Бабушка очень медленно и тяжело привыкала к жизни на новом месте. Казалось, что Харбулукская степь легла поперёк её сердца и никак на могла найти для себя даже маленького уголка. Невестка видела это и постоянно тревожилась состоянием свекрови. Этой тревогой она делилась с мужем:
— Нет, Харцха, я не могу больше так жить. Может, она больна и давно пора вызвать врача? Она будто боится здесь чего-то…
— Ты права, Болха, — соглашался он, — мать действительно больна. Но у неё, кажется, особая болезнь. Тут помощь врача бесполезна.
— А что же у неё за болезнь такая? — не понимала Болха.
— Тайна есть у неё какая-то, и она мучительно скрывает её от нас. А это хуже душевной боли.
— Какая тайна? — шёпотом спрашивала Болха. — Какая-нибудь страшная?
— Не знаю, — отвечал Харцха, — но узнать надо.
О загадочной тайне бабушки прослышал и Бамба. Он не стал строить особых расчётов, а однажды прямо спросил:
— Бабушка, у тебя есть тайна, да? Она секретная?
Старушка промолчала. Бамбу это огорчило. «Не хочет рассказывать, — подумал он. И тут же решил: — Но я всё равно узнаю…»
Как-то Бамба пришёл из школы и весело поспешил бабушке навстречу.
— Бабушка, а нам сегодня учитель знаешь про кого рассказывал? Про богача Шонтаева!.. Он как раз тут жил, где мы сейчас живём.
Бабушка внезапно побледнела.
— Тьфу, тьфу, и не вспоминай про этого человека! — вскричала она.
— Почему? — удивился Бамба.
— Говорю тебе, не вспоминай про него!
— Почему, бабуня? Ведь он давным-давно тут жил…
И вдруг бабушке стало плохо. Она медленно опустилась на пол и повалилась на спину.
Испуганный Бамба выбежал из дому и закричал. На крик прибежали Наран и Болха. Они вдвоём подняли бабушку и уложили на кровать. Прибежал с улицы и Бембя. Увидев бабушку в таком состоянии, он громко заревел.
А бабушка, полежав немного, очнулась и стала ртом ловить воздух, задыхаясь.
— Наран, скорее за врачом! — крякнула Болха, а Бамбе приказала: — Беги отца позови.
Старушка, как только услышала о враче, взмолилась:
— Не надо, не надо врача!.. Я… я… — И опять голова её упала на подушку.
Так, почти не двигаясь, она пролежала до самого вечера. А вечером к кошу Харцхи подкатила «скорая помощь». Женщина в белом халате вышла из машины и спросила у Болхи:
— Где больная?
— Пойдемте…
Они вошли в дом, выпроводили на улицу всех мужчин, и врач принялась внимательно осматривать бабушку. Болха с нетерпением ждала результата. Наконец врач сказала:
— Странно… Старушка-то, в общем, здорова. И сердце у неё нормальное, несмотря на такой преклонный возраст. Не могу понять, в чём дело.
Она снова наклонилась к больной, опять начала её прощупывать, простукивать и, закончив, вновь удивилась:
— Всё в норме.
И тут подняла голову бабушка.
— Я не больна, дочка, — тихо сказала она, — это у меня от… от испуга.
— От испуга? Кто же вас напугал? И чем?
Болха недоуменно смотрела то на врача, то на свекровь, не зная, что и сказать.
— Кто же её так напугал? — строго спросила врач.
Болха беспомощно развела руками:
— Не знаю… Когда маме стало плохо, дома никого не было.
Тогда врач вновь наклонилась к старушке:
— Кто напугал вас, скажите.
Бабушка чуть шевельнула губами:
— Шонтаев Джалджи…
— Кто такой этот Шонтаев? — И врач снова посмотрела на хозяйку.
Теперь побледнела и Болха.
— Я сейчас позову мужа, он знает.
Вошли Харцха и Наран.
— Кто такой Джалджи Шонтаев? — так же строго спросила Харцху врач. — Больная уверяет, что этот человек её напугал.
— Кто? — не понял Харцха. — Шонтаев? — И вдруг, не удержавшись, рассмеялся: — Да этот человек знаете когда жил? Ещё до революции.
