«Илюшка смеется» и другие комедии

Б о й к о — председатель колхоза «Заря».

Д у н я, Авдотья Дмитриевна — его жена.

А в д е е в а — секретарь партбюро.

И в а н ы ч — «сержант в отставке», пенсионер.

А к и м а к и н — пеший турист.

Б у р е в о й — бригадир, гармонист.

И с к р а — колхозница.

И д р у г и е.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Удар гонга. В зрительном зале гаснет свет. Из-за занавеса слышатся голоса, смех и аккорды баяна. Звучит мелодия песни «Шумел камыш».

И в а н ы ч появляется перед занавесом и свистит в милицейский свисток.

И в а н ы ч. Тихо, граждане! Это вам не где-либо, а, извиняюсь, в общественном месте. Не мешайте людям работать.

А к и м а к и н с палкой в руках и рюкзаком за спиной — у оркестровой ямы.

А к и м а к и н. Это называется работать? Ну и ну! А что же тогда безобразничать в рабочее время?! (Взбирается на авансцену.)

И в а н ы ч. Стой!.. Стой, говорю!.. Хальт, если ты по-русски не понимаешь! Ты куда и зачем?

А к и м а к и н. Туда… (Показывает в сторону занавеса.) Посмотреть, что там у вас происходит.

И в а н ы ч. А ты кто такой есть, чтобы смотреть?

А к и м а к и н. Кто я такой? Гм… Вряд ли здесь, у вас, мое имя и звание вам что-нибудь скажут. Я Акимакин… доктор…

И в а н ы ч. Да ну?! (Хватается за поясницу.) По каким болезням?

А к и м а к и н. Ну вот, пожалуйста… Не по болезням я, а по наукам. Доктор технических, химических и некоторых других наук. Короче говоря, моя специальность — взрывы, направленные взрывы.

И в а н ы ч. Что-о?! Слушай, доктор… А ну, слезай обратно, цурюк слезай. От греха подальше…

А к и м а к и н. От какого греха?.. В данный момент, как видите, я отпускник, турист, простой прохожий.

И в а н ы ч. Вот и проходи, если ты прохожий. Проходи мимо. Шнель!

А к и м а к и н. Но… Я не так воспитан, чтобы проходить мимо безобразий, когда бы и где бы я их ни встретил.

И в а н ы ч. Проходи, пока я тебя добром прошу.

А к и м а к и н. Простите, а вы кто такой, что так со мной разговариваете?

И в а н ы ч. Я дед Кондрат Будагин… Кондрат Иваныч… сержант в отставке, который в свое время до Берлина дошел и, извиняюсь, на самом рейхстаге расписался, а нынче персональный колхозный пенсионер и добровольная народная дружина по охране…

А к и м а к и н. В единственном числе?

И в а н ы ч. А нам в глубинке, на нашем хуторе Тихом, больше и не требуется.

А к и м а к и н. Очень приятно, товарищ дед Кондрат Будагин. Но почему вы препятствуете мне в моем намерении узнать, что там происходит, и если нужно, то вмешаться? (Снова показывает в сторону занавеса.)

И в а н ы ч. Потому, что там… заседание партбюро нашего колхоза «Заря» — вот почему.

А к и м а к и н. Под баян и с такими песнями? Ну и ну! Одно из двух: либо это безобразие, либо нечто совершенно новое в партийной работе на селе.

И в а н ы ч. Вот именно — нечто. Наша Татьяна… Наш партийный секретарь Татьяна Павловна Авдеева именно так у нас и работает.

А к и м а к и н. Женщина?!

И в а н ы ч. Мало сказать… Царь-баба!

А к и м а к и н. Пусти, дед… (Направляется к занавесу.)

И в а н ы ч. Стой! Не то свистеть буду.

А к и м а к и н. Свисти.

И в а н ы ч. Ну!.. (Свистит.)

А в д е е в а выходит из-за занавеса.

А в д е е в а. Кондрат Иваныч, что ты тут рассвистелся, с чего вдруг?!

И в а н ы ч. Да вот, Татьяна… Вот прохожий, а не проходит, к вам рвется. Я ему говорю, у вас там заседание, нельзя, а он… ни русского, ни немецкого языка не понимает.

А в д е е в а. К нам?.. (Акимакину.) А вы, товарищ, из центра?

А к и м а к и н. Да.

А в д е е в а. Заходите…

Занавес открывается. Заседание партбюро. Кроме А в д е е в о й и А к и м а к и н а, на сцене Б о й к о, Б у р е в о й и д р у г и е. Все сидят. Буревой стоит с баяном в руках.

А в д е е в а (Акимакину). Заходите, садитесь. Смотрите и слушайте, если вам интересно. Хотите с дороги холодненькой? Только что из холодильника… (Показывает на стол, уставленный графинами и стаканами.)

А к и м а к и н. Гм!.. Нет, пожалуй, я лучше воздержусь.

А в д е е в а. Зря. У нас ведь это не вода…

А к и м а к и н. А что?

А в д е е в а. А что-то особенное! Вы попробуйте…

А к и м а к и н. Гм… (Подходит к столу, наливает из графина в стакан, смотрит на свет, нюхает, пробует кончиком языка.)

А в д е е в а. Нарзан, самый настоящий нарзан! Это из нашей новой артезианской скважины. Искали обыкновенную воду для полей орошения, а нашли нарзан.

А к и м а к и н (пьет). М-да… Благодарю вас.

А в д е е в а. На здоровье… (Буревому.) Давай, Степан… Этот товарищ из центра, и мы можем продолжать при нем.

П е р в ы й ч л е н п а р т б ю р о. Начни сначала, Степа.

В т о р о й ч л е н п а р т б ю р о. Правильно, сначала… Для полного художественного впечатления!

Б у р е в о й (почти бросает баян на стол). Хватит! Не буду больше! Не буду — и все! И ты, Татьяна, не имеешь права…

А в д е е в а. Зря бунтуешь, товарищ Буревой, будешь… Ты отчитываешься не передо мной одной, а перед партбюро, перед всей нашей партийной организацией, а она имеет полное право спросить с тебя как с коммуниста.

Б у р е в о й. Спрашивайте с меня за мою работу, за мои производственные показатели, за урожайность в моей бригаде, спрашивайте как с бригадира-механизатора, а не как с кого-либо другого.

А в д е е в а. А ты у нас не целиком коммунист, что ли, только наполовину? Как бригадир-механизатор — коммунист, а как артист-баянист — нет?!

Б у р е в о й. Я этого не говорю, ты мне лишнего не приписывай.

А в д е е в а. А не говоришь, так не выкручивайся, а играй и пой, как на этих ваших… «сладких вечерах».

П е р в ы й ч л е н п а р т б ю р о. Давай, Степа, не тяни.

В т о р о й ч л е н п а р т б ю р о. Все равно здесь у нас ничего крепкого не дождешься!

Б у р е в о й (с сердцем). Ладно! (Хватает со стола баян.) Нате вам, получайте…

А в д е е в а (под общий смех). Ясно! Довольно!..

А к и м а к и н. Гм… А что же здесь у вас все-таки происходит?

П е р в ы й ч л е н п а р т б ю р о. Слушаем самоотчет одного из наших коммунистов.

В т о р о й ч л е н п а р т б ю р о. Наш Степан Буревой сам себя отчитывает!

А в д е е в а. Эту довольно, Степан, давай другую.

Б у р е в о й. Какую другую?

А в д е е в а. Будто ты сам не знаешь, какая у тебя, в твоем хмельном репертуаре, на втором месте идет.

Б у р е в о й. Ладно…

А в д е е в а (гневно). Стой! Не ври, не криви душой! Там, на ваших «сладких вечерах», ты не так эту песню поешь.

Б у р е в о й (просительно). Татьяна!..

А в д е е в а. Давай как там, с теми словами. Ну!..

Б у р е в о й. Ладно…

А в д е е в а. И смех и грех, товарищи… (Акимакину.) Вам, наверное, не очень понятно, о чем у нас тут идет речь?

А к и м а к и н. Да, действительно… Что это за «сладкие вечера»?

А в д е е в а. Сейчас я вам поясню… За высокий урожай свеклы наши передовики получили в виде дополнительной натуральной оплаты труда сахар. По триста, четыреста и даже пятьсот килограммов на семью. Представляете? Могли получить деньгами, но сразу, с ходу не сообразили, что это такое — полтонны сахара! — и предпочли натуру. Наелись его вот так, как говорят у нас на Кубани — по самую завязку, а теперь делают из него сахарное вино, довольно-таки крепкое. И устраивают вот эти самые «сладкие вечера». Собираются по десять — пятнадцать человек, пьют, горланят вот такие, с позволения сказать, песни…

А к и м а к и н. Но это же безобразие! С этим надо бороться, за это надо преследовать!

А в д е е в а. Кого преследовать? Я ведь сказала: за высокие урожаи… наши передовики… Они все у нас на Доске почета как лучшие колхозницы! Не так это просто… Продолжим, товарищи… Степан! Слушай и отвечай: что бы ты сказал, если бы однажды к тебе в бригаду, на поле, что ты вспахал и засеял, на котором вырастил, скажем, красавицу пшеницу «Краснодарку», явился кто-то и стал ее топтать?

Б у р е в о й. Какому психу взбредет в голову топтать «Краснодарку», такую пшеницу!

А в д е е в а. Я говорю к примеру: если бы кто-то явился и стал ее топтать, что бы ты сказал?

Б у р е в о й. А ничего… Не говоря ни слова, взял бы и врезал ему, подлецу, чтобы не портил народное добро!

А в д е е в а. Ага… Значит, пшеница — это народное добро, и портить, топтать ее нельзя. А песня, Степан, хорошая песня разве не народное добро, а песню портить, топтать, поганить разве можно? Отвечай.

Б у р е в о й (глухо). Тоже нельзя.

