Вода из крана бежала веселой струйкой. Я сверилась последний раз с книгой, старательно скрутила из пальцев всем известную фигуру и, наморщив от усердия лоб, проговорила вслух:
— Тепло моих рук, тепло моего сердца, тепло моего дыхания и знак пяти опор, — тут я едва сдержалась, чтобы не заржать. Это же надо, банальную фигу так пафосно обозвать. Я проглотила смешок и завершила заклинание: — согрейте эту воду для меня! Уф, кажется все.
Я сунула руку под струю и едва не взвизгнула. Вода была ледяной.
— Что не так? — обиженно вырвалось у меня.
Ладно, попробуем еще раз:
— Тепло моих рук…
Теперь я трогала воду куда осторожнее. Холодная? Ну хорошо, бог любит троицу. Я скрутила для верности фиги на обеих руках и вновь затянула:
— Тепло моих рук, тепло моего…
Призрак бабули вынырнул из стены и уставился на меня с любопытством.
Я постаралась не обращать на нее внимания, договорила заклинание в третий раз и сунула палец под струю.
— Помогло? — ехидно поинтересовалась она.
Пришлось признаться:
— Нет.
Я подняла на призрак глаза и выпалила жалобно:
— А так хотелось помыться. Я целый день возила грязь! Я сама превратилась в кусок пыли. У меня все чешется. А мыться языком, как кот, я не умею.
Бабуля спустилась пониже, внимательно пригляделась ко мне, поправила пенсне, пожала плечами.
— Не понимаю, — сказала она, совсем не обращаясь ко мне, — а почему просто не попросить у дома? Зачем все эти выкрутасы?
Она довольно живенько скрутила нужную фигуру из призрачных пальцев и сунула мне под нос.
— Я не умею, — почти прошептала я.
— Никчема.
— Ну, бабушка Тереза. Я знаю, вы добрая, вы хорошая!
Я старательно захлопала ресницами.
— Тьфу ты, подлиза, — сплюнула старуха в сердцах и гаркнула, — дом, погрей для этой бестолочи воды!
И тут же испарилась. Я сунула руку под кран и обмерла. Оттуда текла шикарная водица.
— Спасибо, бабушка Тереза, — мой крик канул в пустоту, но это меня ничуть не расстроило. — Я вас обожаю! Вы лучшая!
Грязное платье полетело на пол. Следом сорочка и панталоны. Я сунулась в шкаф, достала перевязанное ленточкой душистое мыло, залезла в ванну, включила душ и просто застонала от блаженства.
До спальни пришлось добежать голышом. Уже там я накинула на себя ночную сорочку, подхватила со спинки кровати старенький плед и закуталась в него для тепла. На миг задержалась у зеркала. Отражение показало мне чистенькую, как вишенка после дождя, Наташу Риммель. Я в ответ показала ему язык, хохотнула и почти вприпрыжку бросилась на кухню.
Возле буфета остановилась в задумчивости. С дверок на меня жалобно глазели четыре изумрудных глаза. Маленькие хулиганы выглядели такими несчастными, такими сиротливыми. Даже крылышки у них поникли от обиды.
Я улыбнулась и произнесла:
— Имейте ввиду, если вы хоть что-то испортите или сломаете, я рассержусь и запру вас здесь на неделю! Поняли?
Ответом мне стала тоскливая тишина. Я погасила улыбку и приняла строгий вид.
— Я вас предупредила. А пока, двое с буфета, марш гулять! И чтобы были паиньками!
И не успела даже мигнуть, как резные дракончики с дверок испарились.
— И чтобы мне тише воды, ниже травы! — крикнула я им вслед.
Потом прокашлялась и открыла буфет.
Банки сияли с полок, как новогодняя гирлянда. Бутыли от них не отставали. Мне вдруг пришла мысль опробовать новую тактику. Я сделала жалобные бровки, сложила ладошки на груди и проговорила просительным голосом.
— Я, конечно, на все согласна, но очень хотелось бы отметить мое заселение. Я столько дел за сегодня переделала. Пожалуйста! Дайте мне что-нибудь праздничное.
Банки погасли. Все до одной. Я вновь открыла рот, на этот раз чтобы извиниться, но тут с одной из полок взмыла бутыль и ткнулась в мои ладони. За ней последовали две небольшие банки. Из недр буфета дохнуло теплом. Мне показалось будто две призрачные ладони толкнули меня, заставляя отойти. Дверки сами собой захлопнулись.
Я нежно обняла свою добычу, осторожно сгрузила на стол и сказала:
— Намек понят, сегодня больше тревожить не буду.
В бутылке оказалось вино. Светлое, цвета золотистого янтаря. Пахло от него почему-то лесной земляникой. В одной из банок был ванильный пудинг. В другой — две горсти шоколадных конфет. От такой щедрости я едва не прослезилась.
У меня получался настоящий праздник. Не хватало только свечей, цветов и… Александра. От его общества я бы сейчас точно не отказалась со всеми вытекающими последствиями.
— И только испортила бы репутацию Наташи Риммель, — остановила я сама себя вслух. — Это тебе, дорогуша, не Москва двадцать первого века. Здесь такие вольности не прощают.