И он рассказал врачу всё, что знал о богаче Шонтаеве.
— Странно, — выслушав Харцху, сказала врач. — Но какая-то связь тут есть…
Она выписала лекарства, дала необходимые советы и, пообещав на следующее утро навестить больную, уехала.
А бабушке наутро стало лучше. Она проснулась вместе со всеми, поела, сама оделась и вышла на улицу.
— Мама, — испугался Харцха, — может, тебе ещё полежать надо?
Старушка покачала головой. И вдруг спросила:
— А где Бамба?
— Бамба в школе…
— Ах да, я и забыла!..
Она села на табурет, чтобы погреться на утреннем солнышке.
А как только Бамба и Бембя прибежали из школы, она позвала их и спросила:
— Что вам рассказывал о Шонтаеве учитель?
Бамба удивился её вопросу и даже испугался. «Сейчас ей опять будет плохо», — подумал он, а Бембя сказал:
— Он говорил, что это был злой и очень богатый человек, что у него было много овец и лошадей, денег и воды…
Дальше Бембя, наверное, забыл, что ещё рассказал о Шонтаеве учитель, но Бембю выручила только что прибежавшая Кермяш.
— Наш учитель сам мало знает о богаче Шонтаеве, — сказала она, — и он велел расспросить о нём взрослых. Он хочет знать о Шонтаеве всё-всё…
— Зачем? — спросила бабушка.
— Не знаю, — ответила Кермяш.
Бабушка долго молчала, долго о чём-то мучительно думала и вдруг сказала:
— Бамба, позови сюда отца и мать, и вы все сами оставайтесь. Я буду говорить вам о богаче Шонтаеве, а вы хорошенько запомните всё и расскажите завтра о нём своему учителю. Пусть об этом изверге знают все. Я не хочу теперь, чтобы его тайна ушла со мной в могилу. Пусть люди вечно проклинают этого изверга! Пусть не будет ему покоя и на том свете!..
Когда все собрались, заглянула и Людмила Ивановна.
— Оставайся и ты, — сказала бабушка, — друзьям об этом тоже бы надо знать.
И она тихо повела свой рассказ о свирепом богаче Шонтаеве.
— Беспощаднее Шонтаева не было человека в нашей степи, — начала бабушка. — В этой местности он был хозяин. И тот, кто становился на его дороге, уходил раздавленным в землю. Люди проклинали Хар Булук, убегали от этой степи подальше. Однажды прокляла Хар Булук и я и дала клятву никогда больше не возвращаться сюда и даже не вспоминать об этом месте. Но клятву свою я не сдержала. Я не хотела вспоминать о Хар Булуке, но мне то и дело напоминали о нём. Я не хотела возвращаться сюда, но меня привезли… А теперь… теперь слушайте. Слушайте все… Я всё помню и всё вижу, хоть и слепа…
Бабушка замолчала, закрыла ладонями глаза, и Бамбе вдруг стало жалко её до слёз. «Почему она, такая хорошая, такая добрая, — и слепая? И что она хочет рассказать о Хар Булуке и о Шонтаеве? Что она знает?»
А бабушка отвела от лица ладони и продолжала свой рассказ….
Вот что в тот день узнали Бамба и Бембя.
Все несчастья бабушки начались отсюда, с Хар Булука. Ровно сорок лет назад в этой степи их бабушка лишилась глаз, и солнечный ясный день превратился для неё в сплошную ночь. Не стало с того дня для неё ни высокого голубого неба, ни простора весенней калмыцкой степи с цветущими тюльпанами и голубыми ковылями. Сорок лет жизни в мрачной темноте! Где найти такую мерку, чтобы измерить её горе? Где те весы, чтобы взвесить её муки, её отчаяние? Она тогда была молода, но молодость стала не радостью ей, а тяжёлой ношей. Она хотела наложить на себя руки, но был маленький Харцха, отец Бамбы и Бемби. Она хотела уйти на край света, чтобы унести с собой эту чёрную муку, но куда могла уйти слепая и неграмотная батрачка? Однако она нашла в себе силы и ушла. Пусть не на край света, не за тридевять земель, но на новом месте она больше не слышала этого проклятого слова «Хар Булук».