А в д е е в а. А как же ты посмел взять ее — красавицу, не хуже «Краснодарки» — и на потеху пьяной компании переиначить, исковеркать, изуродовать?!

Б у р е в о й. Сдуру… Не буду больше. И в эту компанию, на эти вечера больше не пойду.

П е р в ы й ч л е н п а р т б ю р о. И правильно сделаешь.

В т о р о й ч л е н п а р т б ю р о. Чем дальше от них держаться будешь, тем лучше.

А в д е е в а. А вот насчет этого, товарищи, надо еще подумать. Ведь что-то против «сладких вечеров» мы с вами предпринять должны! Так, может, Степану Буревому и другим коммунистам, которые на них бывают, может, кому-либо из членов партбюро такое поручение дать…

П е р в ы й ч л е н п а р т б ю р о. Иди и что? Гони пьянчуг по домам? Или читай им лекцию? Или становись во главе ихней массы?!

А в д е е в а. «Гони по домам» не годится, «читать лекции» надо раньше, а не тогда, когда выпивка и закуска уже ждут на столе, а вот «становись во главе» — в этом, по-моему, что-то есть.

В т о р о й ч л е н п а р т б ю р о. Становись во главе и еще, скажешь, первый пей?!

А в д е е в а. А что ж… Может, и так сделай, если потребуется по обстоятельствам.

А к и м а к и н. Ну знаете, товарищ секретарь! Вы это того… Все должно иметь свои границы, в том числе и новое в партийной работе на селе.

А в д е е в а. Не торопитесь, дорогой товарищ прохожий: сначала присмотритесь да разберитесь… Степан! Когда у вас очередной «сладкий вечер»?

Б у р е в о й. Сегодня… Под выходной, чтобы, значит, без ущерба, не во вред колхозному производству.

А в д е е в а. Какие сознательные!.. У кого собираетесь?

Б у р е в о й. У Матрены Искры, ее очередь подошла.

А в д е е в а. И она в вашей компании?! Ну что ж… Может, это даже хорошо, что именно у Матрены… Слушай: вроде ничего с тобой и не случилось, вроде и не вызывали тебя и не слушали — пойдешь и будешь играть и петь.

Б у р е в о й. Не пойду я теперь — после сегодняшнего.

А в д е е в а. Пойдешь. Это тебе от бюро такое поручение. Только будешь играть и петь другие песни.

Б у р е в о й. Татьяна! Ты что, маленькая? Они же там, когда это самое… других песен не хотят.

А в д е е в а. Посмотрим, Степан. Пойдем и посмотрим.

П е р в ы й ч л е н п а р т б ю р о. Что значит — пойдем?

В т о р о й ч л е н п а р т б ю р о. Кто пойдет?

А в д е е в а. Я пойду. Я, Степан Буревой и… (Акимакину.) Простите, пожалуйста, не запомнила сразу, как вас по имени и отчеству.

А к и м а к и н. Меня?.. Акимакин. Акимакин Анатолий Владимирович.

А в д е е в а. И Анатолий Владимирович с нами.

А к и м а к и н. Я?! Но какое я имею отношение? Я посторонний человек!

А в д е е в а. А может, это как раз и хорошо. Может, посторонний на наших женщин и произведет должное впечатление… Других предложений нет? Голосуем. Кто «за»? Большинство… Переходим к следующему вопросу.

П е р в ы й ч л е н п а р т б ю р о. А что у нас еще?

В т о р о й ч л е н п а р т б ю р о. Какое чепе?

А в д е е в а. Заметку в сегодняшней областной газете обсудить надо. «В добрый час» называется. Читали, нет?.. Не успели, значит. Сделаем это сейчас. Кто прочтет? (К Бойко.) Может, ты, Иван Никитич? А то ты у нас сегодня еще и словом не обмолвился, будто зубы у тебя болят или еще что с тобой приключилось.

Б о й к о (с негодованием). Я?! Читать эту заметку?! Да ни за что на свете, хоть режь меня не мелкие куски!

А в д е е в а. Ладно, я сама прочту. Вот она, товарищи. Слушайте… (Берет со стола газету, читает.) «В добрый час». Старики рассказывают, что когда-то здесь была большая и красивая дубовая роща. Но в первые годы Советской власти, когда трудно было со строительными материалами и топливом, ее постепенно срубили на шпалы для железных дорог, на крепежную стойку для угольных шахт и просто на дрова. И на месте дубовой рощи на площади около тридцати гектаров образовалась хмереча — так у нас на Кубани называют густые, колючие, непролазные заросли дикого терна, ежевики и боярышника».

П е р в ы й ч л е н п а р т б ю р о. Это не про нашу ли хмеречу пишут?

В т о р о й ч л е н п а р т б ю р о. У нас ведь в точности такая.

А в д е е в а. Слушайте… (Продолжает читать.) «Больше чем полвека простояла хмереча. Но вот пришел и ей конец…»

П е р в ы й ч л е н п а р т б ю р о. Значит, не про нашу.

В т о р о й ч л е н п а р т б ю р о. Нашей, наверное, никогда конец не придет!

А в д е е в а. Да слушайте же!.. (Читает.) «Председатель сельхозартели «Заря» И. Н. Бойко принял решение разделаться с хмеречей и отдал боевой приказ: двинуть против нее мощные гусеничные тракторы. Уже в этом году посевная площадь сельхозартели будет увеличена на тридцать гектаров. Хороший почин. В добрый час!»

П е р в ы й ч л е н п а р т б ю р о. Выходит, все-таки про нашу хмеречу?

В т о р о й ч л е н п а р т б ю р о. Выходит, про нашу.

П е р в ы й ч л е н п а р т б ю р о. А как же это?

В т о р о й ч л е н п а р т б ю р о. Непонятно…

А в д е е в а. А ты что скажешь, Иван Никитич?

Б о й к о (яростно). Я?! Я не скажу, а спрошу! Это что же такое, а? Это какой же щелкопер себе позволяет?!

А в д е е в а (разводит руками). Ты ведь сам видел, Иван Никитич, заметка без подписи. Под такими мелкими заметками подпись не обязательно ставят.

Б о й к о (сквозь зубы). С-сукин с-сын…

А в д е е в а. Это все, что ты можешь сказать?

Б о й к о. Еще сказал бы, да при постороннем человеке неловко.

А к и м а к и н. Разрешите?.. Мне опять не очень понятно. Областная пресса пишет о вас — в частности, о товарище Бойко — в самом положительном смысле, а вы — в частности, товарищ Бойко — будто бы недовольны и даже шокированы! Совершенно непонятно.

А в д е е в а. И это поясню, Анатолий Владимирович. Заметка не соответствует действительности.

А к и м а к и н. Как — не соответствует?

А в д е е в а. Да вот так… Как стояла наша хмереча — она нам осточертела, и мы ее «чертовым клином» зовем, — так и стоит. Вопрос о ней поднимался уже не раз, но Иван Никитич Бойко, хоть он у нас вообще боец отважный, перед этим делом, как говорится, труса празднует.

Б о й к о. Татьяна! Ты же знаешь: за этот «чертов клин», будь он трижды проклят, уже пробовали браться… И угробили на нем не меньше десятка тракторов!

А в д е е в а. Каких? Старых, колесных. А в заметке сказано, что теперь ты отдал приказ…

Б о й к о. Гробить новые, гусеничные?! Да не отдавал я такого приказа и не отдам! Там же, на этом «чертовом клину», дубовые пни как камни-валуны, их никакой трактор не возьмет — ни колесный, ни гусеничный.

А в д е е в а. Ну что ж, товарищи… Так и напишем в опровержении.

Б о й к о. Что?.. Стой! В каком таком опровержении?

А в д е е в а. Которое мы от имени партийной организации напишем и пошлем в редакцию газеты, в обком партии, в облисполком… Так, мол, и так: заметка под заголовком «В добрый час», к сожалению, не соответствует истинному положению дел. Наш председатель товарищ Бойко И. Н. вовсе не такой смелый, решительный и боевой, как о нем сказано. На самом деле он… В общем, убедительно просим исправить досадную ошибку, сообщить об этом через газету, радио и телевидение.

Б о й к о. Вот тебе и на!.. А зачем это нужно? Зачем писать такое опровержение?

А в д е е в а. Как это зачем? Поскольку заметка искажает действительность, мы просто обязаны… Либо вот такое опровержение, либо…

Б о й к о. Либо что?

А в д е е в а. Либо надо сделать так, чтобы заметка соответствовала действительности.

Б о й к о. Как это?

А в д е е в а. Не доходит?.. Люблю я тебя, Иван Никитич, за твою простоту, но иногда думаю: как это мы, колхоз «Заря», под твоим руководством в передовых ходим?!

Б о й к о. Ладно, оставь, пожалуйста, свои штучки-подначки! Говори, что надо сделать.

А в д е е в а. Фу ты!.. Да отдать же тот самый твой боевой приказ, про который в газете написано!

Б о й к о. Тот самый?.. Гм!.. (В мучительном раздумье.) Ах, ты ж… чтоб тебе пусто было!

А в д е е в а. Кому?

Б о й к о. Тому сукиному сыну щелкоперу, который меня в это дело втравливает.

А в д е е в а. А-а… Ну так что будем писать, Иван Никитич, — опровержение или приказ?

Б о й к о. М-м…

А к и м а к и н (поднимается со своего места). О чем вы?.. Это же так просто: ш-ш-ш, р-раз — и готово, все вверх тормашками!..

А в д е е в а (озабоченно). Анатолий Владимирович, вам нехорошо? Вы, наверное, перегрелись на солнце — у нас на Кубани оно такое… Кто там поближе, дайте товарищу Акимакину воды.

Б о й к о (бьет кулаком по столу). Отставить!.. Он же правильно говорит, этот дорогой товарищ: ш-ш-ш, р-раз — и готово!..

А в д е е в а. И ты перегрелся?

Б о й к о (машет на нее рукой). А-а, что ты в этом деле понимаешь! (Акимакину.) Воевал?

