. Илюша! Зачем ты это, зачем?!

С е р г е й. Что — зачем? Раиса!

Р а и с а (после паузы). Ничего… Взял и отдал Грише… эту штуку.

А в т о р. Раиса отвечает глухо, будто через силу. Не потому ли, что до сих пор «в жизни своей никому не врала»?! Зачем же она это сделала сейчас, почему соврала Сергею? Пока что непонятно…

Свет гаснет.

З а н а в е с.

КОМЕДИЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ…

А в т о р. Мои часы отстали, что ли? Сколько на ваших? Тоже только без пяти семь? Рановато. Однако заглянем все-таки. Нам даже интереснее заглянуть к Комаровскому именно сейчас, в это не совсем обычное время. В случае чего извинимся, скажем — ошиблись квартирой… Да, товарищи, так оно и есть: Анюта у Комаровского. Похоже на то, что она как вошла, так сразу и опустилась на диван, стоящий у самой двери, так сразу и уснула, сидя на нем, даже не выпустив цветов и сумочки из рук. А Комаровский даже не дышит, чтобы, не дай бог, ее не потревожить. Сидит на стуле рядом с диваном и не дышит… Кажется, мы с вами нарушили эту идиллию — Анюта заволновалась, заерзала во сне, почувствовала, что кто-то смотрит, и заерзала. Скажите, какая чувствительная натура!..

Где-то за стеной часы бьют семь.

А н ю т а (открывает глаза, испуганно). Что такое? Опять что-нибудь с этим протоколом, с этими свидетелями?!

К о м а р о в с к и й. Нет-нет, Анна, успокойтесь. Все уже кончилось, все хорошо. Мы — дома.

А н ю т а. Ой, как неудобно… У меня болит шея, я не могу шевельнуть головой.

К о м а р о в с к и й. Но я ведь говорил вам: зачем себя так мучить? Почему не пойти и не лечь в постель?

А н ю т а. Что? Нет-нет! Ни в коем случае!

К о м а р о в с к и й. Анна, милая! Не истолковывайте то, что я вам предлагаю, в каком-то ином смысле. Я говорю только о вас. Я останусь здесь, в этой комнате. Я…

А н ю т а. А я и не истолковываю. Все равно не надо…

К о м а р о в с к и й. Анна! Давайте поговорим, как взрослые люди. Я не могу понять такой вашей чрезмерной щепетильности. Ведь пришли же вы сюда, ко мне… теперь уже можно сказать — к нам!

А н ю т а. А что мне оставалось делать? Нас продержали в милиции до рассвета, и мне уже было стыдно возвращаться в общежитие. И я устала, буквально валилась с ног.

К о м а р о в с к и й. Вы даже послали за своими вещами, чтобы их принесли сюда!

А н ю т а. Я не ночевала дома, и все знают, что я была с вами. И у меня вся блузка в жирных пятнах.

К о м а р о в с к и й. Вы согласились сегодня же пойти в загс и подать заявление о регистрации брака.

А н ю т а. Нас уже «зарегистрировали» в милиции — записали в протокол!

К о м а р о в с к и й. Анна, милая, вы в чем-нибудь раскаиваетесь?!

А н ю т а (усмехается). Самое смешное во всем этом, что и раскаиваться-то как будто не в чем!

А в т о р. Ой, товарищи, что-то мне в этой героине не нравится. Так, по-моему, замуж не выходят, по крайней мере не должны.

Входит с чемоданом в руках Б о р и с о в н а.

Б о р и с о в н а. Вот и я. Уже и управилась, и приволокла…

К о м а р о в с к и й. Очень хорошо, Борисовна, спасибо. Поставьте пока куда-нибудь.

А н ю т а. Нет-нет! Дайте мне, пожалуйста.

К о м а р о в с к и й. Вы хотите переодеться? Вот здесь, в спальне, зеркало.

А н ю т а. Нет, не надо…

К о м а р о в с к и й. Хорошо, я выйду… (Уходит.)

Анюта берет у Борисовны чемодан, раскрывает его, достает свежую блузку, переодевается.

А в т о р. Гм, ситуация!.. А как же мы с вами, товарищи? Я имею в виду мужчин. Выйти мы не можем. Отвернемся, что ли?

Б о р и с о в н а (рассматривает Анюту, всплескивает руками, приговаривает). Молоденькая, беленькая да пухленькая, как батончик, и Аннушкой звать!

А н ю т а. А откуда вы знаете, что Аннушкой?

Б о р и с о в н а. Ой, милая! Да у Дмитрия Григорьевича только и разговору, что про тебя: и кто ты, и какая ты, и как он то есть по тебе страдает.

А н ю т а. С вами?!

Б о р и с о в н а. Ну да, со мной. А с кем же ему еще про сердечные дела? Дом ведь наш научный, кругом одни профессора да доценты. Разве с ними можно про что-нибудь жизненное?! Вот он со мной про тебя душу и отводит.

Звонок в передней. Однако Борисовна увлеклась и не слышит.

«Борисовна, говорит, наконец-то я встретил такую девушку, какую дожидался всю жизнь, до самого конца!»

А н ю т а. Ксения Борисовна, там, кажется, звонят.

Б о р и с о в н а. Ну и ладно. Сейчас открою. Должна же я тебе сказать… Иди, девонька, иди за Дмитрия Григорьевича и ни секундочки не сомневайся. Он у нас не только ученый да умный, но и сурьезный и добрый, мухи зря не обидит.

Еще звонок в передней.

Да иду уже, иду!.. (Уходит и почти тотчас возвращается.) К тебе это, Аннушка.

А н ю т а (удивленно). Ко мне?! Кто?!

Входит Р а и с а.

Р а и с а. Я!.. (Борисовне.) Можно нам с подружкой кое о чем между собой потолковать?

Б о р и с о в н а. Отчего же нельзя, толкуйте, пожалуйста… (Уходит.)

Р а и с а (волнуется, нервничает, закуривает). Можно без всяких, нас никто не услышит? А впрочем, какая разница!.. Слушай, Анюта: я пришла, чтобы посмотреть на тебя, проверить твой пульс, пощупать затылок. Короче говоря, пришла справиться: ты — в норме?

А н ю т а (вспыхивает). А ты можешь говорить со мной иначе, по-человечески?!

Р а и с а. Слушай! Ответь мне, пожалуйста: ты действительно собралась замуж за Комаровского? Неужели правда?

А н ю т а. Представь себе, да, собралась, за него.

Р а и с а. Вот так — ни с того ни с сего, с бухты-барахты?

А н ю т а. Почему же ни с того ни с сего? Он мне уже давно записки писал, цветы дарил…

Р а и с а. А ходил следом, смотрел и не мог насмотреться, ночи, до самой зорьки, под твоим окошком простаивал?!

А н ю т а. Гм… Дмитрий Григорьевич меня любит.

Р а и с а. Допустим. А ты его?

А н ю т а. Я?.. Мне он нравится.

Р а и с а. А разве этого достаточно?!

А н ю т а (упрямо). Мне он нравится. И ты же сама мне вчера про него сказала: «Не зевай, Анюта, через два-три года профессоршей будешь!»

Р а и с а. Что?.. Да ведь я же пошутила, посмеялась просто.

А н ю т а. А ничего смешного в этом нет.

Р а и с а. Действительно! Скорее плакать надо… Молодая, красивая девка меняет свою молодость и красоту на большие деньги, на квартиру с домработницей, на автомашину!

А н ю т а. А ты чего так кипятишься? Уж не завидуешь ли?

Р а и с а. Я — тебе? В чем?! Слушай. Я знаю, я курносая и веснушчатая, в общем и целом — некрасивая, не такая, как ты. Но я никогда и ни за что… Э, да черт с тобой, меняй, продавай свою красоту. Думаешь, мне тебя жалко? Таких, как ты, нечего жалеть. Мне твоего дружка, мне дурака Илюшку Шатилова жалко.

А н ю т а (зло). Возьми его себе, хулигана.

Р а и с а. И взяла бы, взяла. Так он же по тебе — красавице! — сохнет и вянет, из-за тебя с ума сходит. Анюта, слушай: брось дурить, вернись в общежитие, будь с ним, с Илюшкой. Прошу тебя, слышишь, прошу!

А в т о р. Так. Кажется, начинает что-то проясняться… Раиса любит Илью. Да как! Мы с вами можем констатировать еще один вид любви — любовь самоотверженную, готовую на жертву… Однако глупая все-таки Раиса: она думает, что все такие, как она, и любят так же…

Звонок в передней.

А н ю т а. Как — с ума сходит? Он что, рассказал всем о вчерашнем, что ли?

Р а и с а. В их комнате Гриша Елин живет…

А н ю т а. Знаю. Ну?

Р а и с а. Никак не может на стипендию сдать. И на этот раз у него по сопромату тройка…

Входит Б о р и с о в н а.

Б о р и с о в н а. К Дмитрию Григорьевичу это. Студент один. Елин, что ли…

Р а и с а. Гриша? А он зачем? Я не хочу, чтобы он меня здесь видел. Куда мне?

А н ю т а. Ксения Борисовна, куда нам пока… чтобы не мешать Дмитрию Григорьевичу?

Б о р и с о в н а (показывает). А вот сюда, девоньки, вот сюда можно.

Все трое уходят. Потом Б о р и с о в н а возвращается, проходит в ту сторону, куда ушел К о м а р о в с к и й, снова возвращается и проходит в переднюю. Появляется Комаровский, входит Г р и ш а.

Г р и ш а. Здравствуйте, Дмитрий Григорьевич. Я к вам с необычным делом… Ребята посоветовали.

К о м а р о в с к и й. Здравствуйте. Слушаю вас.

Г р и ш а. Мне нужно продать одну вещь. Хорошую. Я уже было отправился в комиссионный магазин, а наши ребята посоветовали занести и показать вам: вы якобы любите хорошие вещи…

К о м а р о в с к и й. Гм… Я и не подозревал, что уже прославился с этой стороны. А что у вас — что-нибудь антикварное, старинное?

Г р и ш а. Да нет, что вы! Вполне современный фотоаппарат. Вот он…

К о м а р о в с к и й. Только и всего? К сожалению, не могу соответствовать, уже имею… Впрочем, минутку! Смотря какой аппарат. О, «Зенит-пять» с объективом «Вега-три»! В точности как у меня… (Смотрит на столе, на буфете, перекладывает с одного места на другое цветы и сумочку, оставленные Анютой на диване.) Это же великолепный аппарат! Зачем вы его хотите продать?

