Ледария. Кровь и клятва

Глава 12. На юг

Над заснеженным берегом ручья стояла тишина, нарушаемая только шорохом аккуратной поступи лиса. Суровая зима не оставляла пропитания, и он скользил от одного ствола к другому в поисках мышей-пеструшек. Внизу, на открытом месте, редкие следы животных пересекали замерзшее русло. Ручей оставалась безлюдным уже много лет, когда вдруг сегодня за мысом показалась вдали темная точка. Острая лисья мордочка замерла над кочкой, рассматривая нежданных гостей. Резкий свист разорвал тишину, и лис сорвался с места, прячась в своем лесном царстве, которое осмелился потревожить человек.

Тяжелая нарта скользила по льду, запряженная собаками на длинных ремнях. Погонщик бежал рядом, то подталкивая нарту, то отводя от ледяных торосов. Среди полотно увязанного груза сидел пассажир - высокий, закутанный в слои толстого меха. Когда упряжка лихого погонщика в очередной раз слишком круто повернула, человек в мехах схватился за ремень под боком и крикнул:

— Карланта! Осторожнее!

— Прости! — еле слышно донеслось в ответ сквозь ветер. — Только здесь можно ускориться, дальше будет сложно!

— Что? — Кэларьян нагнулся к ней, не отпуская ремней. — Не надо ускоряться! Торп стоял тысячу лет и никуда не денется!

Девушка махнула рукой — она думала только о том, чтобы поскорее оказаться в городе своей мечты.

Когда они вернулись в селение после схватки с наемником, Кэларьян собрался с духом и заявил, что покидает Север. Изоляция, служившая защитой все эти годы, стала опаснее городской толчеи. Его обнаружили, обвели вокруг пальца, и прятаться в снегах больше не было смысла. Карланта слушала, не в силах вымолвить ни слова, а он бегал по комнате и дрожащими руками перебирал свои рукописи и дневники. От мысли о том, чтобы оставить их, щипало в глазах, но стоило признать очевидное: он никогда не вывез бы все это обратно.

Когда его лошади не пережили зиму, а ставшая ненужной повозка пошла на растопку, Кэларьян понадеялся на глорпов. Когда-нибудь, думал он, они отвезут меня и мои книги на юг. Но в это всегда было трудно поверить - груз несъедобного пергамента не обрадовал бы ни одного погонщика. Теперь же дело приняло совсем другой оборот, и молва об опасном чужаке лишит его последней поддержки. Уезжать нужно немедленно, и пара собак — это все, на что можно рассчитывать. Они повезут его и провизию, какие уж тут книги. Однако Кэларьян никак не мог смириться с потерей манускриптов и упорно метался по комнате, хватаясь то за один, то за другой, и мысленно уменьшая на их вес свою пайку.

Никогда еще Карланта не видела старика в таком смятении. Он начинал что-то объяснять, но прерывался на полуслове, разбрасывал свои драгоценные манускрипты и забывал, о чем говорил. Горький комок вставал в горле, мешая дышать. Напряжение, державшее ее крепкой хваткой, спадало, уступая место слезам. Не успела она пережить одну беду, как на горизонте появилась другая. Она не хотела, она просто не могла остаться одна после всех этих лет, после того, как ей показали нечто большее, нежели то, что было вокруг. Как сохранить эту связь с неведомыми землями, когда рядом не будет дедушки? Глядя исподлобья, как Кэларьян собирает вещи, она сидела, уткнувшись головой в сложенные на столе руки и глотала сердитые слезы. Что теперь будет? Она отвезет его в Торп и вернется домой одна? Одна?! Нет, никакие южные города ей уже были не милы. Торп, о котором она мечтала всю жизнь, казался врагом, отбирающим дедушку, и она что угодно отдала бы, лишь бы никогда не уезжать из селения.

— Девочка! — воскликнул Кэларьян, увидев ее лицо. Он балансировал на табурете перед шкафом с кипой свитков в руках. — Карланта! — свитки полетели на пол, а старик неуклюже пробежал к очагу, налил из котелка густой жидкости и, расплескав на ходу половину, поставил перед ней дымящуюся чашку. — Пожалуйста, выпей, это поможет успокоиться. Не плачь, я все исправлю. Твое племя будет в безопасности, а меня уже не застанут врасплох. Мне просто нужно двигаться очень-очень быстро. Тогда те, кто следят за мной, увидят, что я далеко от вас. А в Торпе будет безопасно! Пожалуйста, не бойся…

— Я не боюсь, — угрюмо и с вызовом проговорила Карланта, утирая нос и подтягивая к себе чашку с отваром земляной белянки — ее запах было сложно с чем-то перепутать. Вдохнув сладкий пар и сделав несколько глотков, она ощутила, как по телу разливается тепло, а голова становится пустой и легкой. Она не стала допивать до конца, чтобы не уснуть, и отставила чашку. Брови Кэларьяна сошлись у переносицы, глаза сверлили ее тревожным взглядом. По всему было видно, что он едва не рвет на себе волосы и совсем потерял голову — иначе сразу понял бы, чего она боится. Хлюпая носом, но все же тоном, не терпящим возражений, Карланта проговорила:

— Когда я отвезу тебя в Торп, я тоже останусь там. До лета, — прибавила она, когда лицо Кэларьяна вытянулось от удивления.

— Ты? Отвезешь меня? — переспросил он.

— Конечно, — живо представив себе дедушку, вынужденного в одиночку добираться до Торпа, Карланта на мгновение забыла свои горести, а потом еще и насмешливо улыбнулась. — Кто здесь не умеет охотиться и как следует править собаками? А кто — самый быстрый погонщик? Я поеду с тобой, иначе и быть не может.

Кэларьян окинул ее молчаливым взглядом и снова заходил из угла в угол, дергая себя за бороду. Между тем, Карланта скинула меховую куртку, отпила еще глоток пахучего отвара и потянулась — слезы всегда отбирали столько сил. Нужно было что-то делать, думать о чем-нибудь, чтобы прийти в себя. Мысли о поездке в Торп снова закрутились в голове, но уже под другим углом. Это решение — такое простое, хоть и не без препятствий со стороны родни — казалось лучшим выходом из положения.

— Я не уверен, Карланта, — сложив руки на груди, проговорил Кэларьян.

— Никто не даст тебе собак без возврата, — пожала она плечами. Этот аргумент казался не главным, но на деле был самым веским.

Кэларьяну нечего было ответить. Кто-то должен был поехать с ним, чтобы вернуть упряжку обратно, и им мог стать любой юноша из тех, кто слушал его истории. Но он не хотел разделять судьбу с человеком, не имевшим к нему никакой привязанности. Если глорп оставит его хотя бы и вблизи от Торпа, без транспорта он тут же пропадет. Кэларьян посмотрел на девушку. Порой он позволял себе мечтать о юге, думать о том, как вернется домой, встретится с коллегами и представит им свой труд о Севере. И в этих мечтах рядом с ним всегда была она. Она рассказывала в Университете о своей жизни, читала книги в его библиотеке, знакомилась с людьми и ездила по городам. Разве не к этому он ее готовил? К тому, чтобы увидеть мир? Кэларьян всегда рассчитывал на то, что однажды они уедут вместе, но нападение перечеркнуло все планы.

