Лесоруб Кумоха

Про то, как киндасовцы лодку строили и рыбу бражкой поили

Тайпо не спал, глядел в потолок.

И хозяйка не спала, глядела в потолок.

Только усталый Юсси спал как убитый, сжимая в пальцах блин: он схватил его с тарелки, пожадничал, а съесть не смог — заснул.

— Может, напечь блинов на все село? — сказала хозяйка. — Тогда все нас будут благодарить и никто не будет смеяться.

— Теста не хватит, чтобы все рты замазать, — сказал Тайпо.

— Что же делать?

— Избавиться от Кумохи.

— Ты хочешь простить ему все долги и отпустить его домой? — испугалась хозяйка. — Чтобы опять он смеялся над нами? Нет, его нужно погубить.

— Тсс!.. — зашипел Тайпо. — Спи! Я, кажется, надумал, как быть!..

И утром он объявил Кумохе, что посылает его к Синей ламбе, к озеру, где пасется стадо Тайпо и где зверствует большой серый медведь.

— Пять лучших коров задрал, разбойник, — вздохнул богач. Пастухи боятся на лесные луга выходить… Поймай серого медведя, покажешь мне его шкуру. Тогда я тебе все долги отцовские прощу и домой отпущу. А не поймаешь — пеняй на себя.

— Ладно, поймаю, — добродушно согласился Кумоха. — Какой срок даешь, хозяин?

— Недели за глаза хватит, — буркнул Тайпо. — Сегодня же отправляйся…

И рыжие глаза, как тараканы, поползли в разные стороны, забегали.

…Кумоха любил шагать по лесным тропам.

Ветерок тебя подталкивает, солнце греет, лес дышит прямо в лицо травами, прелью листьев, хвоей.

Вот желтым фонариком вспыхнул лист среди зелени — первый лоскут осени.

Вот блеснула гибкая спина ручья, заиграла под солнечными лучами, заискрилась, как драгоценный мех.

Вот утес, как корабль; из сосен навстречу плывет. А под ним озерко — ламба, и по воде облака плывут, как по небу, — » такая вода тихая, не шелохнется.

Вот лось купается в лесном озере, фыркает, пузыри пускает, рыбу пугает.

Вот старый валун весь в мох, как в шубу, закутанный. А из валуна, из трещины в камне, к солнцу молодая березка тянется.

Вьется лесная тропка и с каждым поворотом новые чудеса путнику дарит.

То тетерева и куропатки пасутся на полянах, усыпанных морошкой.

То беззаботный заяц поперек тропы улегся спать.

То рыжая лисица рыбу ловит в ручье.

То шустрые белки шишками швыряются.

То белые грибы всем семейством на полянку выбежали, то вороны пошли по ягоды, то заохает, заухает в чащобе кто-то. И сладко на душе, и боязно!

Шагал Кумоха, шагал, тропка крутанулась раз-другой и вывела его к пенькам, недавней порубке.

А на одном из пеньков, скрутив кренделем ноги, сидел Нийкой и спокойно трубку свою тоненькую покуривал. На коленях у него лежало ружье, котомка с припасом возле пенька стояла.

Кумоха удивленно на Нийкоя поглядел: откуда он тут взялся?

— Отдохнем, ловец медведя, и дадим спешке пройти мимо, — сказал охотник.

Кумоха лег на теплую, прогретую солнцем траву:

— Конец одного дела — начало другого. Но это последнее— так сказал хозяин.

— И послал тебя с топором на медведя? — усмехнулся Нийкой. — Твое счастье, парень, что мне тоже нужно в те края, к Синей ламбе.

Сразу стало весело на душе у Кумохи: теперь он не один на медведя пойдет, друг ему поможет!

— Медведь этот потому серый, что уже от старости поседел, — рассказал Нийкой. — Его все боятся — хитрый, не поймаешь. Сколько охотников за ним гонялось — никому не дался. В лесу еды много, а ему корову подавай… Какие луга на Синей ламбе! А нынче пастухи туда боятся стада водить!

— Мой топор не хуже твоего ружья, — сказал Кумоха. — Смотри!

Он вынул, из-за пояса топор, не целясь, с размаху бросил его в тоненькую сосенку, стоящую шагах в двадцати. Топор срубил сосенку под корень.

— Ого! — запыхтел трубкой Нийкой. — Ружья, пожалуй, тебе и не надо, но совет охотника не помешает!

Кумоха понял: когда все село узнало, что его послал богатый хозяин на Синюю ламбу за медведем, то Нийкой пошел следом и более короткой тропкой — охотники свой лес лучше всех знают! — вышел сюда раньше Кумохи. Хороший друг! Пусть медведь будет хоть в сто раз хитрее — теперь его песенка спета!

Когда на другой день Нийкой и Кумоха пришли на Синюю ламбу, уже вечерело. На западной кромке неба еще мерцали угли заката, как отблески дальнего костра.

Первым, кого они там встретили, был рыбак Матти. Веснушчатое бородатое лицо его было заполнено радостной улыбкой.

На берегу озера рыбаки сушили сети.

Горели два костра: на одном варилась уха, над вторым висел котел с грибами.