Г р и ш а. Так… Деньги нужны.

К о м а р о в с к и й. Я возьму его у вас. Покажите, пожалуйста, паспорт.

Г р и ш а. Какой паспорт?

К о м а р о в с к и й. К фотоаппарату.

Г р и ш а. Гм… У меня нет. Мне… Я затерял его где-то.

К о м а р о в с к и й. Как же так? Паспорт — это гарантия. Отсутствие паспорта, в сущности, снижает ценность вещи.

Г р и ш а. Дмитрий Григорьевич, я понимаю. Ну что же… Ну, вы дадите мне за него несколько меньше, чем он стоит в магазине, с паспортом. Скажем, не двести рублей, а… сто восемьдесят или сто семьдесят.

К о м а р о в с к и й (с достоинством). Товарищ Елин! Такой фотоаппарат стоит не двести рублей, а триста, и вы их получите полностью. У меня слабость к хорошим вещам, есть и другие странности и недостатки, но я никогда не был и надеюсь не быть ростовщиком и спекулянтом! Вот, пожалуйста… (Берет с буфета шкатулку, отсчитывает деньги, отдает Грише.)

Г р и ш а (смущенно и благодарно). Дмитрий Григорьевич! Я вовсе не хотел вас обидеть! Честное слово… Спасибо вам, спасибо! (Хватает Комаровского за руку, трясет, бежит прочь.)

К о м а р о в с к и й. Борисовна, проводите товарища… А где Анна?

Борисовна за сценой: «Здесь она, здесь!»

Входят А н ю т а и Р а и с а.

Р а и с а. Здравствуйте, Дмитрий Григорьевич.

К о м а р о в с к и й. А-а, здравствуйте! Очень приятно. Наша первая гостья… Борисовна! Сейчас мы организуем чай… Анна, разрешите вручить вам обещанное. Вот, только что посчастливилось. Фотоаппарат «Зенит-пять» с объективом «Вега-три» — другой абсолютно такой же.

А н ю т а. Спасибо, Дмитрий Григорьевич, но… Вас обманули: это не другой такой же, а тот самый.

Р а и с а. Анюта! Не смей! Слышишь?!

А н ю т а. Тот самый, который вчера вечером в парке наш общий знакомый Илья Шатилов… стащил у нас с вами около ресторана «Огонек»!

К о м а р о в с к и й. Что-о-о?

Р а и с а. Анюта!.. Это неправда!

А н ю т а. Нет, правда. Ты сама только что мне рассказала…

К о м а р о в с к и й (смотрит на фотоаппарат, достает из шкатулки паспорт, сверяется с ним). Это… Это просто… Я не знаю, как это можно назвать!

Р а и с а (Анюте). Дура… Дура ты после этого… Глаза бы мои на тебя не смотрели!

К о м а р о в с к и й. Что-о? Как вы смеете? Уходите отсюда, сейчас же уходите! Борисовна, проводите!

Р а и с а. Только без рук, пожалуйста, я и сама уйду. (Уходит.)

А в т о р. Мне послышалось или в зрительном зале действительно кто-то что-то сказал? Вроде того, что как, мол, так: с одним из главных героев пьесы и вдруг происходит такое — он оказывается чуть ли не жуликом! Как говорит наш знакомый дядя милиционер, граждане, давайте не будем… ханжами. В жизни случается всякое. А с таким характером, как у Ильи Шатилова, он, очевидно, способен натворить еще немало…

К о м а р о в с к и й. Я сейчас же, немедленно, позвоню и сообщу обо всем Сухареву.

А н ю т а (кажется, она немного опомнилась). Но… Но ведь за это… Шатилова могут наказать, даже исключить из института?!

К о м а р о в с к и й. Да, конечно. И правильно сделают.

А н ю т а. Дмитрий Григорьевич! Не надо звонить, не надо. У него, у Шатилова, никого… Он из детского дома. Мне жаль его!

К о м а р о в с к и й. Мне тоже жаль. Но моя жалость, Анна, более справедлива, чем ваша, и более полезна для самого Шатилова: вы своей жалостью можете только поощрить его в проступках, я — образумить. Я немедленно звоню Сухареву. (Уходит.)

А н ю т а. Что я наделала! Зачем сказала! Теперь я буду во всем виновата! (Бросается на диван лицом вниз, плачет.)

Входит Б о р и с о в н а.

Б о р и с о в н а. Аннушка! Что с тобой, девонька? Успокойся. Сейчас я тебе водички принесу. (Уходит.)

А н ю т а (поднимается, вытирает слезы). Не надо мне никакой вашей водички! Не надо!.. (Вскакивает с дивана, хватает свою сумочку и чемодан, бежит прочь.)

А в т о р. А она куда и зачем? Ничего не понятно!..

Свет гаснет.

Можно не сомневаться в том, что Комаровский сделает так, как сказал, то есть сейчас же, немедленно позвонит директору института Сухареву и передаст ему все, как было, ничего не преувеличивая, но и не преуменьшая. И можно не сомневаться в том, что Сухарь, раз он Сухарь… Впрочем, к чему предвосхищать события! Комаровский еще только звонит директору института, и мы с вами имеем возможность посмотреть и послушать, что делают, как себя чувствуют, что намерены предпринять другие участники этой истории.

Двор института. Видны угол каменного здания, часть спортивной площадки, живая зеленая изгородь, скамья по эту сторону ее. На площадке голоса и смех. Ребята упражняются на турнике и параллельных брусьях. Сейчас на брусьях Б о р и с.

С в е т а входит, становится на скамью, наблюдает за ним.

Б о р и с (увидел Свету). Света! Привет и салют!.. (Теряет равновесие и летит вниз.)

С в е т а (испуганно). Боря!..

Б о р и с (возникает перед нею по ту сторону изгороди). Ничего особенного. Легкое сотрясение мозга. Во время экзаменов даже полезно.

С в е т а (с негодованием). Опять?!

Б о р и с. Что — опять? Это я в первый раз сегодня. На тебя засмотрелся и полетел.

С в е т а. Паясничаешь, вот что! (Спрыгивает со скамьи.)

Б о р и с (обходит изгородь). Света…

С в е т а. Ну что такое? Что ты ко мне пристаешь?

Б о р и с (совершенно растерянно). Здравствуй…

С в е т а. Мы уже здоровались с тобой сегодня… четыре раза.

А в т о р. Видали? Слыхали? Только вчера эта самая Света таскала в учебнике политэкономии его фотографию, а сегодня… И откуда только берутся у нас такие вреднючие девчата? Где и кто их этому учит?!

Б о р и с. Тебе не нравится, да? Тебе не по душе? Что я такой веселый, шучу, смеюсь…

С в е т а. А мне какое до этого дело?

Б о р и с. Ну, я буду серьезный… Хочешь, возьму завяжусь — вот так — полотенцем, будто у меня зубы болят, — и ни слова?

С в е т а. И это тоже меня не касается.

Б о р и с. Не касается? Так-так… Вот видишь, Светка, что ты со мной делаешь… А мне сейчас не кому-нибудь и не что-нибудь, а самому Сухарю сопромат сдавать. А у меня в голове вместо сопромата одна-единственная забота, как заноза, торчит: что и как мне сделать, чтобы тебе… твою вещь вернуть.

С в е т а. Мою вещь? Какую?

Б о р и с. Ну вот ту самую, что ты вчера… что я вчера… (Присаживается рядом со Светой на скамью.) Ну в общем, эту вот иллюстрацию из учебника политэкономии. (Показывает ей свою вчерашнюю фотографию.)

С в е т а. Можешь не возвращать, не так уж она мне нужна.

Б о р и с (с отчаянием). Вот видишь, видишь!.. Пойду и конечно же сорвусь, как вот сейчас с брусьев. И Сухарь мне влепит двойку. И только из-за твоей вот этой вещи.

С в е т а. Боря, ты это… серьезно?

Б о р и с. Она еще переспрашивает! Клянусь стометровой бородой Черномора! Гм… Конечно, серьезно.

С в е т а. Ну ладно… давай.

Б о р и с (радостно). Света! На, бери. (Отдает ей фотографию.) Да так и знай: Борис Прищепин — твоя вещь. Только твоя. И навсегда. Слышишь?!

С в е т а (взволнованно). Слышу, Боря. Ой, слышу!.. Ну а теперь ты ни о чем не будешь думать, кроме сопромата? Сдашь?

Б о р и с. Теперь наверняка. Никакие сухари мне не страшны! Если… Если ты разрешишь только один раз… В щечку, только в щечку.

С в е т а. Что-о?!

Б о р и с. Только один раз… (Чмокает ее в щеку.)

С в е т а (вспыхивает). Борис!..

А в т о р. Почему она вспыхнула, понятно из следующей фразы.

С в е т а. Могут же увидеть!

Б о р и с. Пусть видят. А что? Я — твоя вещь, и ты со мною можешь делать все, что хочешь, да!

С в е т а. Ну иди к Сухарю. И посмей только мне после всего этого провалиться у него на экзамене.

Б о р и с. Светка… Гм… Как бы это тебе сказать? Дело в том, что я уже не провалился. Я уже сдал Сухарю сопромат, еще утром.

С в е т а. Что-о?! Борька! Дурак! Я же говорила, что ты дурак! (Швыряет Борису его фотографию и убегает.)

Б о р и с. Света! Подожди!..

Входит Р а и с а.

Р а и с а. Борис… Позови, пожалуйста, Илью Шатилова.

Б о р и с. А-а, не до того мне… Где я его сейчас буду искать!

Р а и с а. Да вон он, у турника, с ребятами стоит. Позови, прошу… (Идет к стене здания, как бы подальше от посторонних глаз.)

Борис уходит за изгородь на спортплощадку.

Входит И л ь я.

И л ь я. Что, Рая?

Р а и с а (нервничает, закуривает). Ты понял, что вчера вечером я… видела тебя в парке?

И л ь я. Гм… Не понимаю, почему ты меня об этом спрашиваешь.

Р а и с а. Не вечером, а уже ночью.

И л ь я (с тревогой). Что-о?..

Р а и с а. Да-да… В общем и целом, я видела, где ты взял этот трижды проклятый фотоаппарат.

И л ь я (зло). Так… Ну что же?.. Выследила, так доноси!

