Леди и дезертир

Глава 12

София скакала вместе с Гарри, который сидел перед ней, на спине Шехерезады. Это было предпочтительней по сравнению с тем что надо ему помогать убирать игрушки, против чего сын всегда возражал.

В то утро они глядели из окон игровой комнаты на зеленые просторы, простирающиеся до края холма. Моря сегодня не было видно из-за густого облака тумана, спустившись на вершину холма.

Гарри стоял на подоконнике рядом с Софией.

— Доберется ли туман до Клифтона, мама?

— Только если подует юго-западный ветер. А сегодня нет никакого ветра.

Мальчик спрыгнул с подоконника и оглядел аккуратную комнату, неудовлетворенный.

— Теперь я ничего не могу найти!

Она сказала:

— Ты не поставил флаги на замок.

— Там нет солдат. — И Гарри пошел к двери.

София почувствовала острую боль, глядя на деревянный замок, который затолкали в угол комнаты. Это была самая замечательная игрушка Эндрю, которой только он обладал привилегией касаться. С прекрасно выдержанными размерами, раскрашенный, со средневековыми башенками и центральной башней, зубчатым внутренним двором, широкими пологими и винтовыми лестницами. При необходимости его можно было разобрать, чтобы сделать две враждебные крепости, над каждой из которых развевались яркие флаги. Все инженерные детали функционировали: решетку в крепостных воротах можно было поднять и опустить, крепкие ворота можно было запереть, цепи подземной тюрьмы создавали удовлетворительный грохот, и можно было нацелить бронзовые пушки в поле и запугивать часового на зубчатой стене шариками из мрамора.

Главными героями в ее дни были свинцовые солдатики, одетые с великолепной точностью в британскую и французскую форму 1790-х годов.

Эндрю и его друзья выстраивали их вдоль ковра у подножия стены, чтобы стрелять в них с высокого укрепления. Но все те солдаты и миниатюрная пушка, если сейчас и существовали, должно быть, были погребены в сундуке в Бирлингдине, и у нее не было никакого намерения говорить Гарри о них. Точно так же у него не было игрушечных пистолетов или копий, и он никогда не спрашивал о них.

Гарри иногда хотел, чтобы Митчелл рассказывал ему истории о войне времен Пиренейского полуострова, но Митчеллу было приказано этого не делать.

— Митчелл мог бы вырезать тебе каких-нибудь животных, чтобы держать их в замке, если мы его хорошенько попросим.

Гарри помедлил в дверном проеме, бросив на нее насмешливый взгляд:

— Попросим его. Если ты хочешь…

Теперь он, взгромоздившись на подушку на луке седла, прислонился к Софии, одной рукой обнимая ее за талию, в то время как Шехерезада аккуратно ступала по сочному дерну, сознавая свое маленькое дополнительное бремя.

— Мама, Шехерезада будет скаковой лошадью?

— Мы с Митчеллом еще не решили. Но думаем, что она, пожалуй, слишком чувствительна для этого. Поэтому, возможно, мы позволим ей иметь жеребят.

Гарри обернулся, чтобы посмотреть на мать, обдумывая то, что собирался спросить. Он хотел спросить, будет ли первый жеребенок его. София обняла сына: она знала, что это не было проявлением чувства собственничества. Гарри был в наименьшей степени жадным человечком. В этом он был похож на Эндрю. Просто он, так же как и она, любил лошадей, и это ее радовало.

Она сама была в тот момент наполнена чувством собственничества, агрессивным, как пламя.

Они ехали на восток, по направлению к Бирлинг Гэп. Туман, покрывающий вершину холма справа от них, был плотным и неподвижным, как занавес, и они воображали вслух, будто за этим занавесом была другая земля, с другими людьми, строениями и животными. Что бы они обнаружили, если бы раздвинули этот занавес? Тем временем с внутренней дрожью от предвкушения того, что они увидят там в действительности, София крепко сжимала поводья.

