Ледыш и Недотрога

Глава 44. Виолетта

Не знаю, как я оказалась рядом с Ледатом, воспоминание об этом растворилось в ледяном ливне, смешалось с грязью, кануло в лету. Всё, что осталось — биение сердца и отчаянная надежда.

Когда я увидела кровь на футболке Троцкого, едва с ума не сошла! Остальное перестало иметь значение. Похороненные мечты о большой сцене, моя детская обида на родителей и желание оставить Ледыша в прошлом, даже позволить ему быть с другой…

Всё это исчезло. Ушло безвозвратно, как это лето. Поэтому я ни секунды не сомневалась, когда звонила отцу. И я не собиралась просить, а требовала, потому что не представляла себя в мире, где нет Ледата. Оказалось, что я могла существовать только, если дышал он. Смеяться, если улыбался он. И цеплялась за жизнь Троцкого сильнее, чем за свою собственную.

— Он не умрёт, — твёрдо заявила тем, кто прилетел по приказу моего отца.

Сама первой села в вертолёт, чтобы больше никогда не оставлять того, кто мне дороже всего на свете. Держала за руку, шептала подбадривающие слова, и было всё равно, что Троцкий был без сознания. Я верила, что он слышал меня.

Когда мы прилетели в лучшую клинику столицы, и Ледата повезли на операцию, меня задержали у дверей, которые сошлись с шелестом, царапнувшим сердце. Будто отрезали часть меня, оставили истекать болью и неведением. Я упала на колени, намереваясь ждать сколько придётся.

— Милая, ты должна отдохнуть…

Голос прозвучал тихо и мягко. Мама? Откуда она здесь? Наверняка отец позвонил. А где он сам? Возможно, стоял рядом, но я не смогла заставить себя оторвать взгляд от закрытых дверей, будто в любую секунду на пороге мог появиться Ледат, живой и здоровый. Но если отвернуться, то случится нечто страшное.

— Хочешь воды?

Я отрицательно качнула головой. На плечи опустилось нечто тёплое и сухое.

— Ты же насквозь мокрая! — А вот и папа. — Иди и переоденься, а то простудишься!

— Нет.

За спиной звенели голоса, меня окружали звуки, которые ничего не значили.

— Игорь Константинович, звонит ваш адвокат. Говорит, что-то срочное…

Я никого и ничего не слушала, потому что отсчитывала каждый стук сердца до встречи с Ледатом. Дрожа, куталась в пиджак отца и не отрывала взгляда от белоснежных дверей.

«С ним всё будет в порядке. С ним всё хорошо», — убеждала себя.

— Какое ещё, к дьяволу, обвинение?! — От гнева отца все притихли. — Что?.. Черных?!

Медсёстры умоляли его говорить тише, мама что-то шептала, суета нарастала, а я…

Начала петь.

Скрываясь в тумане снов

Сгорая в пламени слов

Смиряясь в объятьях оков

Лечу к тебе ветром

Я будто сама стала песней и, хотя тело осталось стоять на коленях в холодном коридоре, поплыла по воздуху к нему. Прикасаясь чувствами, поддерживая мыслями, не допуская и мысли, что Ледат может не выжить. Повторяя, будто заклинание, нашу песню:

Любви мотив не нов

Но сквозь аромат цветов

Поверх кружащих снегов

Настигнет он пеплом

Слова заканчивались, и я начинала с первой строчки, боясь даже перевести толком дыхание. Я взывала к этому миру, чтобы он позволил Троцкому остаться. Голоса за спиной стихли, возможно, все ушли, я так ни разу не обернулась, боясь пропустить, когда Ледата повезут обратно. Желая первой увидеть его лицо.

Мир сузился до метра, который оказался между мной и белоснежными панелями. Глаза слезились от напряжения, губы пересохли, голос охрип, но в какой-то миг высшие силы услышали мои молитвы, и проклятые двери, наконец, разошлись.

Я вскочила, чтобы увидеть Ледата, но затёкшие ноги подогнулись, и я рухнула на пол, больно ударившись плечом о стену, но тут же попыталась снова подняться. Потому что мельком заметила бледное лицо Троцкого: глаза его были закрыты, а губы казались синеватыми.

— Что?.. — Голос оборвался, и я, цепляясь за белый халат, просипела: — Что с ним?

Ощутила поддержку и, наконец, встала. Но Ледата уже увезли, рядом со мной остался врач, за полу халата которого я до сих пор цеплялась, не понимая, когда ухватилась.

— Где Игорь Константинович? — спросил он.

— Ему пришлось уехать по делам, — раздался над ухом голос мамы. — Как прошла операция, доктор? Парнишка выживет?

— Следующие двадцать четыре часа он проведёт в реанимации, — сухо ответил врач. — Если ухудшения не будет, переведём в палату.

И царапнул меня обеспокоенным взглядом:

— Похоже, девушке тоже нужна помощь.

— Да, но она отказывалась сдвинуться с места, — пожаловалась мама.

Суровый мужчина вдруг мягко усмехнулся и похлопал меня по плечу.

— Всё будет хорошо, дочка. Прими душ и переоденься. Ты же не хочешь, чтобы твой парень, когда очнётся, увидел перед собой пугало?

Я вздрогнула, растерянно моргнула, а потом поняла, что врач пошутил, и с трудом растянула уголки губ. Надеюсь, это было похоже на улыбку.

— Спасибо… — А потом живо встрепенулась: — Мне можно к нему?!

— В стерильной одежде и маске, — благодушно кивнул мужчина и, попрощавшись, поспешил прочь.

Я позволила маме увести меня в палату, приняла горячий душ и безропотно надела странные бесформенные вещи, в которых выглядела, будто бирюзовое облачко. Но мне было всё равно, что носить, — хоть мешок! — лишь бы меня пустили к Ледату.

Подписав, не читая, какие-то листы, я, всё же увидела его…

Сердце ожгло болью от того, каким безжизненным казался Троцкий. Сестра кивнула на табуретку у стены, а сама проверила приборы и завела в планшет показания пульса и давления.

— Ничего не трогать, — предупредила прежде, чем оставить нас вдвоём.

Кусая губы, я смотрела на Ледата, а по щекам струились и струились слёзы. Из-за них я никак не могла выговорить то, что так хотелось сказать.

«Я тоже тебя люблю».