Р а и с а. Дурень!.. В дирекцию ты пойдешь сам. Пойдешь и расскажешь. Как пришел вчера в парк, поссорился с Анютой… как нашел фотоаппарат и забросил его и кусты, а сегодня утром сделал то, чего не должен был делать.

И л ь я. Что я такое сделал?

Р а и с а. Не знаю, как назовут это другие. По-моему, глупость. Ведь сгоряча ты это сделал, Илья… Ты, говоришь, решил все бросить и уехать. И тоже — глупо. Кому и что ты этим докажешь? Чего добьешься? Думаешь, Анюта узнает и горько пожалеет? Допустим. Услышит такую страшную новость, что ты уехал, — и в слезы, в истерику. Ну и что? И ты будешь вполне доволен, рад и горд? Мало же тебе надо, Илья Шатилов, если так, мелко ты плаваешь… Да нет же, я знаю, помню твои слова об институте, об учебе, о жизни: «Надо учиться так, чтобы после уметь не только зарабатывать себе на жизнь — этого мало, — а чтобы уметь взяться за дело и двинуть его дальше, чтобы не служить, а творить, а для этого надо здорово учиться!..» А куда же ты поедешь, что и как будешь творить, не доучившись? Или, как в этот раз, комбинациями с фотоаппаратами займешься?!

И л ь я. Перестань! Без тебя тошно… Сам все время только об этом… Кажется, я не поеду…

Р а и с а (обрадованно). Останешься? Илюша! Останься… Я понимаю, конечно: я — не Анюта, и тебя это мало интересует, но если ты останешься… Ну что я могу?.. Ну я курить брошу, вот что!

И л ь я. Кажется, не поеду. Если… Если ты… (Оглядывается по сторонам.) Если ты сумеешь промолчать. Если дашь мне слово, пообещаешь, что никому ничего не скажешь.

Р а и с а. Что-о?!

А в т о р. Вы обратили внимание, товарищи? Раиса вскрикнула, как от боли… И в самом деле, наверное, больно, когда тот, кого ты полюбил, поставил выше остальных, наделил благороднейшими качествами, вдруг оказывается, например, трусом: наделал беды, а открыться, взять вину на себя боится!

И л ь я. Я возьму у Гришки этот действительно трижды проклятый аппарат и отнесу его Комаровскому. Скажу — нашел. Ведь я же его в самом деле нашел! А с Гришкой будем жить на мою стипендию. В крайнем случае я возьму ссуду в кассе взаимопомощи, как-нибудь перебьемся.

Р а и с а. У Гриши фотоаппарата уже нет. Он… у Комаровского.

И л ь я. Что?.. Почему?.. Что ты путаешь?

Р а и с а. Гриша уже успел продать фотоаппарат. И именно ему.

И л ь я. Что такое?

Р а и с а. Вот почему я и говорю: иди в дирекцию. Сам иди, не жди, чтобы тебя вызвали. Иди и расскажи.

И л ь я. Нет! Я не могу… Я не могу пойти и рассказать это.

Р а и с а. А сделать это ты смог?! Нет, ты пойдешь!

И л ь я (снова со злостью). Иначе ты побежишь и расскажешь?

Р а и с а (сквозь слезы). Да! Побегу! И расскажу! Я уже рассказала.

И л ь я. Что?.. Кому?!

Р а и с а. Анюте. А она — Комаровскому. А он…

И л ь я. Уйди… Уйди от меня.

Р а и с а. Я хотела как лучше, Илюша.

И л ь я. Уйди!..

Входит А н ю т а, стремительная, радостно-возбужденная, уверенная в себе, в своих словах и поступках.

А н ю т а. Илюша, родной! Здравствуй… Тебе, наверное, наговорили обо мне больше, чем надо. Не верь. Я по-прежнему в общежитии и вот здесь… с тобой.

Раиса что-то хотела сказать, но промолчала и ушла.

И л ь я. Что?.. Что ты сказала?

А н ю т а. Я здесь, с тобой, у нас все по-прежнему.

И л ь я. К сожалению, кажется, нет… не все.

А н ю т а. Все, Илюша, все. Только послушай… (Тащит Илью к скамье, садится и усаживает его рядом с собой.) Возьми себя в руки, наберись выдержки и… не признавайся ни в чем. Пусть Елин скажет, что не ты, а он нашел фотоаппарат в парке и что он не знал, чей это фотоаппарат, кому его отдавать… Комаровский, я знаю, будет рвать и метать. А мы скажем, что это он из-за меня на тебя нападает. А внутренние переживания, угрызения совести и прочие такие вещи сейчас отбрось. В конце концов, ты не сделал ничего особенного… Если хочешь знать, ты даже совершил благородный поступок — хотел помочь товарищу! Я горжусь тобой, слышишь?.. Подожди меня здесь. Я сейчас. Зайду посмотрю только, нет ли писем. (Оглядывается, целует его и уходит.)

А в т о р. Я не уверен, понял ли Илья, что приходила Анюта, говорила с ним, целовала его…

Голоса: «Ковригину и Шатилова к директору!.. Ковригину и Шатилова к директору!..»

Илья слышит свою фамилию, вздрагивает, поднимается и уходит.

Свет гаснет.

А в т о р. Судя по всему, Раису и Илью зовут к директору института не зря. Значит, доцент Комаровский уже позвонил, а может быть, и пришел к нему, во всяком случае, сделал свое дело… Отправимся к директору и мы?.. Сколько на свете разных директоров, столько же, наверное, и директорских кабинетов. Поэтому не будем удивляться, если в этом кабинете что-нибудь не так, как мы с вами заранее себе представили. Основное-то налицо: и письменный стол, и кресла перед ним, и мягкий диван у одной из стен. Заметим только такую деталь: у окна стоит еще один стол, поменьше. На этом столе чертежная доска с пришпиленным к ней ватманом, рейсшина и другие чертежные принадлежности. Как мы и предполагали, К о м а р о в с к и й уже здесь и уже успел «настропалить» своего собеседника — П а в л а П е т р о в и ч а С у х а р е в а.

С у х а р е в (злится, хватает со стола и бросает обратно ручку, книги, пресс-папье). Не верю. Не могу и не хочу. Отказываюсь верить! Потому что, если это случится, если я поверю, я его… я его вышвырну вон. Как шкодливого щенка! И не просто вышвырну, а отдам под суд, упеку в тюрьму! И сам уйду. Уйду на пенсию. На пенсию, раз уже не справляюсь, никуда не годен, дожил до такого позора, что мои студенты… жульничеством занимаются.

К о м а р о в с к и й. Павел Петрович, ну что вы, право… Если бы я знал, что вы примете это так близко к сердцу, я еще, пожалуй, подумал бы, стоит ли вам об этом говорить.

С у х а р е в. Чепуха! Вы поступили совершенно правильно. Это надо пресекать. Решительно пресекать в самом зародыше. Рвать с корнем!

Входит с е к р е т а р ш а.

С е к р е т а р ш а. Павел Петрович, извините…

С у х а р е в. В чем дело? Я не звонил вам!

С е к р е т а р ш а. Вы просили найти личное дело студента третьего курса механического факультета…

С у х а р е в. А-а!.. Кажется, можно гораздо короче: личное дело Шатилова, просто Шатилова. Давайте.

С е к р е т а р ш а. Пожалуйста, Павел Петрович… (Отдает ему папку, что принесла с собой, стреляет глазами в сторону Комаровского и уходит.)

А в т о р. Слушайте, товарищи… Комаровский и Сухарев правы: это надо вскрывать, с этим надо бороться и так далее. Однако смотрю я на них, слушаю, что и как они говорят об Илье, как решают его судьбу, и мне неприятно, обидно и досадно!.. Почему?

С у х а р е в (развязывает папку, перебирает лежащие в ней бумаги). Родился в Краснодаре… Двадцать два года от роду — мальчишка!.. Отец — майор авиации, летчик-испытатель, орденоносец, мать — учительница… Детский дом!.. Серебряная медаль за среднюю школу. Комсомолец… Нет, не верю. Не могу и не хочу. Отказываюсь! (Нажимает кнопку электрического звонка.)

С е к р е т а р ш а (в дверях). Я слушаю, Павел Петрович!..

С у х а р е в. Я просил найти не только личное дело Шатилова, но и лично его самого. Нашли?

С е к р е т а р ш а. Шатилова пока нет, Павел Петрович. Здесь студентка Ковригина: ее вы тоже просили найти.

С у х а р е в. Давайте ее сюда!

Входит Р а и с а.

Р а и с а. Здравствуйте.

С у х а р е в. Здравствуйте. Садитесь… Рассказывайте.

Р а и с а. Что рассказывать?

С у х а р е в. Все. Все, что знаете вот по этому поводу. (Показывает ей на фотоаппарат, принесенный Комаровским и лежащий сейчас на краю директорского письменного стола.)

Р а и с а. По этому поводу?.. Гм… По этому поводу, Павел Петрович, я… ничего не могу вам сказать.

С у х а р е в. Как?! (Оборачивается к Комаровскому.) Дмитрий Григорьевич, что это такое?!

К о м а р о в с к и й. Товарищ Ковригина! Как же так? Вы же сами сегодня утром… (Сухареву.) Вы спрашиваете, что это такое? Это, Павел Петрович, если называть вещи своими именами, уже круговая порука — ни больше ни меньше.

А в т о р. И опять: Комаровский прав, а мне… неприятно. В чем тут дело, товарищи?!

С у х а р е в (Раисе). Вы были сегодня утром на квартире у доцента Комаровского?

Р а и с а. Была.

С у х а р е в. Виделись и разговаривали с женой… или невестой Дмитрия Григорьевича?

Р а и с а. Да.

С у х а р е в. Зачем вы к ней приходили? О чем вы с нею разговаривали?

Р а и с а (явно тянет время). О чем?.. О чем мы с нею разговаривали?.. Да так, вообще… А-а!.. (Вдруг чему-то усмехаясь.) Можно вполне откровенно, Павел Петрович?

С у х а р е в. Странный вопрос. Конечно. Вполне откровенно.

Р а и с а. Видите ли, Павел Петрович, дело в том, что… Ну, в общем и целом, это же моя подружка — Анюта Цветкова. Мы с нею и в общежитии в одной комнате…

С у х а р е в. Гм… При чем тут ваша подружка, общежитие?..