Это была ее родная земля, место, которое означало свободу. Для посторонних София всегда казалась сдержанной и предусмотрительной женщиной, чья жизнь была сформирована ожиданиями других. Даже Мэри неправильно понимала ее любовь к Сассексу, то, что София отдавала предпочтение месяцам, наполненным не лондонскими балами и светскими приемами, а спокойным общением с соседями, разговорам о простых, житейских вещах. И никто, включая Эндрю, никогда до конца не понимал тех глубинных импульсов, которые заставляли ее хранить верность этому зеленому краю, где она выросла, где все ее первые мечты воплотились в жизнь, появившись из самой земли, чтобы никогда не погибнуть. Только здесь она могла чувствовать себя свободной и полностью самой собой. Она знала, что ей повезло, потому что она могла принимать все свои решения рядом с домом. В этом смысле ее брак с Эндрю, который был именно тем, что постоянно предсказывало ей маленькое сельское общество, был самой естественной вещью на свете и для нее самой.

Никогда в своей жизни она никого не разочаровала: леди София Гамильтон подходила по всем статьям к картине жизни сельской аристократии. Ей никогда не приходилось выходить за рамки привычного или предсказуемого для того, чтобы быть счастливой. Поэтому позже, когда она задумалась о том, каково это будет — бросить вызов всем, кого она знала, чтобы последовать своему тайному желанию, она почувствовала беспокойство. Она инстинктивно знала, что обладает смелостью, чтобы последовать за тем, чего хотело ее сердце, ибо она была так сотворена, даже если больше никто не признавал этого. Но она также знала, что никогда не сможет предать тех, кто ей дорог.

Когда они ехали по долине вместе с Гарри, София не заметила, что к ним приближается серая масса тумана, так как была очарована окружающим пейзажем. Вокруг то там, то здесь росли кусты утесника. Его весенние цветы источали аромат теплого нектара, и пчелы деловито кружили среди шипов. Дальше вверх по пологому склону был подлесок из деревьев, а еще дальше она разглядела крыши Джолиф-корта, усадьбы местного феодала, спрятанной в складке земли. Позади снова были предгорья, а затем Даунс на горизонте. Только что, одну минуту назад, они с Гарри наслаждались солнышком, разглядывая панораму, а в следующую клубы тумана стлались уже прямо перед ними.

София посмотрела справа от себя — в стороне от быстро исчезающей полоски земли, лишь в несколько метров шириной, не было ничего, кроме тумана. Смыкаясь, он был скорее белым, чем серым, но тем не менее непрозрачным. При этом не было ни малейшего дуновения ветерка, чтобы разогнать его. Туман, должно быть, шел с моря.

Гарри сказал взволнованно:

— Мама, посмотри!

— Да, дорогой. — Она направила Шехерезаду влево, чувствуя беспокойство кобылы. — Мы поедем в другую сторону.

Было невозможно повернуть обратно в ту сторону, откуда они приехали: там на них широким изгибом надвигался берег. А по другую сторону, оттуда, где находился Бирлинг Гэп, катился вал морской пены. Все, что им теперь оставалось, это двигаться вдоль линии тумана, который угрожал обрушиться на них.

Гарри обеспокоенно спросил:

— Мама, мы можем ехать быстрее?

— Нет, любовь моя. Я не хочу, чтобы Шехерезада попала ногой в яму. — Она дала себе обещание никогда не ездить быстрее, чем рысью, верхом с Гарри.

София замедлила темп, когда поняла, что убегать от тумана бесполезно. Было бы приятнее остановиться в каком-нибудь укрытии, но когда видимость окончательно исчезла, и осталось всего несколько низкорослых колючих кустов утесника, похожего на призрак в тумане.

Сквозь последний слабый просвет во влажном воздухе она заметила на небольшом расстоянии впереди рощу, которая показалась знакомой, и направила кобылу в ту сторону.

Гарри плотнее прижался к матери.

— Мы подождем здесь? Может, нам сыграть в игру?

Она подумала о трехдневных туманах, которые приходили с пролива в самое плохое время года.

— Мы можем сильно промокнуть, если останемся здесь. — Она наклонилась и застегнула верхнюю пуговицу его куртки. — Пригнись и держись за гриву Шехерезады. Я собираюсь спрыгнуть. — Она соскользнула на землю. — Я хочу, чтобы ты переместился в седло и держался за луку. — София подхватила подушку, когда та упала. — Дай я подсуну это тебе под руки. Теперь держись крепко обеими руками.

