Два дня спустя после званого обеда у Софии Гамильтон карета Себастьяна остановилась перед Клифтоном. Он находился в оптимистичном настроении. Днем ранее София отправила ему записку, отклоняющую его приглашение на ужин, потому что она уезжала в Брайтон. Себастьян сразу же ответил, предложив самому отвезти ее туда, и она согласилась.
Когда его проводили в холл, она неожиданно появилась из комнаты, в которой обычно подавали завтрак.
— Доброе утро, полковник. Я обещаю, что не заставлю вас ждать долго. У меня все собрано, позвольте мне только сходить наверх к Гарри.
Он поклонился, рассматривая ее. Она казалась усталой, или, возможно, чем-то расстроенной, но выглядела безукоризненно и была одета для путешествия.
— Моя дорогая леди Гамильтон, пусть на это уйдет столько времени, сколько вы пожелаете. Я в вашем распоряжении.
София остановилась у подножия лестницы и повернула к нему обеспокоенное лицо.
— Я надеюсь, ты не едешь в Брайтон ради моего удобства? Это было бы слишком эгоистично с моей стороны.
— Не беспокойся, у меня там есть свои дела.
Пока она была наверху, он прогуливался снаружи по ступеням, в то время как ее багаж укладывали в карету. Для нее был смысл в том, чтобы принять его предложение, так как бирлингдинская карета была более просторна, чем та, которую она арендовала, поэтому они не будут прижаты слишком близко к его камердинеру и ее горничной. Камердинер, на деле, предпочитал сидеть на козлах вместе с кучером, а горничная наверняка достаточно хорошо вышколена, чтобы хранить молчание. Гарри, несомненно, захочет поболтать, но он, возможно, заснет через какое-то время.
София появилась, одетая в накидку красновато-коричневого цвета с высоким воротником, ее волосы были скрыты шляпкой такого же цвета с золотой отделкой. Она держала небольшой саквояж, от которого Себастьян тут же ее освободил, когда подал ей руку.
Она сказала:
— Саквояж полон вкусной еды. Я нанесла бы смертельное оскорбление, если бы отказалась от нее.
— Это для ребенка? — спросил он, когда помогал ей сесть.
Она помедлила у двери и посмотрела на него удивленно.
— Почему ты так решил? Гарри не поедет. Я решила, что поездка будет слишком утомительной для него.
Когда она села в карету, он тщательно контролировал свои эмоции. Кул запасся терпением для нескольких беспокойных часов с ребенком — жертва, которую он приготовился принести для очень важного дела, только чтобы обнаружить, что это не было нужно. Неважно, что он делал, но, похоже, он никогда не приближался достаточно близко к этому мальчишке. Но он должен быть терпеливым, время придет.
Себастьян расположился напротив Софии, затем в экипаж вошла горничная, кланяясь им обоим и забиваясь в дальний угол.
София повернула голову, довольно величавую в украшенной шляпке.
— Я надеюсь, тебе будет там удобно, Люси. Пожалуйста, скажи, если тебя что-нибудь будет беспокоить во время путешествия.
— Мне будет хорошо и удобно, ваша милость. Сказать по правде, для меня большое удовольствие съездить в Брайтон.
София повернулась к Себастьяну.
— Наше последнее путешествие было без приключений. Но не такое гладкое, каким будет это. Спасибо тебе за то, что везешь меня.
— Не за что. Но я думал, что буду иметь удовольствие везти также и Гарри?
Она покачала головой.
— Это короткий визит, и у нас не будет времени сделать все то, что он любит в Брайтоне. Он весьма счастлив, что остается дома. Митчелл будет учить его ездить верхом. У нас есть пегий пони, спокойное маленькое существо, которое прекрасно подходит Гарри.
Себастьян заметил нежность в ее взгляде.
— Ты не собираешься обучать его сама?
София покачала головой.
— Я не думаю, что мальчик действительно хочет научиться таким вещам от своей мамы. — Ее взгляд изменился, она печально улыбнулась и замолчала.
Себастьян наблюдал за ней, когда карета тронулась в путь, и она быстро махнула рукой, когда лошади развернули их вокруг и поехали по аллее. Прощальный жест обожаемому сыну.