— Уха надоела, — сказал длиннобородый худой рыбак Мокки. — Грибами решили побаловаться. Грибов много в этом году.

— А нам ушица сейчас в самое врем я, — улыбнулся Нийкой. — Весь день шаньги жевали, по горячему стосковались.

За ухой согрелись, разговорились.

Оказалось, что Матти и Мокки рыбачат сейчас мало, а больше промышляют карельским жемчугом. Ракушки-жемчужницы «перловицы» живут под порогами речушек и ручьев. Матти и Мокки вылавливают их черпаками, вскрывают, иногда находят жемчужины.

— Сегодня одну темно-серую нашел, — хвастался Матти. — И пять розовых. Если повезет, черная попадется!

— Ты хоть бы одну показал, — сказал длиннобородый Мокки. — А то только с языка жемчуг у тебя и сыплется.

Если тебе показать мою добычу, — засмеялся Матти, — то ты начнешь завидовать, потеряешь аппетит, умрешь от голода, и к останусь здесь в лесу один, без друга. Зачем же мне тебе их показывать?

Когда уха была съедена, дошла очередь и до серого медведя.

— Говорят, баня силу прибавляет, — сказал Мокки. — А вот медведь никогда в баню не ходит, а сильнее всех в лесу.

— В одной сказке прямо говорится, что человек сильнее медведя только потому, что парится два раза в неделю! — вспомнил Матти.

Все сошлись на одном: с серым медведем шутки плохи.

— Может, он заколдован? — предположил Мокки.

— Просто среди медведей он богатый хозяин, — сказал Матти, — такой же, как Тайпо среди людей. А богатого хозяина так просто не проведешь!

— И медведи иногда над людьми, смеются, — произнес Нийкой. — Над Тайпо серый смеялся не раз, пусть теперь над нами попробует посмеяться.

— Недалеко, на Мокром лугу, колоды пчелиные стоят;— сказал Матти серьезно. — Их хозяин — младший брат вашего Тайпо. Родной брат. Он тот купец, которому мы и рыбу отдаем, и жемчуг. При пчелах работник живет — в шалаше. И две собаки. Но серый медведь их не боится, часто наведывается.

— Мед-то кто не любит, — вставил слово длиннобородый Мокки.

— Много там пчел? — спросил Кумоха.

— Было колод пятнадцать. Осталось пяток, не больше. Все разорил серый! — вздохнул Матти. — Ни собак не боится, ни работника! Хитрый: притащит колоду с пчелами к берегу дамбы, утопит и ждет, когда все пчелы захлебнутся. Тогда вытаскивает колоду, разгрызет ее, как орех, и мед жрет.

Кумоха задумался: мед — приманка хоть куда!

— Коров режет, разбойник, — добавил Мокки. — Будто и пастухов при них нет, вот какой!

— Хорошо еще, что в сети не заплывает! — засмеялся Матти. — А то бы нам пришлось уходить отсюда!

Его толстая короткая трубка фыркнула искрами.

Нийкой кивнул на задумавшегося Кумоху:

— Погрустнел наш работничек! Серый-то не так прост, это тебе не богатого хозяина объегорить!

— К одному хозяину богатому нанялся работник ну вроде тебя, Кумоха. Матти пошевелил палкой угли в костре, отставил котелок с грибами;—Лето работал, зиму работал, год прошел. Он расчета у хозяина требует. А хозяин поклонился ему и говорит: «Спасибо». Работник удивился: «Как так? Хозяин все свое твердит: «Мы об уплате прежде не договорились, вот и получай «спасибо». А хочешь заработать, оставайся еще на год». Работнику что делать? С пустыми руками домой не пойдешь! Остался. На другой год опять о расчете речь идет. И опять хозяин ему: «Спасибо». Работник не знает, что делать. Пришлось опять на год оставаться. Ну и что, думаете, получил он? Снова то же: «Спасибо». Да еще — с низким поклоном… Про эти «спасибо» ни одна душа не знала, иначе к богатому хозяину никто бы и работать не пошел. Наоборот думали: раз богатый, значит, и работнику перепадет что-то. Три года — не один день! Вот работник идет к торговцу лошадьми и говорит: «Продай мне коня, а я тебе за него треть того, что у богатого хозяина заработал, отдам». Ударили они по рукам, уговорились, что лошадник коня сам во двор к богатому хозяину приведет — работник-то пока еще там жил… Дальше он идет к купцу. «Если, говорит, мне телегу хорошую подберешь да упряжь, то я тебе за это треть того, что заработал, отдам». Сговорились. Идет работник к сапожнику, заказывает себе самые лучшие сапоги. «Все, говорит, что за год заработал, тебе отдам за них. Но чтоб сапоги была царские!» Вот в назначенный день приводят работнику коня, телегу с упряжью везут, сапоги несут. И богатый хозяин тут же стоит, усмехается. Работник сапоги надел, коня в телегу запряг. «Давай рассчитываться», — говорят ему купец, лошадник и сапожник. А он им: «Спасибо, спасибо, спасибо!» Ударил по коню да и уехал. Богатый хозяин смеется: «Все верно вам мой работник сказал, он за три года три «спасибо» от меня получил. Хорошо, что догадался, как эти «спасибо» в дело пустить!» Так и пошли купец, лошадник да сапожник ни с чем по домам. Смотри, Кумоха, как бы тебя богатые хозяева за службу одним «спасибо» не наградили!