— Я еду верхом. Сам! — Гарри был взволнован.

Шея Шехерезады трепетала под пальцами Софии, кобыла водила глазами по сторонам и била копытом о землю, она тоже очень сильно нервничала. Было неразумно вести ее на длинном поводу, на случай, если она неожиданно испугается и дернет в сторону. София погладила рукой мягкие ноздри лошади, а затем, подобрав поводья как раз у нее под губами, пошла вперед, внимательно глядя на землю. Кобыла успокоилась, понимая, что теперь она не наткнется на ненавистный колючий кустарник, и согласилась двигаться дальше.

С каждым шагом в тумане, напряжение Софии возрастало. Она не могла разговаривать с сынишкой, потому что должна была сохранять бдительность. Она заставляла себя делать каждый шаг на маленьком клочке видимой земли у своих ног, борясь со страхом, и чуть не завела лошадь и маленького наездника прямо вниз через вал, в меловой карьер. Она потом уже поняла, что когда вышла в лишенную характерных черт белизну, прямо перед ней не было ничего, кроме крутого обрыва.

София посмотрела на Гарри и улыбнулась ему.

— Не отвлекай меня, дорогой, я должна слушать и видеть то, что у нас впереди.

Она намеревалась продолжать идти вверх по холму, но дорога была обманчивой. В одном месте София обнаружила, что спускается вниз по меловой тропинке, покрытой предательским блеском влаги. Когда она достигла дна долины, обнаженная земля закончилась, и уже не было никакой тропинки, ведущей оттуда, только следы овец. Но ей было известно, что девять из десяти следов домашнего скота идут параллельно холмам. Она пошла поперек и повела кобылу вверх, на коротко остриженный дерн.

Десять-двадцать метров вперед. София снова остановилась. Она потеряла свое чувство направления, так как земля перестала иметь наклон. В какую сторону она теперь направлялась, к холмам или от них? Вдруг она услышала цокот копыт, стучащих по голой земле позади нее, в низине, которую она оставила несколькими минутами ранее.

Она замерла. Цокот стих, словно всадник резко остановился. Кому-нибудь другому могло показаться, что ощупью в тумане движется вол. Но она знала, что это лошадь, более тяжелая, чем Шехерезада, а значит, больше по размеру. И с всадником на спине.

Она посмотрела на Гарри. Его лицо было бледным в рассеянном свете, и крошечные капельки влаги блестели на его волосах, но он улыбнулся ей успокаивающе.

Она повернулась и снова пошла в туман, ее рука крепко держала поводья лошади, а глаза были напряженно устремлены вперед. Она могла закричать, окликнуть, кто бы это ни был. Но странно, почему наездник так не поступил? Почему он следовал за ней и почему он остановился, когда остановилась она?

Впереди замаячил склон, и у нее перехватило дыхание. Кустарник дрока. Дальше участок вереска. Их продвижение треском отдавалось у нее в ушах. Край ее одежды, влажный от травы, ударял по лодыжкам, копыта кобылы скользили на влажном дерне. Не было никакой надежды обнаружить стук копыт следующей за ними лошади.

Дрожа, София повернулась, потянулась вверх и похлопала Гарри по колену. Она приложила свои пальцы к губам, ожидая его послушного кивка, затем бросила мимолетный взгляд позади себя. Ничего не было видно, кроме белого легкого тумана. Неожиданно немного ближе, чем раньше, она уловила скрип ботинка о стремя, фырканье лошади, тяжело дышащей через ноздри. Всадник снова остановился.

Был только один выход: если они будут оставаться абсолютно неподвижными, преследователь снова начнет двигаться, разыскивать их в тумане и проедет мимо, так и не найдя их. Но она не могла поручиться за волнующуюся кобылу и маленького мальчика, что они будут хранить молчание. Есть ли впереди холм или нет, они должны двигаться быстрее.