А к и м а к и н. Воевал.

Б о й к о. Сапер?

А к и м а к и н. Подрывник.

Б о й к о. Где воевал?

А к и м а к и н. Начинал здесь, на Кубани. В гвардейском Кубанском казачьем корпусе.

Б о й к о. Милый ты мой! Я же тоже!.. Первый бой под станицей Кущевской помнишь?

А к и м а к и н. А на реке Белой?

Б о й к о. А рейд по вражеским тылам в Прикумской степи?!

А к и м а к и н. А налет на Ачикулак?!

Б о й к о (подходит к Акимакину, обнимает его). Друг ты мой боевой! Да мы с тобой не то что «чертов клин» — Кавказские горы, если понадобится, с места сдвинем! Товарищ Акимакин… Анатолий Владимирович… Толя!.. Сейчас же по коням и аллюр три креста — в райцентр. Потом ко мне. У меня жить будешь.

А к и м а к и н. Но… Иван Никитич… Ваня…

Б о й к о. Ничего и слышать не хочу! Ты мой боевой друг, однополчанин-гвардеец, и мне на выручку пришел: в самый раз про динамит напомнил. Я тебе обязан вот так, сверх головы, и ты мой самый дорогой гость. Пошли…

А в д е е в а. Подожди, Иван Никитич. Ответь: что будем писать — опровержение или приказ?

Б о й к о. Какое опровержение?! Приказ. Боевой приказ! Пошли, Толик, пошли…

А в д е е в а. Да подожди ты, горячая голова! Еще не все.

Б о й к о. А что еще?

А в д е е в а. Насчет наших хуторских батрачек разговор — вот что.

Б о й к о. Опять двадцать пять! В который раз уже…

А в д е е в а. Сегодня с вами в последний. Если опять не договоримся, к ним пойду, к самим батрачкам.

А к и м а к и н. Позвольте! О каких батрачках вы говорите?! Насколько я знаю, у нас их нет. В этом смысле современная деревня даже опередила город, где хоть редко, но все еще можно встретить так называемых домашних работниц.

А в д е е в а. На нашем хуторе Тихом батрачки, к сожалению, до сих пор есть. И так же, как когда-то, от зари до зари, не покладая рук, работают на своих хозяев. Выбиваются из сил, надрывают здоровье, стареют до срока… И здесь у нас та же хмереча, тот же «чертов клин».

А к и м а к и н. Это безобразие! За это надо преследовать!

А в д е е в а. Кого преследовать и как?

А к и м а к и н. Хозяев, конечно. По закону.

А в д е е в а. По закону с ними ничего не поделаешь.

А к и м а к и н. Почему?

А в д е е в а. Потому, что хитрые они, эти хозяева, они своих батрачек заранее через загс оформили… как жен.

А к и м а к и н. Как?!

А в д е е в а. Обыкновенно, Анатолий Владимирович: расписались с ними по всем правилам — и теперь к ним не придерешься.

Б о й к о. Ну хватит, Татьяна! Шути, да знай меру.

А в д е е в а. А я вовсе не шучу, Иван Никитич. Мне не до этого. Какие могут быть шутки, когда у нас на фермах, на маслозаводе людей не хватает, а вы… (Считает по пальцам.) Главный бухгалтер, завхоз, агроном, инженер, два бригадира своих жен на работу в колхозном производстве не пускаете, когда ты сам — председатель колхоза! — свою Дуню дома как на железную цепь посадил.

Б о й к о. Ну ты знаешь что, ты мою Дуню не трожь.

А в д е е в а. Почему это? Что за цаца твоя Дуня, что я ее «не трожь»?

Б о й к о. Потому, что не может она в колхозном производстве работать, организм у нее слабый для этого.

А в д е е в а. У твоей Дуни слабый организм? Да она возьмет быка за рога и запросто ему шею свернет!

Б о й к о. Это она только с виду такая, а на самом деле…

А в д е е в а. Еле ходит!

Б о й к о. Почти что.

А в д е е в а. Ноги ее уже не носят!

Б о й к о. Почти.

А в д е е в а. Бедная женщина! А зачем же она столько живого веса набрала? Центнер, не меньше!

Б о й к о. Татьяна! Хватит! Не может моя Дуня — и весь сказ.

А в д е е в а. А как же она в личном хозяйстве может — и с коровой Мынькой, и со свиньями?

Б о й к о. Это дело другое… Это у нее такое увлечение — со всякой живностью возиться. Забыл, как это называется.

А к и м а к и н. Хобби.

Б о й к о. Во-во, Толик, оно самое.

А в д е е в а. Но ведь раньше она и другим увлекалась: играла в нашем драмкружке, пела и плясала в казачьем ансамбле, со Степаном Буревым — под его баян — озорные частушки с чечеткой исполняла.

Б у р е в о й. Да как исполняла! По Станиславскому! Взаправду! Бывало, изображаем мы с нею в конце нашего номера расставание: «Милый в армию уходит, мне его три года ждать…» — так она как подлетит ко мне, как обнимет, как сожмет…

Б о й к о (ревниво, даже сжав кулаки). Врешь, Степан! Не было такою! Не было!

Б у р е в о й. Как же не было, если у меня три ребра так и остались треснутые, до сих пор рентген на снимках эти трещины показывает.

Б о й к о. Все равно врешь!

А в д е е в а. А какая модница была, как одевалась! Выйдет в праздник на улицу — картинка, глаз от нее не оторвешь.

Б о й к о. Не в том возрасте теперь, чтобы модничать.

А в д е е в а. А сколько ей?

Б о й к о. Сорок два уже.

А в д е е в а. Так ведь в сорок два годка баба — ягодка! Иван Никитич, дорогой! Да твоей Дуне и теперь модную блузку да юбку…

Б о й к о. Хватит, Татьяна!.. Собирайся, однополчанин, поехали в райцентр.

А в д е е в а. Ладно, мужики, хватит. Можете идти…

После паузы, когда все разошлись, звонит по телефону.

Универмаг мне… Заведующую… Зинаида Ивановна, ты?.. Авдеева говорит… То, о чем я тебя вчера просила, сделала? Приготовила?.. Сейчас я к тебе зайду.

З а н а в е с.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Усадьба Бойко. Слева крыльцо и часть жилого дома. На перилах крыльца выставленные для просушки, перевернутые вверх дном кувшины-глечики. Справа ореховое дерево, под ним стол и стулья, на столе радиоприемник. В центре, в глубине, хозяйственные пристройки. Поет петух, похрюкивают свиньи, мелодично мычит корова.

Д у н я (где-то в глубине сцены).

Входит А в д е е в а с каким-то свертком в руках.

А в д е е в а. Авдотья Дмитриевна! Ау! Где ты? (Подходит к радиоприемнику, включает его.)

Д у н я. Кто там с приемником балуется?

А в д е е в а (выключает радиоприемник). Я, Авдеева.

Д у н я. Татьяна Павловна?.. Ты к Ванечке? Нету его.

А в д е е в а. К Дунечке я, а не к Ванечке — к тебе.

Д у н я. Ко мне?! Зачем это я тебе понадобилась?

А в д е е в а. Выйди и узнаешь.

Д у н я. Не могу я сейчас. С Мынькой я…

А в д е е в а. Подумаешь, важность! Оторвись на минутку.

Д у н я. Не могу. Может, эта минутка как раз все и решает.

А в д е е в а. Что — все? Что ты там делаешь со своей Мынькой?

Д у н я. Сейчас, Татьяна Павловна. Подожди немножко. Уже совсем немножко осталось…

А в д е е в а. Ладно, жду… (Кладет сверток на стол, садится, ждет.)

Входит Д у н я с эмалированным ведром-цибарой в руках.

Д у н я. Ура! Есть рекорд! Ура!

А в д е е в а. Какой рекорд? О чем ты?

Д у н я (ставит ведро на стол). Вот!.. Ты говорила, что у вас на ферме ваши лучшие доярки от коров-рекордисток по двадцать литров молока в сутки надаивают. А я свою Мыньку до двадцати одного раздоила!

А в д е е в а. Вот это да! Молодец, Авдотья Дмитриевна. В областную газету бы про тебя написать, как про твоего Ванечку.

Д у н я (радостно). В газету?!

А в д е е в а. Да только не напечатают.

Д у н я (разочарованно). Почему не напечатают?

А в д е е в а. Домашний рекорд… Вот если бы ты его у нас на ферме установила — другое дело. И в газете бы про тебя напечатали, и в Москву бы на выставку послали, и орден не орден, а медаль «За трудовое отличие» дали… Ну да не будем об этом. Как-то нехорошо, неловко с моей стороны: человек, можно сказать, инвалид, а я…

Д у н я. Какой человек инвалид? Про кого ты?

А в д е е в а. Гм… Про тебя.

Д у н я. Про меня?! Господь с тобой! С чего это ты вдруг?

А в д е е в а. Не я это, а Ванечка твой.

Д у н я. Ванечка?.. Пошутил так про меня где-либо, что ли?

А в д е е в а. Да нет, не пошутил, а вполне даже серьезно заявил. И не где-либо, а на партбюро.

Д у н я. Где-е-е?! Что он там такое заявил?

А в д е е в а. Что слабая ты, еле ходишь, в общем, инвалид.

Д у н я. Что он, сдурел, что ли, коли так про меня на людях? Да какой же я инвалид? Ну, бывает, кольнет в боку, стрельнет в пояснице, и только. Да я, чтоб он знал… Ну пускай явится домой, я ему покажу, какой я инвалид! Он у меня узнает, как на людях про собственную законную жену зря языком трепать!

А в д е е в а. Подожди, Авдотья Дмитриевна, не горячись. Это же он про тебя так не почему-либо, а любя, жалея, желая тебе добра… Чтобы от меня тебя оградить, чтобы не приставала я к тебе, не тянула на колхозную ферму.