Р а и с а. Как — при чем? Вы же спрашиваете, зачем я к ней приходила и о чем мы с нею разговаривали.

С у х а р е в. Что вы этим хотите сказать? Вы хотите этим сказать, что…

Р а и с а. Вот именно, Павел Петрович, вот именно!

С у х а р е в (потрясен и возмущен). Дмитрий Григорьевич!

К о м а р о в с к и й. Да, Павел Петрович?..

С у х а р е в. Объясните, пожалуйста…

К о м а р о в с к и й. Что вы хотите, чтобы я объяснил?

С у х а р е в. Ваша жена… или невеста — студентка нашего института?

К о м а р о в с к и й. Да. Взрослый, самостоятельный человек, через два с половиной года инженер. Насколько мне помнится, Павел Петрович, в ваших приказах нигде не сказано, что преподаватели или студенты при поступлении в наш институт дают дирекции обет безбрачия.

С у х а р е в. М-да… Конечно. Так-так… (Снова Раисе.) Продолжайте.

Р а и с а (обращаясь то к Сухареву, то к Комаровскому). Молодая, красивая девчонка, будто не дура, и вдруг ни с того ни с сего… Вы извините меня, Дмитрий Григорьевич… И вдруг ни с того ни с сего надумала выйти замуж за Дмитрия Григорьевича!.. То есть в каком смысле я это говорю, Дмитрий Григорьевич. Не в том смысле, что вы вообще… Нет!.. Я говорю это в том смысле, Павел Петрович, что Дмитрий Григорьевич ей не совсем подходит. Анюте двадцать лет… А вам, Дмитрий Григорьевич, уже под пятьдесят, если не все пятьдесят, правда?.. Анюта красивая, очень красивая, а Дмитрий Григорьевич… Он, конечно, тоже красивый, но… не очень. Вы не обижайтесь, Дмитрий Григорьевич, но Павел Петрович сказал, чтобы я говорила совершенно откровенно. А если говорить совершенно откровенно, так вы же, Дмитрий Григорьевич, даже уже это самое… лысый.

К о м а р о в с к и й (со сдержанным раздражением). Павел Петрович! Вам не кажется, что наша беседа приняла совсем не то направление, какое нужно?

С у х а р е в. М-да… Конечно, Ковригина! Не мелите вздора, который меня нисколько не интересует и не относится к делу! Что вы сообщили вашей подружке о Шатилове в связи с этой вот вещью? (Снова показывает на фотоаппарат.)

Р а и с а. О Шатилове?.. Ничего. У нас о нем не было разговора, Павел Петрович.

С у х а р е в. Гм!.. Вы слышите, Дмитрий Григорьевич?

К о м а р о в с к и й (прислушивается к голосам в комнате секретарши). Слышу! Очень кстати! Я сейчас… (Быстро выходит.)

С у х а р е в. Ковригина! Речь идет о чести, о добром имени нашего института. Дело заключается в том, что доцент Комаровский совершенно официально заявил мне, будто его жена…

Р а и с а. Не жена она ему еще.

С у х а р е в. Ну, невеста…

Р а и с а. А может быть, еще и не невеста.

С у х а р е в. Да не в этом дело!.. Он заявил… будто она ему заявила… что вы ей заявили… Тьфу!..

К о м а р о в с к и й вводит в кабинет за руку растерявшуюся от неожиданности А н ю т у.

К о м а р о в с к и й. Павел Петрович, вот, очень кстати… Рекомендую: Анна Цветкова, моя невеста.

А н ю т а. Дмитрий Григорьевич! Не надо…

С у х а р е в. Оч-чень… Оч-чень приятно. Р-рад слышать… Садитесь. Вы подтверждаете, что…

А н ю т а (испуганно). Что я подтверждаю? Я ж еще ничего не сказала!

С у х а р е в. Вы подтверждаете, что ваша подружка Ковригина пришла и рассказала вам о вашем приятеле — после этой истории бывшем вашем приятеле, надо полагать! — студенте Шатилове, тоже бывшем, надо полагать?..

А н ю т а (тупо смотрит на Раису). Ковригина?.. Пришла и рассказала?..

А в т о р. Ой, товарищи! Кажется, Анюта сейчас испортит все дело. Что с нею? Где не надо — сообразительна и бойка на язык, а где надо… А где надо? Что надо? Чтобы Анюта «сообразила» и соврала?! Однако хороши мы с вами, нечего сказать! Илья взял чужую вещь? Взял. Припрятал? Да. А потом выдал за свою? Да, Ну?!

А н ю т а. Ну если Ковригина пришла и рассказала, тогда я… Что ж я могу? Да, я подтверждаю.

Р а и с а. Анюта!..

К о м а р о в с к и й (торжествующе). Вот и все!

С у х а р е в. Позор! Какой позор!

Р а и с а (Анюте). Эх ты, профессорша безмозглая…

С е к р е т а р ш а (в дверях). Павел Петрович…

С у х а р е в. Я не звонил вам!

С е к р е т а р ш а. Извините… Пришел Шатилов.

Входит И л ь я.

И л ь я. Здравствуйте. Меня вызывали. Я пришел.

К о м а р о в с к и й. Анна, вы свободны. Пойдемте, я провожу вас.

А н ю т а (только теперь, может быть, сообразила, что опять сделала что-то не так). Дмитрий Григорьевич!.. Павел Петрович!..

С у х а р е в (машет на нее рукой). Идите, пожалуйста, идите!..

Комаровский и Анюта уходят.

(После паузы.) Шатилов! Студент третьего курса, отличник, один из тех, кем мы гордимся… Шатилов! Вам знакома эта вещь? (Показывает ему на фотоаппарат.)

Р а и с а. Павел Петрович!

С у х а р е в. Ну что такое?

Р а и с а (подчеркнуто, для Ильи). Мне тоже можно идти? Я ведь уже сказала, что по этому поводу ничего не знаю.

С у х а р е в. Подождите… Шатилов!..

И л ь я (вздрагивает, проводит рукой по лицу). Павел Петрович, это правда. Я это сделал, я виноват.

Р а и с а. Илюша!..

А в т о р. Вот и пойми, чего ей было надо! Сама врала, чтобы выгородить Илью, а теперь рада, что он признался!

С у х а р е в (машет на нее рукой). Идите…

Раиса уходит.

Шатилов… Вы получали стипендию, имели место в общежитии. Это не много, конечно. Но это давало вам возможность жить и учиться, не думая о куске хлеба и крыше над головой. Зачем же вам понадобилось…

И л ь я. Павел Петрович… я понял теперь… я сделал глупость.

А в т о р. Чудак! Почему он сразу не расскажет, как это получилось? Ведь Сухарев подозревает его в сознательном воровстве!

С у х а р е в (качает головой). Нет, Шатилов, выходит, вы ничего не поняли, это называется иначе. Вы совершили преступление, покрыли позором себя, своих товарищей, наш институт.

И л ь я. Павел Петрович!..

С у х а р е в. Молчите… Может быть, где-нибудь в других инстанциях заинтересуются подробностями, выслушают их и найдут смягчающими вашу вину. Меня они не интересуют…

А в т о р. Ну и сухарь! Действительно сухарь! Правильно вас, Павел Петрович, ребята Сухарем прозвали!

С у х а р е в. Я всю жизнь тружусь. Больше, чем мне положено по нормам. Даже теперь, на старости лет, после официального рабочего дня я перехожу от этого стола к другому и тружусь еще — конструирую, черчу! И я не терплю, ненавижу бездельников, любителей легкой наживы, спекулянтов, жуликов, воров. Как в какой-то древней стране, я бы отрубал им руки. Да-да, украл, попался с краденым — руку долой! Идите. Стойте… Думали ли вы, что сказал бы на это ваш отец? Или он у вас тоже не слишком строго соблюдал законы?

И л ь я (снова вздрагивает, как от удара). Павел Петрович! Мой отец погиб как герой при испытании самолета… И вы не имеете права… (Хочет сказать что-то еще, хватается за голову и бежит вон.)

А в т о р. Поговорили, называется! Черт знает, что происходит!

В комнате секретарши громкие, возбужденные голоса.

В кабинет входит С е р г е й.

С у х а р е в. Что такое?! Разве вам не сказали, что я сегодня не принимаю?

С е р г е й. Я к вам по очень важному и срочному делу, Павел Петрович. По делу Шатилова.

С у х а р е в. С этим делом уже все, можно считать, кончено.

С е р г е й. Вот потому, что кончено слишком уж быстро, я и решил прийти. Я третий год живу и работаю рядом с Шатиловым — в одной комнате в общежитии и в одной аудитории в институте. И знаю его как честного человека.

С у х а р е в (вскакивает из-за стола, хватает злополучный фотоаппарат, потрясает им). А вот об этом вам известно?!

С е р г е й. Да.

С у х а р е в. И вы все-таки утверждаете, что он… А я таких честных не знаю и знать не хочу!

С е р г е й. Вот в этом и есть ваша ошибка с Шатиловым.

С у х а р е в. Что такое? Студент Никифоров! Вы с кем и как разговариваете?!

С е р г е й. Прошу прощения, Павел Петрович, но на этот раз я пришел к вам не как студент и не как к директору.

С у х а р е в. А как?.. А как, разрешите узнать?

С е р г е й. Как коммунист к коммунисту, с которым на учете в одной парторганизации.

С у х а р е в. Вот как!.. И что же, по-вашему, это должно означать?

С е р г е й. Что, несмотря на неприемный день, вы меня примете и выслушаете.

С у х а р е в. Я не хочу никаких подробностей! У Шатилова была государственная стипендия и место в общежитии…

С е р г е й. А у его товарища по курсу Григория Елина стипендии не было и нет.

С у х а р е в. При чем здесь Един?!

С е р г е й. Это из-за него Шатилов ошибся, ради него сделал это.

С у х а р е в. Ага, «ошибся», «сделал это»!.. Если Шатилов хотел сделать что-нибудь для своего товарища по курсу, он должен был поступить иначе — помочь ему в учебе, в сдаче экзаменов, чтобы и он, его товарищ, тоже имел право на стипендию. Проще простого!

С е р г е й. Формально вы правы. Но что мог сделать студент Шатилов, если в этом ему мешал директор института Сухарев?

С у х а р е в. Что-о?.. Что вы этим хотите сказать?

С е р г е й. Что вы несправедливо относитесь к студенту Елину, не даете ему стипендию, держите его на голодном пайке.

