«Ваня Коммунист»

ВАСИЛИЙ НИКИТИН ВЫБРАЛ ПУТЬ

Окончился митинг.

Матросы и рабочие ушли в затон, где готовили к боям бывшие буксирные пароходы: устанавливали на них пушки и пулеметы, обкладывали рубки мешками с песком или тюками хлопка.

На площади остался лишь парень лет восемнадцати. На ногах у него потрепанные лапти, за спиной тощая котомка. Русые волосы давно не стрижены и мохнатой шапкой лежали на ушах, закрывали весь лоб.

Парень с завистью посмотрел на мастерские, где дружно стучали молоты, но побрел в город. Побрел серединой улицы, шлепая лаптями по толстому слою пыли.

Сейчас, когда жара еще не спала, улица была безлюдна. Но Василий Никитин не замечал этого. Он был растерян. Он еще утром считал, что Нижний— мирный город; еще несколько часов назад война казалась ему чем-то второстепенным, что никак не касалось его, Василия Никитина. Еще утром все его помыслы были о работе: найти бы ее. Хоть какую — найти.

А теперь, после митинга, неуклюже ворочались в голове мысли. Простые, порой наивные, мужицкие мысли.

И главная, которая неожиданно появилась и прочно обосновалась, — Маркин с дружками идут воевать за его счастье, за счастье Василия Никитина. Как сказал Маркин: «Чтобы народ стал хозяином земли и заводов».

Ой, страшно даже подумать: хозяин земли!..

В этот момент Василий Никитин и увидел людей. Они стояли около деревянной тумбы, со всех сторон обклеенной театральными афишами. Что-то читали, перешептывались и хихикали.

— Ищут честного человека! — услышал он, когда подошел.

Люди в соломенных шляпах так радостно смеялись, что Василий Никитин робко и немного заискивающе улыбнулся. Шагнул вперед — немедленно небрежно взметнулась черная трость в руке одного из смеющихся, предостерегающе уперлась в рубаху из’ домотканого полотна.

— Пардон, — только и сказал, владелец трости. Но столько в его голосе было презрения, что Василий Никитин сразу оробел, привычно потянулся к голове, чтобы сорвать шапку перед господами.

— Тревожат? — с деланным участием немедленно спросил один. — Мойте голову чаще. Вошь не любит чистого тела.

— Простите, Аркаша, но ваш совет ему не подходит, — вмешался другой. — Если верить большевистским ораторам, то перед нами один из новых хозяев всея Руси. Но вошь, если я не ошибаюсь, пока его единственная собственность.

Хохочут соломенные шляпы, изощряются в насмешках.

Наливается злобой парень. Тут из-за угла вышли два матроса. Оба высокие, широкоплечие. Они подошли чуть вразвалку, неторопливо. За спиной у них зло поблескивали штыки.

Соломенные шляпы будто ветром сдуло.

— И чего всполошились? — заметил тот, который был постарше.

— Спужались, — усмехнулся второй.

— А ну, Ефим, — чуть повысил голос первый. — Глянь, какую бумагу они рассматривали.

Матрос прищурил нагловатые глаза и громко прочел:

Объявление

Бывшие моряки Российского военного флота всех специальностей призыва с 1910 по 1917 г. г. приглашаются для записи в целях поступления на службу во вновь формируемый морской отряд.

Заявления и запись будут приниматься ежедневно от 10-ти часов утра до трех часов дня с 25-го июня 1918 года в Коллегии Управления Всероссийского Военно-Морского порта (Канавино, Сорокинское подворье).

От желающих поступить в отряд требуется признание платформы Советской власти и безукоризненная честность как по отношению к начальству, так и к своим товарищам. Не имеющих таких качеств просим не беспокоиться.

Комиссар Волжской военной флотилии Н. Маркин

Помолчали. Потом пожилой сказал:

— Значит, в самое время угодили.

— Даем полные обороты!

— Поздновато. Ишь написано, прием до трех. Революционный порядок блюсти надо всегда.

— Завтра-то, может, поздно будет?

— Как так? Утречком и явимся.

— Или мы одни в отряд стремимся? Завтра к утру он, поди, уже сформирован будет.

Это убедило пожилого. Он бросил:

— Пошли!

И они пошли. Впереди два военных моряка, чуть сзади — парень с тощей котомкой за спиной.

— Куда путь держишь? — спросил Ефим.

— К Маркину, — выпалил Василий Никитин и торопливо, боясь, что его не поймут, прогонят, заговорил о своей жизни, о том, что не видать ему счастья, если не победит революция. Так сказал Маркин!

Моряки выслушали его. Потом пожилой сказал:

— Мы воевать будем.

Никитин промолчал.

— На фронте, парень, и убить запросто могут,— заметил Ефим.

И опять Никитин ничего не ответил.

Дальше пошли плотной кучкой.

Когда уже подходили к Сорокинскому подворью, Василий спросил:

— А примут меня?

Ефим хотел ответить насмешкой, но взглянул на парня, и пропала охота шутить, прикрикнул:

— Живей шагай! Флот плаксивых не любит!