Говорят, чужое горе измерить легче, чем своё. В этом есть доля правды. О чужом горе можно позабыть за одну ночь, а о своём помнишь и печалишься всю жизнь. Своё горе горше морской воды и глубже океана. Вот уже сколько лет, как в калмыцкие степи пришла Советская власть. Она принесла людям свободу и счастье, а старая слепая женщина всё ещё носит с собой своё горе. Она не могла видеть лица людей, но лучше любого зрячего видела, что новая власть, новая жизнь, как окна в мае, распахнула и расцветила души людей. И только она, бывшая рабыня богача, так и осталась рабыней собственных мук.
Да, её, теперь уже старую женщину, жалели, уважали, утешали добрым словом. Но ведь жалость и утешение подчас хуже жестокости. Их не выдерживает даже сильный. А она всегда была слабой женщиной. И особенно когда ослепла…
Она с семи лет работала у богача Шонтаева. Вместе с отцом. Отец возил воду, топливо. Она, семилетняя девочка, помогала ему, как могла. Шонтаев имел двенадцать табунов лошадей и десятки отар овец. У него было много батраков, и каждый гнулся перед богатеем в три погибели.
О том, что в России свершилась Октябрьская революция, в степи узнали от сына Шонтаева, тупого пьянчужки. Однажды он прискакал в Хар Булук с отчаянным криком:
— Аа́ка мой! (Так он называл своего отца.) Пропали мы!.. Пропали!.. В Петрограде совершилась революция, и к нам уже едут большевики! Они везут батракам власть и богатство, а нам — смерть!
Шонтаев давно слышал о большевиках, но он и не думал, что они когда-нибудь придут в калмыцкие степи. И поэтому, узнав от сына страшную новость, он весь налился кровью, а глаза его от злобы готовы были выскочить из орбит.
— …Я скоро вернусь, я разделаюсь с вами!..
— Где, где большевики? — вскипел он. — Давай сюда моё ружьё и плеть!
— Аака, их много, и они уже в Элисте! Они отбирают у богатых имущество, землю и деньги и отдают батракам…
— Землю? Деньги?..
И тут только Шонтаев будто отрезвел: он вспомнил про своё золото. Значит, они отберут у него и золото? Всё, ради чего он жил, ради чего истязал людей?! Ну уж нет, золота он большевикам не отдаст!
И Шонтаев приказал сыну:
— Собирай всё золото — и на коней! А там посмотрим ещё, кто сильнее!
Но сын испугался его приказа. Золота у них было так много, что сразу двоим его не увезти.
— Мы не осилим этого, Аака, — сказал он отцу. — А если нас поймают с золотом, они снесут нам головы.
— Пусть я лучше потеряю голову, чем моё золото, — угрюмо пробурчал Шонтаев. — А ты не сын мой, а трус…
Он схватил плеть и с силой опоясал спину сына. Тот взвыл от боли и больше приказам отца перечить не решился.
Они запрягли лошадей в телегу. Об их готовящемся бегстве узнал народ; батраки стали кучками собираться у дома. Никто из них ещё не знал о свершившейся революции, и они не понимали, что задумал хозяин. А Шонтаев лютовал.
— Что, скоты, радуетесь?! — кричал он, размахивая плетью. — Но я скоро вернусь, я разделаюсь с вами! Большевиков не дождетесь…
Потом ему показалось, что батраки не боятся его и хотят отнять золото. Он испугался и, изменив своё решение, приказал сыну:
— Будем прятать золото здесь! Пусть оно лучше останется в земле, чем попадёт в руки этим собакам!
Те, кто работал у богача Шонтаева, знали о золоте. Одни говорили, что у него три слитка, другие твердили, что больше. Ходили разговоры и о том, что будто бы первый слиток изображает самого Шонтаева, второй — его коня с седлом, а третий отлит в виде Бурхан-Бакши — Будды. Но правда это или нет, никто не знал, от батраков золото держали за семью замками.
Чтобы работники не видели, куда будут прятать золото, Шонтаев приказал всем лечь навзничь и закрыть глаза.
— А кто откроет, — пригрозил он плетью, — пусть пеняет на себя.
Бабушке Бамбы и Бемби очень не хотелось ложиться, но приказ хозяина был для неё законом. Легла и она рядом с другими. Шонтаев прошёлся по рядам.