С у х а р е в. У него по сопромату тройка!

С е р г е й. По другим предметам — у других преподавателей — у него сплошные пятерки.

С у х а р е в (упрямо). У него тройка — значит, он не имеет права на стипендию. На этот счет существует строгий и твердый порядок.

С е р г е й. К этому строгому и твердому порядку, Павел Петрович, есть мягкое, человечное разъяснение: в особых случаях директор института может дать стипендию нуждающемуся студенту и при наличии тройки.

С у х а р е в. Не вижу особого случая, чтобы воспользоваться этой возможностью.

С е р г е й. Вот это и плохо. Елин уже около года, вместо того чтобы нормально заниматься, разгружает вагоны на железнодорожном узле.

С у х а р е в. Гм… Чего вы от меня хотите?

С е р г е й. Строгого, но справедливого и чуткого отношения, всего-навсего.

С у х а р е в. Не будем говорить о Елине. Что же касается Шатилова, он будет исключен, изгнан из нашего института.

С е р г е й. Его следует наказать, но не так.

С у х а р е в. Только так!

С е р г е й. Один знаменитый древний грек, Павел Петрович, как-то сказал: если человек споткнулся, ему нужно помочь сохранить равновесие, а не бить его по голове, чтобы он упал.

С у х а р е в. Что?.. Какой грек и по какому случаю?.. Что-то не припоминаю.

С е р г е й. Ну не грек, я сам это сказал.

С у х а р е в. Вы сами? Скажите пожалуйста, какой философ-самосад! Вы мягкотелый слюнтяй, Никифоров.

С е р г е й. Гм… А вы никогда не слыхали, как наши студенты полушутя-полусерьезно называют вас, Павел Петрович?.. Сухарь. Цвелый сухарь.

С у х а р е в. Что-о?.. (С яростью.) Как вы смеете? Вы — мальчишка, щенок!

С е р г е й. Павел Петрович! Я не хотел сравнений, но если я щенок, то вы…

С у х а р е в. Договаривайте! Ну! Собака, да? Старая, злая собака?! Что же вы? Боитесь?

С е р г е й. Воздерживаюсь. (Резко поворачивается и, уходит.)

А в т о р. Правильно, Серега! Молодец! Так его!..

Сухарев смотрит вслед Сергею, бьет кулаком по столу, швыряет на пол какой-то учебник, наливает из графина в стакан воду, пьет и ставит стакан на место так энергично, что он летит на пол и разбивается.

С е к р е т а р ш а (в дверях). Я слушаю, Павел Петрович…

С у х а р е в. Что такое? Я вам не звонил!

С е к р е т а р ш а. Да, но… здесь что-то задребезжало.

С у х а р е в. Запомните раз и навсегда: вы обязаны являться на мои звонки, а не на мое… дребезжанье!

Свет гаснет.

З а н а в е с.

КОМЕДИЯ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ…

Та же комната в студенческом общежитии. И опять вечер, отголоски веселой улицы, запах цветущей акации. В комнате С е р г е й, Г р и ш а и И л ь я. Первые двое сидят у стола, занимаются, третий стоит у раскрытой балконной двери, смотрит куда-то вдаль. На лестнице и в коридоре шум. Кто-то нарочито громко печатает шаг и играет туш. Дверь в комнату распахивается, входит Б о р и с, за ним К о с т я с объемистой почтовой посылкой в руках.

Б о р и с (козыряет и рапортует). Прибыли! Порядок полный!.. Вес — девять килограммов семьсот граммов. Без цены. Адресована Константину Михайловичу Хоменко, но, само собою разумеется, и всем его товарищам по общежитию! Костя, клади ее на стол. Осторожно! Хотя на ней и не написано, однако лучше не кантовать. (Встречается взглядом с Сергеем и осекается.) Что?.. (Показывает глазами на Илью.) Может, это самое… заткнуться на время?

С е р г е й. Наоборот, давай нажми… Надо как-то отвлечь, понимаешь?

Б о р и с. Ха!.. Что-что, а нажать мы можем!.. Костя, ты, кажется, клялся жестоко отомстить девчатам за то, что нам от них ну просто дышать невозможно: чуть ли не каждый день яичницей с салом несет. Сдержим клятву!.. (Стучит ногой в пол, затем бежит на балкон и кричит вниз.) Эй, вы там, на первом этаже! Кто из вас самая отчаянная, наверх, к нам, быстро!.. (Возвращается в комнату.) Товарищи! Всякие посторонние занятия вроде чтения учебников и конспектов прекращаются…

С е р г е й (прислушивается). Кто-то бежит.

С в е т а стучит, входит.

С в е т а. Можно, да?.. Что такое?

Б о р и с. Делегат от первого этажа? Садись… Наш Костя из дому посылку получил.

С в е т а. А мы, первый этаж, при чем?

Б о р и с. Сиди, узнаешь… Костя, что ты делаешь, несчастный?! Не тычь пальцем в ящик. А то ведь она как разозлится, запросто и цапнуть может.

С в е т а (недоуменно). Кто цапнуть может?.. Какая-то ненормальная посылка.

Б о р и с. Как уже имеющий опыт в этом деле, вскрывать ящик и извлекать ее оттуда буду, конечно, я… Костя, дай, пожалуйста, молоток и клещи. И нож на всякий случай!.. А между делом я расскажу вам, как это было в прошлый раз. Вот так же точно, как сейчас, поднял я клещами верхнюю крышку, нажал и… снял. И вижу: под слоем газетной бумаги — она! Свернулась, проклятая, кольцами и лежит. Серо-коричневая. Притаилась и не шевелится…

С в е т а (испуганно). Ой!..

Б о р и с. Что делать? А надо вам сказать, что тогда вот на этом месте очень кстати оказалась электрическая плитка, а на ней раскаленная сковородка… Я как схватил нож, как полоснул ее, проклятую, ножом и… бросил ее на сковородку. И еще там, на сковородке, дал ей жизни. Она на меня шипит, а я ее ножом, ножом!..

С в е т а (вскрикивает). Змея!.. (Бросается к выходу.)

Б о р и с. Стой, Светка! Какая змея, что ты выдумываешь? Самая безобидная украинская домашняя свиная колбаса. Слушай: я ее на горячую сковородку, а сверху — квашеную капусту и лук. Знаменитая солянка получилась!

С в е т а (облегченно и с досадой). Борька, ну ты вечно!..

Б о р и с. Садись. Сегодня солянки не будет, но кусок колбасы получишь. И это будет наша страшная месть вашим девчатам. Ты придешь к ним и расскажешь о нашем великодушии. А кроме того, от тебя будет пахнуть жареной свининой, свиным смальцем и чесноком! Костя, выдай делегату от первого этажа ломоть хлеба, а заодно отрежь и нам всем по краюхе… Гриша, я что сказал — отставить учебники. Что ты такой кислый?

А в т о р. Я могу пояснить… По милости Ильи он попал в некрасивую историю, тоже оказался чем-то вроде жулика. Было бы проще простого немедленно вернуть Комаровскому деньги, но… Дело в том, что фактически их у Гриши уже нет. Да-да, тогда же, утром, как только он их получил, Гриша погасил ссуду в кассе взаимопомощи, расплатился с другими долгами…

К о с т я. Ну давай, Борис, не мучай.

Б о р и с. Сейчас, Костя. Почему не продлить удовольствие?! Внимание! Я снимаю крышку ящика… Снимаю слой газет… Гм… Что за чертовщина?!

К о с т я (уже с хлебом во рту). Что такое?

Б о р и с. А то самое, что я ее не вижу!.. Вот, пожалуйста, нижняя рубаха, вторая… нижние эти самые… галифе!..

С в е т а. Ой!..

С е р г е й. Спрячь скорее — это же страшнее кобры!

Б о р и с (передразнивает Костю). Что такое, что такое!.. Это мы все должны у тебя спросить: как ты посмел… ввести в заблуждение, обмануть общественность? Откуда ты взял, что в этой посылке обязательно должна быть домашняя колбаса?

К о с т я. Мне так казалось… Очевидно, потому, что всем так хотелось…

Б о р и с. О боги! Такого потрясения я, кажется, не переживу. Поройся, несчастный, еще ты. Посмотри на самом дне. Если и там ее не окажется…

К о с т я (тщетно роется в ящике). Нет!..

Б о р и с. Мне дурно… (Валится боком на койку.)

Сергей хватает со стола графин с водой, набирает в рот и прыскает на Бориса. Борис вскакивает, бежит от Сергея. Кутерьма, смех.

С в е т а. Не огорчайтесь, мальчики! Колбасы домашней мне не прислали, зато прислали варенья из свежей клубники. Ваш хлеб, мое варенье. Я сейчас… (Убегает.)

С е р г е й. Еще водички, Боря?

Б о р и с. Нет, хватит. Оставь хоть немного — с вареньем пить будем.

С е р г е й (Илье). Ну а ты что в самом деле?.. Долго еще будешь молчать, про себя переживать?.. (Подходит и говорит только ему.) Главное, чтобы до тебя, гимнаста, дошло: то, что ты сделал, — глупо и впредь недопустимо. Если дошло, значит, ты не безнадежен, и мы сообща дурь из тебя выбьем… Потому что мы тебя любим. Понял?

А в т о р. Правильно! Если только прежде Сухарь не расправится с ним по-своему…

С е р г е й (проходит к столу и садится рядом с Гришей). Гришка, не будь свиньей. Подойди к Илье, поговори. Ведь из-за тебя все это. В конце концов, должен же ты быть ему благодарен!..

Г р и ш а (резко встает). Благодарен? Илье? За что?! За аферу с фотоаппаратом, за то, что он меня в нее втравил? А если бы Илья якобы из-за меня пошел и ограбил, убил, — я тоже должен был бы быть ему благодарен?! Нет. Я никогда — слышите? — никогда ни в чем таком не был замешан… Я комсомолец и…

А в т о р. Все! Я больше не могу… Слышим, Елин, слышим! Слышим и не можем не ответить. Ты говоришь, что ты комсомолец. Но какой — это еще вопрос. Ты думаешь, что ты хороший комсомолец. Но можешь ли ты быть хорошим комсомольцем, если ты плохой товарищ, черствый человек, если ты смолоду уже формалист и педант, Комаровский и Сухарев вместе? А может быть, ты, Един, просто трус? Может, испугался быть замешанным?!