В ней была печаль, которую она на сей раз не смогла скрыть. Уже неоднократно он был поражен мыслью о том, что ее вдовство могло означать для нее. Она состоялась как мать, но в картине идиллической семьи не было отца. Если у нее были сильные желания под этой невозмутимой внешностью, как она прожила более двух лет, в течение которых проводила каждую ночь одна? Эта мысль возбудила его, но он постарался отбросить ее и сохранить ясность ума. Это путешествие давало ему уникальную возможность поддержать ее веру в него. Он не должен упустить такого случая.
Что волновало ее? Каковы были ее желания? Во время ужина два дня назад он заметил несколько намеков на влечение между нею и Десернеем. Достаточно неуловимых, чтобы никто кроме него не заметил их, но тем не менее.
Это было беспринципно, и ради нее самой этому нельзя позволить развиваться дальше, но, возможно, он слишком остро реагирует. Насколько ему было известно, ни в один из последующих дней не последовало никакого контакта, и теперь она мчалась в Брайтон, никому в округе не сказав ни слова, за исключением его. Он навел справки и узнал, что Десерней остается в Джолиф-корте, значит, эти двое не собирались встретиться в городе.
— Что ведет тебя в Брайтон?
— Приглашение. — Она замолчала и посмотрела на него почти извиняющимся взглядом. У него было обычное чувство в таких обстоятельствах — мучительно чувство неприятия. Последний раз, когда они разговаривали о Брайтоне, он упомянул вечеринку, которую она не соблаговолила посетить. На этот раз явно намечалось событие, на которое она его не пригласит.
После незначительного колебания она продолжила:
— Записка прибыла вчера утром. И я поняла, что не могу отказаться. — Выражение болезненного смущения промелькнуло у нее на лице. — Она пришла от его высочества, принца-регента.
Если бы только ей можно было сказать о его собственной связи с принцем! Его настроение улучшилось.
— Ужин, бал?
— Я приглашена после ужина, и не на бал, а на фантасмагорию.
— На что?
— Ты меня спрашиваешь? Они очень зрелищны. По-моему, это представление, усиленное мягким светом волшебного светильника. Он мечтает удивить этим своих гостей.
Себастьян понимающе улыбнулся:
— Я обнаруживаю недостаток энтузиазма.
Она опустила глаза вниз на затянутые в перчатки руки, сложенные вместе на коленях.
— В большей степени меня смущает способ, которым было сделано приглашение. — Она подняла на него глаза, и розовый румянец злился по ее щекам. — Я не знаю, могу ли я обсуждать это с тобой?
— Почту за честь. «Господи, что же толстый развратник написал ей?»
— Ты был в Лондоне, по-моему, когда в парламенте рассматривался Зерновой билль. Ты помнишь массовые беспорядки. Я была на балу однажды вечером вместе со своим отцом и беспокоилась о том, чтобы вернуться домой на Бедфордскую площадь. Из-за опасности на улицах принц-регент очень любезно предоставил нам свою карету.
— Больше вероятности навлечь неприятности, я бы сказал.
— Нет, его герб не был изображен на дверцах. Но там было два вооруженных конюших.
Воспоминания зашли далеко; у нее было выражение, будто ее преследовали. Он спросил с быстрой озабоченностью:
— Что случилось? У тебя не возникло никаких затруднений, я надеюсь?
Она покачала головой.
— Мы доехали до дома в целости и сохранности, но на площади находилась яростная толпа, и нам пришлось прорываться к дверям дома. Я сбросила свои туфли в карете, чтобы было легче бежать. — Она замолчала. — Глупо с моей стороны проявлять беспокойство, и, кажется, еще более глупо рассказывать тебе об этом.
— Моя дорогая кузина… Можно мне так называть тебя? — Он счел ее молчание знаком согласия и медленно продолжал: — Расскажи мне, ты знаешь, что это не распространится дальше.
Неожиданно он осознал присутствие горничной, которая сидела так тихо, что он совсем забыл о ней. Может быть, София Гамильтон тоже ее проглядела? Нет, если она приготовилась говорить откровенно, она, должно быть, полностью доверяет благоразумию девушки. Он посмотрел на нее с симпатией.