Он все еще терзал свою бороду, когда вдруг застыл, пораженный одной мыслью. Надо было признать очевидное — Карланта уже вступила в игру, когда сразилась с наемником и победила. Она изменила ход событий, а это не проходит даром ни для человека, ни для всего мира, отражаясь в сплетении нитей светлого потока. Связь между ними и так крепла много лет, а сейчас связалась крепким золотым узлом. Что если ее отметили? Что если они пошлют сюда не наемников, а Посвященных? А его уже не будет рядом? Она должна быть под присмотром. Решено!

Он еще не произнес ни слова, но Карланта уже все поняла. Глаза ее загорелись, а губы растянулись в несмелой улыбке.

— Мы едем? — спросила она тихо.

— Едем.

И вот теперь они мчались сквозь ледяную долину на юго-восток, к границе Торпийского герцогства, не нарушаемой северянами уже три столетия. Для Карланты это была мечта, ставшая реальностью, а для Кэларьяна — возвращение в мир тревог и забот. Он предпочел бы отсрочить встречу с прошлым, а она спешила, как могла. С того дня прошло три недели, переход сегодня выдался тяжелым, но Карланта хотела преодолеть еще десять миль перед тем, как разбить на ночь лагерь.

Когда стало смеркаться, нарта замедлила ход, и глорпка наконец пошла шагом. В начале путешествия Кэларьян тоже иногда шагал час-другой, но сейчас все его внимание было занято тем, чтобы не пропустить под капюшон холодный ветер, а мысли — мольбами о снисхождении ко всем высшим силам. Старик чувствовал себя уставшим, замерзшим, неспособным разделить с Карлантой ее тяжелую работу.

— Карланта!

Она молча обернулась, сберегая дыхание.

— Не пора ли устроить привал?

Она лишь улыбнулась, указывая на что-то впереди. Кэларьян напряг зрение и смог разглядеть какую-то темную массу — невысокий холм. Хорошее укрытие от западного ветра. Он согласно кивнул, молясь, чтобы глорпка наконец остановилась. Девушка подала команду собакам и стала заворачивать к берегу. Упряжка состояла из непоседливых собак, никак не слаженных друг с другом, взятых по одной от дома, но она весьма ловко правила и не давала им спуску. Нарта ехала с перегрузом, еда для людей и животных занимала много места, но еще больше — книги и манускрипты, которые Кэларьян не смог оставить.

И книги, и старик, неспособный бежать рядом с упряжкой, были серьезным грузом, для которого требовалось целых шестнадцать собак - немыслимое количество, если брать всех в одном доме. Карланта искала их по всему селению - запасных, еще не вошедших в силу или уже слишком старых, чтобы отправиться в главных упряжках за Синий ручей.

Мужчин решили не ждать. Вернувшись из-за ручья, мужчины собрали бы совет и могли запретить давать ей собак. А с женщинами и детьми Карланта договорилась легко, раздавая свои инструменты и сокровища из Руин, и обещая привезти из Торпа лучшие стальные ножи, крючки, котлы и наконечники для стрел.

Старейшие собрались в общинном доме, разгневанные ее выходками. Понимая, что они едва ли разрешат забрать из селения шестнадцать рабочих собак, и уж точно не отпустят ее саму, Карланта торопила сборы. Они бежали так скоро, что еще не каждый в деревне успел прознать об отъезде.

Не зная, тяжело ли дается ей этот побег, Кэларьян изводил себя домыслами, пока не услышал, что без прямого запрета Карланта не потеряет тэгхет - защиту племени, благословение, которое легко отнять у ослушников - а ничего другого она не боится. Пуще всего она была уверена в том, что по возвращении торпийские покупки умаслят Старейших, и ее вовсе не накажут, когда все племя получит железные ножи и наконечники для стрел.

Кэларьян подумал даже, не поэтому ли Старейшие так долго не выходят?

Так что они спешили, как могли, и выехали, попрощавшись только с Гнарой и младшими братьями Карланты. Мать молчала, пряча слезы, но с тех пор, как умер Верад, голос Карланты в семье был главным, и ее не могли остановить ни уговоры, ни проклятья. Братья Харана и Карда дали клятву помощи, да и в самих друзьях Карланта ничуть не сомневалась — они не оставят ее семью в нужде.

В обратный путь Карланта намеревалась тронуться летом, после половодья. Долгое путешествие пешком ее не пугало, и она не видела врага в негостеприимной природе, но с радостью пообещала Кэларьяну обучиться верховой езде и взять лошадь. Она заявила, что сохранит лошади жизнь, будет хорошо ее кормить и держать в теплом доме, чтобы через год снова отправиться на юг, свободной от уступок и унизительных просьб взять упряжку. Кэларьян не сказал, что возвращаться опасно, и не знал, как скажет по прибытию. Сейчас даже встреча с Посвященными пугала его меньше, чем разговор с Карлантой о том, что она еще долго не вернется домой.

Занятый тяжелыми раздумьями, он не сразу заметил, как они въехали в жидкую рощицу, и очнулся, только когда собаки остановились. Карланта быстро развела костер и весь ужин тараторила о том, что они уже близко и, если не завтра, то на следующий день наконец обогнут гору. Устраиваясь на ночь в мешке из шкур, Кэларьян молился, чтобы это случилось как можно скорее, пусть даже горе придется бежать им навстречу.

Торп показался на горизонте через два дня, когда в закатных лучах солнца блеснула над неровным хребтом тонкая черточка церковного шпиля. Город был заключен в горах, как в ладонях, сомкнутых к северу и открытых на юг. С этого момента Карланту было не удержать, и после короткой ночевки они тронулись в путь ни свет, ни заря, к полудню преодолев оставшиеся двадцать миль.

Но первым, что она увидела, обогнув гору, оказалась всего лишь длинная высокая стена: замшелая, темная, с грязным снегом во рву. Несколько башен торчали на разном расстоянии друг от друга, как неровные клыки в пасти, и каждая была гораздо выше Хорна. Вниз от стены тянулись сады и огороды, сейчас засыпанные снегом, виднелись изгороди и навесы. Стена полностью скрывала город, однако торчащие тут и там коньки крыш, пузатые купола и стройные колокольни обещали должную награду за терпение. Кэларьян указал путь к центральным воротам через заснеженные выпасы, и Карланта ринулась вперед. Мимо пролетали небольшие домики, сараи и межевые отметки, а ворота, за створками которых виднелись серые дома, наоборот, приближались.

В тридцати локтях от них Кэларьян попросил ее остановиться и спешиться. Стена нависала тяжелой массой. Волнуясь, Карланта откинула капюшон, расчесала пальцами волосы, поправила одежку, и вместе они медленно пошли к воротам. Клык, вожак упряжки, потрусил след в след за глорпкой, и эта странная процессия вызвала изрядное замешательство у караульных. Во все глаза смотрели они на Карланту, как на диковинку, и она отвечала им тем же. Кэларьян назвал начальнику караула свое имя и показал медальон Гильдии. Тот удивленно покивал, подумал немного и дал знак пошире открыть створки.

Торп раскрыл перед ними свое нутро, и с замиранием сердца Карланта ступила под арку ворот. Ее взору открылась узкая прямая улица, ведущая куда-то в центр города, и плотные ряды домов из камня. Кэларьян прошел дальше и обернулся:

— Добро пожаловать в Торп.

