Ледовая армия

Глава восьмая «Старая Акула»

Харьер подпрыгнул на заструге, и она вывернула штурвал чуть правее, чтобы не сломать опорную лыжу. Чуть приподнялась, по привычке, спружинила ногами довольно резкий удар об лед и отпустила тормозные зубья. Стальные клыки вцепились в плоть Пустыни, и машину чуть развернуло в остановке. Вспучилось и тут же осело облако ледяной крошки.

Сквозь смотровую щель харьера Пустыню заливало золото солнца. Час до темноты. Уже заметно похолодало, края стекла покрыла паутина мороза.

Она торопливо накинула белую парку. Оглядела тесную кабину в поисках шлема. Тот нашелся в изголовье койки. Хищный когда-то, шипастый — она стесала с него все лишнее и перекрасила в белый цвет. Так ближе к Пустыне и гораздо удобнее. Нахлобучив защиту, расправив шерстяную пелерину по плечам, она открыла люк на крыше и вынырнула через теплозащитную мембрану на мороз; на миг ослепла от яркости закатной Пустыни, щелкнула на шлеме матовой заслонкой и посмотрела в бинокль.

Фрет она нашла быстро. Знала, куда смотреть. Запомнила его силуэт после той ночи. Он полз вдоль ледяной гряды среди сверкающего моря. Красивый, уходящий к бескрайнему снежному горизонту корабль. От улыбки заболели разбитые губы.

— А вот и ты, милый.

Нагнала. Нагнала! Хотелось смеяться как маленькой. Она нырнула назад в теплую кабину, потерла машинально крошечный черепок олененка, закрепленного у панели управления.

— Ты говорил, что мы не найдем их, Габби? Ошибся, — Сувенир из старой жизни. Последний подарок исчезнувшего в Пустыне отца.

Она устроилась на сидении харьера, осторожно вывела его между заструг и заблокировала штурвал. Перекусила теплым вяленым мясом, запивая его солоноватой водой и глядя в пустоту, сквозь броню белого, почти незаметного на фоне льдов, одноместного кораблика. После еды Жнец осторожно сменила повязку на голове, морщась от боли. Под глазом стреляло в такт сердцу, и слезы брызнули сами собой, когда оторвалась прилипшая к мясу тряпка. Ее харьер был рядом с платформой, когда орудия Братства атаковал красный фрет Содружества. Взрыв бросил кораблик на бок, ее ударило о стену, протащило по ребрам наружного бака и стесало с ее лица датчики, которые установили инструментарии Братства при посвящении. Из щеки вырвало целый кусок мяса.

Харьер не пострадал, слава Технобогу, но вот Рупор умолк. Исчез из ушей постоянный гул координаторов. Прекратилось бубнение, нескончаемое, невыносимое в прекрасной снежной бесконечности.

Это хоть как-то смягчало обиду на обретенное уродство. Да, она кое-что понимала в ранах… То, что ей удалось разглядеть в начищенном до блеска куске металла, тянуло на семерку по пятибалльной. Такие следы остаются до конца дней, но, чего врать, тишина последнего дня уравновешивала пламя под глазом.

Она вдруг перестала быть частичкой большого. Она стала простой девочкой, предоставленной, наконец-то, самой себе. И, по всей видимости, мести.

Залепив рану скверно пахнущей мазью, и, едва ли не плача, наложив повязку, она глянула в смотровую щель харьера — небо уже наливалось сине-красным цветом. Лед серел, пачкался ночными красками. В кабине кораблика стало совсем темно.

Нужно снизить обороты двигателя до самого малого. Топлива хватит до утра, и так она не замерзнет. Через решетку в корме харьера (под которой прятался мотор) шел теплый воздух. Щека, вернее то, что от нее осталось, болела ужасно, хоть и не как тогда, когда в Пустыне ее накрыла зубная боль. В тот раз было много хуже. Настолько, что она выбила себе зуб при помощи кинжала и тяжелого ключа.