Д у н я. «Любя, жалея, желая добра»!.. Как же!.. И вовсе он это не потому.

А в д е е в а. А почему?

Д у н я. А потому, что там, у вас на ферме, теперь не только доярки да телятницы, но и шоферы, и механики-наладчики, и электрики — не только одни бабы да девки, но и мужики.

А в д е е в а. Ревнует, что ли?

Д у н я. А то нет!.. Еще как! И чем дальше, тем хуже: уже мне и за ворота нельзя выйти, в окно выглянуть… Думаешь, и Мынька, и свиньи, и птица разная — все это у нас почему? Потому, что мой Ванечка хочет, чтобы не было у меня ни единой свободной минутки и ни о чем другом я не могла думать, чтобы всегда была дома и через каждые полчаса отвечала ему по телефону, когда он с работы звонит, проверяет.

А в д е е в а. Вот оно что!.. Ай-ай-ай!.. В таком случае зря, значит, я к тебе с этой штукой… (Показывает на сверток.)

Д у н я. С какой штукой?

А в д е е в а. Да вот… (Нарочито медленно разворачивает сверток, показывает.) Вот…

Д у н я (всплескивает руками от восхищения). Ой! Блузка! Какая блузка!..

А в д е е в а. Заграничная, самая что ни на есть модная. Я как увидела ее у нас в универмаге, так сразу, с ходу и схватила. А пришла домой, примерила — она мне велика оказалась: и здесь, вот в этом месте, велика, и здесь.

Д у н я. Менять несешь?

А в д е е в а. Ну я и подумала: кому из наших женщин, кто в этом понимает, она будет в самый раз? Тебе! У тебя для нее и здесь, в этом месте, вполне хватит, и здесь… И, кстати, у вас сегодня гость. Ты ее для него и наденешь. Чтобы в таком вот виде, как сейчас, и самой не срамиться, не позориться, и всех нас, женщин хутора Тихого, не срамить, не позорить!

Д у н я. Какой гость?

А в д е е в а. А ты и не знаешь? Тебе Иван Никитич ничего про него не сообщил? Не успел, значит. В райцентр с ним заторопился… Ну! Гость, по всему видно, из самой Москвы, ученый, немолодой уже, вроде Ивана Никитича, но ничего еще, видный мужчина.

Д у н я (продолжает рассматривать содержимое свертка). Ой! А это что?

А в д е е в а. Будто не знаешь! Грация… Не наденешь же ты такую блузку на что попало.

Д у н я (после некоторого колебания). Пойдем примерим!..

Обе уходят. Слышен сигнал и скрип тормозов подъехавшей автомашины. Входят Б о й к о и А к и м а к и н.

Б о й к о (тащит рюкзак и палку Акимакина). Сюда, Толик, сюда, в холодок. Посиди здесь, дорогой, пока мы с Дуней умыться с дороги тебе приготовим.

А к и м а к и н. Благодарю… (Показывает на дерево.) Грецкий орех?

Б о й к о. Ага, орех. У нас на хуторе он, считай, почти в каждом дворе.

А к и м а к и н. Это я тоже люблю.

Б о й к о. Все у нас есть, Толик, все, что ты любишь: и свежий чистый сельский воздух, и парное молоко, и витамины с ветки, с грядки. Говоришь, любишь слушать, как поют петухи, хрюкают поросята, мычат коровы? И это тебе у нас будет. В общем и целом: дыши, пей, ешь, слушай эту… как ее…

А к и м а к и н. Симфонию.

Б о й к о. Во-во! Слушай нашу эту симфонию сколько твоей душе угодно!

А к и м а к и н. Спасибо, Ваня, большое спасибо.

Б о й к о. Мне? За что? За сельский воздух?! Нет, Толик, это тебе спасибо. За динамит и саперов. Если бы не ты, не твой столичный авторитет ученого-специалиста, нам бы их в нашей районной организации ДОСААФ так легко не дали.

А к и м а к и н. А лихо я им, Ваня, а?.. Я профессор, руководитель кафедры, под мою личную ответственность!..

Б о й к о. Лихо, Толик, лихо! По-нашему, по-казачьи, по-гвардейски!..

Входит А в д е е в а.

А в д е е в а. А-а, друзья-однополчане… Ну как съездили?

Б о й к о. Вполне.

А в д е е в а. Обо всем договорились?!

Б о й к о. Спрашиваешь!

А в д е е в а. Когда приступаете?

Б о й к о. Завтра с утра.

А в д е е в а. Ни пуха вам, ни пера.

Б о й к о. К черту!..

А в д е е в а. Анатолий Владимирович! А про «сладкий вечер» не забыли?

А к и м а к и н. Что вы! Как можно! Это же весьма и весьма интересно.

А в д е е в а. Будьте готовы часам к девяти… (Направляется к выходу.)

Б о й к о (только сейчас спохватывается). Стой, Татьяна! А ты почему здесь, у меня дома, оказалась? Зачем сюда, ко мне домой, приходила?

А в д е е в а (весело). А я не к тебе, Иван Никитич. Твою больную Дуню проведать зашла. Проведать и кое в чем ей помочь… Пока! (Уходит.)

Б о й к о (в сторону дома, встревоженно). Дуня!..

Д у н я после паузы входит — во всем новом и по-новому причесанная.

Д у н я. Вот и я, Ванечка… (Акимакину.) Здравствуйте. С приездом вас. Милости просим, дорогим гостем будете.

Б о й к о (с удивлением и возмущением). Это еще что?.. Это еще что такое?!

А к и м а к и н (с явным восхищением). О-о-о!..

Д у н я. Блузка, Ванечка, новая. И юбка…

Б о й к о. Зачем это? Чего ради?!

Д у н я. Ради гостя, Ванечка.

А к и м а к и н. Я польщен, весьма польщен… Ваня! Да представь же меня своей очаровательной супруге!

Б о й к о. Что-о-о?!

А к и м а к и н (представляется сам). Акимакин, Анатолий Владимирович, доктор наук, но отнюдь не сухарь, поклонник всего прекрасного, в том числе и женской красоты, как ее понимал и изображал на своих волнующих полотнах великий Рубенс!

Д у н я. Бойко, Авдотья Дмитриевна. Можно просто Дуня.

А к и м а к и н. Весьма польщен и даже тронут. Благодарю от всего сердца. Позвольте… (Целует ей руку.)

Д у н я (не без кокетства). Ой, что это вы?!

Б о й к о. Э… Этот самый… Анатолий Владимирович, товарищ Акимакин… Ты… Вы… Вы говорили, что из всего прекрасного на свете в первую очередь любите парное молоко прямо из-под коровы.

А к и м а к и н. Что?.. Да, но… Зачем же ты, Ваня, сразу про него? Потом!.. (Снова к Авдотье Дмитриевне.) Вам очень идут эти блузка и юбка, очень. Вы в них такая… Глядя на вас, невольно вспоминаешь слова поэта:

Вы… Вы просто царица, Авдотья Дмитриевна… Дуня…

Б о й к о. Э… Этот самый… товарищ Акимакин! Пройдите вот сюда, к крыльцу, — тут у нас умывальник, мыло, полотенце, — пройдите и сполоснитесь холодной водичкой. (Авдотье Дмитриевне.) А ты… царица!.. давай нам парного молока.

Д у н я. Хорошо, Ванечка. Я как раз Мыньку час назад подоила.

Б о й к о. Нет! Давай нам самого что ни на есть парного — прямо из-под Мыньки!

Д у н я. Что же, мне ее опять доить?

Б о й к о. Дои опять!

Д у н я (пожимает плечами). Хорошо… (Уходит.)

Б о й к о (Акимакину, около умывальника). А ведь ты… А ведь вы небось женатый, товарищ Акимакин.

А к и м а к и н (не замечая перемены в отношении Бойко к нему). Да. А что?

Б о й к о. И небось взрослых детей имеете…

А к и м а к и н. Троих. И внуки уже есть.

Б о й к о. А зачем же вы летом в отпуск на холостой манер — в одиночку — ездите?!

А к и м а к и н. А-а… Ну, это объясняется очень просто: жена и дети ездят к Черному морю, на самый юг, в субтропики, а мне в субтропики, к сожалению, уже нельзя, врачи не рекомендуют.

Б о й к о (с ревнивой дрожью в голосе). В субтропики уже нельзя, а за женским полом приударять, ручки ему целовать еще можно?!

А к и м а к и н. Гм… Пока что да.

Б о й к о. Не вредит?

А к и м а к и н. Что ты, Ваня, наоборот — повышает тонус!

Б о й к о. Ага, учтем…

А к и м а к и н. Что?

Б о й к о. Ничего. Учтем ваш ценный опыт, говорю…

Из глубины сцены доносится сердитое мычание коровы, звук удара и опрокинутого ведра, испуганный вскрик Авдотьи Дмитриевны.

Д у н я (в коровнике). Мыня! Ну что ты, глупая?! Это же я, Дуня… Вот я тебе, как всегда, хлебца солененького принесла, сейчас песню твою любимую спою. А ты мне за это еще немножко молочка дай…

А к и м а к и н (прислушивается). Хорошо! Очень!.. Какая милая, Ваня, у тебя жена.

Б о й к о. Уже даже и милая!..

Снова слышится сердитое мычание коровы, звук удара и испуганный вскрик.

А к и м а к и н (встревоженно). Что там?!

Б о й к о (зовет). Дуня!..

Входит Д у н я.

Д у н я. Мынька брыкается. Не узнает меня в новой блузке и юбке и брыкается — доить не дается.

Б о й к о. Вот и ладно! Сними их, новые, к чертям собачьим — старые надень.

Д у н я. Опять старые?! У нас в доме гость, а я опять старые?!

Б о й к о. Сними.

Д у н я. Н-нет…

Б о й к о. А я говорю: сними! Вырядилась! Гость парного молока желает, а не на тебя в новой блузке и юбке смотреть!