Карланта закусила губу, а в руке почувствовала мокрый нос Клыка — пес волновался и искал защиты. Прижав его крутолобую морду к своему бедру, она двинулась вперед. Все собаки теперь сбились в кучу, пугаясь толпы и незнакомых запахов, так что ремни перепутались и нарта виляла на ходу.

Кэларьян шел чуть поодаль, с улыбкой наблюдая за своей первооткрывательницей. Кипящая жизнь города останавливалась там, где они проходили, люди шептались и провожали северянку взглядом. Нищие и мастеровые толпились бок о бок с богатыми горожанами, и те забывали брезгливо сторониться, — все как будто стали равными перед кем-то, еще более чуждым, чем последний торпийский бездомный. Карланта ничего этого не замечала — она радостно глазела по сторонам, вела носом вслед запаху хлеба, трогала стены и беззаботно раскачивала каждую железную вывеску, под которой проходила. Кэларьян чувствовал настоящее облегчение — он боялся, что глорпку разочарует холодный прием.

Город прижимался к отвесным склонам, три ряда стен полукружьями расходились от центра, где в скале, взбираясь наверх башнями и лестницами, была вырублена крепость — главный оплот защиты Торпа. Древняя и неприступная, она была отрезана от города, соединяясь с ним только навесным мостом. Карланта не спрашивала, могут ли они туда попасть, но невольно стремилась к сердцу Торпа. Внешнее кольцо стен она преодолела быстро, там не было ничего интересного: ни рынков, ни лавок, — только жилые дома. За второй стеной раскинулись гильдейские районы: тут были мастерские, лавки и дома купцов. Ворота сюда не закрывались, на земле даже не было следов от створок, а петли крепко сковал лед. В этом квартале дома еще плотнее прилегали друг к другу, и лишь иногда между ними виднелся проход, где не смогли бы разойтись и два человека, а верхние этажи нависали над нижними, закрывая небо. От ворот шла грунтовая дорога, а вдоль домов тянулись деревянные настилы, и хорошо одетые горожане старались пройти по ним всю улицу, не спускаясь в грязь. Мастеровые и мальчишки бегали прямо по бурому снегу, ни о чем не заботясь. Они сновали от одного кольца стен к другому вместе со всадникам и телегами, и Карланта влилась в этот шумный поток.

Когда они проходили мимо лавки, на вывеске которой был изображен какой-то пухлый завиток, из дверей пахнуло таким сладким ароматом, что она не выдержала и схватила Кэларьяна за руку:

— Дедушка! Можно мы туда зайдем? Прямо сейчас?

Кэларьян замялся, но тут же махнул рукой — он не мог отказать, хотя они договорились, что первым делом доберутся до дома, оденутся по-местному, и только потом пустятся во все тяжкие, гуляя по городу и швыряя деньгами налево и направо. Но какой ребенок сможет устоять перед булочками?

В лавке помимо двух десятков крендельков и булок Кэларьяну пришлось купить для них корзину, потому что молодой хозяин никак не соглашался ее одолжить. Предположить, что у такого дикаря есть дом со слугами, которые вернут корзинку, было трудно. Пускай это был лишь юнец, едва ли знавший его лицо и имя, на миг Кэларьяну показалось, что он попал совсем в другой мир, где ему больше нет места. Сердце кольнуло тревогой: ждут ли его дома? Помнят ли жильцы, кто приютил их? Они должны были хранить его комнаты. Конечно, если Гильдия не решила, что хозяин уже не вернётся и не прибрала дом себе.

"Перестань, - остановил он себя. - Гансвард никогда бы не позволил. Всего несколько минут, и ты все узнаешь".

Когда они вышли наконец из лавки, то сразу оказались в густой толпе людей, обступивших упряжку. Карланта впервые смутилась и встала столбом на пороге. Кэларьян откинул капюшон, стараясь не замечать мороза, вонзившего ледяные иглы в кончики ушей, и оглядел горожан. В некоторых взглядах ему почудилось узнавание, которому, впрочем, не могли поверить. Народу собиралось все больше, и вдруг из толпы раздался звонкий старческий голос:

— Кэларьян?! Скажите, что это вы, или я решу, что вижу призрак!

Маленькая фигурка показалась в толпе и вперед вышел сгорбленный, опирающийся на трость старичок.

— Магистр! Какое счастье! — Кэларьян бросился к нему, протягивая руку. Он не хотел признаваться, но в глубине души боялся не застать своих знакомых в живых.

— Кого это вы привезли с собой? И где вас носило все эти годы? Только не говорите мне, что жили на севере, в шатре среди сугробов, — проговорил человечек, указывая клюкой на Карланту и собак.

— На севере, мой дорогой, на севере! То, во что вы не верили, вполне осуществилось! И вот я здесь, и готов рассказать вам, как провел это время. Я составлю полный доклад. Нет, я созову всю Гильдию! Я готов отвечать на любые вопросы! — Кэларьян почти кричал от избытка чувств. Вся его жизнь, замершая десять лет назад, словно закрутилась вновь. — Приходите ко мне завтра, мы обо всем поговорим, приходите после обеда! — Он вновь потряс руку ошалевшему магистру и сделал знак Карланте двигаться дальше.

Зеваки уже наступали на лапы ездовым и собаки метались, окончательно запутав упряжь. Излишнее внимание было ни к чему и могло привести к каким-нибудь грубым выходкам. Толпа всегда пугала Кэларьяна своей бездумной силой, а после долгого пребывания в полупустом селении — особенно. Карланте потребовалось некоторое время, чтобы распутать ремни, и, протолкавшись через любопытных торпийцев, они заспешили вверх по улице.

Следующие ворота — исправные и со стражей — вели в самый центр города, где находилась резиденция герцога и жили знатные горожане; дальше была только горная крепость. Улицы здесь выглядели чище, здания не жались друг к дружке, и каждое из них окружал небольшой сад. Чистый воздух и свет отличали это место от бедных кварталов, но высокие ограды и тишина заставляли гостей чувствовать себя нежеланными.

Длинный двухэтажный дом Кэларьяна стоял под ветвями огромного дуба, владение окружал глухой забор. Сад внутри выглядел заброшенным, а вместо цветочных грядок везде были густые кусты и деревья, скрывавшие друг от друга занесенные снегом скамейки. В дверях дома их ожидал худой старик с тонкими чертами лица.

— Кэларьян! — воскликнул он, как только странная парочка вошла во двор. — Едва ты появился в городе, как об этом уже поползли слухи. Я жду тебя больше десяти минут! — тут он рассмеялся и ступил за порог прямо в домашних туфлях.

Кэларьян пробежал оставшееся расстояние и заключил старика в объятия.

— Гансвард!

— Эхе, — воздух вышел у того из легких, и он замахал руками, — что ты делал на этом севере? Боролся с медведями? В таком возрасте больше пристало ворчать, чем мять бока! Отпусти меня!

Кэларьян разжал руки и вгляделся в лицо друга. Новые морщины прорезали его лоб, щеки исхудали так, что высокие скулы совсем заострились, а нос выступил еще больше вперед. Он шутливо охал и смеялся, ощупывая ребра, но во взгляде его таилась тревога. Невысказанный вопрос повис между ними, но сейчас было не время для подобных вещей. Гансвард понимающе кивнул и шагнул обратно за порог. Кэларьян медленно, словно не веря тому, что происходит, вошел в свой дом. Собаки между тем заполонили весь двор и расселись перед входом, а Карланта мялась у калитки, стесняясь идти следом.