Да, сейчас определенно все не так плохо. Хоть и значительно страшнее выглядит. Закончив, она устроилась на лежаке, рядом с сидением пилота. Залезла под шкуры, спряталась под ними, согреваясь.

Потом очень долго смотрела в темноту кабины, слушая, как сечет по обшивке харьера ночная метель. В Братство не хотелось. Совсем. Мысли о том, что ей нужно перед кем-то отчитываться, выполнять чьи-то приказы, тяготили. Но… Они заменили ей семью. Они спасли ее. Технобог заполнил пустоту в душе сироты, хотя, конечно, после и сам растворился среди льдов. О нем напоминали лишь проповеди Рупора.

Она всегда считала, что датчики в ее теле — это то, что дает ей силы жить дальше. То, ради чего она живет. Ее цель бытия. Стремлениерода людского к процветанию науки, разума, технологии. Отказ от магического есть благо, есть шаг вперед. Есть торжество человечества над эфемерными сферами. Так говорил Рупор, а она пыталась в это поверить, как раньше, но лишь металась по Пустыне в поисках того, что искало Братство, или же в поисках себя.

Фрет Содружества разрушил ее связь с Цитаделью, и… Она была почти что счастлива. В тишине… Обезображенная неведомым капитаном и освобожденная им. Впрочем, кровь тех, кто так бесцеремонно выдрал ее из объятий Братства,еще напоит Пустыню.

Шум метели за бортом убаюкивал, мысли облепляла мокрая снежная крошка, и они едва шевелились под белым налетом. Глаза смыкались и, наконец-то, сон победил ее.

Утром все же пришлось выбираться наружу. Она вывалилась из едва слышно тарахтящего харьера на мороз, и, стараясь дышать медленно, носом, сквозь шарф, наколупала себе ведро льда. Дотащила его до баков и присела. Синее небо лишь встречало солнце. Ослепительный шар повиснет надо льдами за ее спиной и спрячет от случайных взглядов. Это хорошо. Мороз холодил укрытую повязкой рану, ломал рваные края почерневшей кожи.

Из поясного ремня Жнец вытащила одну из капсул с серым порошком. Вскрыла ее и высыпала в ведро. Накрыла крышкой, из-под которой тут же повалил пар. Едкий запах пробрался под шарфы, ударил в ноздри.

Дурная смесь. Но никакой магии.

Она забралась на одну из заструг, приложила бинокль к забралу шлема. Ночная метель замела следы красного фрета, но деваться тому все равно было некуда — ледник справа тянулся как минимум на сотню лиг. Монолитный, ощетинившийся огромными ледяными иглами Гребень Спящего. Акула скользнула взглядом по колючему хребту. Ветер сдувал с пиков снег, и тот струился дымкой, смазывая четкие линии.

Она почти месяц огибала его вместе с Барроухельмом. Хотела сунуть голову под лыжу харьера от тоски, но старательно выполняла приказ Технобога.

В которого давно уже не верила.

Через Гребень проходило несколько торговых путей. Так что этот фрет легко может свернуть в любой из них. Такие вероятности необходимо учитывать.

Когда она вернулась назад, то обнаружила, что у ее харьера сидит человек в белых одеждах. Лоскуты маскировочного одеяния трепал слабый ветер. Белый шлем с черным забралом был повернут к ней.

— Сестра, — поднял руку Жнец. — Не убивай, сестра.

Она молча спустилась к ведру. Присела рядом, приоткрыла крышку, смесь пузырилась, и процесс еще не завершился. Соратнику она не сказала ни слова.

— Это ведь ты? Старая Акула? Харьер необычный, говорят, только у нее такой. — Он был молод. Моложе ее. Но уже отмеченный Пустыней.

— Чего тебе надо? — ей не хотелось студить горло в такой мороз, и потому она толькопробурчала свой вопрос.

— Точно… Ты настоящая легенда. Холодная, как сердце Пустыни! Прекрасная, как утреннее солнце.

