Хури́н Сала́ — благодатная местность. Здесь расположился кош старшего чабана Харцхи, и Бамба с Бембей с утра до вечера резвятся в этой благодати. Трава тут по пояс человеку, а дождевая вода ручьями собирается в небольших балках и образует озёрца. В них можно даже купаться. Поэтому в летний зной в Хурин Сала собирается много отар — корма тут хватит для всех.
Бамба с Бембей в лучшие дни весны редко сидят дома. Они с утра до вечера там, где взрослые. С ними весело, интересно. Вот и сегодня колхозный зоотехник распределяет чабанам пастбища. Идёт спор, становится шумно, порой кто-то ругается. Зоотехник — человек важный и сердитый. Он доказывает что-то, убеждает, и иногда Бамбе и Бембе просто жалко его. Они, наслушавшись взрослых, тоже начинают спорить.
— Степь большая, травы вон сколько на ней, — говорит Бембя.
Бамба не соглашается:
— Травы много, но она разная. Есть такая, которую овцы не едят…
— Всю едят.
— Нет, не всю.
— А я говорю, всю! Хочешь, проверим?
Они бегут к овцам, рвут траву и дают животным.
— Видишь, ест!
— А эту не ест…
— Да у тебя больная овца! Она и молоко с сахаром пить не будет…
Потом они опять возвращаются к кошам и снова с интересом прислушиваются к разговорам взрослых.
А споры из-за пастбищ продолжаются. И опять чабаны осаждают зоотехника. Как же, от него многое зависит! По душе ему человек — даёт выпасы получше; нет — занимай худшие. Он часто ссорится с чабанами. Но чабаны народ настойчивый.
— Я выпасы распределяю по плану… — твердит зоотехник.
— А у нас тоже план, — отвечает ему чабан Бата́ Очи́ров. — Наш план — это побольше мяса и шерсти. Овцам нужен корм — это главное! Понимаешь ты? А отсюда и план.
Зоотехник в конце концов уступает Бате Очирову, отводит пастбище, но тут же начинает шуметь Дорджи́ Шалбу́ров:
— Ага, ему вон какое отвели, а чем я хуже?! Чем мои овцы отличаются от его овец? Давай и мне такое же!..
Зоотехник страдальчески вздыхает и говорит устало:
— Товарищи дорогие, где же я наберусь для всех отличных пастбищ? Да и сами вы знаете, что, если каждый год на одном и том же поле сеять только пшеницу, не будет потом хороших урожаев. Так же и с пастбищами — нельзя пасти овец на одних и тех же местах! Пусть земля отдохнёт, наберётся влаги, силы…
— Это мы и без тебя знаем, ты выпасы хорошие давай!..
Харцха, хотя и стоит рядом, в спор не вступает. Мысленно он соглашается и с зоотехником и с чабанами. Интересы у них одни, а обязанности разные, и каждый отвечает за своё дело. Он хорошо знает, что животноводство в Калмыкии — одна из самых доходных отраслей, и поэтому забота о пастбищах — важнейшее для Харцхи дело.
В последнее время Харцха всё чаще думает о Хар Булуке. Огромная степь раскинулась рядом, и никто её не использует — нет воды. Проклятой степью называли её в старину. Но и сейчас о ней отзываются не лучше. А ведь слышал Харцха, что была в той степи жизнь. Вода была! Много воды. Харцха знает, что раньше хозяйничал в степи Джалджи Шонтаев. Огромные богатства приносила ему степь. Так почему захирела она теперь?
Все твердят: «Нет воды». Но ведь вода была! Ушла?.. Пересохли родники, колодцы?.. Но и они были! Их будто бы засыпал богач Шонтаев, когда в Калмыкию пришла Советская власть. И с того времени эту степь стали называть проклятой. А если поискать родники и колодцы, отрыть их?..
Думы о Шонтаеве беспокоят многих. О нём до сих пор ходят мрачные легенды среди калмыков. По рассказам стариков, это был сильный и злой человек, большой самодур. Он сам чинил суд и расправу, мог за одно слово убить и мог озолотить.
Бамба не раз замечал, что, когда его бабушку спрашивали о Хар Булуке, она, тяжело вздыхая, восклицала: «Не приведи господь попасть в ту проклятую местность!» — и принималась за молитву. А бабушку пытались расспрашивать многие. Она старенькая, обо всём слышала и всё знает. Но о Хар Булуке она почему-то рассказывает скупо и неохотно.
Бамба слышал, как однажды с бабушкой говорил его отец Харцха.
— Мать, правда, что богаче Хар Булука в Калмыкии не было места? — спрашивал он.
Бабушка по привычке вздыхала:
— Зачем тебе этот Хар Булук?
— Да вот слышал, что там были раньше сочные пастбища, чистые родники с пресной водой…
— Может, и были, а сейчас нет.
— Куда же они делись?
— Спроси у Шонтаева, он знает…
— А ты Шонтаева знала?
— Знала. И не дай бог тебе его узнать.
На этом беседа оборвалась. Отец ходил сердитый и недовольный, а бабушка прислушивалась к его шагам и что-то шептала.
Потом Бамба слышал, как отец доказывал другим чабанам:
— Стране нужны шерсть, мясо, овощи, фрукты… А у нас вон сколько земли пропадает! Была в степи вода, была жизнь. Значит, надо найти эту воду, оживить степь. Это наша с вами задача.
— В Калмыкии земли хватит, — отвечали Харцхе. — Зачем на поиски воды тратить силы?
Харцху злили такие слова.
