Лесоруб Кумоха

Про то, как Ворон-колдун с чертями плясал и как Кумоха с горем встретился

Эта зима, в отличие от других, никаких бед дому Ийвана не предвещала. И припас кое какой был, и стены подправили, и печь переложили, и подновили баньку, недаром Кумоха не покладая рук то дома, то на болотах, то в лесу работал.

И Айно уже подрастала: вместе с матерью из бересты кошели делала, туески, солонки, поделки всякие.

Ийвана их к купцам отвозил, давали дешево, а все лишняя копейка: то соль купишь, то кожу, то еще чего. Бедно жили, но голода уже не было.

Однажды сидели Ирукка и Айно дома, берестой горшки обматывали — крест-накрест, красиво! Но не ради красоты это делали, а чтоб старые горшки, у которых трещинка либо щербатина большая, еще зиму-другую послужили.

Утром Ийвана повез санки с корзинками да берестой к купцу. Ему вечером положено было бы вернуться, а он вдруг среди дня, почти в полдень явился, без санок, едва ноги переставлял.

Айно как была в платье одном, так навстречу ему и выбежала, подхватила — а то бы упал! — в дом ввела.

Оказывается, плохо Ийвану стало по дороге. Присел возле санок, а встать не может. Замерзать стал. Едва заставил себя идти…

Протопили пожарче баньку — не помогла на этот раз всесильная банька. Значит, плохи дела. Ирукка свое заладила: Ворона позвать нужно, только он смерть отгонит, он и знахарь, и колдун, и заговоры знает; про него говорят, что он самого Хийси — хозяина лесного — видел, секреты от него узнал всякие, оттого и в ворожбе и во всяких прочих делах удачлив.

Ворон приехал на своем мохнатом ширококостном коричневом коньке, похожем на большого тощего медведя.

Колдуна не зря прозвали Вороном: его голова и борода были такими черными и блестящими, словно их дегтем намазали.

На щеках по обе стороны от носа сидели большие шишки. Рассказывали, что прежде у него была только одна шишка — не то справа, не то слева, теперь уж точно никто не помнил. А вторую он приобрел довольно необычным способом: как-то раз одного купца, у которого была такая же шишка, застигла в лесу непогода, и он спрятался в дупло старого дерева. Пригрелся и заснул. А когда проснулся, то услышал странные голоса. Выглянул и увидел лесных чертей, плясавших вокруг дерева. Черти его тоже заметили. «Вылезай! — приказали они. — И пляши! Покажи нам, как люди пляшут!» Купец — делать нечего! — стал плясать. Чертям пляска понравилась. «Приходи к нам в следующий раз, на той неделе в это же время!» — сказали они купцу. Потом их одолели сомнения: а вдруг плясун испугается и не придет? Все-таки он человек, а люди почему-то чертей боятся! И тогда самый старый черт сказал: «Оставь нам что-нибудь в залог. Чтобы мы знали наверняка— обмана с твоей стороны не будет». Хитрый купец смекнул: тут можно получить кое-какую выгоду. И говорит: «Берите у меня что хотите, кроме шишки, которая на щеке». Черти на это и клюнули: вот, значит, что у купца самое дорогое! «Я у других людей такой штуки не видел! — сказал старый черт. — Видно, это и есть самое дорогое». Они взяли у него шишку в залог, и купец радостный помчался домой. По дороге его люди даже не узнавали — так изменилось его лицо, стало гладким, как у всех. Узнал об этом чуде Ворон, пришел к купцу и все выведал. «Можешь пойти туда вместо меня, — предложил купец, — и у тебя с лица черти шишку заберут». Ворон так и сделал: спрятался в дупло, потом вылез к чертям, плясать начал. Но он плясал так плохо, что черти махнули на него рукой — устал, видно, не отдышался с той ночи! «Но раз ты все-таки нас не обманул, явился, то возвращаем тебе залог», — сказал старый черт и пришлепнул стариковскую шишку Ворону на другую щеку. Черти исчезли, а Ворон так и стал жить с двумя шишками. Из-за них лицо колдуна казалось необычным, загадочным, странным.

Ворон прожил в доме Ийвана полторы недели, но ничем не помог больному. Потом забрал с собой — в уплату за лечение — единственную корову, два последних мешка с мукой и все мясо, какое только нашлось в доме.

— Если что-нибудь мясное или мучное в доме будет, то Ийвана никогда не поправится, — объяснил Ворон. — А так он встанет через пять дней! Или через десять!

И уехал.

От огорчения, что колдун так их обобрал, Ийвана почувствовал себя еще хуже. И лучше ему не стало ни на пятый, ни на десятый день.

А когда примчался Кумоха, то отец уже едва мог говорить. Его исхудавшая шея походила на пучок сухих прутьев, а ладонь — на высохшую щепку.

— Жалей мать и сестру… — сказал он Кумохе. — береги… Айно… не отдавай чужим людям в услужение… не позорься… мы хоть и бедняки… но вольные люди… смотри… — Он перевел дух и продолжал — И возьми мою трубку… Она досталась мне от деда… неказиста… но чубук хороший… больше я тебе ничего… не могу… будь справедливым всегда… никого не бойся.

Это были его последние слова…

Когда в жизни у Кумохи случалась беда и ему нужно было успокоиться, то он шел в лес. Лес всегда успокаивал его, приводил мысли в порядок.

Очередная оттепель сменилась очередными морозами, и тонкая ледяная пленка покрыла снег, деревья, кусты. Лес стоял словно выкованный из серебра. Ветер гудел в ветвях-льдинках, сотни солнц сверкали на обледенелых боках сугробов.

«Надо убить этого колдуна-вора, колдуны-обманщика, колдуна-волка… А мать все еще защищает его: «Он тихий, скромный». Правильно сказала Айно: «Он скромный, как голодный волк…» И снова мать взяла его под защиту: «Он не виноват, это мы виноваты. Он же сказал, чтобы мы не оставлял.» себе нм куска мяса, ни крупинки муки… А я спрятала для Ийвана кусок пирога с мясом… Он очень любил пироги с мясом, мой Ийвана…» Вот ведь как Ворон научился обманывать людей: такое горе в доме, а мать и в эти дни находит для него оправдание… Убить его, вора, мало! Привязать к двум березам, чтоб разорвать его пополам… Или затопить баньку и запарить до смерти… Жаль, не застал я его здесь!.. Ну, убил бы, а что дальше? Старушки, вроде матери, стали бы по-прежнему почитать его как лесного духа… Нет, нужно его перехитрить, чтобы все увидели, поняли — Ворон не колдун, а простой вор, захребетник, обманщик! Чтобы он из Карелии ноги свои унес подальше!

Ветер звенел обледенелыми ветвями, веточками, сучками.

Солнце искрилось, сверкало, слепило — казалось, светило отовсюду.

Кумоха до вечера бродил по лесу.

Этот день показался ему самым длинным днем в жизни — долгим и горьким, как голодный год.

Но зато к вечеру Кумоха уже твердо знал, что нужно делать.