С е р г е й (встает и крепко берет Гришу за плечо). Хватит. Сядь. Замолчи.

К о с т я (обычно такой сдержанный, спокойный). Пусть говорит, Серега, пусть говорит! Только пусть учтет: мне хочется… дать ему по физиономии.

Б о р и с. Тихо, ребята. Слушайте…

За окнами, внизу, как в начале пьесы, звучит гитара и кто-то поет:

А в т о р. Как много скрыто иногда за оборвавшимся внезапно разговором!.. Вот сидят и молчат пятеро наших друзей. Взглянуть со стороны — все хорошо, тишина и покой. А какая буря незримо бушует сейчас в этой комнате, какие чувства сжигают Илью, какую трудную, сложную задачу решает Сергей, ища ответ на вопрос: как быть?.. Ведь — вслед за Комаровским и Сухаревым — и Елин будто прав!.. Однако если согласиться со всеми «праведниками» в этой истории, это значит потерять человека, потерять Илью, хорошего, открытого, честного парня, может быть по молодости немножко еще необузданного…

Т е т я М о т я (открывает дверь). Здравствуйте, ребята. Что это вы, как летучие мыши, без огня, в потемках сидите? (Входит, включает свет.) Мечтаете? А кто из вашей комнаты так замечтался, что сегодня опять дров для титана не нарубил?

С е р г е й. Боря, пойди.

Б о р и с. Опять Боря?!

Г р и ш а. Я пойду.

И л ь я. Не надо. Моя очередь.

Г р и ш а. Илюшка, прости. Ну, сдуру я это… Прости, слышишь? Дай по морде, вот как Костя хотел, только прости…

Илья молча проходит мимо него.

Т е т я М о т я (вслед Илье). Что это с парнем, а? Ну совсем какой-то не такой… И что с вашим братом эта самая весна делает, прямо уму непостижимо!

Входит С в е т а с банкой варенья в руках.

С в е т а. Вот и я… Мальчики, а может, мы сейчас самый настоящий чай устроим, а?

Б о р и с. Да ну!.. Возиться, за кипятком идти… А потом, с холодной водой даже лучше: больше варенья съешь!

С в е т а. Больше вот этой банки все равно не съешь — больше нету. Тетя Мотя, с нами — домашнего клубничного…

Т е т я М о т я. Спасибо, Светочка. Там же, у парадного, меня каждую секунду спрашивают, по телефону звонят: позови такого-то, передай такой-то… Вас же здесь полтыщи человек, и почти у каждого свидание! (Уходит.)

Все, за исключением Гриши, усаживаются за стол, едят варенье с хлебом, запивают водой.

К о с т я. Вкусно!

С е р г е й. Мало сказать… Очень вкусно!

Б о р и с. А аромат какой!..

Снова входит т е т я М о т я.

Т е т я М о т я. Вот видите, что за работа! Только была — и опять к вам… С пакетом. Сказали: ценный и чтобы немедленно передала.

С е р г е й. Что за пакет? Кому?

Т е т я М о т я. Илюше Шатилову. А где я его сейчас по двору искать буду? Некогда мне ходить искать.

С е р г е й. Откуда пакет?

Т е т я М о т я. Да женщина какая-то принесла. Интеллигентная. «Будьте добры, говорит, пожалуйста, не откажите в любезности…» Будто я ее где-то видела, а где и когда, хоть убей, не припомню.

С е р г е й. Ладно, Матрена Андреевна, оставьте. Передадим.

Т е т я М о т я. Только чтобы обязательно. Я за него расписалась даже. (Оставляет пакет на столе, уходит.)

Б о р и с. Расписалась?.. Странно. Какие могут быть расписки в частной переписке?! (Читает на пакете.) «Здесь. Общежитие механико-химического института. Студенту мехфака И. С. Шатилову». Не только без марки и штампа, но и без обратного адреса. А объемистый!..

С е р г е й. Ну-ка, дай сюда… (Берет у Бориса пакет.) Что там в нем?.. Иногда это, товарищи, можно. Не только можно, но и должно… если с парнем творится неладное. (Вскрывает пакет.) Что такое? Тоже деньги!..

К о с т я. И много! Целая пачка!

С е р г е й. И записка. (Читает.) «Для немедленного возврата доценту Комаровскому». Все… (Вынимает из пакета деньги, читает на пачке.) Триста рублей.

Б о р и с. А от кого записка?

С е р г е й. Без подписи. Только какие-то инициалы…

Б о р и с. Это, наверное, Анюта. У ее папы денежки водятся.

С е р г е й. Тут написано: Цэ Эс… Цэ — это, может быть, Цветкова, а Эс?

Б о р и с. Гм! Непонятно… Центросоюз?.. Центроспирт?..

С е р г е й. Заткнись!..

Раиса распахивает дверь и стоит на пороге — бледная и дрожащая.

Р а и с а. Ребята!.. Там, внизу, во дворе… Илюшка сам себя по руке топором!

Б о р и с. Что?!

К о с т я. Бежим!

С е р г е й. Гришка, звони в «Скорую»!..

Все убегают.

А в т о р. Не волнуйтесь, товарищи! Не подумайте, что это после разговора с Сухаревым импульсивный Илья решил тяпнуть себя топором по руке, взявшей чужое. Забегая вперед… Впрочем, сейчас и без этого все разъяснится.

Возвращаются С е р г е й и Р а и с а.

С е р г е й. Выпей воды и успокойся, пожалуйста, паникер несчастный. Не по руке он себя, а только по пальцу, и не топором, а щепкой, всего-навсего поцарапал кожу.

Р а и с а (пьет воду). По пальцу? Щепкой? Поцарапал?.. А мне показалось…

С е р г е й. В другой раз, если что покажется, перекрестись… Вот что: сегодня уже поздно, а завтра утром пойдешь к Кемеровскому и отдашь ему вот эти деньги.

Р а и с а (недоуменно, затем радостно). Сережа, дорогой!..

С е р г е й. Не я дорогой, а кто-то другой.

Р а и с а. Кто?

С е р г е й. Сам пока не знаю…

Свет гаснет.

А в т о р. Я думаю, нам нет необходимости буквально по пятам следовать ни за Ильей, ни за Раисой. Можно не сомневаться в том, что первому смажут йодом ушибленный палец, а вторая выполнит поручение Сергея. Давайте-ка мы лучше вернемся к лагерю, противостоящему этим нашим героям, и заглянем в кабинет к Сухареву на следующий день после уже известных нам событий.

На сцене С у х а р е в и только что вошедший К е м е р о в с к и й.

К о м а р о в с к и й. Здравствуйте, Павел Петрович.

С у х а р е в. Здравствуйте. Что с вами? Вам нездоровится? У вас неважный цвет лица.

К о м а р о в с к и й. Не спал всю ночь… Он, наверное, угрожал ей. Поэтому она ушла и больше не вернулась. И не отвечает на мои записки.

С у х а р е в. О чем вы? Кто это — он, она?..

К о м а р о в с к и й. Я говорю о моей невесте Анне Цветковой и Шатилове.

С у х а р е в. А-а…

К о м а р о в с к и й. Кстати, сегодня утром — буквально на рассвете! — друзья-приятели Шатилова вернули мне мои деньги.

С у х а р е в. Вернули?!

К о м а р о в с к и й. Да. Через ту же студентку Ковригину. С деликатной просьбой — считать инцидент исчерпанным. И вот я снова решил побеспокоить вас.

С у х а р е в. Ага… Ну что же… Очень хорошо сделали, Дмитрий Григорьевич, очень хорошо! Садитесь, отдыхайте.

К о м а р о в с к и й. Теперь все ясно и понятно.

С у х а р е в. Да, конечно. Вчера мы с вами несколько погорячились, а когда горячишься, сплошь и рядом не видишь всех обстоятельств, не учитываешь существенных моментов…

А в т о р. Похоже на то, что разговор с Сергеем не прошел для Сухарева даром. Это делает ему честь.

С у х а р е в. Хотите чаю, крепкого чаю? Очень хорошо после бессонной ночи.

К о м а р о в с к и й. Какой там чай!

С у х а р е в. Не хотите? Не надо. Я слушаю вас, Дмитрий Григорьевич.

К о м а р о в с к и й. Этим самым друзья-приятели Шатилова, хотели они того или нет, подтвердили факт воровства и жульничества с его стороны.

С у х а р е в. Что-о?..

К о м а р о в с к и й. Да-да. Больше того, вольно или невольно они изобличили самих себя как пособников Шатилова, сочувствующих ему и готовых замять дело. И если вчера я только пришел и сообщил вам факт и этим ограничился, то сегодня считаю своим долгом еще и поинтересоваться: что вы сделали по моему сообщению? Ведь вы же сами вчера сказали, что вышвырните Шатилова вон из института, отдадите под суд.

А в т о р. А этот ломит свое, даже как будто еще больше ожесточился против Ильи. Из-за Анюты, что ли? Это не делает ему чести.

С у х а р е в. Да, я это сказал, не отрицаю. Но… Видите ли, Дмитрий Григорьевич… Как бы это, чтобы вы меня поняли… Для того, чтобы написать приказ об исключении из института, я должен иметь какие-то основания.

К о м а р о в с к и й. Разве мое обращение к вам и заявление, сделанное мною, не являются достаточным основанием?

С у х а р е в. Да, конечно, являются… Но, во-первых, ваше заявление было устным, Дмитрий Григорьевич…

К о м а р о в с к и й. Я сейчас же изложу вам все в письменном виде. Можно лист бумаги?

С у х а р е в. Гм… Пожалуйста. Вам это легко и просто, ничего не стоит? Извините за грубое выражение, раз плюнуть?!

К о м а р о в с к и й. Каждый культурный, грамотный человек должен уметь это делать.

С у х а р е в. Ага… А во-вторых, Дмитрий Григорьевич, хоть и в письменном виде, но в вашем заявлении будет то же самое: «Как сообщила мне моя невеста, ее подруга сказала ей…» Согласитесь, что это не очень серьезно. Тем более что подруга — при вас же! — от всего отреклась.

К о м а р о в с к и й. Что вы этим хотите сказать, Павел Петрович?

С у х а р е в. Что нужны факты, а не заявления.

К о м а р о в с к и й. Позвольте! (Показывает на фотоаппарат, лежащий все там же, на директорском письменном столе.) А это разве не факт? Вот же он, пожалуйста…

А в т о р. Это называется — дока на доку нашел, формалист на формалиста. Ну-ка, чья возьмет?

