На этот раз уснуть удалось не сразу. Взбодрил меня домик, что и говорить. Что же такое с ним приключилось, что его так опечалило? И спросить не у кого. Бабуля, не иначе, специально от меня скрывается.
Может, вредители какие одолели? Загляну завтра в мою настольную книгу, где-то там были заклинания от мышей и иже с ними.
Решив сама для себя, что утро в любом случае мудренее вечера, а, значит, нечего сейчас и голову ломать, я как-то незаметно уснула. Ненадолго.
Тихий уголок внезапно оказался совсем не тихим.
— А я тебе говорила, не ходи туда, не связывайся с этим шарлатаном! Говорила? — громко возмутился женский голос невдалеке.
— Ну, говорила, — пробубнил в ответ заплетающийся мужской. Запнулся и добавил: — Рыбка моя. Но я же для тебя старался.
— А я говорила, не доведёт он тебя до добра! Говорила?
— Ну говорила.
— То-то же. — В голосе невидимой мадам появилось удовлетворение, которое тут же вылилось в новую претензию: — Сколько лет живем, а ты так и не научился меня слушаться.
Мужской голос примолк. Я думала, решил больше не спорить, оказалось, просто подбирал слова. Вскоре послышалось не слишком разумное:
— Ладно, тебе, старая. Впусти уже меня. Сколько можно на пороге держать? Здесь холодно, лопни мои глазоньки.
Тут я проснулась окончательно. Спорщики мне были знакомы, пусть даже наполовину. Интересно, что умудрился натворить дядюшка Леопольд?
— Это я старая? — Мадам Бабетта взорвалась от негодования. — На себя посмотри, пень лысый! Ты на кого стал похож? Пузо на нос лезет! Я пуговицы через день перешиваю.
Месье Сюар уже осознал свою оплошность и успокаивающе залепетал:
— Тише, тише, кисонька моя, будет тебе, не шуми. Всех соседей перебудишь.
— Уже, — буркнула я и перевернулась на другой бок. — Тоже мне, Тихий уголок.
Последние слова несчастного старьевщика прозвучали для его супруги как команда «Фас» для овчарки. Она повысила голос на два тона и заголосила с новой силой:
— Нет, вы только послушайте, люди добрые! А еще лучше гляньте, что теперь у этого олуха вместо нормальных волос на голове выросло! Нет-нет, ты не отворачивайся, не отворачивайся! И картуз не надевай. Чем тебе, скажи на милость, твоя лысина помешала?
— А кто меня лысым пнём называл постоянно? И при детях, и при внуках, и при посторонних?
Мадам Сюар слегка стушевалась и даже попыталась оправдаться:
— Я же это так, любя.
Дядюшка Леопольд уловил перемену в настрое супружницы и перешел в наступление:
— Ничего себе, любя! Всю плешь мне проела с этой лысиной. Так все время и норовила в нос тыкнуть. Стыдно перед друзьями показаться было.
Лучше бы он не начинал. Мадам Бабетта вновь взвилась:
— Зато теперь ты писаный красавЕц! Ага.
Я даже приподнялась на локте и прислушалась. Интересно, что там у них приключилось? Ответ не заставил себя ждать.
— Отрастил волос! Доволен? В копне сена пришлось прятаться, впотьмах как татю ночному домой ворочаться.
Повисла пауза. Я уже решила, что голубки успокоились, но битва перешла в новую фразу. Раздался чмок, потом взвизг, дальше звонкий жеманный хохоток. Довольный дядюшка Леопольд не преминул удариться в воспоминания:
— Зато мы с тобой как молодые стоим у порожка. Помнишь, я тебя домой провожал каждый день? Звезды. Сверчки поют. Воздух свежий. А нам все нипочем.
Портниха вновь хохотнула, раздался шлепок.
— Руки убери, охальник. Нашёл молодуху, ночь-полночь, а мы не спим до сих пор. Говорила мне мама, не ходи за этого шалопая замуж, наплачешься.
— Нет, ну ты помнишь?
— Еще бы не помнить, у тебя кудри тогда, как у молодого барашка, завивались. А нынче что? Три волосинки остались.
— Уже не три. Гляди!
— Тьфу ты, позорище. Надевай обратно свой колпак, что ли, срамно смотреть. Как завтра на люди пойдёшь?
— Фуражку надену. А то может колданёшь, чтоб повыщипать маленько?
— Да не могу я! Не дано мне на живом человеке что-то менять.
— Да и ладно. Домой-то пустишь, или так и оставишь мужа ночевать под дверью?
— Заходи уж, пока не увидел кто.
Хлопнула дверь и голоса смолкли. Я удовлетворенно хмыкнула и накрылась одеялом с головой. Судя по всему, в этом Тихом уголке не одна я умею чудить.