София неуверенно вздохнула.
— Очень хорошо. Вчера, как ты уже знаешь, я получила записку принца, ничего более, кроме любезного приглашения на завтрашний вечер. Но с ней был пакет. Когда я открыла его, то обнаружила, что он вернул мои туфли, — после этих слов она молчала так долго, что Себастьян почувствовал себя обязанным отреагировать.
— Была там… э… личная записка?
— Нет. Но это и вызывает мою озабоченность. Он вложил другую пару, сделанную по образцу первой по размеру и фасону, но сделанную и украшенную с более изысканным вкусом. Туфли покрыты тканью золотого шитья. Их могла носить королева — если бы они не были сделаны для меня, я могла бы подумать, что они заказаны для принцессы Каролины.
Он в изумлении посмотрел на нее. Старый лис!
София уловила его выражение лица, и на ее щеках снова появился румянец, из-за которого она стала выглядеть почти рассерженной.
— Ты понимаешь.
Он произнес медленно:
— Он был более чем великодушен. Это, конечно, не осталось неизвестным для друзей, которым он особенно благоволит. Я могу, однако, представить твою озабоченность. — Он помолчал. Если принц нанес оскорбление, он должен быть совершенно уверен, что его собственные слова не ухудшат существующего положения дел. — Есть две вещи, которые необходимо знать. Первое: осведомлен ли кто-либо еще о подарке?
Она сказала с жаром:
— Никто не услышит этого от меня!
— И второе, — он почувствовал себя таким же смущенным, как и она, — рассчитывает ли он, что ты наденешь эти туфли, когда предстанешь перед ним завтра вечером? — Он заметил краску негодования и сказал: — Надеюсь, ты уже приняла свое решение?
— Конечно, приняла!
— Остается третье. Что ты скажешь, если он затронет эту тему?
София удостоила его того, что он про себя называл «взглядом Меткалфов». Это означало: «Тема не обсуждается, а мое поведение всегда безупречно». Матерь Божья, зачем тогда затевать этот разговор? Но предполагалось, что он помогал ей. — Как ты ответила на приглашение?
— Я написала, что для меня большая честь посетить завтрашнее мероприятие, а моими следующими словами были: «Я должна поблагодарить Ваше Высочество за очень внимательный подарок, который Вы преподнесли мне». Вот и все.
Он задумался на мгновение, затем успокаивающе сказал:
— Что бы мы ни думали о поведении принца, ты действовала правильно. Ты не сделала из этого проблемы, отказавшись от его приглашения, и выразила свою благодарность, поэтому не может быть повода для упоминания этой темы завтра.
Она быстро проговорила:
— Я действительно ему признательна и не могу отрицать это. Если бы он не пришел мне на помощь в ту ужасную ночь…
Себастьян наблюдал борьбу эмоций у нее на лице: признательность за дружеский жест; гнев на его самонадеянность. Наконец он сказал:
— В его характере нет великодушия. И будет мудро избежать слишком жестокой ссоры с будущим монархом.
Его иронический тон заставил Софию бросить на него проницательный взгляд из-под ресниц.
Он продолжал простодушно:
— Когда ты наденешь их?
— В следующий раз, когда буду в Лондоне. Если появится какой-нибудь подходящий случай. — Ее мысли некоторое время проносились в голове, пока она молчала. Затем она сказала серьезным тоном: — Спасибо за то, что выслушал меня. С тех пор как… — Она сделала паузу, затем продолжила: — С тех пор как мой отец уехал в Португалию, я ни к кому не могу обратиться за мнением по какому бы то ни было вопросу. Мои ближайшие друзья находятся в Лондоне, и есть вещи, которые просто нельзя обсуждать в письмах.
— Я был бы в восторге, если бы ты считала меня другом, — сказал он. — Когда я в Бирлингдине, я всего в шаге от тебя.
— Спасибо, — произнесла она приглушенным голосом.