С у х а р е в. Об этом факте я еще скажу, Дмитрий Григорьевич. Это такой факт, что… В общем, этот факт, как говорится, о двух концах.

К о м а р о в с к и й. Не понимаю.

С у х а р е в. Я поясню… (Будто с досадой.) Ну зачем вы его купили? У частных лиц и без паспорта! Ведь если теперь я буду основываться на вашем заявлении и на этом вот факте, я буду вынужден писать приказ не только о Шатилове, но и… о вас.

К о м а р о в с к и й. Обо мне? Совершенно ничего не понимаю.

С у х а р е в. Чего же тут непонятного! Если, как вы утверждаете, эта вещь — краденая, а студент Шатилов — вор, так доцент Комаровский — скупщик краденого!

К о м а р о в с к и й. Что-о?..

С у х а р е в. А вы как думали?!

К о м а р о в с к и й. Павел Петрович, вы говорите чудовищные вещи. Я просто ошеломлен вашими логическими построениями. Я буду вынужден обратиться в партийную организацию, в партбюро.

С у х а р е в. Обращайтесь. Только прежде послушайте…

Входит с е к р е т а р ш а.

С е к р е т а р ш а. Павел Петрович, извините…

С у х а р е в. В чем дело? Я не звонил вам!

С е к р е т а р ш а. К вам бухгалтер… По поводу предстоящей практики студентов.

С у х а р е в. Я сейчас занят. Попросите зайти через полчаса.

С е к р е т а р ш а. Хорошо… (Стреляет глазами в сторону Комаровского и уходит.)

С у х а р е в. Один знаменитый древний грек, Дмитрий Григорьевич, мне вчера сказал: «Если человек споткнулся, ему нужно помочь сохранить равновесие, а не бить его по голове, чтобы он упал».

К о м а р о в с к и й. Грек? Какой грек? При чем тут грек?!

С у х а р е в. Ну не грек, а еще кто-нибудь, какая вам разница! Факт тот, что формально вы правы, а по существу… Короче говоря, Дмитрий Григорьевич, вот вам мой дружеский совет: женитесь. Да-да, женитесь. Только оставьте в покое наших студенток. Я верю: вы совершенно искренни в своих серьезных намерениях по отношению к ним, но… они вам не подходят, вы их, так сказать, переросли. Хотите, я вам посоветую, даже погадаю на вашу суженую?

К о м а р о в с к и й. Павел Петрович! Мне не до шуток.

С у х а р е в. А я говорю вполне серьезно и действительно хочу помочь вам в этом немаловажном житейском деле… Вот кого из наших женщин вы сейчас первой увидите, та и подходит вам в жены больше всех остальных. (Нажимает кнопку электрического звонка.) Вот, пожалуйста!..

А в т о р. А он, оказывается, не без юмора, этот старик! Но… что это, товарищи? На звонок входит не Клавдия Васильевна, а тетя Мотя!

Входит т е т я М о т я.

С у х а р е в (сам поражен такой неожиданностью). Что-о?!

Т е т я М о т я. Здравствуйте, Павел Петрович. Здравствуйте, Дмитрий Григорьевич. Чего изволите?

К о м а р о в с к и й. Ну, знаете, Павел Петрович! (Негодуя, бежит прочь.)

С у х а р е в (тете Моте). Вы что? Почему? Зачем?

Т е т я М о т я. Я что?… Дежурный швейцар я в общежитии студентов. Матрена… э… Матильда Андрияновна Шумкина.

С у х а р е в. Знаю. Сейчас как вы попали сюда?

Т е т я М о т я. А-а… Это я к Клавдии Васильевне зашла на минуточку. А ей как раз отлучиться понадобилось. Вот я вместо нее, значит.

С у х а р е в. Так… (Прыскает со смеху.) Суженая!

Т е т я М о т я. Чего?

С у х а р е в. Ничего. Там у Клавдии Васильевны чайник есть с заваркой и кипяток. Чаю покрепче мне сделать сумеете?

Т е т я М о т я. Покрепче? Прямо с утра?

С у х а р е в. А я, Матрена… Матильда Андрияновна, со вчерашнего дня не спал ни минутки.

Т е т я М о т я. Да ну? Чего же это вы? Что же это с вами, Павел Петрович?

С у х а р е в. Весь вчерашний вечер и всю ночь… над собой работал, вот как. Так чаю мне покрепче сделаете? Суженая!

Т е т я М о т я. Чего?.. Сейчас подам, сию минуточку!

Свет гаснет.

А в т о р. Так… Ну что же… Вот, кажется, нам с вами все уже ясно. Если не считать традиционного самого главного вопроса — с кем будет «он» или «она», а также некоторых неглавных: кто же все-таки скрывается за таинственными инициалами «Ц. С.», женится ли доцент Комаровский, и если женится, то на ком?.. Если вы хотите знать и это — наберитесь терпения. Осталось посмотреть и послушать совсем немного. Сейчас мы с вами снова отправимся в парк. Как свидетельствуют афиши, здесь сегодня большой праздник белой акации!

На сцене Б о р и с и С в е т а.

Б о р и с (показывает на скамью). Свободная!

С в е т а. Наконец-то! (Бегут к скамье, садятся.)

Б о р и с (смотрит по сторонам, слушает музыку, любуется Светой). Хорошо, правда? Так все хорошо сегодня, что лично мне уже ничего больше не надо.

С в е т а. И мне.

Б о р и с. А может, хочешь еще… мороженого, а? Или газированной воды с двойным сиропом?

С в е т а. Нет. Я ведь уже тебе сказала.

Б о р и с. Я вот сижу и думаю: а все-таки я счастливый, ей-богу!

С в е т а. Я тоже.

Б о р и с. Ты ведь не знаешь, почему я счастливый.

С в е т а. Знаю.

Б о р и с. Почему?.. Я счастливый потому, что еду на практику вместе с тобой.

С в е т а. Я тоже.

Б о р и с. Что — тоже?

С в е т а. Потому.

Б о р и с. Что — потому?

С в е т а. Ну какой ты бестолковый, Борька! Тоже потому счастливая.

Б о р и с. Почему — потому?

С в е т а. Ну что еду с тобой.

Б о р и с (захлебываясь от восторга). Света!..

С в е т а. Да не кричи ты так… Что?

Б о р и с. Хочешь мороженого?

С в е т а. Нет.

Б о р и с. А воды с сиропом?

С в е т а. Тоже нет.

Б о р и с. А после практики съездим к нам в Ставрополье?

С в е т а. К кому это — к вам?

Б о р и с. К моим… к отцу с матерью.

С в е т а. Зачем?

Б о р и с. Чтобы познакомиться.

С в е т а. А зачем мне с ними знакомиться?

Б о р и с. Какая ты бестолковая, Светка! Должны же вы узнать друг друга!

С в е т а. Да зачем, спрашиваю?!

Б о р и с. Затем, что мы с тобой все равно ведь поженимся и тогда вместе жить будем.

С в е т а. Съездим, Боря. Только прежде к нам в Ростовскую область заедем.

Б о р и с. Заедем, обязательно заедем! Вот видишь, я у тебя не спрашиваю, к кому это к вам и зачем.

С в е т а. Ну ты же у меня умный!

Б о р и с. Света!.. Хочешь мороженого?

С в е т а. Ой, Борька, что ты пристал ко мне со своим мороженым? Ну хочу.

Б о р и с. Да?.. А газированной воды с двойным сиропом?

С в е т а. Тоже хочу. Давай неси и то и другое.

Б о р и с. Сейчас… (Встает, шарит у себя по карманам.) А у тебя это самое… деньги с собой есть?

С в е т а (весело хохочет, хватает Бориса за руку). Не надо. Ничего не надо. Мне и так с тобой хорошо.

Б о р и с (еле передохнул от счастья). Света!.. Илюшка Шатилов тоже с нами едет. Но ему, конечно, не так хорошо. Заранее знать, что через два-три месяца тебя будут прорабатывать с точки зрения морали и этики на общем комсомольском собрании всего института — это, брат, не особенно приятно.

С в е т а. А может, еще не будут.

Б о р и с. Будут. В обязательном порядке. Мы сами — наша комната в общежитии — такое письмо в комитет комсомола написали.

С в е т а. Про своего же товарища?!

Б о р и с. Ага, вот и я вначале так говорил, а потом мне Сергей мозги на место поставил.

С в е т а. Зачем вы это сделали?

Б о р и с. Затем, что если честно говорить, так я до сих пор сам толком не пойму: что же такое случилось рядом со мной? Хороший, честный парень, а поступил нехорошо, нечестно. То есть поступил-то он, в общем, как будто хорошо, но нечестно. А разве может быть одно и то же — и хорошо и нечестно? Вот видишь!.. Он поступил нечестно, а мне все равно нравится, я за него. Знаю, что так делать нельзя, а почему-то оправдываю. Надо же во всем этом разобраться! Или как, по-твоему? А кроме того, Илюшке плохо потому, что он переживает из-за Анюты.

С в е т а. Чего же ему переживать? Анюта в тот же день вернулась в общежитие, снова к нему так и льнет.

Б о р и с. В том-то и дело, что снова! А у нас, брат, тоже своя гордость имеется.

С в е т а. Ох вы какие!.. Интересно, надолго ли у вашего Ильи гордости хватит. Сегодня Анюта сказала, что вечером пойдет с ним в кино.

Б о р и с. Ну, это мы еще посмотрим.

С в е т а. И пойдет, раз сказала. Улыбнется только вашему Илье вот так… и все.

Б о р и с. А я говорю, посмотрим! Спорим!..

С в е т а (весело). На мороженое или на воду?

Б о р и с. Нет… Если я проиграю — я тебя целую, если ты проиграешь — ты меня целуешь. Давай считать, что я уже проиграл… (Тянется к ней.)

С в е т а. Борис, не смей!

Б о р и с. Я привык честно платить свои долги! (Чмокает ее в щеку.)

Входят С е р г е й и К о с т я.

С е р г е й. Что я вижу?! (Подмигивает Косте.) Так-так, Света…

К о с т я. Я бы сказал, неудобно как-то получается…

Б о р и с. А вы стучите, прежде чем войти.

С е р г е й (с укоризной). В том же парке, в той же аллее, на той же скамье…

К о с т я. То с одним, то с другим, то с третьим!