— Магистр! Добро пожаловать! — раздался нестройный хор голосов. В холле обнаружились еще несколько стариков в длинных балахонах Гильдии философов.

Кэларьян тряс им руки, называл имена и похлопывал по сухим плечам и спинам, с его губ не сходила счастливая улыбка. Тихая жизнь дома была нарушена приездом хозяина, и философы гудели, как пчелиный рой. Моложе и громче всех был долговязый мужчина тридцати лет с небольшой проседью в висках.

— Трувор? — подозрительно спросил Кэларьян, отвечая на его рукопожатие, — а где тот желторотый юноша, которого я взял набираться уму-разуму? Ты ли это?

— Я, мастер, — улыбнулся мужчина, щеки его тронул румянец, как будто он прямо сейчас должен быть выдержать экзамен на оправдание надежд учителя. — Я многого достиг с тех пор, как вы видели меня в последний раз, и уже вступил в Гильдию.

— Молодец, сынок, молодец! — Кэларьян почувствовал, как в глазах у него защипало и поспешил отойти обратно к дверям. — Мы поговорим обо всем после. А сейчас познакомьтесь с моей подопечной, маленькой путешественницей из народа глорпов. Карланта!

Глорпка смущенно переступила порог и подошла к обитателям дома. Ученые прожигали ее любопытными взглядами.

— Добрый день, — сказала она на всеобщем, делая некое подобие реверанса, не слишком изящное из-за мехового одеяния. — Или ойден дан, — быстро добавила она, вспомнив приветствие по-торпийски, которое учила по дороге. Старики заулыбались в ответ.

— Ойден дан, — ответил тот, которого ученый назвал магистром Гарбеном. — Я вижу, юная леди чувствует себя уверенно в наших краях.

— Нет, — возразила Карланта, — никогда не чувствовала себя так неуверенно. Но ваш город мне нравится. - Она слегка поклонилась всем философам: - Тиссе аун, Ригани.

— Доброго мира, Старейшие, — перевел Кэларьян, с улыбкой наблюдая за коллегами, в чьих глазах горел интерес к неслыханному языку. Казалось, они могли прямо на пороге наброситься на гостью с вопросами.

— Друзья, — ласково проговорил он, — я прошу о снисхождении к моим невеликим силам, душевным и физическим. Нам требуется небольшая передышка, ужин, и мы будем в вашем распоряжении. Пожалуйста, пошлите кого-нибудь к леди Арсовиг, если она еще держит свою лавку — Карланте нужно платье. И к старой Орудли - за чем-нибудь домашним, можно как на мальчика. Гансвард, — он положил руку на плечо друга, — мы столько всего должны обсудить…

— Дедушка, — позвала Карланта, тихонько дергая его за рукав, — еще рыба для собак.

Их расчеты по корму оказались неверны, и в последнюю неделю и люди, и собаки получали одни крохи.

— Ах, — хлопнул себя по лбу Кэларьян. — Рыба! — закричал он вслед уходящему слуге. — Пять дюжин, и покрупнее!

Трувор, так растрогавший учителя, быстро отсчитал в дверях еще несколько серебряных монет и отпустил слугу. Наблюдавшая за этим Карланта смутилась:

— Тебе приходится за все платить? Я лучше сама наловлю.

— Негде, — развел руками Кэларьян. — Даже если пробить лед во всех лужах, которые мы тут зовем озерами, ты вряд ли останешься довольна уловом. Не волнуйся, жизнь здесь устроена иначе, но мы не жалуемся, — он подмигнул глорпке. — Нам не приходится добывать пропитание тяжелым трудом. Может быть, теперь ты устроишь наших хвостатых спутников, а я прослежу, чтобы накрыли стол?

Карланту не пришлось упрашивать, она вернулись на улицу, чтобы распрячь собак и разгрузить нарты, а Кэларьян отправился на кухню выбирать к обеду самые экзотические блюда. Вскоре холл, где произошла эта теплая встреча, опустел.

Зимнее солнце рано спряталось за горизонт, и во всем доме зажгли свечи. Ужин подошел к концу, магистры расселись с вином у камина, а Карланта все ещё уплетала за столом хлебцы из пекарни, едва успевая жевать, чтобы вставить слово-другое в рассказ дедушки.

— Хорн совсем маленький замок: жилая башня да стена, нынче он лежит в руинах. Так строили в десятом и одиннадцатом веках, прекрасный образчик! — Кэларьян взмахнул кубком, будто салютуя замку. — Если забраться на крышу, вся округа видна, как на ладони. Я бывал там сотни раз, но каждый — как первый, — он мечтательно прикрыл глаза. — Это прекрасно. Ганс, тебе бы понравилось.

— Мне не понравилось уже на слове «забраться», Кэл, — усмехнулся Гансвард, доливая себе горячего вина.

— Мы помогли бы вам подняться, — поспешила заверить его Карланта. Он просто не знал, о чем говорил, во всем Глорпасе нет места лучше, чем башня в Руинах.

Кэларьян согласно кивнул:

— Я сам втащил бы тебя наверх. Ну, или ты мог бы спуститься в подземелье, туда, где под слоем земли я нашел древние манускрипты.

Глаза магистров разом вспыхнули. «Торпийские? Какой век? Хорошо сохранились?» — загомонили они, перебивая друг друга. Но не успел Кэларьян ответить, как Карланта выпалила:

— Это наши хроники! — и чуть не выронила изо рта непрожеванную булку.

— Карланта! — зашипел Кэларьян, но коллеги не дали ему отвлечься на такую ерунду.

— Что за текст? Есть пометки владельца?

— Эти записи сделал глорп или торпиец со слов глорпа, они рассказывают о вражде кланов и родственных связях между вождями. Полагаю, двенадцатое столетие.

— А наша гостья не нашла там своих предков? — спросил Трувор, улыбаясь Карланте, отиравшей рот рукавом. Та помотала головой:

— Нет, они, наверно, были в другой книге. Мы там все перерыли, но кроме ржавых ножей и игрушек из кости ничего не достали.

Кэларьян развел руками:

— Ножам глорпы обрадовались больше, чем книгам, хотя мы расшифровали несколько старых, забытых всеми историй.

— Так значит, сами они ничего не искали? — спросил магистр Гарбен, укутывая ноги шерстяным одеялом.

— Глорпы не любят Руины и мало интересуются цивилизацией, она принесла им больше проблем, чем пользы. Кто читал Хиртову хронику, тот, должно быть, помнит, что они кочевали за оленями и не враждовали с южанами, пока те не заняли под колонию одно из озер для летних стойбищ. Глядя на сегодняшних торпийцев, я бы не сказал, что некогда они были столь амбициозны.

Магистры переглянулись, усмехаясь, а Карланта не могла вспомнить, что значит последнее слово. Дедушка говорил, торпийцы потихоньку заселяли свои земли, порой торговали с глорпами, а потом вдруг перешли толпой горы и отобрали Летнее озеро. Это значит быть амбициозным?