Осознавала ли она эффект, который создавала этой сменой настроения посреди разговора? При переходе от одного слова к другому ее выражение могло измениться от спокойной уверенности к трогательной зависимости, настолько, что тон ее низкого соблазнительного голоса и даже ее внешний вид, кажется, менялись. Это было похоже на то, как оживает портрет, если, например, увидеть королеву, сидящую на своем высоком троне, неожиданно опускающейся на колени, разрушая величие своего собственного образа. Все, что он думал или воображал о ней, тоже менялось с того самого первого потрясающего момента, когда он вытащил ее податливое тело из потока.
Несмотря на его с трудом добытое чувство собственного достоинства, он всегда считал ее не принадлежащей его кругу; но, как красивое дерево, раскачиваемое бурями, тем не менее по-прежнему прямое, она начинала клониться в его сторону. Он неожиданно понял, что мог изменить будущее, если бы захотел — было еще не слишком поздно.
Они продолжали ехать в молчании, София спиной к лошадям, в то время как он выглядывал на уносящуюся вдаль долину. Они ехали по дороге, ближайшей к побережью, которая огибала обрывистые долины и петляла по покрытой зеленью земле овец, отличительным признаком которой были длинные резные края, которые вели к вершинам холмов, известных как Семь Сестер. Он испытывал настоятельное побуждение рассказать ей все о его миссии для принца и страны, вверить ей хотя бы такую малость в надежде привлечь ее еще ближе.
Себастьян с трудом сдерживался и почувствовал облегчение, когда она наконец снова заговорила о вопросах, которые не могли вызвать ни смущения, ни противоречия. Время проходило приятно, и они оставили позади Какмиа, перемещаясь вдоль гладкой сухой дороги под ласковыми лучами солнца, прежде чем она снова решила спросить его совета.
— Скажи мне, — сказала она ни с того ни с сего, — когда ты был в Индии, тебе приходилось иметь дело с военной разведкой?
Он был застигнут врасплох, и она заметила это. Себастьян судорожно соображал, он действительно подумал на мгновение, что какие-то ее знакомые или родственники знали о его секретной миссии в Брайтоне.
Он ответил серьезно:
— Если бы это и было так, я, конечно же, не обсуждал бы это!
— Нет, конечно, нет. Прости. Я неправильно выразилась. Просто я хочу спросить: знаешь ли ты что-нибудь о том, как военные собирают информацию? Я в этом так плохо разбираюсь.
Себастьян позволил себе улыбнуться.
— Вполне.
София все еще смотрела на него выжидательно, и после минуты тщательного обдумывания он поддался искушению немного просветить ее. Однако неприятная мысль возникла у него в голове. Спрашивала ли она для себя или кого-либо другого? Был ли здесь задействован мужчина, кто-то, кто подстрекал ее уговорить его открыть что-либо? Образ Десернея маячил у него в подсознании. Проклятье, нужно было срочно выяснить, что происходит.
— Должен ли я начать с того, что знает любой офицер армии и флота?
Она кивнула со слабой улыбкой.
Себастьян бросил взгляд на горничную, которая почти спала, затем продолжил, выглядывая иногда из окна, но гораздо чаще глядя в темные, внимательные глаза попутчицы.
— Разведывательная сеть Англии — самая лучшая в мире, потому что мы контролируем океаны. Сборщики информации могут быть посланы в любой уголок мира, и существует лишь несколько преград возвращению депеш на родину.
— Командиры судов всегда знают, что они перевозят? — спросила она, очевидно, думая о своем отце.
Он покачал головой.
— Только если они сами являются активной частью сети. Гораздо лучше, во многих отношениях, чтобы они не принадлежали к ней.
— Понятно.
— Выбранный человек в службе действует более-менее в одиночку и регулярно посылает материал обратно в Лондон, зашифрованный, если необходимо. Другие могут суметь сделать агентами местных жителей или еще кого-либо. — Он наблюдал за выражением ее лица: любознательное, но спокойное. Что же у нее было на уме? Он надеялся найти разгадку в ее реакциях.
Он продолжал:
— Конечно, существует третий источник информации для Министерства иностранных дел. Наши дипломатические делегации.
Она подняла брови.
