Легкое сумасшествие по имени любовь

ГЛАВА 12

Безумные пилоты-камикадзе врезались друг в друга в моем мозгу. Меня разбудила адская головная боль, будто кто-то делал мне на черепе операцию ржавыми спицами. Когда я перевернулась на другой бок, потребовалось секунд десять, чтобы перестало мутить. А потом нахлынули воспоминания о моем постыдном поведении. О том, как я плакала. Сидя в прекрасном ресторане в знойном красном платье и шикарных босоножках, я позволила какому-то дураку довести меня до слез. Нет, все еще хуже: меня довела до слез какая-то засранка. Я выставила себя полной идиоткой. Даже если бы на «Ютубе» появился ролик, в котором я танцую голой под веселую песенку с хорьком на башке, и то было бы не так унизительно.

Дез наверняка решил, что я двинутая. Хотя что мне до него? Мы же просто соседи, верно? Так что незачем париться, что он там обо мне подумает. И мне больше не придется волноваться о том, находит ли он меня привлекательной. Все равно я упустила свои шансы, что сэкономит мне массу времени и сил. Так почему же я ощущала себя так, будто меня лишили чего-то жизненно важного? Прекрасное голубое небо и сверкающее солнце за окном казались издевкой. Занимался роскошный день. И я поневоле снова заплакала. Мне не нужен был новый день, полный вчерашнего дерьма. Я не хотела быть одинокой. Но не нашла в себе мужества избавиться от этого.

— Мамочка? — Пейдж открыла дверь и проскользнула в мою комнату.

Я поспешно вытерла слезы. И правда. Я вовсе не одинока. У меня есть дети. Они будут заботиться обо мне, когда я впаду в маразм и начну носить ортопедические ботинки и по забывчивости напяливать лифчик поверх кофточки. Каждое воскресенье Джордан будет забирать меня из дома престарелых и водить в церковь, а потом в парк — кормить уточек.

По средам Пейдж будет брать меня, облаченную в мышино-серый кардиган, в магазин за продуктами. Конечно, это всё не самые блестящие перспективы, но вполне приемлемые.

— Заходи, солнышко.

Пейдж запрыгала, и эта неутомимость только подчеркнула пропасть между ее избытком жизненных сил и моим неизбежным убогим старением. Дочь подпрыгивала снова и снова, упираясь коленкой в мой живот и заставляя его скручиваться в спазме.

— Тебе было весело с Дезом? — спросила она.

— Да, дорогая. — Незачем говорить ей правду, пока в том нет настоятельной необходимости. Пусть Пейдж подольше чувствует себя сказочной принцессой.

— А чем вы занимались?

— Ужинали в ресторане.

— А вам давали макароны с сыром? — Она ухватилась за краешек одной из лежащих на кровати подушек.

— Нет, я ела рыбу.

— Тьфу! Я не люблю рыбу. — Она сморщила носик. — А было мороженое на десерт?

— Нет.

— Хм. — Она присмотрелась ко мне. — А почему у тебя все глаза опухшие?

Я потерла глаза обеими руками.

— Просто устала.

— Как ты могла устать? Еще только утро!

А надо ли объяснять ей, что я устала оттого, что ее отец выдумывал оправдания, слишком жалкие для человека, который извратил все мои взгляды на жизнь? Или оттого, что купила билет на «Сама-по-себе Экспресс» до города Одиноквиля? И самое важное — стоит ли говорить дочери, что как бы мужчина ни притворялся, что обожает ее, он все равно будет смотреть на других женщин?

— Просто так устала. А где Джордан?

— А он внизу, смотрит, как Фонтейн делает йоду.

— Что?

Ох, пожалуйста, только бы она имела в виду что-нибудь хорошее. Пейдж взмахнула руками, обхватила голову, потом медленно опустила их к животу.

— Упражнения такие. Йода.

— Ах йога! Ладно. Дай-ка маме переодеться. Иди вниз, а я присоединюсь к вам через минутку.

Я откинула одеяло и вздохнула поглубже.

— А мы пойдем купаться?

— Посмотрим, лапочка, я не очень хорошо себя чувствую.

— А Дез говорит, что сегодня самый подходящий день, чтобы купаться.