— Плотнее закройте глаза! Тому, кто откроет хоть краешек, непоздоровится!..
Молодая была тогда бабушка, а молодость всегда любопытна. Она слышала тяжёлые и торопливые шаги двух мужчин и думала: «Куда же они богатство носят?» Не удержалась, открыла глаза. И в это время кто-то будто огнём хлестнул по ним.
— Ой, мама, больно!..
Она вскочила, закружилась от невыносимой боли и в ужасе вдруг поняла, что свет для неё померк, померк навсегда.
— Ой, мама, горе мне, горе!.. — и, упав на пыльную дорогу, забилась раненой птицей.
Джалджи Шонтаев ударил её по глазам восьмихвостной плетью, и для неё на всю жизнь наступила темнота…
Слепая старуха закончила свой страшный рассказ. Все сидели молча, подавленные тем, что услышали. Молчание прервал Харцха.
— Мама, сколько лет было тогда мне? — спросил он.
— Полтора года, сын мой.
— Почему ты ни разу не рассказывала об этом?
— Зачем? Мне хотелось одной заглушить своё горе, а у вас и без меня были дела и заботы.
— Поэтому ты и не хотела ехать в Хар Булук?
— Да, сын мой. И я поняла, что ошибалась. В одиночку и зрячий станет слепым, а со всеми вместе даже слепой прозреет. Ты увёз меня в Хар Булук, и я всё время ожидала, что тут нас постигнет горе. Но вы оказались сильнее — вы нашли воду, вдохнули жизнь в эту проклятую богом и людьми степь. Теперь я вижу это. И не осуждай меня, сын мой, за моё упрямство. Мы, люди прошлого, одной ногой ещё остались стоять там, а вы… — Старушка, не договорив, заплакала.
Не выдержали и Болха с Людмилой Ивановной, а раз потянулись за платками они, то размокли глаза и у Бемби. А Харцха и Наран сидели молчаливые, угрюмые, посуровевшие.
К свекрови подошла Болха, погладила её сухую, жилистую руку:
— Мама, спасибо… Я не знала… а ты… ты молчала…
— За что спасибо, дочка? За то, что я слепая?
— Нет, мама, за то, что ты сберегла для нас Харцху, за то, что ты помогаешь нам воспитывать и растить сыновей, за то, что ты добрая и сильная…
— Нет, дочка, я слабая. Но теперь, — и голос её окреп, — я тоже, как и вы, стану сильной. Ведь врач-то правильно сказала: я — человек здоровый. Я и без неё знала это, вот только душа у меня болела…
Она перевела дыхание, успокоилась и продолжала:
— Виновата я перед вами. Я знала, что Харцха с Нараном первыми из колхоза приезжали сюда искать воду. Я знала, где её искать, но не хотела этого говорить, потому что боялась Хар Булука. А теперь не боюсь! Воду нашли без меня, и степь не виновата, что раньше хозяином её был Джалджи Шонтаев. Людям приносят зло люди, и люди же делают людям добро. А воды в этой степи очень много…
— Где же её искать, мама?
— Ищите, сынок, в балке Гахан Сала. Там раньше был очень сильный родник, и вода была пресная… Водой из родника пользовался только Шонтаев. Я видела, как однажды молоденький пастушок случайно пришёл к роднику, и ему, бедному, всыпали двадцать пять плетей. Ищите там воду, дети мои…
Когда к кошу Харцхи подъехала машина с красным крестом на дверце, бабушка в окружении внуков, сына и снохи стояла на пороге дома.
— Мамаша, да вы уже поднялись? — удивилась врач.
— Здорова, здорова я, дочка, и теперь долго ещё буду жить, потому что выгнала из души свою хворь. Пусть её двери будут раскрыты для добра, для хороших людей, для света…
— Правильно! А проверить вас, раз уж я приехала, всё равно надо. Хотя бы для курортной карты.
— Это ещё что такое? — удивилась бабушка.
— На курорт вас отправить хотим, на Чёрное море… Председатель сказал — за счёт колхоза.
А Бамба с Бембей, не дожидаясь ужина, побежали к балке Гахан Сала, где, по словам бабушки, был когда-то родник и где богач Джалджи Шонтаев закопал своё золото.