— Это обычная практика — посылать человека с каждой миссией, чья единственная задача состоит в том, чтобы собирать сведения в данной стране. Он обычно представляется каким-нибудь торговым представителем. Это стандарт во всех наших основных посольствах, где может быть более одного агента. И в трудных ситуациях часто полезно внедрять кого-либо в качестве проверки основного агента — человека, шпионящего за нашим собственным шпионом, так сказать.
— Действительно? С какой целью?
— Они варьируются. Изменения внутренней политики, конфликтующие интересы за рубежом, внезапные проявления враждебности, готовность к вторжению.
И тут он заметил искру в ее взгляде — в тот момент, когда его слова оказались близки ей лично.
Она ответила сразу же:
— Ты ничего не сказал о шпионах военного времени. Тех, кто идет за линию врага.
— Это самая опасная игра из всех. — «Кого она имеет в виду? Десернея?» — Эксперты такого рода очень редки. В поле, конечно, армия полагается на разведчиков.
— Но если шпион сумеет передать планы вражеской битвы своему собственному командованию, это, конечно же, будет самая жизненно-важная информация из всех.
— В самом деле. — Тема заводила его слишком далеко; он должен был спросить: — Моя дорогая кузина, я не могу не подозревать нечто конкретное во всем этом. Ты слышала что-либо в городе или в наших окрестностях? Что тебя беспокоит? Ты беспокоишься, что кто-то собирает информацию о наших войсках и диспозиции и передает эту информацию? — Она посмотрела на него взглядом, выдающим искреннее изумление. Проклиная себя, он тем не менее продолжал. — Если у тебя есть какие-то опасения, пожалуйста, дай мне знать. Я могу уже не служить в армии, но у меня есть очень тесные контакты с армией в Брайтоне.
— О Господи, нет. Я не думала об Англии. Испания. Война на Пиренейском полуострове.
Наконец забрезжил свет. Она говорила о своем муже!
София сказала, беспокойно хмурясь:
— То, что ты говоришь, ужасает меня. О наших агентах, устраивающих заговоры друг против друга, возможно, предающих друг друга. Кто может надеяться держать ситуацию такого рода под контролем, когда люди находятся так далеко от дома? Не Министерство иностранных дел, это точно. Это ужасно. Откуда можно узнать, кому вообще следует доверять? У меня возникают эти мысли, когда я думаю о прошлом.
Муж. Меткалф сказал, что у нее уже есть сомнения по поводу того, как умер Гамильтон. Она могла задать все эти вопросы ранее, почему она этого не сделала? У него в голове прояснилось. Да, каким-то образом она выяснила, наверняка в Клифтоне, что Гамильтон был шпионом. От одного из слуг, который знал об этом? Или из документа, обнаруженного позднее, который был спрятан, оставлен в ящике, предназначенном только для ее глаз?
Себастьян посмотрел на нее с осторожностью. Если он начнет прощупывать, она замкнется. София ненавидела предательство, и рассказывать секреты ее мужа кому-либо еще, похоже, выглядело для нее именно так. Он пощадит ее. А тем временем повернет разговор в другое, более интересное русло.
— Но ты не сомневаешься в необходимости такой бдительности, я уверен. — Когда он изучал ее, он мог обнаружить подобие ужаса в глубине ее глаз, и она, казалось, едва его слушала. Он продолжал: — Подумай о Сиднее, например. Пока ты была здесь, ты могла проанализировать для себя самой намерение, о котором я говорил. Формально его основная цель — колония для каторжан. Стратегически, однако, Порт Джексон — это английская база для выхода в Тихий океан и Индию. Наши агенты там должны контролировать ситуацию, чтобы мы продолжали удерживать его. И следить за всеми, кто угрожает ослабить нашу позицию.
Теперь она была очень внимательна.
Себастьян сказал это специально для нее:
— Французы, например.
Она слегка зарделась, но спросила с полуулыбкой:
— Ты предполагаешь, что в Новом Южном Уэльсе были шпионы Наполеона?