А к и м а к и н. Ваня! Что ты? Зачем так?! Да не надо мне никакого молока… Что же касается новой блузки и юбки Авдотьи Дмитриевны, то, право же, мне доставляет подлинное удовольствие…

Быстро входит И в а н ы ч.

И в а н ы ч. Товарищ доктор!

А к и м а к и н. Вы меня?

И в а н ы ч. Да. Пошли, быстро, шнель…

А к и м а к и н. Куда пошли?

И в а н ы ч. На «сладкий вечер». Татьяна сказала, чтобы сейчас же…

А к и м а к и н. Иду. Это весьма и весьма интересно… Простите, на чем я остановился? Ага, на новой блузке и юбке Авдотьи Дмитриевны…

Б о й к о. Ладно, Толик. Иди уж… Потом обратно к нам. Дуня тебе все-таки парного молока надоит.

А к и м а к и н. Хорошо. Благодарю. Иду… (Уходит вслед за Иванычем.)

Б о й к о (показывает Авдотье Дмитриевне на ее блузку и юбку). Сними.

Д у н я. Не сниму.

Б о й к о. Сними сама, а то я помогу! (Делает движение к ней.)

Д у н я. Попробуй только… (Взбегает на крыльцо.) Попробуй только — я все эти глечики на тебе перебью!..

Свет гаснет.

«Сладкий вечер» у Матрены Сергеевны Искры. За большим столом расположилась подгулявшая к о м п а н и я ж е н щ и н. Идет нестройный разговор.

И с к р а. Тихо, бабы! Серко забрехал: Степан идет.

В с е. Ура Степану!..

И с к р а. Сейчас мы ему большую штрафную за опоздание… (Наливает из бутылки в чарку вина и ставит чарку на тарелку.)

П е р в а я ж е н щ и н а. А может, это не Степан.

В т о р а я ж е н щ и н а. Может, кто чужой…

И с к р а. Ну да! Там же, у калитки, мой страшила Серко на цепи сидит. Никого чужого ни за что не пропустит. А на Степана два раза брехнул — и все, теперь, слышите, ластится. Еще раз «ура» баянисту Степану, которого все хуторские собаки знают и за своего признают.

В с е. Ура!..

Входит А в д е е в а.

И с к р а (удивленно и растерянно). Татьяна, ты?!

А в д е е в а. Как видишь… Здравствуй, Матрена Сергеевна. (Обнимает и целует ее.) Здравствуйте все!

И с к р а. Как это ты?..

А в д е е в а. К тебе собралась? А что в этом особенного? Не в первый раз.

И с к р а. Как ты прошла? Там же, у калитки, Серко…

А в д е е в а. Значит, не одного Степана Буревого все хуторские собаки знают и за своего признают… Ну что, Матрена Сергеевна, мы с тобой так и будем стоять, друг на дружку смотреть? Приглашай к столу, что ли. Или, может, считаешь, что я не заслужила, недостойна такой чести?

И с к р а. Что ты, Татьяна, что ты?! Как ты можешь говорить такое?! Проходи, садись. На самое почетное место садись… Я рада, что ты пришла. И все мы рады. Я правильно говорю, бабы, то есть женщины?

В с е. Правильно! Рады!

А в д е е в а. Приятно слышать. Однако… Почему же вы уже в который раз вот так собираетесь, а мне, вашей старой подружке, об этом ни слова, ни полслова, и я об этом только случайно узнала? Выходит, все-таки не заслужила, недостойна.

И с к р а. Татьяна! Так ведь ты же… ты же у нас партийная, даже секретарь!

А в д е е в а. А что партийные, даже секретари, не такие же люди, как все? Да вот самый что ни на есть убедительный пример. (Зовет.) Степан Петрович! Буревой!.. (Показывает на Буревого, который входит вместе с Акимакиным.) Вот один из наших коммунистов. Кто из вас бросит в него камень, кто скажет, что он против вашей хорошей компании?

В с е (весело). Верно! Никто не скажет!..

А в д е е в а. Вон, я вижу, хозяйка вечера самую большую чарку сахарного вина приготовила, на тарелку поставила. Это же ему, наверное, а не кому-либо другому.

И с к р а. Ему. И в самом деле ему.

А в д е е в а. Небось штрафную за опоздание.

И с к р а. Штрафную… И откуда ты все это знаешь, Татьяна?!

А в д е е в а. Такая у меня работа, Матрена Сергеевна, чтобы все знать. Ну, действуй. А потом я вам нашего нового товарища представлю.

И с к р а (подносит Буревому на тарелке штрафную чарку). Бери и пей, Степан Петрович, да в другой раз не опаздывай.

Б у р е в о й (хмуро). Не буду я сегодня пить. Ни штрафную, ни какую…

И с к р а. Как это?.. Татьяна! Ты ему запретила, что ли?

А в д е е в а. И не думала.

И с к р а. Пей, Степан Петрович, не ломай обычая.

Б у р е в о й. Ну… (С досадой машет рукой, пьет.)

А в д е е в а (показывает на Акимакина). А это, женщины, Анатолий Владимирович Акимакин — ученый из Москвы. Шел мимо хутора Тихого как пеший отдыхающий-турист, но услыхал про наш «чертов клин» и решил задержаться, чтобы помочь нам его ликвидировать. А еще заинтересовался вашими «сладкими вечерами» с сахарным вином… Можно ему тоже в вашу компанию?

И с к р а. Пожалуйста! Просим!.. Бабы, то есть женщины, подвиньтесь, дайте местечко московскому гостю.

А к и м а к и н. Благодарю. Очень рад. Весьма польщен…

И с к р а. А тебе, Татьяна… А тебе можно налить?

А в д е е в а. А чем же Татьяна хуже Степана?!

В с е (со смехом). Верно! Ничем не хуже!

И с к р а. А как подать — как всем, просто, или все ж таки по-особому, по-интеллигентному?

А в д е е в а. А как это — по-особому, по-интеллигентному?

И с к р а. Ага, не все знаешь!.. Это в Егорьевске в районной чайной так подают: просто, значит, действительно просто — в графине или даже в бутылке, а по-особому, по-интеллигентному — в чайнике, вроде бы ты чай пьешь.

А в д е е в а. Давай просто…

Искра наливает Авдеевой, Акимакину и другим.

А к и м а к и н (берет свою чарку, смотрит на свет, нюхает, отпивает глоток). И-и-и!..

И с к р а. Что, гостенек дорогой?

А к и м а к и н. Разр-р-решите…

И с к р а. Пожалуйста, говорите. Тихо, бабы, то есть женщины! Товарищ ученый слово сказать хочет.

В с е. Просим!..

А к и м а к и н. Разрешите узнать, если это не секрет…

Искр а. Что узнать?

А к и м а к и н. Как это делается? Это ведь… жидкий динамит!

Смех.

А в д е е в а. Как это делается — потом. Сейчас пьем. Только перед этим позвольте мне, женщины, дорогие мои подружки, спросить у вас про одно обстоятельство.

П е р в а я ж е н щ и н а. Про какое обстоятельство? Дюже длинное?

В т о р а я ж е н щ и н а. Может, сначала выпьем, а потом… Ладно, спрашивай.

А в д е е в а (после паузы). А почему вы, женщины, на этом «сладком вечере» одни, без мужчин? Почему?!

П е р в а я ж е н щ и н а. А на кой ляд они нам? Мы от них давно отвыкли.

В т о р а я ж е н щ и н а. Нам без них даже лучше: завидки никого не берут.

П е р в а я ж е н щ и н а. Один на компанию — Степан Буревой — есть, и достаточно.

В т о р а я ж е н щ и н а. Если не вприкуску, а только вприглядку — на всех хватит!

Смех.

А в д е е в а. Я не для смеха, а всерьез спрашиваю.

И с к р а. Как-то чудно́ спрашиваешь, непонятно как-то…

А в д е е в а. Хорошо, я спрошу так, чтобы было понятно. Скажи мне, Матрена Сергеевна Искра, а где хозяин этого дома — Искра Алексей Тарасович?

И с к р а. Что-о-о?.. Ты что это и зачем?!

А в д е е в а. Отвечай.

И с к р а (после паузы). Погиб еще в Отечественную… В танке сгорел. Где-то в Болгарии…

А в д е е в а. Так… А ты, Капитолина, почему здесь, на этом вечере, одна — без мужа Андрея Ольховского?

П е р в а я ж е н щ и н а. По той же причине… Погиб Андрей. Под Варшавой…

А в д е е в а. Так… А ты, Мария?.. Где твой муж — Антон Ковалев и братья твои — Михаил и Григорий Луговые?

В т о р а я ж е н щ и н а. Антон под Прагой… Михаил и Григорий под Берлином…

А в д е е в а. Так… Давайте, женщины, выпьем эту чарку за наших мужчин, за наших мужей и братьев. Пусть сейчас станет так, будто они здесь, с нами. Мы их не видим и не слышим, но они здесь. Они здесь и видят и слышат нас, видят и слышат, что мы делаем, что говорим… Пусть сейчас и всегда будет так, всегда и везде — и за таким вот столом у нас дома, и на нашей работе. Пусть всегда и везде они видят и слышат нас и гордятся нами, как гордимся ими мы, пусть гордятся нашими, делами, как мы гордимся их подвигами. Давайте мысленно чокнемся с ними — каждая со своим — и выпьем.

И с к р а. Алеша…

П е р в а я ж е н щ и н а. Андрей…

В т о р а я ж е н щ и н а. Антон…

Все тихо произносят имена мужчин и пьют.

А в д е е в а. А теперь, Степан Петрович, давай песню.

И с к р а. Не надо, Степан Петрович. Какая может быть песня, Татьяна, после того, что ты нам напомнила. Не надо.

А в д е е в а. Есть разные песни, Матрена Сергеевна… Давай, Степан Петрович, давай…

Б у р е в о й (играет и поет, постепенно к нему присоединяются одна, другая женщина).