Мне стало совсем плохо.

— Когда он тебе это сказал?

— Сегодня утром.

— Ты разговаривала с ним сегодня утром? — У меня в голове началась усиленная работа мозга, но нейроны так и не выдали ничего связного.

Пейдж кивнула, и кудряшки запрыгали перед ее лицом.

— Когда мы завтракали на террасе. — Она сползла с кровати. — А он пробегал мимо.

Я с трудом сдержалась, чтобы не схватить дочь за плечи и не встряхнуть как следует.

— А что он еще сказал?

Поняв меня буквально, она принялась перечислять:

— «Привет, Пейдж, привет, Джордан». И кажется еще: «Как дела, Фонтейн?» А потом какую-то взрослую шутку, но я не расслышала.

— А откуда ты знаешь, что это была взрослая шутка?

— Когда я спросила, чего они смеются, они сказали, что это шутка для взрослых.

Да уж, однозначно. Зуб даю. Ну что же, я хотя бы избавлена от унизительной необходимости рассказывать все самой.

— Он все еще здесь?

— Нет. Ладно, будь здорова, как корова.

Она выскочила за дверь, тряся кудряшками. А я с трудом села и попыталась как-то осмыслить все, что произошло за последние двадцать четыре часа, опасаясь, впрочем, что следующие сутки будут еще ужаснее. Я надела свободные штаны и безразмерную футболку и попыталась почистить зубы. Возня со щеткой и пастой далась мне сложнее, чем обычно, — видимо, оттого, что у меня пересохло во рту, будто я уснула с мощной сушилкой в нем и сушилка эта работала всю ночь.

Я спустилась. С террасы до меня донеслись приглушенные голоса. Если мне удастся добраться до кофе и таблеток от головной боли и при этом не попасться никому не глаза, то я смогу со всем этим незамеченной вернуться к себе. Но в тот же миг, как я ступила с последней ступеньки на пол, Фонтейн встрепенулся и набросился на меня, как папарацци на очередную сенсацию для подростков.

— Попалась, кошечка! Вот ты где!

Я пригнулась, моя реакция все еще была такой замедленной, что телу, вероятно, показалось, что оно успеет спрятаться. Никогда не обращала внимания на то, какой у Фонтейна резкий голос. Неужели он всегда так разговаривает? Его визгом можно отпугивать летучих мышей.

Фонтейн вошел в кухню. На нем были шорты-велосипедки и нейлоновая рубашка цвета арахисовой карамели.

— Ну, как свидание? — спросил он.

— Очень весело, — ответила я, дрожащими руками пытаясь достать кофейную кружку.

Он нахмурился, сведя темные брови:

— Что случилось?

— А то ты не знаешь, какой дурой я себя выставила.

Брови сошлись еще больше:

— О чем это ты? Что стряслось?

Я вернула кофейник на подставку и наконец-то сделала глоток. Кофе обжег мне нутро, но каким-то загадочным образом не утолил жажду.

— А Дез вам не сказал? — Я уставилась на Фонтейна налитыми кровью глазами.

Фонтейн помотал головой. Его челка мотнулась со стороны на сторону.

— Нет, не сказал. Давай выкладывай. — Он придвинул стул и сел.

Неужели Дез не разболтал о моем позоре? Ричард бы устроил целый спектакль из этого случая. Он любил повторять рассказы о моих неудачах. Например, о том, как я издала необычайно громкий пук на похоронах как раз в тот момент, когда священник спросил, хочет ли кто-то взять слово и чем-нибудь поделиться. Или о том, как мы ужинали с его боссом, и я вдруг обнаружила, что у меня рукав испачкан какашками Джордана.

— Так Дез не рассказал вам совсем ничего?

— Он сказал лишь, что вы хорошо провели время. А теперь выкладывай свою версию. — Фонтейн с нетерпением похлопал по столу.

— Я ревела.

— Ты — что делала?

— Да. Рыдала, как маленькая девочка. — Я решила рассказать все, как было.

Фонтейн в ужасе прижал ладони к щекам:

— Но почему? Почему ты это делала?

Очередная порция кофе была не такой горячей, и ощущения, будто мне перерезали горло, не возникло.