— Богатые хозяева все одинаковы: яйцо подарят — курицу возьмут, — проговорил Нийкой. — Ты бы, Матти, лучше что-нибудь рыбацкое рассказал.

— Матти много историй знает, — подтвердил Мокки. — Расскажи, Матти, как киндасовцы от жажды чуть не умерли.

— Село Киндасово есть, слышали? — начал Матти, закуривая трубку. — Так вот, поехали двое мужиков оттуда на озеро рыбу ловить. День жаркий. Они сели на бережок, забросили удочки. Сидят. А солнце печет! Мужикам пить хочется. Дальше — больше. Совсем невмоготу стало. «Пить хочу», — один говорит. Другой отвечает: «Вот до дому доберемся, тогда попьем. Забыли с собой-то воды взять». Сидят дальше. Солнце печет. Ну так пить хочется, просто до смерти! «Как же. мы воды-то не взяли?» — говорит один; А другой до того измучился — и говорить невмоготу. Только хрипит: «Пить… пить… пить…» Прошло время, солнце еще на небе, второй мужик тоже лег, рядом с первым. Слова уже сказать не может— все слова во рту высохли. Так и лежат оба на берегу. А удочки в озере плавают — не до удочек им. Тут шел мимо рыбак. Видит — лежат мужики. Потряс их, спрашивает: «Вы чего?» А они свое: «Пить… воды…» — «Ну так пейте, чего же вы?» — удивился рыбак. «Чего пить-то?» — спрашивают. «Как — чего? Да вы возле воды лежите!» Тут рыбак догадался, что мужики из Киндасова. Тогда он их сам носами в воду окунул — так от смерти и спас.

— А у меня кум живет в Киндасове, — обиженно сказал Мокки. — И ничего. Мужик как мужик. С головой.

— Так это просто для примера выбрали Киндасово, оправдываясь, улыбнулся Матти. — Ну, может, все это и не у них было…

— Да чего там! — махнул рукой Нийкой — Всякий в Карелии знает, что киндасовцы чудить любят… Как они лодку строили, помните? Сколотили плоскодонку зимой. Стали ее на берегу пробовать: сколько народа она выдержит? Тридцать сели — держит. Сорок сели — держит. Девяносто девять набилось— держит. Сотый как полез, она и затрещала. Так и решили: держит лодка девяносто девять человек. Когда весной лед ушел, лодку на воду спустили. И все сразу девяносто девять в нее прыгнули. И лодку утопили, и сами едва не утонули. Одно слово — киндасовцы.

— А вот вот мой кум мужик толковый, — не-сдавался длиннобородый Мокки. — Хоть и в Киндасове живет.

=-Про то, как киндасовцы пьяную рыбу ловили, рассказать? — спросил Матти. И, не дожидаясь согласия, продолжал: — Наварили киндасовцы. бражки да пива. Гостей ждали. Много наварили. А гости не приехали. Вот пили бражку киндасовцы, пили. Не могут всего выпить. Ну известно: вино — в голову, ум — в пятки. Кто-то говорит: «Мы сами пьем,

а другим не даем. Рыба, может, в озере тоже пить хочет…» И давай в яму, что под утесом, возле берега, бражку лить, пив0 — все, что осталось. В той яме много всякой рыбы водилось, она от этой бражки опьянела. Чуть сама на берег выбрасываться не начала. Бабы ее в корзины, а мужики не дают, кричат: «Мы с ними с одних котлов пили, друзья, значит! А вы друзей на сковородку? Не дадим друзей жарить, даже в сметане!» Так, сказывают, подрались, что чуть полсела не спалили, вот что было!

— А у меня кум в Киндасове живет, мужик с головой, — продолжал твердить Макки. — И село хорошее.

— Про то, как пчел там выводили, слышал? — спросил неутомимый Матти.

— Не продаст ли мне брат нашего Тайпо своих пчел? — спросил вдруг Кумоха. — Я ему за то, что от пасеки осталось, десять рублей дам.

— Десять рублей? — удивился Матти. — За пять колод с пчелами? Да и то, их пять было третьего дня. Серый, может, за это время еще пару разломал…

— Мне и трех хватит, — сказал Кумоха. — Только продаст ли?

— Завтра с утра поплывем на тот берег, поезжай с нами, — посоветовал длиннобородый Мокки. — Младшего Тайпо увидишь, поторгуешься.

Рыбаки подгребли угли в одну сверкающую кучу, стали, устраиваться на ночлег. Потеснились, дали место Кумохе и Нийкою.

Угли мерцали, легкие порывы ночного ветерка то делали их ярко-оранжевыми, то красными, то розовыми, то желтыми. Постепенно огни углей становились все слабее, все глуше, и вот уже лишь кое-где остались маленькие лоскутики темно-красного цвета.