С в е т а. Что?.. Неправда!..

С е р г е й. Неправда? Я понимаю, неловко сознаться, но… Вчера ведь ты со мной на этой скамье целовалась.

С в е т а. Сергей!..

К о с т я. А позавчера — со мной.

С в е т а. Костя!..

Б о р и с. Ну что вы, ребята?.. (С ревнивой ноткой в голосе.) Света! Что они говорят?!

С е р г е й (Косте). Видал?

К о с т я. Старый розыгрыш, а действует безотказно.

Оба смеются.

С е р г е й. А присесть с вами рядышком можно?

С в е т а. Конечно. Садитесь…

Входят И л ь я и Г р и ш а.

А в т о р. Вместе — помирились, значит. Так оно и должно было произойти. Ведь Гриша тоже парень неплохой. Правда, сглупил тогда малость со своим «ортодоксальным» заявлением по поводу случая с Ильей, но с кем из «ортодоксов», да еще в молодости, такого не бывает?! Илья, как видно, простил ему это и забыл. Забудем и мы…

Г р и ш а. И нам можно?

С в е т а. Садитесь.

И л ь я. Все не поместимся.

С в е т а. А мы потеснимся.

Г р и ш а. Вспомним, как в школе на партах в «тесную бабу» играли?

Б о р и с. Вспомним! Ну-ка, с двух сторон сразу — раз, два, три!..

Ребята играют в «тесную бабу», хохочут. Света пищит.

Тихо!.. (Смотрит в глубину аллеи.) Граждане, внимание! Потрясающая новость, необычайное происшествие, сенсация! Товарищ Ковригина в новом, модном, шикарном платье!

С в е т а. Где?

Б о р и с. Сюда идет… Граждане, то, что достойно удивления, должно быть и встречено соответствующим образом. Все, как один, дружно раскройте рты. Шире. Вот так… Серега, Илья…

И л ь я. Да ну тебя!

Входит Р а и с а.

Р а и с а. Добрый вечер… Чего вы молчите? (Борису.) А ты что, жабу проглотил, что так скривился? Ну чего уставился?

Б о р и с. Граждане, кто это? Киноактриса какая-нибудь или балерина?

С в е т а. Борька, перестань. Садись, Рая.

Б о р и с. Рая?.. Наша Рая?.. Неужели это наша Рая?!

Р а и с а. А ты привык, что она всегда вроде подчучелки и с окурком в зубах?

Б о р и с (декламирует).

Р а и с а. Ну ладно, ладно…

К о с т я. Еще внимание!

Б о р и с. Кто? Где? А-а…

Входит А н ю т а.

А н ю т а. Здравствуйте, ребята. А вы неплохо устроились. Гриша, уступи местечко: посидеть хочется… Илюша, ну как твой палец? Болит, нет?.. Почему ты не зашел сегодня? Я ведь просила…

Б о р и с. Кто сегодня богатый? Воды бы попить.

С е р г е й. Гриша угощает. Он же теперь со стипендией!

Б о р и с. Света, хочешь?

С в е т а. Да-да!

К о с т я. И у меня в горле пересохло.

Б о р и с. Это после домашней украинской колбасы!..

Все, за исключением Анюты и Ильи, уходят. Последней идет Раиса.

А в т о р. Обратите внимание, товарищи. Раиса не торопится. Даже нагнулась, будто завязывает шнурки. А туфли-то у нее без шнурков! Ей просто хочется услышать хотя бы то, с чего начнет Анюта свой разговор с Ильей…

А н ю т а. Ты что, дуешься на меня, да?

И л ь я. Нет. Не то слово. И вообще все это совсем не то.

А н ю т а. А что?

И л ь я (усмехается). Подрос, наверное, за это время и кое-что понял, что раньше было не по разуму.

А н ю т а. Я не виновата, Илюша. Они все меня тогда просто запутали. Я растерялась и потому сказала, что… подтверждаю.

И л ь я. Да дело вовсе не в этом!

А н ю т а. А в чем?.. Ты никак не можешь мне простить, что я вот здесь с Дмитрием Григорьевичем… и что потом… Илюша! Я только посидела час или два у него дома… У нас с ним ничего не было и не могло быть!

И л ь я. И не в этом тоже.

А н ю т а. А в чем же дело?!

И л ь я (снова усмехается). Как говорится, в переоценке ценностей.

А н ю т а. В какой переоценке?

И л ь я. В какой?.. Ну вот, например… Прежде я думал, что красивей тебя нет никого, что красота — это то, на что приятно смотреть. А теперь понял: красота не только в этом. Да ладно, не будем…

А н ю т а. Нет, будем, Илюша, будем!.. Я тоже за это время поняла… Я люблю тебя, и больше мне никто не нужен. Я люблю тебя таким, какой ты есть, несмотря на то, что ты сделал что-то не так, несмотря на то, что другие, даже твои друзья, осуждают тебя за это.

И л ь я (встает). А если я еще и еще позволю себе сделать что-то не так?

А н ю т а (тоже встает). Все равно, Илюша, все равно!

И л ь я. Значит, ты ничего не поняла за это время, значит, как говорит Серега, до тебя не дошло.

А н ю т а. Что не дошло?

И л ь я. Давай оставим этот разговор.

А н ю т а. Ну давай… (После паузы.) Пойдем в кино?

И л ь я. Нет. Не хочется.

А н ю т а. На танцплощадку?

И л ь я. Тоже.

А н ю т а. Поедем на Старую Кубань?

И л ь я. Послушай, Анюта… Мне никуда не хочется… Предложи доценту Комаровскому.

А н ю т а. Что-о?.. (Вскипает.) Вот как?.. Думаешь, это для меня удар в самое сердце? Ошибаешься. Невелика ведь потеря, если разобраться, если вспомнить, что ты… хулиган и вор.

Илья вздрагивает, даже заносит руку, но сдерживается.

Р а и с а (появляется откуда-то из-за кустов, становится между Ильей и Анютой). Если ты… профессорша… скажешь еще хоть слово, я не знаю, что с тобой сделаю!

И л ь я (спокойно). А вот, кстати, и Дмитрий Григорьевич…

А в т о р. Взгляните! Действительно! Направляясь в сторону ресторана «Огонек», мимо проходят Комаровский и секретарша директора института Клавдия Васильевна! Гаданье Сухарева все-таки сбывается?!

А н ю т а. И предложу!.. Дмитрий Григорьевич! Можно вас на минутку?

К о м а р о в с к и й (своей спутнице). Извините… (Анюте.) Слушаю вас.

А н ю т а (кокетничает с ним). Дмитрий Григорьевич, не хотите ли вы… пригласить меня в кино?

К о м а р о в с к и й. Что-о? Как же?.. Я вас не понимаю…

А н ю т а. Ну хорошо… Я вас приглашаю. Понимаете?

К о м а р о в с к и й (смотрит на нее, на Илью с Раисой). Кажется, да, понимаю. Однако… Извините, меня ждут. (Уходит вслед за гордой Клавдией Васильевной.)

Р а и с а (Анюте). Что… слопала?!

Готовая расплакаться, Анюта убегает.

И л ь я (после паузы). Рая, пойдем в кино, а?

Р а и с а. В кино?.. Ты же не хотел.

И л ь я. А сейчас вот захотел.

Р а и с а. Пойдем, Илюша! Я люблю ходить в кино. Вообще и в частности. Там темно и не видно, какой у меня нос, какие у меня веснушки.

И л ь я. А они у тебя… не такие уж… Они у тебя симпатичные!

Р а и с а. Да?! (Радостно улыбается.)

А в т о р. В самом деле, товарищи, посмотрите на Раису — она просто красавица! Иначе разве она смогла бы из второстепенных персонажей выйти в героини пьесы?! Но что это — она почему-то уже не улыбается?

Р а и с а. Нет, Илюша… В кино мы сегодня с тобой не пойдем. Лучше в другой раз. Да, в другой раз, если ты захочешь и скажешь мне об этом. Так будет лучше.

Вбегают Б о р и с, С в е т а, Г р и ш а и К о с т я.

Б о р и с. Илюшка, полундра!

К о с т я. Сухарь идет. Уже близко.

С е р г е й (догоняет эту компанию). Ну и что? Отставить всякую панику.

Входит С у х а р е в.

С у х а р е в. Здравствуйте, товарищи. Отдыхаете?

С е р г е й. Здравствуйте, Павел Петрович. Отдыхаем. Перед тем как разъехаться в разные стороны, на практику.

С у х а р е в. Так… Гм… А где же ваши девушки?

Б о р и с. А вот же… Разве их не видно?

С у х а р е в. Маловато.

С е р г е й. У нас хоть две на пятерых, а вы, Павел Петрович, так и вовсе круглый сирота.

С у х а р е в. Моя девушка, она же супруга, заядлая шахматистка. Только в парк — сейчас же к шахматному павильону, за столик, и все забывает! Ну что ж… Я себе, как некоторые наши преподаватели, помоложе… студентку подцеплю. А что?.. Не думайте, что я такой уж сухарь, цвелый сухарь! Ну пока… (Идет дальше.)

С е р г е й (хлопает себя ладонью по лбу). Ребята! Как же никому из нас раньше в голову не пришло?

Б о р и с. Что, Серега?

С е р г е й. Цэ Эс — это же цвелый сухарь!

Б о р и с. А?..

С у х а р е в (возвращается с папиросой в руках). Товарищи, не найдется ли у кого из вас спички?

Б о р и с. Павел Петрович! Конечно, найдется… Ребята, у кого есть спички?

К о с т я. Павел Петрович, пожалуйста…

Р а и с а. Вот, целая коробка. Мне они уже не нужны.

Г р и ш а. Павел Петрович, у меня возьмите, у меня!

С у х а р е в. Что вы, товарищи! Довольно. Не надо…

Б о р и с. Павел Петрович! Да мы для вас — скажите только! — костер здесь разожжем, факельное шествие по всему парку устроим!

И л ь я. Павел Петрович…

С у х а р е в. Что, дорогой?

И л ь я. Спасибо вам за все.

В с е. Павел Петрович! Спасибо!..

А в т о р. Да, ради такой вот минуты стоит жить и работать. Павел Петрович, слышите?! Дайте я тоже пожму вашу честную и добрую руку. И вам, ребята, ваши руки — вы тоже хороший народ. Ну вот, товарищи, и все.

З а н а в е с.