Пауза. Тишина.

А в д е е в а. Ну что, женщины, пьем еще?

И с к р а. А может, хватит, Татьяна… Сама говоришь, здесь они, с нами, видят нас и слышат… А мой Алеша сам больше двух-трех чарок никогда не пил и мне не советовал.

А в д е е в а. Мало ли что! А мы пьем! Правда, твой Алеша, как солдат-фронтовик, наверное, не утерпел бы и упрекнул нас с тобою: что, мол, вы делаете, ведь еще идет на земле война, еще льется кровь!.. Так не у нас же, Алеша, сказали бы мы ему!.. Еще рушатся и пылают под бомбами и снарядами города и села. Так ведь не наши, милый!.. Еще плачут сироты-дети — бездомные, голодные и холодные, израненные и обожженные. Так опять же не наши, а какие-то там африканские, афганские и прочие… Какое нам до всего этого дело, сказали бы мы с тобой твоему Алеше, наша хата теперь с краю!

И с к р а (гневно). Неправда! Мы бы так не сказали!

П е р в а я ж е н щ и н а. Ты что, Татьяна?!

В т о р а я ж е н щ и н а. С непривычки сразу захмелела, что ли?

А в д е е в а. Почему же захмелела, если рассуждаю трезво: наша хата с краю, нам ни до чего и ни до кого никакого дела нет?

И с к р а. Неправда, говорю! Я, мы… Мы не можем так! Мой Алеша, ее Андрей, ее Антон и другие такие, они воевали и гибли не только за себя и не только за нас. Мой Алеша погиб в Болгарии, значит, воевал и за них, за болгар.

П е р в а я ж е н щ и н а. Мой Андрей — за поляков…

В т о р а я ж е н щ и н а. Мой Антон — за чехов…

А в д е е в а. Ну и что? Алеша, Андрей, Антон и другие — они действительно… Ну так они — солдаты.

И с к р а. А мы — солдатки!

А в д е е в а. Бывшие…

И с к р а. И настоящие! Сама говоришь: они здесь, с нами, всегда с нами, наши солдаты, значит, и мы с ними, всегда с ними, ихние солдатки — бывшие и настоящие!

А в д е е в а. Ну и к чему ты все это, Матрена Сергеевна? К чему? Ну?!

И с к р а. Так… К слову.

А в д е е в а. Только к слову? Жаль…

И с к р а. И к делу! Не буду я пить за «нашу хату с краю», за то, что нам «ни до чего и ни до кого дела нет».

А в д е е в а. Не будешь?

И с к р а. Нет!

П е р в а я ж е н щ и н а. И я не буду.

В т о р а я ж е н щ и н а. И я.

А в д е е в а. А кто будет? (После паузы.) Давай, Степан Петрович, играй и пой еще…

Б у р е в о й (играет и поет).

Пауза. Тишина.

Искра берет со стола бутыль с сахарным вином и бросает ее оземь. Берет другую и тоже бросает.

А в д е е в а. Правильно, Матрена Сергеевна… А где, у кого следующий «сладкий вечер» намечен?

П е р в а я ж е н щ и н а. У меня.

А в д е е в а. Отменяется. Вместо него давайте придумаем что-нибудь другое. Согласны?

В т о р а я ж е н щ и н а. Согласны.

А в д е е в а. Других предложений нет? Вот и хорошо. Значит, решили единогласно.

И с к р а. У меня вопрос, Татьяна.

А в д е е в а. Спрашивай.

И с к р а. А куда лишний сахар девать?

А в д е е в а. Подумай, солдатка. Подумай и реши. И другим подскажи…

З а н а в е с.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

На сцене А в д е е в а, Б о й к о, А к и м а к и н и д р у г и е.

А в д е е в а. Значит, дело идет, Иван Никитич?

Б о й к о. Идет на полный ход. Сначала рвем пни динамитом. Потом пускаем в заросли гусеничные трактора. Через неделю не будет «чертова клина», не будет хмеречи!

А в д е е в а. Молодец, Иван Никитич!

Б о й к о. Моего в этом мало. Вот кто молодец — Толик… Анатолий Владимирович.

А к и м а к и н. Ну что ты, Ваня… Иван Никитич?! Я только подал мысль.

Б о й к о. Какую мысль!

А в д е е в а. Ты тоже молодец, Иван Никитич. Не в обиду нашему гостю будь сказано, я была уверена, что так или иначе ты выйдешь из положения, что-нибудь придумаешь, сделаешь, обязательно сделаешь. Не зря же про тебя областная газета сообщила…

Б о й к о (с прежней яростью). Про областную газету давай я скажу! (Кладет на стол перед Авдеевой газетную подшивку.) Вот!..

А в д е е в а. Что это?

Б о й к о. Подшивка. Позапрошлого года.

А в д е е в а. Зачем она нам здесь?

Б о й к о. А вот послушай… (Находит в подшивке место, заложенное линейкой, читает.) «И правление сельхозартели «Заря» Егорьевского района (председатель И. Н. Бойко) приняло смелое решение — засеять новым сортом пшеницы «Краснодарка» всю площадь, отведенную под озимые колосовые…» Слышишь? Всю площадь…

А в д е е в а. Ну?

Б о й к о. Что — ну? Забыла, что ли?

А в д е е в а. Что — забыла?

Б о й к о. Что и тогда эта заметка в областной газете без подписи под заголовком «Смелое решение» тоже… не соответствовала действительности! Не было у нас такого «смелого решения», сомневались мы еще насчет нового сорта пшеницы. Это мы после заметки в газете приняли «смелое решение», так же как и теперь — после заметки ликвидируем «чертов клин».

А в д е е в а. А-а, да-да, вспомнила, Иван Никитич… Мы еще сомневались, но ты принял смелое решение, мы обменяли наши семена на новый сорт и засеяли им всю площадь. И в результате собрали на круг по пятьдесят центнеров отличной пшеницы с гектара, сдали государству много хлеба. И за это десять наших лучших, смелых и умелых хлеборобов были награждены орденами и медалями, а ты — учитывая еще и прежние твои заслуги — получил звание Героя Социалистического Труда.

Б о й к о. Верно, Татьяна, десять лучших и я… И все ж таки я хочу знать: кто, какой сукин сын вмешивается в наши дела и действует так, что некуда нам от него податься, действует так, что хотим мы или не хотим, а делаем то, что он нам указывает?

А в д е е в а. Ну не указывает…

Б о й к о. Не указывает, так подсказывает, подталкивает туда, куда хочет.

А в д е е в а. Плохо подсказывает, что ли?

Б о й к о. Не в том суть — плохо или хорошо, а в том, что я хочу сам, без подсказки, без подталкивания!

А в д е е в а. Пусть даже хуже, лишь бы сам?

Б о й к о. Да, лишь бы!

А в д е е в а. Еще один «чертов клин», еще одна хмереча — характер твой, Иван Никитич.

Б о й к о. В общем и целом, я решил позвонить в редакцию областной газеты.

А в д е е в а. Ну и?..

Б о й к о. Заказал разговор.

А в д е е в а. И что?

Б о й к о. Не дали пока. Жду.

А в д е е в а (после паузы). Отмени разговор с редакцией, Иван Никитич.

Б о й к о. Как это?.. Почему?

А в д е е в а. Потому что не нужен он. Я и без него могу тебе сказать, кто писал эти заметки в областную газету, какой… сукин сын.

Б о й к о. Кто?!

А в д е е в а. Я, Иван Никитич.

Б о й к о. Что?! Ты?!

А в д е е в а. Да, я.

Б о й к о. Ты… ты разыгрываешь меня, Татьяна?

А в д е е в а. Нет, не разыгрываю.

Б о й к о. А как же тебя понимать? На кой ляд… Для чего ты это делала?!

А в д е е в а. До тебя же хоть и через два года, а все-таки дошло: чтобы подсказать тебе…

Б о й к о. Зачем так?

А в д е е в а. Ты же сам и вывод сделал: чтобы некуда тебе было податься.

Б о й к о. Почему не просто поговорила со мной?

А в д е е в а. Говорила. Не один раз и не я одна. Партбюро с тобой говорило. Но ты же у нас, дорогой наш Иван Никитич, вдобавок ко всему хорошему, чего у тебя не отнимешь, еще и…

Б о й к о. Что — еще и?!

А в д е е в а. Упрямый, непоколебимый, несдвигаемый с места, как этот самый… ну как его…

Б о й к о. Ишак, что ли?! Татьяна, говори да не заговаривайся!

А в д е е в а. Я хотела сказать: как утес среди волн!

Б о й к о. Смеешься?!

А в д е е в а. А что же мне, плакать?

Б о й к о. Слишком много и часто смеешься, веселишься — вот что я тебе скажу. Не к лицу это партийному работнику.

А в д е е в а. Не к лицу? Почему?

Б о й к о. А потому, что партийная работа — серьезная работа, а не хи-хи, ха-ха.

А в д е е в а. И мне на ней должно быть не до смеха, не до веселья?! И я должна сидеть вот здесь, в своем кабинете, как сыч в дупле, смотреть исподлобья и не говорить, а цедить сквозь зубы?! Иван Никитич, что ты, милый! Партийная работа — серьезная работа, верно, но и радостная. Она же вся целиком для людей, для их блага и счастья. Какой же мне быть на этой работе, если не радостной и веселой?!

Б о й к о. Слишком веселишься, говорю, слишком, через край уже! На заседаниях эстрадные концерты устраиваешь, в пьяные компании ходишь, самогонку пьешь! Нам такое твое поведение еще обсудить надо.

А в д е е в а. Иван Никитич, ты это всерьез?

Б о й к о. Да, всерьез, Татьяна Павловна.

А в д е е в а. Ну что ж… Если всерьез, давайте обсудим. И сделаем это сейчас же, немедленно. Кстати, и члены партбюро как раз налицо… Давай, Иван Никитич, тебе первое слово.