Интересно, он симпатичный? Акула едва не коснулась лица и своей раны. Губы поджались сами собой.

— Я Серый Звук, сестра. Веду корабль, ушедший из Барроухельма. Фрет красного цвета. Я видел тебя вчера.

Она вздрогнула. Плох тот Жнец, кого заметили на охоте.

— Я пытался поговорить с тобой, почему ты не отвечаешь? Это важный корабль. Нам нужно держаться рядом с ним.

— Ты уже сказал, где он?

— Конечно, сестра.

Он поднялся на ноги, встал рядом с ней. Выше на две головы. Сильный, молодой — она чувствовала это даже под бесформенными одеждами.

— Тебе нужна помощь, сестра?

— Кто из наших еще рядом?

— Барроухельм дал жару, сестра. Пустыня до сих пор пылает-горит. Не мне осуждать решения Магистрата, но не лучше ли было подождать остальной флот? Тем более, после нападения дикарей у Белых Ладоней и новостей с Провалов о...

Она нетерпеливо кашлянула, и он прервал поток размышлений:

— За этим фретом иду только я. И, как вижу — легенда Снежных Жнецов. Думаю, теперь-то они не уйдут! Сама Акула!

— Ты хотел помочь?

— Конечно! Все что могу, сестра!

— Да, пожалуй, можешь… Вот, ведро.

— Такая легенда. Я столько слышал про тебя, Старая Акула. Говорят, никто не сравнится с тобой в красоте и в умении выслеживать врага. Хотя, я вчера же тебя заметил, ха-ха. Может и с красотой не все так, а?

Он говорил беззлобно. Он не знал, что случилось с ее красотой два дня назад. Жнец подхватил ведро, прошел мимо Акулы, почти коснувшись ее плечом.

— Куда его, сестра?

Она вонзила лезвие ему в горло. Ударила левой рукой сзади, рванула кинжал на себя и отступила. Жнец уронил ведро, энга выплеснулась на лед, и тот стал таять, смешиваясь с топливом и темной дымящейся кровью. Парень засипел, попытался зажать рану рукой. Акула ловко приблизилась и ударила в горло справа, а затем вновь отпрянула. Мороз может стянуть рану. На нем много одежд, ее и заткнуть можно. Хотя Жнец запаниковал, не додумается. Паникующий Жнец — плохой Жнец. Парень привалился к ее харьеру и всхлипнул, как ребенок. Сполз вниз, оставляя кровавые разводы на стене ее корабля.

На миг брата стало жалко. Ровно на миг.

Она молчала, пока он не затих, потом взрезала одежду, добралась до проводов, идущих под кожу, и обрезала все. Жнец был красив. Лицо для поцелуев. Гладкое, приятное. Когда-то он смог бы вскружить ей голову.

Она опять коснулась пальцем повязки. Губы поджались в такт стрельнувшей боли.

Акула срезала его пояс с контейнерами, прошла по следам до его харьера, забрала оттуда припасы и вернулась. Падал снег и больше не таял на теле убитого.

— Не обижайся. У тебя не было будущего, — сказала она, вылила остатки из ведра с энгой в бак и пошла колоть себе еще льда.

После полудня поднялся ветер. С востока понесло облака, и за несколько минут небо затянула серая хмарь. Это хорошо-хорошенько, так как глазки отдохнут. До того момента, как папа продал ее Братству, он часто повторял эту присказку. Теперь с нею игралась уже она, Старая Акула.

Легкий харьер она вывела поближе к Гребню, чтобы не маячить на пространствах, открытых для любопытных глаз, и неспешно, то и дело останавливаясь, чтобы обшарить биноклем горизонт, продолжила преследование.

Когда фрет вновь появился в окуляре, она снизила скорость до минимальной, чтобы не поднимать крошку. Белая легкая машина скользила по льду, шипели полозья, и трещал под гусеницами наст. Наконец Акула остановила харьер. Выбралась через люк наверх и несколько минут наблюдала за фретом, не обращая внимания на душный мороз. Корабль Содружества не двигался. На верхней палубе бродили люди. Братство Ледяной Цитадели обеспечивало Жнецов множеством лучших даров Технобога, но даже с их помощью разглядеть что-то большее, чем точки на игрушечном кораблике, ей не удалось.