— Глорпы оказались им не по зубам - обнаружив на второй год своё дальнее озеро занятым, они взяли Хорн измором. Их устное предание излагает эту историю, как долгое ожидание у норы загнанного зверя, и как лёгкую охоту на смельчаков, решившихся выйти. Нелестный портрет южных воинов, - Кэларьян развел руками, будто извиняясь, - но глорпы истинные дети северной земли, а мы там слабы и беспомощны. Торп бросил замок, глорпы заняли колонию, поселенцы оказались заперты на севере. По записям в найденных книгах выходит, что какая-то часть глорпов ещё уходила зимой за оленями, но с годами все они осели вокруг Хорна. Среди торпийцев, не способных выжить в одиночку, в их крепких домах, в их хозяйствах с железными инструментами, - Кэларьян выразительно посмотрел на сухонького старичка с выпуклыми стеклами на носу.

— И вы из этих? — проворчал тот. — Считаете, что Торп оставил свою колонию на растерзание варварам?

— Не просто считаю — уверен, — Кэларьян быстро оглянулся на Карланту, извиняясь за "варваров". — И растерзания не случилось. Ассимиляция. Взгляните на девочку - глорпы Хорна светловолосые и светлокожие, но вы бы видели их западных сородичей! Волосы чёрные, как смоль, кожа темнее раз в десять, живут на побережье моря, о котором мы с вами не слышали, и настолько изолированы, что поначалу я считал их существами мифическими.

— Какими-какими? — Карланта вышла из оцепенения, с которым слушала дедушку, ничего не понимая. Со своими друзьями он говорил совсем не так, как с ней, и уловить смысл порой было не легче, чем поймать песца голыми руками.

— Ненастоящими, — подсказал Гансвард.

Карланта чуть не рассмеялась.

— Как это ненастоящими, дедушка? Мы же говорили тебе, что они есть.

Кэларьян пожевал губу и переглянулся с магистрами.

— Мифы в некоторых обществах так же реальны, как мир вокруг. И никто не способен увидеть разницу между ними и реальной жизнью.

Это было не совсем понятно, но почему-то обидно.

— Ну, наверное. Только береговые люди настоящие, — сказала Карланта, с вызовом глядя на ученых. — Ты их видел.

— Конечно же видел, да.

Карланта почесала нос, соображая, как лучше спросить обо всех этих странных суждениях, но разговор уже потек дальше.

— Эти дальние родичи, они совсем не похожи на Карланту. Черные, просоленные, бьют морского зверя и носят одежду из шкур с коротким жестким волосом. В девочке не меньше торпийской крови, чем в каком-нибудь шетридце или галасце. Однако изоляция Хорна от всего мира сделала свое дело… Родичей Карланты осталось слишком мало, оленей они давно не приручают и полностью зависят от улова в одном Летнем озере, а кочевые шатры я видел только нацарапанными на камнях Хорна. Я боюсь за их будущее, — Кэларьян махнул кубком в беспомощном жесте и пролил его содержимое. — Им нужно двигаться к своим, на север — туда, где живут теперь другие глорпы.

Карланта оглядела магистров. Почему на север? Ведь очевидно же, что… Она заметила подбадривающую улыбку Трувора и решительно поставила кружку с молоком на стол.

— А может быть, на юг?

Старики разом обернулись к ней, потом уставились на Кэларьяна.

— Почему вы не пытались установить контакт пораньше? Вывезти сюда кого-нибудь из взрослых?

Кэларьян замялся, а Карланта так и замерла, не мигая. В следующем году она может взять сюда Харана или Карда, они знают несколько слов на всеобщем. Потом наверняка удастся завлечь в Торп Лассу. Подтянуть язык у этих лентяев — Карланта вспомнила братьев — и провести с ними целое лето на юге! Не нужно будет никуда спешить, они уже привезут домой достаточно железа, соли, тканей…

— Кхм, это вовсе не так просто, как кажется, — кашлянул Кэларьян, возвращая ее с небес на землю. — Совет риганов, старейших членов племени, и слышать ничего не хочет о южанах. Путешествие за край земли, как это там называется, пугает их, как грех - священника.

Это было правдой. Трудно представить, что сказали бы Старейшие, узнай они о планах ездить в Торп целыми семьями! Карланта с досадой пнула ножку стола, а магистр Гарбен подался вперед:

— Они будут против даже небольшой фактории?

— Против чего? — Карланта опять потеряла нить.

Магистр отставил кубок, идея его явно захватила.

— Торговый пост, прямо у Хорна. Можно найти человека, который согласится открыть торговлю в одиночку, раз южане так пугают стариков. Один человек и самые необходимые товары. А? — он обернулся к Кэларьяну. — Вас же они приняли.

Карланта подумала, что, наверное, чего-то не поняла.

— Вы говорите о ком-то, кто привез бы к нам инструменты? Сам? Чтобы нам не пришлось сюда ехать?

— Именно, девочка. О смышленом торговце.

Карланта не верила своим ушам. Если она привезет домой не только то, что влезет на одну упряжку, а еще и целую повозку всяких вещей, Старейшие будут счастливы и простят ее в тот же миг, как увидят!

— И как уговорить его поехать со мной? Этого торговца? С лошадью, повозкой и всем остальным?

— О, его не нужно будет уговаривать. Он сам за тобой побежит, чтобы сделать состояние на мехах, если я хоть что-нибудь понимаю в торговцах.

Карланта вскочила со стула и схватила Кэларьяна за рукав.

— Мы должны найти такого человека, дедушка!

— Да, моя хорошая, обязательно, — он попытался высвободиться из ее цепкой хватки.

— Мы можем начать прямо завтра?

— Начнем, как только освободимся, — рукав затрещал, растягиваемый в разные стороны. — Сядь.

Карланта выпустила его и плюхнулась обратно на стул. Волокуши Кэларьяна, когда он приехал в Глорпас, были полностью забиты книгами, но сколько тканей и инструментов поместится туда вместо пергамента? Воспоминание об огромном возе, который тащила лошадь, было слишком мутным, Карланте было тогда всего четыре, и она помнила груду вещей высотой с дом. Конечно, одна лошадь столько бы не вытянула, но на двух или трех можно привезти яркой цветной шерсти не только матери и Лассе, но и другим женщинам. А зеркальца и бусы из прозрачных камней? Можно взять целый ящик!

Она хотела было спросить Кэларьяна, но тот смотрел на Гансварда. Взгляд, которым они обменялись, означал нечто, не понятное ни ей, ни ученым.

— Как же вы сами до этого не додумались? — магистр Гарбен всплеснул руками и указал на Карланту. — Посмотрите на нее, сидит, как на иголках. Держу пари, она уже знает, что хочет накупить в такой лавке. Вам стоило взять с собой на север женщину, Кэларьян — они куда практичнее.

Кэларьян уже начал говорить, что и три века назад все началось с торговли, и никому не нужен второй захват озера, но замолчал. Гансвард торопливо зачерпнул ковшиком вино из котелка и наполнил его кубок до краев.

— Полагаю, мы не знаем, о чем говорим, — сказал он Гарбену. — Если эти риганы так же стары и влиятельны, как наш мэр со своими советниками, я не удивлюсь их крайней твердолобости. Попробуйте их в чем-то убедить!

Кэларьян кисло улыбнулся.

— Верно. И вы забываете, что как бы я не любил моих радушных, но строгих северян, за все это время я так и не стал для них кем-то важнее хромой собаки.

— Кэл… — Гансвард застыл с черпаком на полпути к собственному кубку.