— Да, наша земля просторная, — горячился он. — Но сколько у нас раньше было скота? А сколько сейчас? Со временем будет ещё больше. Значит, давно настало время подумать о новых пастбищах. Вот и о Хар Булуке пришёл срок позаботиться…
О том же самом Харцха не раз говорил и на колхозном собрании:
— Мы осваиваем целинные земли, наша молодёжь возрождает к жизни веками пустовавшие степи Казахстана, Сибири, Алтая. А тут у нас под боком Хар Булук! Надо писать об этом в Элисту, пусть приедут геологи, поищут воду. Вода в Хар Булуке есть!
Как-то Харцха подтащил к себе Бамбу и Бембю, обхватил горячими сильными руками.
— Ну, орлы, в Хар Булук со мной поедете?
Бембя промолчал, а Бамба тут же ответил:
— Поеду, поеду, папа! А когда? Завтра?..
А Бембя, перебив брата, спросил:
— А зачем ехать? Золото искать?
— Не золото, сынок, а то, что дороже золота.
— А что дороже золота?
Харцха задумался.
— Глупенький ты ещё, Бембя. Есть вещи, которые во много раз дороже золота и всяких бриллиантов. Воду искать поедем. Понял?
Бембя сморщил нос.
— Воду? Её и так у нас стало много. И разве вода дороже золота?
Бамба же снова спросил:
— Пап, а когда поедем?
Харцха прижал его к себе:
— Молодец, Бамба! Ты, кажется, всё понял. А поедем скоро…
Подошла Болха. По её лицу было видно, что она всё слышала.
— Не в Хар Булук ли собираешься?
Харцха никогда не прятал от жены своих мыслей. И сейчас сказал ей правду:
— Да, Болха, собираюсь. В Хар Булуке надо воду найти. Во что бы то ни стало! Она очень нужна.
Болха вздохнула:
— А о детях ты подумал? Ведь им скоро в школу идти, а там дикая степь, безлюдье…
Харцха очень любил своих мальчишек. Он, как и Болха, хочет, чтобы выросли они сильными, твёрдыми, знающими. И он хорошо понимает жену. Она дельно говорит. Да, там, в Хар Булуке, дикая степь, безлюдье. Но ведь детей можно оставить и в городе, он совсем близко. И Харцха сказал об этом жене.
Болха заплакала:
— Значит, разорвать на две части семью? Дети — в городе, а мы — в Хар Булуке?..
«Болха… Что с ней случилось? Раньше она никогда не плакала! Даже когда совсем тяжело было, а тут…»
— Болха, о детях не беспокойся. Выучим, поставим на ноги. Всё будет хорошо!..
Но Болха продолжала плакать. Харцха нахмурился. Это был первый признак, что он сердится.
Захныкал и Бембя. Харцха не выдержал.
— Ну, знаете, хватит! — И повернулся к Болхе: — Если не хочешь ехать со мной в степь, поезжай с ребятишками в город. А я не могу сидеть спокойно на одном месте — такая у меня работа и… такой у меня характер. А сегодня вода для меня — наиважнейшее дело!
Сказав это, Харцха поднялся и вышел на улицу.
Братья никогда не слышали, чтобы отец так сердито разговаривал с мамой. И Бамба с Бембей, жалея её, подошли к ней.
— Не плачь, мама, — прильнул к ней Бамба.
Бембя уцепился за её руку с другой стороны:
— Мама, хочешь, мы не будем учиться и всегда будем вместе с тобой?
Болха прижала к себе головы ребят и улыбнулась сквозь слёзы.
— Нельзя не учиться, дурачок, — сказала она Бембе. — Тот, кто не учится, — пустой и ненужный человек. Для такого никогда не будет света…
Дети… Пока маленькие, они ласковы и наивны. А подрастут — и за все ошибки спросят с родителей.
Печаль и тревогу сняло с Болхи как рукой. Она усадила сыновей рядом.
— На отца я не обижаюсь, он прав! Человек всегда должен быть в пути. Тот, кто остановится, не дойдёт до конца дороги…
Они сидели на мягкой кошме, и перед ними расстилалась степь, широкая и привольная. Она как душа человека: для одного распахнётся, обогреет своим теплом, для другого — нахмурится, окутает невыносимым жаром. И вот они, её, Болхи, дети, родились в этой степи. Они, как две её руки, — обе одинаковы и обе необходимы. Да, очень похожи друг на друга Бамба и Бембя. Но чувствовала Болха, что становятся они разными — разными по своим характерам. Вот Бамба просто пожалел её, и она, мать, рада этому. И Бембя пожалел, но в его жалости она увидела тревогу. Из-за неё, из-за матери, он готов и в школу не ходить… Так думала Болха, пытаясь понять, каковы они, её ребятишки.
Отодвинулся на задний план разговор с мужем. Теперь другие мысли наполнили её тревогой. «А одинаковы ли у людей руки? Есть ведь левая, есть и правая. На долю одной достаётся потрудней работа, а на долю другой — полегче. Не такими ли растут и дети?..»
Вошёл Харцха. Бамба и Бембя выбежали на улицу. Харцха подошёл к Болхе. Она протянула к нему руку.
— Харцха, я тебе лишнего наговорила… Прости, погорячилась. Ты прав, ребят можно учить и в городе.
— И я, Болха, погорячился. Не так просто уехать сейчас в Хар Булук. Тут надо всё хорошенько обдумать. — Он прижал к грубоватой, колючей щеке руку жены. — Поезжай-ка завтра с мальчиками на недельку в город. И сама отдохнёшь, и они много интересного увидят. А то всё степь да степь. Детям теперь надо больше видеть и знать. Поедешь?
Болха кивнула и улыбнулась.
— Харцха, не обижайся. И поступай, как считаешь нужным. Я всегда буду рядом…