А к и м а к и н (до этого сидел как на иголках). Товарищи! Прошу прощения, но я вынужден… Татьяна Павловна, вы должны понять Ваню… Ивана Никитича… и не придавать его словам большого значения. Он сейчас в таком состоянии…

Б о й к о. В каком я состоянии? В самом нормальном! Ты, Толик… Анатолий Владимирович… не выдумывай.

А к и м а к и н. Слушайте! Вчера вечером у него… то есть от него… ушла жена — Авдотья Дмитриевна… Дуня.

А в д е е в а. Как — ушла?

Б о й к о. Будто ты не знаешь, Татьяна! Будто это не твоих рук дело!

А к и м а к и н. Прямо-таки с боем ушла — с боем горшков, я имею в виду.

А в д е е в а. Куда?

А к и м а к и н. На колхозную ферму.

А в д е е в а. Фу ты!.. А я уже было подумала… Когда ушла?

А к и м а к и н. Вчера вечером.

А в д е е в а. Сразу в ночную смену, значит. Ну так сегодня утром уже вернулась, наверное.

А к и м а к и н. Нет. Она сказала… Она предъявила Ивану Никитичу ультиматум: либо он разрешит ей работать на ферме — и тогда у них все остается по-прежнему, либо не разрешит — и тогда развод!

А в д е е в а (по-прежнему весело). И Иван Никитич решил перейти на холостое положение?!

Б о й к о (даже сжимает кулаки). Татьяна! У нас не про это сейчас разговор. Речь не обо мне, а о тебе, о твоем поведении.

П е р в ы й ч л е н п а р т б ю р о. Иван Никитич, оставь…

В т о р о й ч л е н п а р т б ю р о. Ну чего ты завелся?

Б о й к о. Нет, не оставлю!

А в д е е в а. В чем именно ты меня обвиняешь, дорогой наш Иван Никитич?

Б о й к о. Давай без этого, без «нашего дорогого»!

А в д е е в а. Ну давай…

Б о й к о. Ты вчера у Матрены Искры на «сладком вечере» была?

А в д е е в а. Была.

Б о й к о. Сахарное вино пила?

А в д е е в а. Пила.

Б о й к о. Предлагала, чтобы вместе с тобой и другие тоже пили?

А в д е е в а. Предлагала.

Б о й к о. И они пили?

А в д е е в а. Пили.

Б о й к о. И пьяные были?

А в д е е в а. Были.

Б о й к о. И даже посуду били?!

А в д е е в а. И даже посуду били!

Б о й к о. Ну?..

А в д е е в а. Что ну?

Б о й к о. Признаешь? Все признаешь?!

Входит И в а н ы ч.

И в а н ы ч. Татьяна! Тут к тебе бабы… извиняюсь, женщины…

А в д е е в а. Какие женщины?

И в а н ы ч. Матрена Искра и другие, которые в последнее время это самое… ну… зашибают.

А в д е е в а. У меня сейчас здесь серьезный разговор, Иваныч. Скажи, чтобы немного подождали.

И в а н ы ч. Не могут они ждать, Татьяна. Тяжело им…

А в д е е в а (встревоженно). Тяжело?.. Почему тяжело?! Ну хорошо, пусть заходят. Прервемся, Иван Никитич, на пять минут…

С мешками на плечах входят И с к р а и д р у г и е ж е н щ и н ы.

И с к р а. Здравствуйте. Татьяна, говори, куда класть…

А в д е е в а. Здравствуйте… Кладите вон на тот стол, который побольше.

И с к р а (кладет свой мешок на стол). Три пуда.

П е р в а я ж е н щ и н а. Два.

В т о р а я ж е н щ и н а. Тоже два.

Г о л о с а.

— Два.

— Три.

— Два.

Б о й к о. Что это?

И с к р а. Сахар, Иван Никитич.

Б о й к о. Что за сахар?

П е р в а я ж е н щ и н а. Обыкновенный.

В т о р а я ж е н щ и н а. Песок.

И с к р а. А еще, Татьяна, решили мы собрать меду пчелиного, навялить наших кубанских сладких дынь, насушить отборных яблок и груш — и все это тоже отправить…

А в д е е в а. Правильно, подружки, правильно решили.

Б о й к о. Куда отправить? Кому?!

И с к р а. В Кампучию, Иван Никитич, в Афганистан…

П е р в а я ж е н щ и н а. Ихним солдаткам.

В т о р а я ж е н щ и н а. И детишкам ихним.

А в д е е в а. Спасибо, милые. Давайте собирайте… (После того, как женщины ушли.) Продолжим, Иван Никитич. Итак, ты говоришь, что я…

Б о й к о. Ничего… Ничего я не говорю.

А в д е е в а. Ну, говорил.

Б о й к о. И не говорил, считай!

П е р в ы й ч л е н п а р т б ю р о. Ну что ты пристала к человеку, Татьяна?!

В т о р о й ч л е н п а р т б ю р о. Как репей, ей-богу!..

А в д е е в а. Ладно… А с женой, с Дуней своей, как решаешь, Иван Никитич?

Б о й к о. А с этим вопросом погожу пока. Не к спеху… Еще посмотрим, чья возьмет.

А в д е е в а. Ну давай посмотрим.

Свет гаснет.

Усадьба Бойко. Ревет корова, орут свиньи, кудахчут куры. Входят Б о й к о и А к и м а к и н.

А к и м а к и н. Ваня, что это?!

Б о й к о (с мрачным юмором). Твоя любимая сельская эта… симфония, Толик. Не узнал?

А к и м а к и н. Я серьезно спрашиваю.

Б о й к о. Мынька с ума сходит, а за нею и вся прочая домашняя живность.

А к и м а к и н. А почему Мынька с ума сходит?

Б о й к о. Потому что недоеная стоит. Доктор наук, а самого простого сообразить не можешь.

А к и м а к и н. Что же теперь делать?

Б о й к о. Что делать… Доить, конечно. Иначе корову испортить можно.

А к и м а к и н. Но Дуни… Авдотьи Дмитриевны нет!

Б о й к о. Ну и не надо. Что, мы сами не сможем? Два мужика-фронтовика, два казака-гвардейца с одной коровой не справимся?! Подумаешь, трудность какая — корову выдоить! Бабьи выдумки это, а не трудность. Нам это раз плюнуть… (Идет к крыльцу, берет ведро-цибару и направляется в глубину сцены.)

Входит И в а н ы ч.

И в а н ы ч. Иван Никитич! Что это здесь у тебя?

Б о й к о. Ничего особенного.

И в а н ы ч. Как же ничего особенного? Светопреставление! На весь наш хутор Тихий слышно!

Б о й к о (с досадой машет рукой). А-а!.. Толик, поясни ты ему, что это… как ее… симфония!

И в а н ы ч. Симфония, Иван Никитич, когда радио или телевизор, в общем сказать, музыка, а это, извиняюсь, непорядок, и я как добровольная народная дружина по охране…

Б о й к о. Что?.. Верно. Молодец, дед! Хорошо придумал. А ну-ка давай включай, да погромчей!

И в а н ы ч. Что включать?

Б о й к о. Радио включай, музыку, на всю катушку! Глуши их, окаянных!

И в а н ы ч. Кого глушить?

Б о й к о. Мыньку и всю прочую живность!

И в а н ы ч. Это я могу, со всем моим удовольствием. (Подходит к столу под деревом, включает радиоприемник.) Что такое, на всех волнах одни разговоры… Во! Нашел! Музыка…

Б о й к о. Давай… (Уходит в коровник.)

Из радиоприемника раздается марш.

А к и м а к и н. Что вы делаете? Это же Бизе, «Кармен»! Это же «Тореадор, смелее в бой»! Это никак не подходит к данной ситуации!

И в а н ы ч (приглушает приемник). Чего ты, доктор?

А к и м а к и н. Это не та музыка, говорю. Нужна другая, совершенно другая. Глинка, например. «Не искушай» или «Уймитесь, волнения страсти».

И в а н ы ч. Какая имеется в данный момент.

А к и м а к и н. Лучше не надо никакой.

И в а н ы ч. Не надо так не надо… (Выключает приемник.)

Б о й к о (в коровнике). Ну ты, дура, замолчи сейчас же! Перестань реветь, балда рогатая! И не скачи, не брыкайся, как кенгура дикая! (Выглядывает из коровника.) Дед Кондрат, почему музыку прекратил?

И в а н ы ч. Доктор говорит, она не та.

Б о й к о. Давай! На всю катушку!

И в а н ы ч. Мне что, даю.

Из радиоприемника раздается тот же марш. В коровнике слышно разъяренное мычание, удар, и на сцену сначала вылетает ведро-цибара, затем, прихрамывая, выбегает Б о й к о. Иваныч выключает приемник.

А к и м а к и н. Ваня! Что случилось?

Б о й к о (с досадой и даже зло). А ты слепой, не видишь?!

А к и м а к и н. Она тебя по ноге ударила?

Б о й к о. Нет, по головке погладила!

И в а н ы ч. Проверь, Иван Никитич: кость целая?.. Главное дело, чтобы кость была целая, а все прочее — ерунда, заживет.

Б о й к о. Ерунда?

И в а н ы ч. Ерунда.

Б о й к о. Так считаешь?!

И в а н ы ч. Так.

Б о й к о. Бери цибару и иди…

И в а н ы ч. Куда идти?

Б о й к о. Мыньку доить.

И в а н ы ч. Ты что?!

Б о й к о. А ты что?!

И в а н ы ч. Я?.. Я тебе, Иван Никитич, извиняюсь, от чистой души сочувствую и потому говорю: проверь, кость целая? Если бы я тебе от чистой души не сочувствовал…

Б о й к о. Ты не на словах, а на деле сочувствуй! На словах все готовы…

И в а н ы ч. Думаешь, побоюсь и не пойду? Да я, извиняюсь, на волков, на медведей, на диких кабанов ходил, а тут… корова домашняя! Где цибара? (Берет ведро, находит под деревом увесистый дрюк и направляется в глубину сцены.)