Они пошли дальше. Сердце Софии сжималось при каждом звуке позади них; мысли, одна ужаснее другой, мелькали в ее мозгу: цыгане, конокрад, разбойник с большой дороги, контрабандист? Последний, естественно, будет стараться избегать ее. Контрабанда была процветающим занятием на южном побережье, и те, кто занимался ею, радовались туману, особенно когда должен был причалить корабль. Но остальные… Если всадник увидел их прежде, чем их поглотил туман — одинокая женщина на отличной лошади и мальчуган в качестве защиты…

Плотная фигура с раскинутыми в стороны руками выросла вдруг перед ними, и София чуть не закричала. Кобыла дернула голову вверх, чуть не вырвав поводья из ее рук. София поднялась на носочки, положила руку ей на шею и прошептала ей:

— Это просто дерево. Пойдем.

Еще несколько шагов, и они оказались в рощице. Пелена еще не покрыла ее полностью. Там был небольшой подлесок, и сквозь клубы тумана она могла различить, где деревья росли наиболее плотно: граб и дуб, деформированные ветрами, дующими с моря. София стояла лицом к роще, и если это была та, которую она заприметила ранее, она могла вызвать образ того, что располагалось за ее пределами.

У нее под ногами расстилался ковер из листьев и мха, рыхлый от влаги. Оставалась только одна вещь, которую можно было сделать. Она потянулась вверх и крепко сжала пальцы Гарри вокруг луки, шепча:

— Держись крепко, я собираюсь сесть в седло.

Она поставила свою ногу в стремя и качнулась вверх, и когда она сделала это, сквозь шуршание ее юбок и шелест листьев она снова услышала стук копыт.

И вот он снова стих. Кобыла прыгала вперед под плавающие, призрачные ветки, София пригибалась низко, одной рукой схватив сына, другую протянув к развевающейся гриве. Они скакали вслепую, не имея ни малейшего понятия, какие препятствия могут встретиться у них на пути, и вглухую, оттого, что их хлестали ветки, и копыта Шехерезады стучали по земле, София не могла определить, где находится другой всадник: позади, у кромки леса, или он решил объехать дугой, чтобы перерезать им путь.

Вдруг они оказались вне деревьев, на открытом пространстве, маленькие камешки и кусочки земли разлетались в стороны из-под копыт лошади. Туман был душным. София могла чувствовать, как страх кобылы поднимается нарастающей волной вперед, к шее. Земля пошла под уклон; София молилась, чтобы это оказалось правильным выбором. Туман здесь был угасающим, рассеивающимся: протянувшись на сушу с моря, он покрывал вершины холмов, но еще не заполнил долину.

Теперь под ногами у них был гравий, скрипящий под копытами Шехерезады, и когда из тумана показались два каменных столба, София направила кобылу прямо между ними. Как только они проскочили через калитку, мир изменился. София замедлила бег лошади до легкого галопа, и они вышли дальше вниз по пологому склону на чистый воздух. Они оказались на широкой аллее, вдоль которой росли липы с переплетенными ветвями, с затененными декоративными садами с каждой стороны, которые она знала так же хорошо, как и те, что были в Бирлингдине.

София с облегчением вздохнула. Поцеловав Гарри в макушку, она спросила:

— Знаешь, что мы найдем, когда занавес откроется? Это место называется Джолиф-корт. Скоро ты увидишь фонтан с дельфином. Вот он! — Она не могла заставить свой голос не дрожать. — Где-то здесь проезжая часть дороги к конюшням. Но если мы поедем прямо вперед, там будет поворот, который приведет нас к крыльцу. Мы постучим в дверь и посмотрим, дома ли мистер Джолиф.

— Он больше не будет преследовать нас, мама, не так ли? — спросил Гарри тихим голосом.

— Нет, мой дорогой.

Но они не успели добраться туда. На тропинке справа, со стороны конюшен, сквозь завивавшийся клубами туман, появился мужчина. Он преодолел расстояние большими шагами, и прежде чем они могли различить лицо или фигуру, он произнес:

— Стойте! Эй, кто вы?

Ее руки крепче впились в поводья, и кобыла, дрожа, остановилась. Мужчина подошел ближе.

Он был в грубых ботинках, на нем было длинное серое пальто с капюшоном, а в руках дробовик. Под загнутым краем его высокой шляпы она увидела светлые волосы и широко раскрытые серые глаза. Человек с ружьем был Жак Десерней.