— Дедушка! — Карланта разом выплыла из своих мечтаний, где уже нашла для торговца домик поблизости от собственного и конопатила щели, чтобы он не замерз и не решил тут же уехать обратно.

— Но я не жалуюсь! — натужно засмеялся Кэларьян, отмахиваясь от вопросов. — Ничуть. Я долго ощущал себя слепым котенком, пока не привык заботиться о тысяче вещей, чтобы выжить. Ни один глорп не прислушается к вашим словам, если вы будете сидеть над книгами, как привыкли здесь, в Торпе, а практичность оставите неким женщинам. Убедить глорпов, что ваша затея не бред сумасшедшего унтгу и не происки злых духов, очень сложно. Сначала убедите их, что вы разумный и достойный человек - умеете охотиться, рыбачить и бежать по снегу. Жить означает на севере совсем не то, что в наших городах. Я знаю это слишком хорошо и с радостью отправил бы туда кое-кого из знакомых. Неплохо выбивает дурь из головы!

Магистры молчали, переглядываясь и неловко ерзая в креслах, а Гансвард усмехнулся, наполняя свой кубок.

— Брось, Кэл, какая дурь могла быть в твоей светлой голове?

— Не будем вдаваться в подробности, — уже легче рассмеялся Кэларьян. — Этого не объяснить — можно только испытать на своем опыте. Я был обижен невниманием, уязвлен провалом просветительской деятельности… В общем, подавлен такой ерундой, о которой сейчас вряд ли задумаюсь.

— Старческие жалобы, — махнул рукой Гарбен. Он посерьезнел и внимательно слушал Кэларьяна.

— Старость? — поднял тот брови. — Что это такое, не пойму.

Магистры заулыбались, напряжение между ними ушло. Кэларьян пригубил дымящееся вино и поднял кубок, салютуя им куда-то в потолок.

— Нет, друзья, я не шучу. Это тело стало сильнее, чем было, и я не ощущаю груза лет. Я закален, провялен и засушен. Если бы остался здесь, я был бы в конце совсем другого пути.

Гансвард поднял свой кубок в ответ, лицо его погрустнело. Карланта не отрываясь наблюдала за ним и ей все больше нравился этот старик, о котором она так много слышала. Теперь она видела, что он действительно такой, как рассказывал дедушка. Добрый и понимающий. Как, должно быть, грустно расставаться с таким другом! Неужели он так боялся холода, что не мог поехать в Глорпас? Вместе им было бы куда проще.

Эта мысль была неожиданной и неуютной.

Неужто дедушка был так одинок? Конечно, он не похож на глорпов и всегда жил какой-то иной жизнью, но раньше это казалось нормальным. Сейчас он дома, среди своих, и выглядит очень счастливым. Карланта представила, что ей пришлось бы разлучиться с братьями и Хараном на целых десять лет, и сердце ее сжалось. Как мог он вытерпеть столько времени вдали от дома?

А она! Она могла бы отвезти его в Торп гораздо раньше! Они бы навестили Гансварда и вернулись. Они могли бы ездить на юг раз в пару лет, как будет делать теперь она сама. Как жестоко поступили Старейшие, не позволив Кэларьяну распоряжаться упряжками! Он заслуживал стать членом племени.

Карланта взглянула на дедушку с тем особенным чувством, что возникало всегда, когда он нуждался в ее помощи. Она уже хотела прерывать магистров и извиниться перед Кэларьяном за все, в чем отказали ему глорпы, но тут поднялся Гансвард и снял с огня винный котелок.

— Не пора ли нам закончить на сегодня?

Старики одобрительно кивнули и зашуршали покрывалами, разминая ноги. Все они изрядно устали, но сами не могли остановиться, слушая рассказы о дальних землях. Кэларьян подошел к Карланте. Под глазами у него залегли тени, белки покраснели. Им всем давно пора отдохнуть.

— Пойдем наверх, там приготовлены постели.

Карланта встала, магистры выходили в холл, и она отвешивала им неуклюжие поклоны, желая доброй ночи. Кэларьян тепло прощался с каждым за руку. Когда все приличия были соблюдены, они поднялись наконец на второй этаж, но едва успели дойти до комнаты Карланты, как их нагнал Гансвард. В руке у него был котелок и кружки.

— Еще по одной перед сном, Кэл? — по его тону было ясно, что он не примет отказа.

Кэларьян отворил дверь, пропуская Карланту внутрь. Он выглядел до крайности измотанным, но все равно согласно кивнул. Гансвард просиял.

— Покажешь мне глорпские хроники? — он тоже выглядел усталым, но, похоже, не собирался отпускать Кэларьяна так быстро.

— Они там, внизу, упакованы вместе с дневниками. Если Навард за эти годы излечился от лени и разобрал вещи, мы можем за ними спуститься.

— Навард? Излечился? Нет, — вздохнул Гансвард. — Что еще ты привез? Хиртова хроника? Мой экземпляр Большой хроники, тот, в синем переплете? Нет?

Кэларьян покачал головой, а щеки Карланты залил румянец. Она с радостью взяла бы все дедушкины книги, но на нарте не хватало места!

— Простите, мастер, это я оставила их дома, — покаялась она. — Обещаю, что привезу следующим летом!

Гансвард вопросительно взглянул на Кэларьяна, а тот приподнял руку, словно говоря: «Я все объясню». Магистр улыбнулся:

— Не беспокойся, девочка. На вас двоих я променял бы и всю библиотеку.

У Карланты отлегло от сердца. До чего же он добрый! Разрешит ли он звать себя дедушкой? Они с Кэларьяном словно братья — кто угодно подтвердит.

Гансвард устал держать котелок и поставил его на пол.

— А что с тем манускриптом, который ты начал перед отъездом? — спросил он, наблюдая, как Кэларьян подкладывает в камин пару новых поленьев.

— «Истоки айстианства»? Нет, я бросил это дело, оно не встретит одобрения.

Карланта помнила эту книгу — она первая ушла на чистку от чернил. Что можно написать о Защитнике, про которого и сами айстиане ничего не знают? Хотя, по правде, об Илготе известно тоже немногое. Но если не пересказывать друг другу то малое, что знаешь, и не записывать, то как тогда хранить память о самом главном? Карланта подумала о врагах дедушки и насторожилась, а Кэларьян поворошил кочергой головни.

— Зато я вновь собрал «Записки о торжестве науки», добавил даже пару статей. Пускай эти мракобесы сожгли все копии, я помнил все наизусть, как «славься Боже». И не говори, что нужно прятать их в подполье, я подкину Записки в университет и, прежде чем сжечь, их прочтут, поверь.

Сожгли? Карланта замерла у стола с кувшином воды.

— Кто-то сжег твои книги? — спросила она, думая, что не так поняла.

— Ах, это старые дрязги церковников, Карланта. Они боятся силы знания и готовы уничтожить его, лишь бы не трясти столпы веры.

Кувшин чуть не выскользнул у Карланты из рук.

— Дедушка! Это те люди, что послали наемника? Это они? Церо… церовники?

Глаза Кэларьяна выкатились из орбит, он задохнулся:

— Карланта! Ты поклялась…

— Наемник? — переспросил Гансвард. — Они послали наемника?

— Боже! — Кэларьян бросил кочергу и обернулся к Карланте с таким гневом, какого она раньше никогда не видела. — Никто не должен был знать!

У Карланты все сжалось внутри, нижняя губа задрожала, выдавая испуг.