Самый раз.

Она нырнула обратно в кабину, потянулась за Поцелуем. По телу пробежалась приятная дрожь, когда пальцы коснулись холодной стали. Акула медленно открыла сундук у изголовья, бережно вытащила оттуда несколько цилиндров и аккуратно принялась за дело.

Через пятнадцать минут она уже лежала между двух вздыбившихся льдин. Ветер бросал на капюшон пригоршни снега, бился о теплую одежду Жнеца, но не мог потревожить Старую Акулу.

Мощные линзы Поцелуя помогли разглядеть обидчиков, из-за которых так больно стреляла рана на лице. Мужчины. Она разглядывала их сквозь систему оптических цилиндров, наводя перекрестье прицела то на одного сурового дикаря, то на другого.

Пару мгновений она следила за воином в алой парке. Он сопровождал ребенка. Акула поймала мальчика в прицел. В сердце что-то неприятно сжалось, и она вдруг воочию увидела себя со стороны, в этой дурацкой расщелине меж льдин, прижавшуюся к окуляру Поцелуя.

Паренек слишком молод.

Больше двух десятков дикарей заготавливали лед. Она тщательно коснулась прицелом каждого из-них. Поймать шамана было бы здорово. Но никто из тех, кто работал на морозе, не был похож на заклинателя.

Она вернулась прицелом к мужчине, стоящему наверху, на верхней палубе. Он наблюдал за чужой работой. Это может себе позволить либо лентяй, либо командир.

Смертоносное око Поцелуя присосалось к голове дикаря. Акула чуть покрутила колесико и смогла даже разглядеть татуировку на его красивом лице. Заглянуть в глаза незнакомца. Кожу на спине закололо от мурашек.

Этот взгляд… Он зачаровал ее. У одинокого человека, по-настоящему одинокого, такой взор бывает, когда он вдруг осознает всю пустоту вокруг него. Когда он оказывается один на один с этой пустотой и раскрывается ей, уверенный, что это останется только между ними.

Акула перевела прицел вниз. Такую красоту необходимо сохранить. Она вернется к нему позже. Око нашарило среди ослепительных льдов новую цель. Бурая шкура, накинутый капюшон с клубами пара из невидимого Жнецу рта. Он о чем-то спорил, размахивая свободной рукой. На плече у него лежала пила для резки льда.

Акула неторопливо сориентировалась по ветру, расстоянию. Вдохнула, выдохнула и плавно нажала на спусковой крючок.

Поцелуй рявкнул, больно ткнул ее в плечо. Но уже через пару секунд Акула с торжеством увидела, как вспыхнул красный фонтан вместо головы дикаря из Содружества. Она открыла дымящуюся панель, вложила в Поцелуй еще один подарок для незнакомцев, и вновь прильнула к прицелу. Моряки прятались в укрытия, даже не догадываясь, откуда их посетила смерть.

Один дикарь упал задницей в ее сторону, думал, что спрятался за застругой, тянул шею в опаске.

Акула снова нажала на спусковой крючок.

Она сделала это еще три раза, прежде чем пустынники, похожие на перепуганных оленей, нашли безопасные норы.

Перед тем как отползти назад, под прикрытие льдин, она вновь поискала в прицеле мастера Одиночество. Но палубы были пусты. И почему-то ее это расстроило. Она хотела взглянуть на суровое лицо еще раз.

Преследования Акула не боялась: тот, кто ищет Жнеца в Пустыне, находит его, только если сам Жнец этого хочет. Или если он сам — Жнец. Однако из осторожности она отогнала харьер чуть дальше и убедилась, что красный фрет бросил идею заправиться льдом. Посудина Содружества покинула место бойни даже не попытавшись найти стрелка.

Это радовало.