— Ну, на тридцать процентов это было из-за сакэ, и на семьдесят — потому, что он представил меня какой-то лощеной девке как соседку.

Фонтейн втянул воздух сквозь сжатые зубы:

— Вот гад.

Я кивнула:

— Представляешь?

В кухню вплыла Доди в ослепительно-желтом шелковом халате.

— Доброе утро, солнышко. Как прошел вчерашний вечер? — пропела она.

— Мы как раз его обсуждаем, — буркнул Фонтейн. — Похоже, наша Сэди маленько сдвинулась.

— Да уж не маленько, — пробормотала я.

— Она не шутит. Я там был! — крикнул Джаспер, сбегавший по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Прелестно. Теперь я могу поделиться ужасающими подробностями вчерашнего вечера со всеми сразу.

Джаспер чмокнул Доди в щеку, щелкнул по уху Фонтейна и состроил рожу мне. А затем стал наливать себе кофе.

— Ну ладно. Давайте думать. — Фонтейн поставил локти на стол и сцепил пальцы. — Что там у нас в сухом остатке?

Я вздохнула и покачала головой:

— Я хорошенько перебрала. Он назвал меня соседкой. Я заплакала. Он никогда не пригласит меня снова. Какой может быть сухой остаток?

Фонтейн нахмурился:

— Когда ты говоришь «заплакала», ты имеешь в виду, что по твоей щеке скатилась крошечная слезинка, или ты размазывала сопли по физиономии?

— Я бы сказал, нечто среднее, — ответил за меня Джаспер.

— И вовсе нет! Это было совсем не так ужасно!

— Сэди, ты высморкалась в скатерть.

— Я не могла этого сделать! Это была моя салфетка.

— Нет. Можешь мне поверить. Ты потянула скатерть. Дезу даже пришлось схватить лежавшие на столе очки, чтобы они не упали.

О боже! Оказывается, все было куда хуже, чем я думала. Но я ничего этого не помнила!

Доди крепко обняла меня и похлопала по спине.

— Не волнуйся, дорогая, — произнесла она. — С кем не бывает. Дез поймет. Но ты хотя бы помнишь, погладила ли ты его… ну его?

— Что??? — Я задохнулась.

— Его. Ты же знаешь, как мужчины любят говорить о себе.

— Эго, — перевел Фонтейн.

— О да, полагаю.

— Видимо, все не так уж плохо, если Дез заходил к нам сегодня утром, — заметил Фонтейн.

— Может, он хотел взглянуть на трупик, — поддразнил Джаспер.

Я ущипнула его за руку.

— Этим ты мне не поможешь!

— Да я и не пытаюсь.

— Да уж понятно.

— Ладно, ладно. — Джаспер засмеялся и отодвинулся от меня на безопасное расстояние. — Я буду хорошим мальчиком и скажу, что все было не так уж страшно.

— Значит, я не сморкалась в скатерть?

— Увы, это ты все-таки сделала. Правда, я полагаю, Дезу это показалось забавным.

— Да ты что?! — Фонтейн не поверил. — Это же ужасно!

— Ой, как будто ты не делал вещей и похуже! — вспылила я.

— Эй, то, что два взрослых человека по обоюдному согласию делают у себя в комнате — или в лифте, — тут не обсуждается! Но в скатерть в ресторанах я никогда не сморкался.

— И я тоже не сморкалась. Просто вытерла слезы. — Память внезапно стала возвращаться ко мне.

Джаспер склонил голову, уступая:

— Ладно, твоя взяла. Можно сказать, вытиралась, а не сморкалась.

— Вот видите!

— Я что-то запуталась, — заявила Доди. — А почему ты плакала?

— Потому что он назвал меня соседкой!

Джаспер фыркнул:

— Но ты и есть его соседка, тупица. Что тут оскорбительного-то?

— Тебе не понять, — пробурчала я.

— Это уж точно.

— Боюсь, я тоже не понимаю тебя, дорогая. Почему это тебя так задело? — спросила Доди.

Боже, да что с ними такое?