А к и м а к и н. Товарищ Будагин! Оставьте оружие.

И в а н ы ч. Какое оружие?

А к и м а к и н. Я имею в виду палку.

И в а н ы ч. Почему оставить?

А к и м а к и н. Вы должны показать Мыньке, что идете к ней с мирными намерениями.

И в а н ы ч. А ежели она на меня первая нападение сделает? Ежели она меня, как Ивана Никитича, обратно ногой?!

А к и м а к и н. Гм… В крайнем случае, в порядке допустимой обороны, вы ее… тоже ногой.

И в а н ы ч. А ежели она меня рогом, тогда я ее чем, какой, извиняюсь, оконечностью?!

А к и м а к и н. Гм!..

Б о й к о. Оставь… Оставь дрюк, дед Кондрат.

И в а н ы ч. Без дрюка не пойду.

Б о й к о (трет ушибленную ногу). Будь ты трижды неладная, как саданула…

А к и м а к и н. Это произошло потому, Ваня, что ты все сделал не так, как надо, не только не следуя теории условных рефлексов, но даже вопреки этой теории.

Б о й к о. А как надо сделать, как?! Давай советуй, делай свои эти самые… рекомендации, раз ты ученый.

А к и м а к и н. Надо все сделать так, как делает Дуня… Авдотья Дмитриевна. Насколько я помню, она приносит Мыньке бутерброд — хлеб с солью, поет ее любимую песню и разговаривает с нею совсем не так, как ты, без грубых, оскорбительных выражений, вежливо, ласково, нежно. И говорить с Мынькой надо ее, Авдотьи Дмитриевны, голосом, не басом, а дискантом.

Б о й к о (с возмущением). Ты, товарищ Акимакин!.. Ты еще скажешь, чтобы я — бывший фронтовик, казак-гвардеец, а нынешний председатель колхоза, Герой Труда, — чтобы я ради этой дуры Мыньки еще и Дунину кофту с юбкой на себя натянул?!

А к и м а к и н (даже подпрыгивает на месте). Эврика! Эврика, Ваня, нашел!..

Б о й к о. Что ты нашел?

А к и м а к и н. Сейчас!.. По счастливой случайности я знаю, видел, где все это… (Устремляется в дом и через некоторое время возвращается в платке, в старой кофте и такой же юбке Авдотьи Дмитриевны.)

Б о й к о (удивленно и весело). Ой, не могу!.. Вылитая Дуня! Не то что Мынька, и я бы обознаться мог!

И в а н ы ч (вполне серьезно оглядывает Акимакина). В общем сказать, все как следует быть. Только вот юбку, товарищ доктор, выше подтянуть надо. Мы хоть и не столица Москва, а хутор Тихий, но наши девки и бабы тоже за модой следуют.

А к и м а к и н. При чем тут мода…

И в а н ы ч. А при том, что и у нас юбки до самых пят не носят, а вот по сю пору, под самые коленки.

А к и м а к и н. Ну это уже детали, нюансы…

И в а н ы ч. Дело твое, можешь идти и так. Только на месте Мыньки я бы сразу заприметил, что тут какой-то, извиняюсь, обман.

А к и м а к и н. Хорошо, я подтяну. Ваня, я пошел.

Б о й к о. Иди, Толик. Ни пуха тебе, ни пера. А ты скажи мне: к черту!

А к и м а к и н. Я в приметы не верю, я верю в теорию условных рефлексов.

Б о й к о. Ну иди так…

А к и м а к и н (берет ведро и идет в глубину сцены, в коровник). Мыня, Мынечка… К вам можно? Здравствуйте. Сегодня прекрасная погода, не правда ли?.. Ну что вы, милая, что вы?! Это же к вам не кто-нибудь, а Авдотья Дмитриевна пришла, Дуня, супруга Ивана Никитича Бойко, честное слово, она. Вот ее платок, ее блузка… простите, кофта!.. ее юбка. Вот она вам, как всегда, ваш любимый бутерброд принесла. Берите, не стесняйтесь. Вот так. Ешьте, милая, а Дуня вам еще и песенку споет. А вы ей за это молочка дайте — в результате вам же самой сразу и полегчает… Встаньте, пожалуйста, чуть-чуть в сторонку. Вот так. Ну-с, где у вас тут это самое… Ага, кажется, вот оно…

Б о й к о (с интересом прислушивается и приглашает к тому же Иваныча). Слушай!

И в а н ы ч. Слушаю.

Б о й к о. Доит! Это же надо!

И в а н ы ч. Да-а… Что значит по науке, по теории…

А к и м а к и н (там же, в коровнике). Что вы, Мынечка, что вы? Почему снова заволновались? Ах да, нужна же еще и ваша любимая песенка… (Выглядывает из коровника.) Ваня! Какая у вашей Мыньки любимая песня?

Б о й к о. Что?.. Да одна у нее, Толик, песня: м-му-у!..

А к и м а к и н. Я совершенно серьезно!

Б о й к о. Гм… Не знаю.

А к и м а к и н. Вспомни!

Б о й к о (неуверенно). «Ах вы, сени мои, сени»?.. «Светит месяц»?.. «Барыня»?..

А к и м а к и н. Нет, вряд ли. Все это не то. Черт возьми, а я, как на грех, знаю только цыганские романсы!.. А-а, была не была… (Снова в коровнике.) Слушайте, Мынечка.

Б о й к о. Ну, Толик!.. Что ж ты замолчал?

И в а н ы ч. Забыл, наверное. Слова забыл.

Б о й к о. Давай другую, Толик.

А к и м а к и н.

Б о й к о. Ну, Толик, ну… Опять слова забыл!

И в а н ы ч. Подмогнем, что ли?!

И в а н ы ч и Б о й к о (вместе).

В коровнике снова слышно разъяренное мычание, удар, и снова на сцену сначала вылетает ведро-цибара, затем кубарем выкатывается А к и м а к и н.

Б о й к о (испуганно). Толик!..

А к и м а к и н. Вспомнил, Ваня, вспомнил!

Б о й к о. Куда она тебя саданула?

А к и м а к и н. Надо было петь «Метелицу»!

И в а н ы ч. Проверь: кость целая? Главное дело, чтобы кость была целая…

А к и м а к и н. Ну да!

Иду!..

Б о й к о. Куда?

А к и м а к и н (показывает в сторону коровника). Туда же!

Б о й к о (категорически). Хватит! Дед Кондрат, гони ее, окаянную!

И в а н ы ч. Кого гнать? Куда?

Б о й к о. Мыньку. На ферму к дояркам. Не пропадать же скотине!

И в а н ы ч. Ну ежели к дояркам… (Снова берет тот же дрюк.)

Б о й к о. Стон! Оставь дрюк.

И в а н ы ч. Нет, Иван Никитич, не оставлю. Да как тебе не грех, на такую тигру посылаешь — и чтобы без всякого оружия!

Б о й к о (машет рукой). Ладно…

И в а н ы ч (в коровнике). Эй ты… милая! Ну-ка выкатывайся отсюда. Шнель, шнель! Ну! А то как дам!.. Гей-гей, цоб, цобе…

Авдеева из-за кулис: «Иван Никитич! Анатолий Владимирович! К вам можно?»

Б о й к о. Можно.

А к и м а к и н. Ваня, что ты?! (Показывает на свое одеяние.)

Б о й к о. Нельзя!

А к и м а к и н. Одну минутку, Татьяна Павловна!.. (С помощью Бойко стаскивает с себя платок, кофту и юбку Авдотьи Дмитриевны.)

Б о й к о. Заходи, Татьяна.

Входит А в д е е в а.

А в д е е в а. Я не одна.

Б о й к о. А кто там еще?

А в д е е в а. Я тебе Дуню твою привела.

Б о й к о (радостно). Где она?!

А в д е е в а. Там, за воротами.

Б о й к о (зовет). Дуня, Дунечка! Иди!.. Согласен я — и на ферму, и в драмкружок, и в ансамбль, куда хочешь, только из дому не уходи.

Вбегает Д у н я.

Д у н я. Ванечка!.. (Бросается к нему, обнимает, целует.)

И в а н ы ч. Иван Никитич! А с тигрой как? Все ж таки гнать или не надо?

Д у н я. Вы про Мыньку?.. Сейчас я к ней, сейчас. Переоденусь только…

И в а н ы ч. Эй ты… милая! Давай назад-обратно! Цурюк, если ты по-русски не понимаешь!

Свет гаснет.

Там же, в усадьбе Бойко. Участники спектакля провожают идущего дальше с палкой в руках и рюкзаком за спиной Акимакина.

Б о й к о. Будь здоров, Толик. (Обнимает Акимакина.)

А к и м а к и н. Будь здоров, Ваня.

Д у н я. Счастливого вам пути, Анатолий Владимирович.

А в д е е в а. Спасибо за помощь с «чертовым клином», товарищ Акимакин. Приезжайте к нам еще. Кстати, Иван Никитич вам рассказывал, что в будущем году он решил за нашу «чертову балку» взяться — создать на ее месте водохранилище и разводить гусей, уток, зеркального карпа?

Б о й к о. Что-о-о?! Ты что опять выдумываешь, Татьяна?!

А в д е е в а. Ну как же!.. Я слыхала, что наша областная газета…

Б о й к о. А-а?! Ну да, решил я, решил… Надо же когда-то и с нею кончать, и с этой «чертовой балкой»!.. Приезжай, Толик, может, что-либо подскажешь.

А к и м а к и н. Приеду — зайду, обязательно, Ваня, зайду.

Звучит баян, песня. Акимакин спускается со сцены в зрительный зал, ему машут платками, шапками.

З а н а в е с.

И в а н ы ч (перед занавесом). Тихо, граждане! Все. Можете расходиться… (Свистит в милицейский свисток.)