— Даже он? — указала она на Гансварда. — Он твой друг!

— Тем более!

Кэларьян пересек комнату и остановился в дверях перед Гансвардом. Тот развел руки и заслонил проход.

— Ты объяснишься или нет?

— Не здесь же! Ганс!

Магистр отошел, а Кэларьян вылетел в коридор, направляясь к своей комнате.

— Идем! — крикнул он снаружи.

Карланта переводила взгляд с одного на другого, не в силах вымолвить ни слова. Разве магистр Гансвард не был тем единственным, кому стоит доверить эту тайну? Как будто можно хранить ее одному!

— Все хорошо, милая, — проговорил магистр, поднимая котелок с пола. — Ты ни в чем не виновата. Расскажи, что случилось.

— В деревню приехал южанин, — глухо откликнулась Карланта, — и он хотел убить дедушку. Мы заманили его на лед, к проруби. Он погнался за нами и утонул, — она отерла глаза от выступивших слез. — Почему он так злится?

— Пусть сам тебе расскажет. Видит Единый, ему не помешает вылезти из скорлупы к людям, — Гансвард вышел за порог. — Не ходи за мной.

Карланта проводила его взглядом, услышала, как шаги свернули за угол, потом скрипнула дверь, и дом окутала тишина.

Она тяжело плюхнулась на кровать, оглушенная и расстроенная. Еще недавно она подслушала бы, о чем будут говорить старики, но взгляд Кэларьяна здорово ее напугал. Она была готова просить прощения, но только если и он признает, что Гансварду можно доверить любые свои тайны.

Огонь в камине поднялся до дымохода, затрещал, пожирая сухое дерево, жар пошел волной. Карланта встала разбросать поленья по разным углам и стянула со взмокших ног ормши - войлочные сапожки, поверх которых надевали грубую уличную обувь. В южном доме было тепло, как летом, так что она ходила в легких шерстяных штанах и рубашке, которые глорпы надевали под верхнюю меховую одежду. Платья обещали принести только завтра, никакой замены ормшам тоже не было - все мужские туфли в доме оказались слишком велики и неудобны.

Она поплескала на горящие щеки водой из кувшина, отпила половину, чтобы успокоить желудок, стонущий под тяжестью съеденного, и разворошила сверток с бельём от Винии Орудли. Когда днем его открыли, из обертки выпала записка, заставившая щеки Кэларьяна слегка порозоветь, но ни на один вопрос о ее содержании он не ответил. Ночная рубашка из какой-то тонкой нешерстяной ткани приятно холодила кожу, горячка краткой ссоры остывала, усталость брала свое.

Карланта растянулась на постели, разглядывая картину на стене напротив — лев, протягивающий лапу человеку в длинном балахоне. Дедушка рассказывал ей что-то про льва и философа, но в памяти зияла пустота, глаза слипались.

Карланта повернулась на бок и, несмотря на все тревоги и заботы, погрузилась в глубокий безмятежный сон.

Кэларьян унял гнев, только когда дошел до своей двери. Это был тяжелый день, и он хотел бы отложить нелегкие вопросы на завтра. А по правде говоря, он и вовсе не хотел бы их слышать. Все, о чем он мог сейчас думать — это мягкая кровать у камина. Три недели крючиться на нарте и спать на улице — он заслужил немного покоя!

В темном коридоре возникла фигура Гансварда.

— Позволишь?

Кэларьян нехотя посторонился и впустил друга внутрь. Гансвард прошелся из угла в угол, остановился и сложил на груди руки.

— Ты сказал, что необходимость в укрытии отпала, — проговорил он после некоторого молчания.

— Это правда.

— Не потому, что тебя больше не ищут. А потому, что нашли, — это был не вопрос.

— Да.

Гансвард явно ожидал большего.

— Ты скажешь наконец, что происходит? Молчал тогда, молчишь сейчас — хватит!

Ноги Кэларьяна уже подрагивали от усталости, он опустился в кресло.

— Старым друзьям нужно то, что я когда-то знал. Точнее… не только я.

Взгляд Гансварда помрачнел.

— Ригелли?

Кэларьян молча кивнул, а магистр хлопнул ладонью по каминной доске, выходя из себя, как и всякий раз, когда слышал это имя.

— Проклятый демон! Даже из могилы не дает покоя! Да что такое он знал? О чем хотят узнать эти люди?

— О смерти, Ганс. И я не хочу тебя вмешивать.

— Ты совершил множество ошибок, но самые непростительные из них касались тайн, — с горечью сказал Гансвард. — Каждый раз, когда дело касается этих ваших знаний, все летит кувырком. Неужели оно того стоит?

Они смотрели друг на друга и Кэларьян пытался найти слова, которые объяснили бы его чувства к тому, что Гансвард называл тайнами.

— Оно того стоит! — воскликнул он наконец. — Если бы ты только знал… Если бы хоть раз почувствовал это! Мир связан великими законами и все, что происходит в нем — не случайно. Ты мог бы видеть свечение жизни, силой мысли подчинять материю, говорить с людьми через тысячи миль... Я приходил к тебе во сне! Ты помнишь?

Гансвард нахмурился, оглаживая бороду.

— Семь лет назад? Мне снилось, что мы в Университете, слушаем магистра, а ты через весь класс твердишь мне, что жив. И еще раз, кажется, через три года. Зеленая равнина, мы едем верхом, и ты снова убеждаешь меня, что не пропал.

— Видишь? Ты скажешь, что это зло? Это был опасный трюк, но я передал тебе вести.

Гансвард вздохнул.

— Я и так знал, что ты жив. А если нет, я бы предпочел просто верить в это до конца своих дней. Так делает все люди, Кэл. Но не ты. Ты говоришь об опасности, но тут же лезешь в самое пекло. Что заставляет тебя рисковать? Пытаться управлять тем, что не под силу человеку? Это путь алчности, и он бесконечен.

Кэларьян слушал его, качая головой.

— Ты просто никогда не верил в чудеса… — тихо проговорил он.

— В чудеса? В такие, о которых рассказала эта девочка? Чудо, что ты спасся! Что спаслась она!

Губы Кэларьяна сжались — никто не ранит так сильно, как тот, кто лучше всех тебя знает.

— Карланта спасла нас обоих. Но мои знания способны на большее. Я мог бы защитить нас, но… давно ими не пользовался. Может быть, напрасно. Я разучился и поэтому чуть не погиб.

— Как же ты не понимаешь… — брови Гансварда сошлись у переносицы, он некоторое время боролся с собой, потом прикрыл глаза и глубоко вдохнул. — Знаешь, когда моя Луиза умирала, она сказала мне кое-что. В свой последний день.

— Нет… — Кэларьян не верил своим ушам. — Ведь мы договорились…

Гансвард поднял руку, останавливая его.

— Вы договорились скрывать от меня правду, но она хотела, чтобы я знал, чем тебе обязан. Я ничего не понял из ее слов. Все эти годы ты что-то делал с ее болезнью, и она была уверена, что только поэтому протянула так долго.

— Так ты знал?

— Знал, но не мог смириться с тем, что не моя забота, а ненавистные умения поддерживали Луизу. Смириться с тем, что сам приполз бы к тебе на коленях, если бы думал, что ты можешь помочь.