— Все равно. Уже все равно. Потому что Дез такой… — Я потрясла в воздухе руками, подбирая слова, которые вертелись на языке, но никак не хотели складываться в предложения. — А я такая… ладно. Все это к лучшему! — выпалила я и огляделась, чтобы понять, осознали ли они то, чего я так и не сказала.

Доди нахмурилась:

— Вот что, юная леди. Ты думаешь, в тот дождливый день, когда я первый раз уселась в машину Уолтера, я не переживала? Он был взрослым и таким опытным, а я была тощей девчонкой в дешевеньком платьице, промокшей до нитки, в веснушках с головы до пят. Знаешь, я никогда не была слишком умной. — Она похлопала себя по розовой пене кудряшек, из которых торчали бигуди. — Но я хотела подкатить к нему, и ничто не могло остановить меня.

Фонтейн и Джаспер с улыбкой переглянулись. Им уже доводилось слышать эту историю.

— Он отвез меня домой, скажу я вам, и вернулся на следующий день, и на следующий, и на следующий. А знаете, почему?

Я удержалась от соблазна ответить «Потому что дядя Уолтер обожал большие сиськи».

— Потому что я была самой солнечной девчонкой из всех, кого он встречал, — продолжила Доди. — Рядом со мной он был счастлив, потому что я была счастлива. Он говорил, что я даже в темном царстве могу найти луч света, что бы это ни значило. Я не была ни самой умной, ни самой красивой, ни самой богатой. Но он женился на мне, потому что я делала его счастливым.

— Я рада за тебя, Доди. Но я другой человек. Да все это неважно. Ведь скоро лето кончится, и даже если я ему понравлюсь, а он понравится мне, что хорошего из этого выйдет?

Она ткнула пальцем мне в нос со словами:

— Гленвилл отсюда не так уж далеко, юная леди. Нечего отмазываться! У тебя сплошные отмазки и ни одной реально веской причины.

— Значит, ты советуешь мне прикидываться счастливой, чтобы понравиться Дезу? Я что, похожа на стэпфордскую женушку[28]?

— Нет, глупышка. Не надо притворяться счастливой. Надо просто быть счастливой.

Абсурд какой-то. Нельзя стать счастливой по собственному желанию. Это зависит лишь от того, сопутствует ли тебе удача. Либо повезет, либо нет.

— Господи, это все далеко не так просто.

— Просто, просто. Это ты все усложняешь.

Я посмотрела на кузенов, ожидая от них поддержки. Джаспер покачал головой и ушел. Но Фонтейн кивнул и поджал губы, соглашаясь.

— Когда жизнь подкидывает тебе апельсины — наслаждайся соком[29], — сказала тетя Доди, как всегда, все перепутав.

Зато моя сестрица знала, о чем я говорю. Она прекрасно разбиралась в подобных вещах.

— О боже, — простонала она в трубку, — да пошли ты уже это к черту!

— Это все, что ты можешь мне посоветовать? — Я плюхнулась на кровать и задрала ноги на стенку — в этой позе я частенько болтаю по телефону с Пенни.

— Да. Слушай, Сэди. Все это нытье — «горе мне, горе, мой муж изменил мне» — так задолбало меня за последние годы! Ричард — мудак? Так плюнь на него! Нет, серьезно. Дез что, ушел из ресторана с этой блондинкой? Он же не с ней провел всю ночь. Он пригласил тебя, и, ясен перец, он хотел быть с тобой.

— Но она подошла к нему так близко, и он позволил ей это! При мне!

— А что он должен был сделать? Дать ей в морду?

— Он хотя бы мог назвать мое имя! Но теперь все равно. Я попробовала. Нет никакого смысла с ним встречаться.

— Почему? Потому что ты не хочешь больше выходить замуж? Ну не хочешь, и ладно. Ну и что теперь, до конца жизни не встречаться с мужчинами? Это тупость!

— Сама тупая! — Я стукнула ногой в стену.

Пенни наконец-то засмеялась:

— Нет, это ты тупая, потому что ведешь себя так, будто любое свидание — это собеседование на должность очередного папочки для детей. Почему ты постоянно обо всем тревожишься? Иди, повеселись и перестань уже париться. Ты меня задолбала.

Какое редкостное единодушие. Похоже, вся родня, как и я, считает меня идиоткой.