— Мы знаем, что они там были. Вполне достаточно. Французские путешественники прошли через Порт Джексон и Ботани Бей, чтобы предоставить точное описание в морское министерство в Париже. Существуют средства для разведки, но нужно принимать во внимание, что и желание — тоже.
София пожала плечами с выражением безразличия.
— По-моему, Бонапарт вряд ли планирует послать свой флот на край света в сложившейся ситуации.
— Нет, — сказал он мягко. — Гораздо вероятнее, что он изучает состояние готовности британской армии на ее территории.
Она пристально посмотрела на него.
— Ты хочешь сказать, что в Англии в настоящий момент действуют французские шпионы?
— Конечно. На всех жизненно важных участках. Включая, конечно, южное побережье. — Она была наполовину недоверчива, наполовину встревожена. Он продолжал: — Я не имею в виду людей в масках, которые рыщут по окрестностям с обнаженными кинжалами. Возможно, несколько французов могли проскользнуть мимо государственных мужей вместе с контрабандистами. Кто знает. Но я говорю о французах, которые живут здесь, беженцы-роялисты, они занимают определенное место в обществе, мы к ним так привыкли, что вопрос о том, какую информацию они отправляют домой во Францию, никогда не возникает. — Он поерзал на своем сиденье и посмотрел в окно на освещенную солнцем сельскую местность. — В мирное время активность таких людей не может представлять собой какую-то серьезную проблему. Большинство из них безобидны, даже смешны. На грани войны, однако, они могут помешать нам.
Он медленно перевел свой взгляд обратно на нее, чтобы дать ей время осознать. И вдруг, в тот момент, когда его глаза встретились с ее, он понял: она не позволила себе думать о чем-либо из этого в связи с Десернеем. У него внутри все болезненно сжалось, когда он понял, что ее инстинктивная преданность этому человеку была достаточно сильной, чтобы исключить какие-либо сомнения, которые иначе могли прийти в ее умную голову.
Негодяй пытался дезертировать из Порт Джексон, но она упорствовала в своей вере в то, что он был невиновен, и даже написала письмо в военный суд, чтобы подтвердить это. Ни письмо, ни писавший его не были обнародованы, но если Себастьян знал об этом — правда, посредством секретной службы, — он мог только предположить, что могли быть и другие, которые тоже знали это. Представьте себе, эта женщина, София Гамильтон, рискует таким скандальным разоблачением! В некотором смысле он мог понять — почему, мужественно пойдя на этот риск, она сохраняет эту глупую преданность человеку, чью жизнь спасла. Если собственная преданность Десернея окажется на стороне Франции, тогда она совершила не только бесполезное действие, хоть и невольное, но предательство.
Приступ ревности заставил его говорить довольно жестко:
— В военное время вполне естественно более тщательно исследовать мотивы людей, кому мы доверяем в мирное время. Исключительно в качестве примера возьми джентльмена Жака Десернея. Можно задаться вопросом, почему этот человек именно в настоящий момент решил жить в Джолифф-корте, вести дела при помощи банка в Нью-Хейвене и наносить регулярные визиты в армейские лагеря в Брайтоне? Нужно признать, удовлетворительный ответ не сразу приходит на ум.
Себастьян заметил оборонительный взгляд у нее на лице и поспешил продолжить:
— Взять для начала самый простой вопрос: почему он живет в Сассексе?
Он смотрел на нее пристально, поэтому видел, как отвечало ее собственное внутреннее «Я». Так же как и ее лицо, на котором появился еще один предательский румянец. «Матерь Божья, она думала, что Десерней околачивался там из-за нее!»
На короткое мгновение говорить было выше его сил — и, естественно, выше ее. София избегала его взгляда и смотрела в окно, кусая губу. Он никогда не видел ее более уязвимой.
Карета загрохотала на жестком участке гальки на дороге, горничная зашевелилась и проснулась. Подходящий момент был упущен, но он посеял горькое семя.
Себастьян снова откинулся назад, глядя на ее повернутое к окну лицо. Он не касался теперь этих тем и перевел разговор на более приятную почву, так как весь остаток путешествия он планировал, чтобы она была спокойна, благодарна и даже немного развлеклась. Он был обязан этим ей. Он был обязан этим себе.