«Письма Высоцкого» и другие репортажи на радио «Свобода»

Небо низкое давит уныло,

снег — как отруби сквозь решето.

Все не так, как задумано было,

все не то, все не то, все не то.

В разрушении, как наши души,

древний храм, где брожу, как смурной,

где разит от застойности лужи

на полу, позаросшем травой.

В этой луже, как в зеркале, вижу

неба хмурь, обложившую сплошь,

снег, кружащийся в храме без крыши,

где забвенья уже не найдешь.

Посторонний, пророк или странник —

кто я ныне в родимом краю?

Пес прибившийся, словно охранник,

стережет боль-кручину мою.

Я храним не дворнягою жалкой

из ватаги безродных бродяг,

а матерой немецкой овчаркой

из породы державших ГУЛАГ.

Ты кого от меня охраняешь,

от кого ты меня сторожишь?

Или к жизни меня приобщаешь,

к той, которой в душе дорожишь,

возлюбя в конуре захолустной

все, чем скрашена пёсья судьба,

и меня погружая в искусство

выживанья, как в искус — раба?

Мы с тобой здесь, у пакостной лужи,

словно связаны цепью одной,

словно цели божественной служим,

отрешившись от цели земной.

Мы с тобой словно в замкнутом круге,

где развалины да пустыри,

где висит, как знамение скуки,

полумрак от зари до зари.

Даже робкая тень просветленья

ощущается как неприязнь,

как инстинкт у детей подземелья —

их щемящая светобоязнь.

И не тянет уже без отчету

на завидный и бешеный свет.

Знать, к нему поотбили охоту

то дозволенность, то запрет.

И как цепко жива обреченность

грустной тяги к родным берегам,

где убожество и безысходность,

словно псы, стерегут тут

и там.