— Ганс…

— Но теперь я думаю иначе. Не представляю, как перенес бы ее смерть на десять лет раньше. Но это судьба, Кэл, она одинаково беспощадна ко всем: к ученым, королям и беднякам. Я согласился бы отдать одну жизнь, пусть это и была моя жена, лишь бы ты — лишь бы никто! — не обладал знаниями, способными отнимать другие жизни. Тогда все было бы иначе. Ты не подверг бы угрозе Карланту. Эмилия была бы жива. Видит Единый, она могла прожить счастливую жизнь.

Кэларьяну не хватило воздуха, и он невольно потянул себя за тугой воротник. Гансвард, конечно, видел это, но все равно закончил:

— Ты не понимаешь, да? Не недостаток ваших знаний погубил Эмилию. Сами знания!

— Ганс! Знания тут не при чем. Я был глупцом и не смог отговорить ее. Не смог спасти. Но я пытался. Уже после всего этого…

— После? Так она ещё была жива после того адского пламени?! — гримаса ужаса исказила лицо Гансварда, он сделал шаг назад, как будто не хотел прикасаться к Кэларьяну, чей грех стал еще большим.

— Хватит! — взмолился Кэларьян. — Прошу! Все, о чем ты говоришь — это смерть и боль. Неужели это все, что ты видишь? Почему ты не вспомнил спасенных? Вспомни, сколько союзов заключил Ригелли после Северного похода. Сколько смут подавил в самом зародыше. Чего, по-твоему, стоит удержать в руках новый мир? Его способности берегли нас от войн.

Гансвард скривился так, будто вступил в навозную кучу.

— Он делал это ради денег и славы, не обманывайся.

— Он делал это ради королевства! — воскликнул Кэл и сам поморщился. Защищать Ригелли было отвратительно.

— А ты?

Кэларьян вопросительно указал на себя, как если бы в комнате был кто-то еще.

— Я? Думаешь, я использовал наши знания ради собственной выгоды? То перемирие, которое заключили на Брогане в семьдесят третьем, помнишь? Когда чуть не погиб принц Адемар? Оно спасло тысячи жизней. А я спас наследника.

— Ты просто вовремя получил известие.

— Ничего я не получал, я прикоснулся ко сну Адемара и увидел, что он влез в ловушку. Ганс! Мы выслали подмогу за день до того, как прибыл голубь с посланием. И как раз этого дня не хватило варварам, чтобы дойти до форта и сровнять его с землей. Ради чего, ты думаешь, я месяц не спал по ночам, терзая себя снами юноши? Ни золото, ни слава не излечат от боли, с которой раскалывается голова уже на третий день. Я превратился в немощную тень, не мог поставить дрожавшей рукой подпись и путал помилования с приговорами. Дурную славу я тогда приобрел. И никакой выгоды.

Гансвард прекратил возражать, но все это было не до конца правдиво. Да, тайные знания губили здоровье и не приносили Кэларьяну денег и славы, но правда была в том, что отказаться от их использования было сложнее, чем оторвать пропойцу от бутылки. Об этом он предпочитал не говорить и даже не помнить.

Гансвард все еще рассматривал его лицо, ожидая подробностей и объяснений. Он был похож на человека, услышавшего о пожаре — хотел бежать одновременно и туда, и оттуда. Сколько ни пытался Кэларьян хоть что-то объяснить ему — все напрасно. Он сотни раз представлял этот разговор, пока жил в Глорпасе, но здесь, лицом к лицу, все было сложней. В этом Ригелли был прав: нет смысла говорить о знаниях с кем-то, кроме Посвященных.

Кэларьян тяжко откинулся на спинку кресла.

— Я всегда знал, где Адемар, что с ним и что ему угрожает. Тот бунт в Тагаре — я увидел свечение тысячи солдат, а он готовился идти на три сотни. Мы сделали так много, Ганс. Мои знания не опасны. Смотри, я могу прямо сейчас сказать тебе, где находится принц.

Этот дом был достаточно защищен для небольшого скачка в Светлый мир, так что Кэларьян закрыл глаза и приготовился ощутить знакомое падение. Конечно, сейчас он не мог делать это с такой легкостью, чтобы прямо посреди тяжелой беседы достать Адемара, да и связь, не поддерживаемая долгие годы, уже не работала, но все же он сосредоточился и представил лицо принца.

— Прекрати. Не занимайся при мне этим, — Гансвард легонько наступил на его ботинок.

Кэларьян распахнул веки и вздохнул. Когда-то он мог достать принца так же быстро, как тронуть рукой соседа за столом, а теперь будто стоял посреди голого поля и кричал в пустоту.

Гансвард оглядел его, потягивая бороду.

— Принц Адемар в монастыре Гудама и, чтобы знать это, мне не нужна магия, — он пошевелил пальцами, изображая нечто неоправданно значимое.

— От тебя никогда не зависел исход его миссий, — Кэларьян пожал плечами, но тут же пожалел об этом — шея будто разом припомнила все дни, когда он держался за тюки на нарте и прятал лицо от ветра.

— Да, из нас двоих только ты не умел быть в стороне от событий, — проговорил Гансвард. — Снова во все это ввяжешься?

— У меня нет выбора.

— Выбор есть всегда.

Кэларьян слишком устал от всего этого. Он чуть не выпалил: «У Луизы тоже был выбор», — но промолчал и только потер разбухшие веки — под них словно насыпали песка.

— То, что нужно этим людям, опасно. Ты говорил, что в Берению идут войска, и я боюсь, что этим могут воспользоваться.

Он ждал новых вопросов, опустошенный и разбитый, но Гансвард и сам выглядел не лучше. К счастью, он ни о чем не спросил. Даже малая вероятность того, что бывшие друзья используют павших солдат как связь с миром мертвых, пугала Кэларьяна, и он не хотел не то что говорить — даже думать об этом.

— Прости, больше я ничего не скажу. Когда я снова встречусь с Посвященными, то буду готов и разберусь с ними раз и навсегда. Поверь, на этот раз опасности не подвергнется ни одна жизнь. Только моя собственная, но это уже старые счеты и им пора быть закрытыми.

По лицу Гансварда пробежала тень.

— Скажи, если тебе нужна помощь, — проговорил он серьезно.

— Я знаю, что если втяну тебя в это, то навсегда потеряю, — Кэларьян встал, показывая, что разговор окончен, и поплелся к кувшину с холодной водой. Лоб горел, в горле было сухо, как в пустыне. Гансвард медленно направился к двери.

— Ты знаешь? — спросил он, переступая порог. — Но ты даже не пробовал…

— Что?

Но магистр уже вышел и зашаркал по коридору к своей комнате. Кэларьян не стал догонять его — не было сил. Он сполоснул лицо, разделся и лег в постель. Первая ночь дома за много лет — он так ждал этого! Но блаженство получилось смазанным, беседа разбередила душу и память. Прошло еще очень много времени, прежде чем он задремал, угли в камине превратились в золу, стало холодно. Он засыпал и просыпался, и видел во сне то вездесущие хвосты собак, впряженных в нарту, то лица Посвященных — молодые, какими он помнил их еще в годы учебы. Когда среди них мелькали темные глаза Ригелли или вздернутый носик Эмилии, он подскакивал и отирал пот со лба, пытаясь отвлечься. Но этот дом кишел призраками прошлого, так что Кэларьян всю ночь проворочался с боку на бок, ни капли не отдохнув.